Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Annotation 2 страница



 

 — Есть что-нибудь перекусить? — снимал я туфли в прихожей, вернувшись домой. — Только поцелуи, — повисла на мне Лучана. — Какие вкусные! Сама готовила? — Для тебя старалась. Откуда у тебя такая страсть к поцелуям? — От голода. Смотри, что я тебе принес. — Ой, рыбки. Как я хотела, золотые. Две. — Да. — Это мы? — Нет, их одними поцелуями не накормишь. — А желания исполняют? — Те стоят дороже. — Еще и аквариум… — увидела у меня в руках стеклянный прозрачный глобус Лучана. — Да, они будут бороздить океаны. И камни, и корм, и термометр для воды. — А это что, растения? — Цветы тебе. — Спасибо! — впилась она в меня. — Надо будет посадить их на дне. Налей куда-нибудь воды. Она должна отстояться. — Большая кастрюля подойдет? — кричала мне уже из кухни Лучана. — Да, вполне. — Кстати, почему ты ходишь в квартире голая? — По твоим инстинктам. Теперь ты понимаешь, что нас сближает? — То, что мы никогда не будем так нужны другим. — Коварный, знаешь, как женщине угодить, где рукой провести, где словом, где рыбками озолотить. — Что же в этом коварного? — А то, что многим этого недостает… Ты долго будешь меня любить? — наблюдала она за рыбками в баночке, которые теснились за стеклом. — Не знаю, пока не накормишь. — Что значит «не знаю»? — Я не знаю, что такое любить. — Не прибедняйся, тебе ли не знать, — проводила она меня на кухню, где уже был накрыт ужин. В зеленых лугах салата пылала страстью баранина. Я сел над ней и стал вдыхать аромат. — Что же ты не ешь? — Нечем. — Извини, я тебе вилку не дала. — Ничего, ты можешь покормить меня с рук. — Боюсь, — оторвала она кусок от листа салата и сунула мне в губы. — Чего? — проглотил я зелень. — Вдруг ты привыкнешь и станешь совсем ручным, — протянула мне вилку и нож. — Не стану, поэты дрессировке не поддаются. — А как же музы. Уж они-то способны. Тебе никогда не приходило в голову, что я красива? — оторвалась она от рыбок и посмотрела на меня. — Приходило, но не в голову. — Просто смотрю иногда на себя в зеркало и не узнаю. Знаешь, как я боюсь? — Чего? — Стать взрослой женщиной. Мне все время кажется, что прошла не одна бессонная ночь, а тридцать лет. Потом думаю, зачем смотрела, добрые люди и так расскажут. — Женщины все такие чувствительные? — скользнул я рукой от шеи по груди к ее соску. — А ты как думал? Прикасаясь к моей коже, ты трогаешь душу. У меня мурашки. — Это чувства пошли на работу. — Знаешь, что меня больше всего пугает? — Что в какой-нибудь замечательный день ты забудешь меня поцеловать, и я умру от нехватки тебя. — Не говори глупости! — Тогда обещай, что и ты не совершишь их. * * *

