Уэйн Барлоу 16 страница

Лилит прижала палец к губам.

— Он снова и снова повторяет одно и то же, — прошептала она. — С тех самых пор, как ты оставил меня здесь. Но я не могу понять. Это, без сомнения, старый язык. Я бы сказала, что он молится.

— Нет, ты ошибаешься. Это запрещено. Далее он…

— Вот он-то как раз и осмелится.

Элигор улыбнулся:

— Мы и вправду в новом мире.

Изнутри донесся низкий стон — достаточно громкий, чтобы услышал и Элигор. Отзвук боли, больше похожий на тот, что может исходить из глотки животного.

Лилит шумно вздохнула.

И тут дверь дрогнула.

Лилит и Элигор изумленно посмотрели на тяжелые камни под ногами, потом друг на друга. И прежде чем они успели что-то сказать, пол начал вибрировать.

Раздался оглушительный удар, словно одновременно ударились друг о друга тысячи цимбал, и тут же — ослепительная, буквально пробившая стены святилища вспышка белого света.

Лилит упала на колени, Элигор покачнулся.

Звук затих, но отсвет остался, и вдруг огромная дверь, ослабленная сотрясением, чуть приоткрылась. Струящееся свечение пролилось на их фигуры.

Лилит поднялась на ноги, ее всю колотило. Произошло нечто ужасное: металлическое эхо жутковатого взрыва все звенело в ушах Элигора, на полу святилища плясали, догорая, какие-то, словно живые, огоньки.

Встревоженный за своего господина, Элигор метнулся внутрь. Там теперь все стихло, лишь чуть слышно жужжали умиравшие на глазах огоньки. Элигор и Лилит задержали дыхание: перед изображением Престола, в исчезающих бликах света они увидели недвижное тело Саргатана.

И они пораженно замерли: Саргатан стал совершенно белым — весь, от кончиков головных шипов до пят. Побелели все пластинки и щитки, все складки, даже одеяние стало белым; кости панциря, клыки — все светилось белизной небесных серафимов.

Они произнесли его имя, но архидемон не пошевелился. Они склонились, перевернули его и тут увидели, что его широко открытые, по-прежнему молящие о чем-то глаза больше не переливаются дымчатым серебром Падения, — к ним вернулся прежний густой медно-красный оттенок.

Саргатан вздрогнул. Потом прикрыл глаза и стиснул край мантии Элигора.

И голосом, похожим на отзвук колокола, произнес:

— Они мне ответили…

XXV

АДАМАНТИНАРКС-НА-АХЕРОНЕ

Проходя по улицам Адамантинаркса, Лилит видела, что прежнее размеренное и неспешное движение на них сменилось какими-то лихорадочными завихрениями, ежеминутными скоплениями, и по-прежнему медленно и невозмутимо текущий Ахерон как будто злорадствовал над городом с его сумбуром и неразберихой, с вливавшимся в него нескончаемым потоком новых союзников.

С момента преображения Саргатана Алголь взошел и закатился уже много раз. Зорай и Элигор сбивались с ног, решая проблемы постоянно растущего двора и одновременно развеивая невероятные слухи, которые начали ходить о лорде Саргатане. Как будто сама правда была недостаточно фантастична! Кто-то видел в небе гигантский пылающий меч, устремленный в сторону Диса, кому-то привиделись пролетавшие над городом херувимы и серафимы, а иные из новоприбывших клялись, что видели в Пустошах собиравшихся в огромном количестве абиссалей, видели, как души превращаются в демонов.

По городу возбужденно передавались даже слухи о неминуемом возвращении самого Люцифера. Лилит знала, что все это неправда, что это — всего лишь знаки слишком быстрых перемен.

Она как раз поднималась по ступеням дворца, когда увидела новый караван. Над его головой светилась тонкая синеватая эмблема. Лилит прищурилась, разбирая узор. Тот принадлежал Путу Сатанакии, одному из самых харизматичных и утонченных демонов, владетелю отдаленного, очень холодного края. С ним прибывали трое младших демонов, по части осанки не уступающие иному архидемону, — Аамон, Пруслас, Барбатос. Лилит немало слышала о Путе Сатанакии и его дворе, а потому весьма удивилась его союзу с Саргатаном; в Аду было лишь несколько демонов, столь могущественных, а этот по некоторым рангам даже превосходил лорда Адамантинаркса. Прав Элигор, воистину они живут в новом мире.