 — В таком случае вы знаете, в чем секрет вашей красоты? — Павел подлил клубничного варенья в беседу. — Я стараюсь понравиться только одному человеку, — ответила Фортуна. — Получается? — Довольно сносно. Ко всему можно привыкнуть, но когда привыкают к твоей красоте, твоей молодости, твоей страсти, начинаешь чувствовать себя стиральной машиной, духовкой, пылесосом. Одним словом, предметом быта, главная функция которого — поддерживать порядок. Становится безнадежно тоскливо, что жизнь уходит, потому что ей с тобою не интересно. Поэтому, как всякая молодая особа, я люблю приключения. — Любовные? — Куда уж там! К сожалению, то, что в обычной жизни выглядит безобидным развлечением с парой-тройкой поцелуев, в семейной приобретает масштабы самого страшного преступления. После этих слов кукушка вылетела из своего убежища и сообщила, что уже полночь. — Я еще в самом начале хотела спросить, откуда у вас такая прелесть? — Всегда хотелось завести домашнее животное, но ввиду частых поездок по работе остановился на этой птице. Выгуливать не надо, служит верой и правдой. — А чем вы ее кормите? — Временем. — Своим? — Да. Сегодня вот она вашим поужинала. — Удобно. Ей там не душно, в этом скворечнике? В ответ Павел открыл балкон. Вечерний ветер начал трепаться с занавеской о чем-то своем. Та, обольщенная таким вниманием, отвечала ему взаимностью, смущаясь и кокетничая, пытаясь всячески выразить одну только фразу: «Я не такая». Всякий раз, когда невидимые сильные руки ветра порывисто подхватывали ее стройное тонкое тело, она вырывалась со словами: «Ну что вы себе позволяете? » Каждый из них понимал, что надо решаться, потому что неизвестно, когда еще они смогут так же свободно, непринужденно миловаться. Окно может закрыться в любой момент, и тогда жизнь разлучит их, сделает далекими, и они не смогут общаться так искренне, сожалея об упущенных возможностях, поглядывая друг на друга холодным стеклянным взглядом. — Спасибо, так лучше. Словно прохладный бриз с моря, — вдохнула свежего воздуха Фортуна. — Но это еще не Венеция. Вы там бывали? — Нет, но часто очень хотелось сесть в эту лодку. — Почему лодку? — Венеция всегда представлялась мне гондолой, которая покачивается на волнах любви и спокойствия. И купол ее собора, словно фигура гондольеро в белой рубашке, одиноко возвышается над миром и спокойно ведет свой кораблик, постоянно принимая туристов на борт, угощая их достопримечательностями, потом высаживая, чтобы пригласить новых. Он течет по реке времени вместе с ним и поэтому не ощущает его. Лишь изредка, когда боли в спине тревожат его, напоминают ему, что он уже не мальчик, что в скором времени с ним станет неинтересно… Мне тоже его постоянно не хватает, — посмотрела на настенные часы Фортуна. — Нехватка времени лишний раз напоминает о том, что вы занимаетесь не тем или не с теми. — Пора заканчивать чаепитие. — Разве сейчас вам его не хватает? Фортуна вдруг ясно осознала, как ей здесь хорошо в знакомой по мечтам атмосфере с незнакомым человеком, что торопиться ей некуда, дома никто не ждет. Будто она пересекла финишную прямую долгого марафона, изможденная, но удовлетворенная, получив вместо приза путевку в Венецию. — Я бы сказала — переизбыток, — посмотрела Фортуна на закрытую калитку часов, за которыми сидела прожорливая кукушка. — А у вас как со временем? — оторвалась она от своих раздумий. — Я пока этого не чувствую, хотя у меня и нет какого-то определенного режима: ложусь поздно, встаю рано. — Время, как любимый человек, которого постоянно не хватает. Вот вы тоже живете до сих пор один, хотя сказали, что ваша трагедия уже в прошлом. Почему? — Поверьте, это лучше, чем умирать вдвоем. После жены у меня были еще романы. Любовь — прекрасная страна, в которую очень хотелось эмигрировать навсегда, а мне даже визы было не получить. — Неужели все так фатально? — Иногда люди встречаются, но жить вместе не могут, им это противопоказано. Жизнь совместная превращается в пытку. Сначала они вместе испытывают оргазм, потом уже он начинает их испытывать на прочность. — А первую встречу вы помните? — У вас просто мания на истории знакомства? — Меня всегда интересовало, как люди встречаются. — Люди стекаются в большой город, каждый из них как одно маленькое обстоятельство. Вот и получается не жизнь, а стечение обстоятельств. Они замечают друг друга, знакомятся, начинают встречаться, любить друг друга, иметь друг друга. Потом появляются другие обстоятельства, которые навязывают свои условия. — Если вам мешают обстоятельства, значит вы с ними заодно. Наверное, вы из тех, кто ищет идеальную? — Женщина не может быть идеальной, потому что всегда все испортит какой-нибудь мужик. — Я панически боялась нарваться на какого-нибудь сердцееда, в итоге попала на эгоиста. — Вы про меня? — Нет, про мужа, а на сердцееда вы не похожи. Ну, так как же вы все-таки познакомились? — Что-то было в ней необычное, особенное, что ли. Мы познакомились очень странно, помню, она сказала: «Вы мне не нравитесь». Я уколол: «Вы мне тоже». Она мне: «Вы не умеете целоваться». Я ей: «Просто ваши чувства ко мне ничтожны…» — Павел достал сигареты и пепельницу. — Кстати, вы курите? — отвлекся он от рассказа. — После, не останавливайтесь. — Потом она попросила меня выключить свет, мы обменялись кожами, фибрами, душами и поняли: без них невозможно. Вот такая вот история. Я до этого думал о себе, что не из тех придурков, которые могут любить, не обладая, что железный. Куда там! Стоило только ей прикоснуться, оказалось, что шёлковый. — Да уж, чем дальше в секс, тем больше снов. Трогательный рассказ, я тоже, пожалуй, покурю, после вашего секса, но лучше на балконе. Она неумело взяла сигарету из пачки: — В моем случае независимость каждого из нас не позволила вырастить взаимную нежность, — долго ее теребила, потом воткнула в губы. Они встали как по команде и вышли на балкон. В ночном небе тихо коптилась луна, как лампада, над кроватью ночи, которая неизлечимо страдала звездной болезнью. Внизу, в темноте двора, одинокий автомобиль бесполезно пытался найти ночлег. Он двигался медленно вдоль дома, завидуя припаркованным и уже спящим машинам. Сверху хорошо было видно, что здесь ему переспать не удастся. — Может, вы знаете, как ее выращивать? — добыл Павел для Фортуны огонь в продолжение темы. Она затянулась робко, подержала дым во рту, выпустила. Было видно, что не делала этого уже тысячу лет, а может и больше: — Для начала перейти на «ты». — Ну, наконец-то. Какое незапланированное счастье! Павел стоял очень близко к Фортуне. Его мысли увлекли ее глаза: теплые, расслабленные, искренние. Владелица которых все время очаровательно спит под млечным путем, широко распахнув их, огромные настолько, что нет никакой необходимости подчеркивать взгляд на жизнь тенями. Ленивые веки, словно приоткрытые окна, украшены густо ресницами. Они спокойны. Теплая поволока влюбленности, словно прозрачная занавесь, защищает ее от лучей незнакомцев, храня в себе тайну избранника. И каждый взмах ресниц разбрасывает новые порции очарования не только страждущим, но и тем, кто случайно попал в ее поле зрения. Ему очень сильно захотелось рассказать ей об этом, но, пока он раздумывал, Фортуна его опередила: — Если говорить о планах, то у каждой женщины он свой: одним обязательно надо любить, остальным достаточно быть любимыми, некоторым же подавай и того и другого. Но именно с появлением другого и начинается все самое внеплановое. — Как же тебя угораздило замуж выйти? — Хотела отомстить одному. — Отомстила? — Да, причем сразу обоим. И себе в том числе. — Мстить себе, наверное, особенно приятно. — Ты не знаешь, как трудно любить человека только за то, что он твой муж. — Ну ты же живешь так, значит, тебя все устраивает. — Ты даже не представляешь, как мне неудобно. Будто обстоятельства стеснили меня и поставили в такую неудобную позу, из которой я не могу никак выйти, разве что из себя. — Бедный твой муж, как можно было сделать столько ошибок в одном предложении? — К счастью, он богат. — Ты считаешь, экономика имеет какое-то отношение к счастью? — Это он считает, а я трачу. И чем несчастнее женщина, тем больше хочется ей тратить. — То есть, если женщина зачастила на шоппинг, значит, она глубоко несчастна? — Да, однако виду не подает. И магазины отчасти в этом ей помогают до поры до времени. — До какой поры? — Когда наступает межсезонье и хочется прижаться к кому-то и спрятаться от навязчивых сквозняков депрессий. * * *

 — Герои вашего фильма мне показались куда счастливее нас, — глотнула новую порцию дыма Фортуна. — Ну нет, история не настолько счастливая, как может показаться с первого взгляда. — Да? Если говорить о моем взгляде, то Венеция — красивая жемчужина в оправе моря. — Это для нас, потому что мы спешим туда, как на праздник. А для тех, кто там живет, это обычный город, в котором им суждено было вынырнуть на свет, чтобы впервые глотнуть воздух, потом молоко, кофе, дым, — показал Павел свой окурок и запустил его в темноту, — вино, губы… — Выйти на свет, чтобы надеть маски, — не удержалась Фортуна и тоже запустила огарок в космос. — Я где-то читала, что жители Венеции носили их постоянно, меняя в зависимости от обстоятельств. Так как город был небольшой, маски позволяли флиртовать, гулять, изменять, жить в облике загадочных незнакомок и незнакомцев, — развернулась она с намерением вернуться обратно в комнату, в тепло. — Перестань читать мысли, — продолжал Павел разглядывать звезды. — Это мое хобби, когда нет под руками книги. Кстати, этому фильму наверняка тоже предшествовал какой-нибудь роман? — отвечала она уже из кухни. — Да, есть книга, сейчас я тебе принесу, — прошел с балкона сквозь кухню Павел, оставив Фортуну одну, и утонул в коридоре. Сначала она разглядывала обои, на которых золотые рыбки пытались подплыть друг к другу. Они улыбались, однако волею художника или судьбы, если у рыб таковая имеется, им не суждена была эта близость. Потом достала из сумочки зеркало, высмотрела там себя, полюбовалась и убрала его обратно. Этого ей показалось мало, какие-то непонятные инстинкты заставили подняться, найти губку и смести со стола крошки хлеба, вытряхнув их в раковину. Две чашки, скучавшие там, тут же были вымыты ею. «Зачем? » — спросила себя после Фортуна. «Буду считать, что от чистого сердца», — ответила она себе и вздрогнула, увидев рядом черного мужчину в каске, который протянул ей книгу: — Теперь похож? — Жуть, ты меня напугал, — приняла она книгу, все еще не веря, что это Павел. — Не волнуйся, это грим, — снял он каску. — Я вижу, ты тоже к Венеции вовсю готовишься? — улыбнулась Фортуна и перевела взгляд на книгу. — Какая тонюсенькая, мне на одну ночь, — тут же сломала она ее на половине, словно это был раскладной диван, на котором ей предстояло провести ночь, и выхватила несколько строк. * * *