Проходя извилистыми коридорами дворца, Лилит в тысячный раз удивлялась произошедшему с Саргатаном. В тот памятный день он настолько ослаб, что прошли часы, прежде чем его доставили в покои, находившиеся в верхней части дворца. Хотелось бы, конечно, не привлекать ничьего внимания, но при таком наплыве гостей это, разумеется, не удалось. Все встречные, любопытные и озабоченные, предлагали помощь, и они с Элигором, несмотря на некоторое внутреннее сопротивление, были за нее благодарны.

В затемненных комнатах Саргатана Лилит оставалась с ним целыми днями, но разговора не получалось. Правда, она не настаивала. Архидемон как-то отдалился, казалось, ему не по себе, и Лилит понимала, что лучше его не трогать. Постепенно силы к нему возвращались, и она оставляла его на все более длительное время. И хоть лорд Адамантинаркса постепенно восстанавливался, стремления к открытости он не проявлял.

Сегодня все пойдет по-другому. Она была в этом уверена. Прошло уже много времени, и он наконец расскажет ей, что с ним случилось.

Перед дверьми Саргатана выстроились гвардейцы Зорая, они никого к нему не пропускали, кроме самого Зорая, Элигора и ее. Отсалютовав, они открыли двери, и Лилит вступила в личный мир архидемона.

Он сидел в тяжелом кресле, придвинутом к окну, и озирал свой город, притягивавший теперь всех разочарованных и всех отринутых. Даже на таком расстоянии поток, вливающийся в городские ворота, был виден хорошо. И рядом с окном Саргатан казался еще более бледным.

— Нет разницы между моим бунтом и его… — проговорил он, не оборачиваясь.

— Чьим, государь?

— Люцифера. Его восстание. И мое… Мы оба отвечаем за то, что затеяли.

— Да, но между тобой и им хорошо видна разница.

— А что, если не слишком хорошо? — Он вздохнул. — Что я вижу, так это то, сколько уже погибло вокруг меня союзников. Ради моих личных целей…

Она как будто видела исходящее от него свечение печали.

— В твоем бунте нет личных целей. В бунте Люцифера — были.

Саргатан молчал. Ветер усилился, внизу захлопали полотнища знамен. Лилит подошла ближе, взглянула на несущиеся к городу тучи пепла.

— Это из-за Валефара. Потеря Валефара заставляет тебя сомневаться в том, что ты пытался совершить, и в том, чего достиг. Он бы этого не одобрил…

Демон сжал губы, на его лице ясно читалось волнение. И тут она вдруг заметила — с удивлением от того, что за все эти недели впервые бросилось ей в глаза, — что он больше не трансформируется! Саргатан по-прежнему был демоном, но его белое тело оставалось таким же неизменным, как и кресло под ним. И как могла она до сих пор не замечать столь очевидное? Интересно, в чем еще он изменился?

— На что это было похоже? — тихо спросила она.

— Что?

— Там… в Святилище.

Саргатан разомкнул губы, но вдруг, похоже, засомневался. Отвел взгляд от окна, опустил глаза.

— Я стоял на коленях, — начал он, — молился… Я так горячо молился, сначала за него… за Валефара… потом за себя. Вот тогда это и произошло. Тот удар. Я потом подумал, что это — ответ на мой эгоизм.

— Мы с Элигором это помним. Да, наверное, во всем дворце это ощутили, — быстро вставила она и тут же замолчала.

— Потом… Потом — сияние, яркая белизна, словно живая, и пронзительная, как острый клинок… Меня это пронзило, Лилит. Мне показалось, что это — самый чистый гнев, который я когда-либо чувствовал. Направленный только на меня. Я ощутил его лишь на краткий миг, но за это время он успел превратиться в целебнейший бальзам. В мой разум хлынуло Вышнее, я его чувствовал, видел, слышат… Я ощутил его вкус. Я как будто очнулся от кошмара, от тлена и увидел Дом… Прости, всего этого просто не передать…

Лилит улыбнулась: он прав, она могла это только воображать.