 

 Перед выходом я долго перебирал маски: какую бы надеть сегодня? В итоге взял с грустными глазами и идиотской улыбкой, чтобы сильно не выделяться в метро. Вдруг сегодня повезет, встречу женщину. Правда, настоящие женщины в метро не ездят. Они там мучаются. Я представил, как подойду к ней и скажу: «Здравствуйте, настоящая женщина! » А она мне ответит из-под своей маски застенчивости: «Здравствуйте, мужчина! Вы действительно настоящий? » — Да, самый что ни на есть, можете потрогать. — А где трогать? — скромно спросит она. — Там, — отвечу я. — Оо. Там действительно что-то есть, и много. Я даже не думала, что так повезет сегодня. — Может быть, я ваш счастливый билет? — В таком случае, я вас съем. Только маску придется поменять. Знала бы, надела другую. — Будь на вас другая маска, вряд ли бы я подошел. — Тоже верно. Раньше я носила с собой несколько. Очень удобно. Но такой у меня, кажется, и нету. Надо будет купить. — Хотите, я вам подарю? — Вы нормальный? У вас-то откуда? — Не беспокойтесь, подруга одна оставила. — Подруга? Какая еще подруга? Никогда не рассказывай женщине о других женщинах, если рассчитываешь на близость. С этой мыслью я окунулся в прохладную струю ветра и пошел вдоль пялящихся на мой силуэт домов. Чем ближе к набережной, тем больше город напоминал затопленную квартиру, по которой плавает всякая рухлядь из дерева… или то, что обычно не тонет. Именно поэтому мне страстно захотелось скинуть сегодня все маски и утонуть в любви, радости и разврате. * * *

 — Похоже, ты все знаешь про Венецию, — вернулся из ванной уже чистенький Павел. — Нет, что ты. Просто я люблю красивые города. В них всегда есть чем поживиться: будь то молотые кафе, ветреные набережные или реки людей, по которым можно плыть в лодке симпатии от одного островка к другому, пока не причалишь или лодка не прохудится. — А как же природа: леса и поля? В полях тоже есть свое очарование: выпустишь взгляд пастись до самого горизонта, и дои потом молоко воспоминаний хоть вечность. — А если оно прокиснет? — Сделай из него сметану или масло, чтобы хватило на всю жизнь, айда намазывай, когда грустно. Фортуна усмехнулась и снова открыла книгу на случайной странице. Лицо ее вспыхнуло. * * *

 

 — Как можно объяснить языком то, что чувствуешь? — Целуя. — Твое чувство так сильно ослепляет, что за этим блеском я не могу понять, люблю ли я тебя, — стояла Лучана рядом с аквариумом в одной тонкой рубашке, сквозь которую на меня глядели ее удивленные соски. — И чем больше я на тебя смотрю, тем больше убеждаюсь, что мне необходимо всегда видеть твое лицо. Почему я вижу его так редко? — Потому что оно в маске. Впрочем, как и твое. — Может быть, им тоже надо маски купить? — включила подсветку аквариума Лучана. — Рыбы-дайверы? Не сходи с ума, Лучана. Хватит с них того, что они немые. Поздно уже, давай спать. — Подожди, сначала угадай, что я хочу тебе сказать, — подошла она к кровати, в которой я давно уже ждал ее. — Спокойной ночи? — Возлюби ближнего! Дай мне напиться тобой за ночь! — Пусть даже с утра постель пуста, сушняк, и не с кем поделиться счастьем? — Пусть. В этой жизни мне для общения хватило бы трех слов. — Пей до дна! — выпалил я, не дожидаясь продолжения. — Я тебя люблю. — Тогда мне двух: я тоже. Все остальное время мы могли бы посвятить Его Величеству Сексу. — Нет, не все. Иногда мы будем потягивать искренность, словно коньяк, и дело даже не в вечере, что вытащил из-за пазухи луну и пытается загнать ее как можно дороже, не в моем состоянии, не в твоем понимании. Просто дело всей жизни. — Дело заведено давно, — попытался я пошутить, так как не был настроен на откровенные разговоры. — Да, заведено, но до сих пор тебе не вынесен приговор за то, что я от тебя без ума. Ты можешь мне ответить, почему я тебя так люблю? — По Фрейду, — взял я ее за руку. — Глупости. — Совсем нет, просто встретить умного человека весной большая редкость. — Ты на что намекаешь? — Что я тоже без ума от тебя. — А завтра, а послезавтра? Что мы будем делать завтра? — Любить. — Но ведь невозможно любить с такой страстью так долго. — Скуку я беру на себя, — положил ее руку себе на плечо. — Знаешь, что мне больше всего в тебе нравится? Что ты мужчина. И не забывай об этом, особенно в сугробах простыней. — Малыш, ты помнишь, вьюга злилась? — начал я закатывать ее в белую метель постели. — Русская классика, помню, — отпихивалась от зимы ладошками Лучана. — И ты неловко так побрилась… — Ах ты негодный, вот об этом мог бы мне не напоминать, — бросилась на меня Лучана, чтобы я утопил ее в своих объятиях, взвизгнув: — Дама, что вам от меня нужно? — Ничего. Мне от вас нужен только ты. Я подмял ее теплое тельце под себя и вошел туда, где обычно не хватает мужчины, где можно уладить любой конфликт, погасить затянувшуюся гражданскую войну, продолжить род; где жарко и влажно, туда, в темноту любви, где ею кормят, где сносит крышу, где любопытно, где всегда царит смаковница-ночь, и нет никого, кроме нас двоих, где мужчина не задерживается надолго, потому что каждый прием стоит больших искренних чувств, куда без них его просто не пустят больше и придется искать другого убежища для инстинктов. — Как-то ты резко, — вздрогнула Лучана, не открывая глаз, она всегда закатывала их, словно хотела посмотреть, что же там происходит во внутреннем мире, отчего же так хорошо, где живет оргазм, и почему он приходит сам, почему никогда не приглашает в гости к себе. — Теперь понимаю: совсем не обязательно быть гением, чтобы возносили. Достаточно просто любимым, — глядел я в потолок через несколько минут, скатившись с любимого холма и переводя дыхание. Лучана все еще была не со мной, где-то там, в стране благодати, откуда я вернулся чуть раньше. — Меня всегда удивляла твоя способность молчать. — Это не способность, это недостаток… слов, даже не слов, а воздуха. Я умираю от счастья, — вздохнула она глубоко, будто хотела набраться воздуха впрок. — Тебя спасти или оставить в покое? * * *