Тучи пепла приближались к дворцу, подбирались к самым высоким башням. Лилит подошла к окну, чтобы закрыть его. В покоях Саргатана окон было около дюжины, и она услышала, как архидемон встал и принялся закрывать другие в дальнем конце комнаты.

Она быстро взглянула на него и увидела, что он вдруг замер и схватился за рану в боку. Ни о чем больше не думая, она подошла к нему и заглянула в глаза. Таких глаз она еще не видела. Глаза ангела, словно заполненные расплавом меди, в котором плавают лазурные точки, в обрамлении белых век и костяных бровей. Прекрасные глаза. Но еще более завораживающим было их выражение. Это была сама печаль. Даже в глазах Люцифера, в которых она тонула когда-то, всегда было больше гнева, чем всего остального.

Не отрываясь от его глаз, она подняла руку, провела пальцами по его предплечью и ощутила жар плоти. Прикосновение обжигало, но одновременно будоражило. Глаза его расширились, но он не отстранился. Она положила другую свою ладонь на руку, прикрывавшую рану, и потянула его к себе. Глубоко вдруг вздохнув, Саргатан порывисто прижал ее к себе и обхватил тяжелыми руками.

Они замерли. Первое в Аду объятие истинной любви, казалось, длилось целую вечность, но завершилось слишком скоро. Оба — такие разные и такие схожие, одинокие и соединенные. Лилит поняла, что Ад для нее изменился навсегда.

«Я и вправду оказалась в новом мире! » — подумала она.

* * *

Они замерли на смятой постели Саргатана, и комната словно затуманилась. Лилит лежала на Саргатане в позе слезающего с душезверя всадника, ее обнаженное тело, скользкое от пота, блестело, как отполированная слоновая кость. А он — словно таял под нею, играл слипшимися прядями волос, бормотал что-то неясное даже самому себе, но бесконечно ласковое. Его жар шел вверх по ее телу от низа бедер, заполнял все ее естество, согревал. Никогда еще не чувствовала она себя настолько удовлетворенной. Ее память, взбудораженная его мощью, пробежала сквозь многие тысячелетия, вплоть до первого мужчины, для которого ее и создали, задержалась на исчезнувшем Люцифере… Но ничто не могло сравниться с порывом, энергией и искусством Саргатана. Его страсть была возвышенной, его сила радовала.

Да и странно ли, что все ее существо крутится вокруг плотской любви? Ведь ее для этого и сотворили. И Низвержение ее в какой-то степени связано было все с тем же. И все тысячелетия заключения здесь от нее хотели только этого. И с Люцифером все крутилось вокруг него. Но с Саргатаном все оказалось по-другому. С ним она ощутила равенство. Он брал и отдавал, он замечал ее в себе, а не только себя в ней. И это еще больше притягивало ее к нему. В этом она никогда не раскается. Она смотрела, как его иссеченная шрамами, израненная грудь поднимается и опадает, видела огонь там, где когда-то было сердце, видела, как он тускнеет и разгорается, становится ярче при каждом вздохе. Лилит закрыла глаза и подумала об уже возможном. Она думала, чем станет Ад, если Саргатан исполнит свою мечту, подумала о Преисподней — уже без него. Или — это была приятная мысль, одновременно вызывающая чувство вины, — что будет, если он потерпит поражение? Ведь тогда ему не придется уходить…

ДИС

Неделя в тысячеротой Комнате Воплей, в теплой компании палачей наложила на Агареса нестираемый отпечаток. Увидев его теперь, даже Адрамалик выпрямился и сжал челюсти. Всегда подтянутый, педантичный первый министр не мог теперь стоять, как прежде. Не мог ни дышать, ни говорить. И, глядя на жертву, магистр не был уверен, можно ли, не всматриваясь, узнать в нем демона. Но именно потому Адрамалик и порекомендовал для Агареса это наказание. И теперь он понимал, что, как бы ни сурова была его собственная кара, она ни в какое сравнение не шла со страданиями Агареса. В одном можно было быть уверенным: Агарес никогда больше не станет первым министром.