 — Что там такое? — улыбнулся Павел, наблюдая за этим пожаром. — Постель, — захлопнула книгу Фортуна. — Ну и что? — Слишком откровенно, чтобы читать в твоем присутствии. — Ну, если бы вслух. — Эта тема личная. — И что лично ты об этом думаешь? — О чем? — О сексе. — С вами? В смысле с тобой? — Нет. Вообще. — Зачем мне думать о нем вообще, если я сплю только с одним человеком. Мне кажется, это очень по-мужски: все время думать о сексе. Для женщины секс априори подразумевает любовь. Иногда я даже завидовала женщинам, которые были способны на секс без любви. — Почему завидовала? — Потому что секс всегда был хорошим средством борьбы с одиночеством, но в отличие от любви не эффективен на расстоянии. А ты любознательный. — Нет, я любвеобильный. — Тогда мне уже точно пора, — не хотела никуда уходить Фортуна. — Может, проводишь меня до остановки? — Смотря что ты собираешься там ждать. — Автобус. — Я думал, приключений. — Думаю, на сегодня достаточно. — Ты же хотела любовных. — Любовь сама придет, когда захочет. — Нет, любовь сама не приходит, приходит автобус. Хотя уже поздновато для автобуса, — как самая преданная тварь, два раза прокомментировала опасения Павла кукушка. — Можешь остаться у меня, либо я вызову такси. — У тебя точно не останусь. Не люблю ночевать в гостях. Мне лучше как-то все это пережить дома. — Хорошо. — Павел взял телефон и заказал такси. — Может, ты мне покажешь свою квартиру, пока машина не приехала. — Квартира однокомнатная, там кроме книг показывать нечего. И действительно, когда Павел включил свет, их встретили три стены книг. Создавалось даже такое впечатление, что сейчас они вдвоем сами стали заложниками одной большой книги. Постепенно в поле зрения Фортуны попали и другие предметы: окно, спрятанное под тяжелым бежевым занавесом, деревянная кровать, укрытая пледом, письменный стол с компьютером, кресло-качалка и система с колонками. — Здесь невольно чувствуешь себя героиней одного из этих романов. Как тебе здесь спится? Персонажи не мешают? — взяла Фортуна одну из книг со стола и стала по инерции перелистывать иллюстрации. — Ну, здесь художки мало, в основном это книги по истории. Истории Востока. Мама увлекалась. Вот и изучаю по наследству. — Истории — это, наверное, интересно? — Интереснее, когда они происходят с тобой. Фортуна положила книгу обратно, подошла к окну и посмотрела за занавеску. Это окно тоже выходило во двор. — Кажется, такси подъехало, — нежно перевела она взгляд на Павла, у которого действительно зазвонил телефон. — Да, пятая парадная, сейчас спустимся, — ответил он в трубку. — Ты была права. А книгу можешь взять с собой. Вдруг будет не уснуть, почитаешь. Читается очень легко. Когда они вышли из дома, машина уже ждала у самого подъезда. Павел открыл дверь авто, и Фортуна юркнула на заднее сиденье, пожав на прощание руку: — Спасибо за клубничное варенье. Утром непременно тебе позвоню, сообщу о своем решении, — сказала она, в потемках души понимая, что решение уже принято. — До завтра, — отпустил Павел ее руку, улыбнулся и захлопнул дверцу. Машина, фыркнув на прощание двигателем, медленно проплыла по двору и нырнула под арку. Домой возвращаться не хотелось. Павел еще долго терся щекой о холодный ночной ветер, прогуливаясь вокруг дома. Нюх его обострился до собачьего, будто эта встреча разбудила в нем давно уже уснувшие порывы. Весна источала безумие, ее запахи раздирали ноздри. Он прошел рядом с песочницей, от нее несло детством, свободой — от кошки, которая перебежала дорогу, феминизмом — от женщины, что смотрела на него высокомерно с рекламного плаката. От домов веяло квартирами, звездами тлело небо, космос пропах планетами. Он понюхал свою руку, в которую уже въелся запах ее духов, ее женственности. «Как же, прикоснулась сама Фортуна», — усмехнулся он. Фортуна утопала на заднем сиденье автомобиля, в который раз убеждаясь в том, что для кардинальных изменений в жизни необходимо вызвать огонь на себя. Нельзя ждать, иначе вместо любви действительно будут приходить одни автобусы. Некоторое время она следила за огнями города, которые, словно спички, вспыхивали, когда машина равнялась с уличными фонарями, и гасли, когда та оставляла их позади. Потом достала из сумочки книгу, открыла наугад и начала разбирать строчки в полумраке салона. Она всегда предпочитала книги именно так: не глотать их, а надкусывать, пытаясь ухватить что-то вкусное, если повезет, и уже потом препарировала от корки до корки. * * *

 

 — Какая мутная вода, — постучала пальчиками по стеклу аквариума Лучана. — Удивляюсь, как они еще живы. Ты рыбок кормил сегодня? — Нет, я что-то забегался и забыл. — Сам-то поел, небось? Ты же целый день дома был. — Почему был? Я до сих пор дома. Знаешь же, что дома дела не делаются, потому что время здесь идет в два раза быстрее, а может и в три. Чем больше сидишь в тепле и уюте, тем меньше успеваешь. Становишься заложником этой мысли: он мой, этот день, я быстренько переделаю все дела. — С этой же мыслью: «Он мой, я быстренько его переделаю», я когда-то стала твоей заложницей. Опять в Интернете завяз? — безразлично кормила рыбок Лучана. Те подплыли к поверхности и, открыв большие рты, глотали корм. — Сейчас дам им пищи. — Можешь не торопиться, я уже насыпала. Что с твоей книгой? Реакция положительная? — Ну можешь сама посмотреть, что они пишут. — Это из той партии подопытных, которым ты отправил роман по электронке? — Как ты их, однако. Ну вот, полюбуйся, несколько эскизов о моей работе. Я кликнул мышь, та достала из моего ящика пару писем и отрыла их. Лучана принялась читать: «Что-то происходит. Не могу объяснить. Как-то всё по-другому стало вокруг, что ли. Ну не может же так все поменяться из-за стихов?! Во мне внутренние перемены, так не бывает! Это подсознание заработало. Как будто в голове что-то открылось. И я не преувеличиваю. Просто не всё могу написать (слишком будет откровенно)». — Жаль, я бы хотела почитать об откровенном, — вздохнула Лучана, и взгляд ее вытащил из электронного ящика еще одно письмо: «…Ваш новый роман — смесь коктейля из эмоций… Юмор, страсть, волнение, желание, ваниль, горечь, желание… Пробуешь, примеряешь на себя… проникаешь… хочешь добавки… Читается легко, как будто отдыхаешь под музыку, релакс, который держит в оцепенении… Хотелось бы, чтобы книга была бесконечной. Ну знаете, как жизнь, снова открываешь, и страницы дальше уже написаны! Есть очень душевные моменты, грустные… актуальные… Красиво написано, откровенно… Всё пропитано чувствами и любовью. Здесь даже неодушевленные предметы становятся живыми. Прошибает на эмоции, внутри происходит какой-то переворот. Подсознание будто просыпается! И уже в голове сидят отдельные фразы… слова… И я живу этим. И в этом…» — Черт, похоже, она тоже хочет жить с нами, — ревниво улыбнулась Лучана. — Ну перестань. — Я еще даже не начала. Я имею в виду читать. Ненавижу читать с экрана, но любопытство уже зашкаливает. Сегодня ночью засяду. * * *

 — Может вам свет включить? — предложил водитель прокуренным заботливым голосом. — Не откажусь, — ответила Фортуна. Она оторвала глаза от книги и залила их окном автомобиля, в который бился дождь. Ей даже показалось, что капли бегут по ее зрачкам. «Такую погоду легче переживать вдвоем», — подумала она и снова вернулась в книгу. * * *

 

 — Оказывается, я тебя люблю, — сказал я, глядя в окно, пока она колдовала над кофе. — Как ты это узнал? — Я не могу без тебя. — Что не можешь? — сняла она турку с огня и разлила по чашкам ароматное варево. — Родить ребенка. — Не смеши меня, чем ты будешь его кормить? — Молоком. — Это я молоком, а ты? — добавила она мне в чашку молока. — Как и меня, обещаниями? — Ладно, забей. Если ты от меня устала, так и скажи. Нечего мне нервы трепать, — приклеил я чашку к своим губам и тут же обжегся. — Нет, я не устала, но нервы потрепать действительно хочется. — Я даже не знаю, сколько их у меня еще осталось. Вчера был у стоматолога, он мне удалил парочку. — А я-то думаю, чего это ты такой спокойный сегодня. Больно было? — Не больнее, чем этот нервный треп. Не надоело еще? — пытался я остудить своими губами обожженный язык. — Черт, знал бы ты, как я тебя ненавижу днем, как жду вечером, как люблю ночью… — А утром? — Догадайся сам, за что я могу тебя ненавидеть весь день? — Ума не приложу. — За отсутствие, — допила она свой кофе, оставив взгляд на дне чашки. — Может, нам расстаться? Я же вижу, как ты со мною несчастна. — Лучше бы ты видел, как это исправить. — Ты мне подскажешь? — Я только и делаю, что подсказываю. Когда у тебя у самого уже будет время об этом подумать? Если ты считаешь, что любовь выражается только нежностью моего взгляда, поглаживаниями твоей похоти, жаром нашей страсти, то ты ошибаешься. Любовь — это еще и царапающая ревность, и ледяное молчание, и стеклянные истерики. * * *

 — Подъезжаем, — объявил водитель. Машина тихо скользила по двору. — Ваш какой подъезд? — Следующий, — очнулась Фортуна.     

 Выйдя из машины, она, не оглядываясь, подошла к подъезду и, минуя лифт, пешком поднялась на свой этаж. Отворила дверь, включила свет. Только сейчас она почувствовала и счастье, и усталость, и дикий восторг. Скидывая с себя одежду, она вспомнила, как много лет назад с таким же трепетом ждала своего будущего мужа. Когда квартира ее напоминала одну необъятную кухню со своей системой приготовлений. Ей нравилась роль, которую она без труда получила в этом спектакле, когда прелюдия праздника перекрывала все снисхождение будней. Это была одна из пятниц, от которой, как казалось, зависела суббота ее дальнейшей жизни. В воздухе витала индейка, под танго любимой пластинки. Она приготовила, она приготовилась встретить мужчину (нынче мужа), которого знала не больше, чем новое платье, спящее тихо на стуле. Фортуна помнила, как сейчас, где его купила и даже за сколько. Теперь этот кусок ткани уже давно на пенсии в закоулках шкафа. «В чем же мне ехать? » — начала она лихорадочно думать. Открыла уже упомянутый шкаф и начала перебирать вешалки. Выбрала. Накинула на себя нежный голубоватый лоскут, носить это платье было одно удовольствие. Пошастала в нем по квартире. Зашла в ванную, потом на кухню. Достала из холодильника сок, налила себе до краев и выпила. Поставила на огонь чайник. Не зная, как себя успокоить, сходила за книгой и села за стол перед плитой. * * *



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.