В Ротонду Вельзевула обнаженный Агарес то шаркал на двух, то ковылял на четырех конечностях и оставлял за собой кровавый след. Особые проблемы у него появились, когда он пересекал пол покоев Мухи: топая по глубоким лужам крови и полупережеванным ошметкам мяса, он напрягался, и его перекрученное тело дергалось так, что калека испускал пронзительные крики боли. Кроме внешней перестановки конечностей и суставов видно было, что каждый его внутренний орган, оплетенный сеткой капилляров, выступает через бесчисленное количество дыр в теле. И эти дыры даже образовывали некоторый узор: хвостами-хлыстами, когтями и клыками палачи Диса всегда действовали очень творчески.

В Ротонде, кроме Вельзевула, оказался лишь один демон, да и тот выглядел странновато. Скрестив ноги в луже крови, перед троном из мяса сидел Фарайи, и когда магистр подошел к нему, то сразу понял: барон явно не в порядке. Неподвижный, все еще в темных потрепанных одеждах, которые он носил в битве, Фарайи даже виду не подал, что заметил магистра и бывшего министра. Адрамалик поглядел на ничего не замечающего барона и прищурился. Только теперь ему стал понятен замысел Вельзевула: Муха опустошил Фарайи, сделал всего лишь своим орудием. Сражающейся оболочкой. Лишенной собственной жизни.

Адрамалик подступил к трону и преклонил колено. Агарес просто рухнул как пришлось. Теперь, после разгрома при Пламенном Срезе, Адрамалику приходилось соблюдать формальности, которых раньше от него никто не требовал. Скорее всего, положение не изменится, даже когда Вельзевул снимет с него эту пытку болью. В последнее время болевые удары настигали магистра реже, но интенсивности отнюдь не утратили. Задрав голову, Адрамалик увидел государя восседающим на куче гнили. Почему-то без головы.

Из утробы Замка донесся жуткий вопль. Заточенный великан Семияза в последние недели вел себя беспокойно. Знамение? Предвестие несчастья? Звук, умирая, отразился от стен Ротонды, по лужам крови кругами прошла рябь.

Адрамалик глянул на оболочку Фарайи: тот ни на что не обращал внимания. От бывшего барона исходило знакомое жужжание. Вот его полуоткрытый серо-голубой рот переполнила слюна, костлявая голова слегка наклонилась, и жидкость тонкой струйкой медленно вылилась на бедро.

Изо рта остова Фарайи появились первые мухи. Они поползали по губам, потом взлетели, стали подниматься все выше и выше и наконец собрались на плечах контура Вельзевула. Непрекращающийся поток из головы Фарайи делал голову государя все плотнее, она формировалась прямо на глазах, и вот уже стало различимо выражение лица.

Как обычно, не дожидаясь, пока последние мухи займут свои места. Вельзевул провозгласил:

— Что благородного может быть здесь, в Аду?

— Ничего, государь, — ответил Адрамалик. — Ничего не может быть здесь благородного. Ты всегда говорил, что у благородства — смрад Небес.

— И все же… И все же Саргатан своими действиями и стремлениями умудряется создать иллюзию благородства…

— Нет, государь.

— Чем же ты тогда объяснишь, что к нему сползаются все новые союзники?.. Весьма весомые союзники.

Адрамалик задумался. Говорить следовало не то, о чем думаешь, а то, что хотел бы услышать Вельзевул. Адрамалик рискнул:

— Они слабы и глупы. Сползаются под знамена новой силы, ухватились за возможность бросить вызов тебе, низвергнуть твою власть. Им нет дела до его «принципов».

— Что ж, возможность-то как раз есть, и не воображаемая. Эта власть сейчас — колосс на глиняных ногах. Я, Вельзевул, регент Ада с его первого дня, вынужден признать существование угрозы моему первенству. Появился демон, способный меня свергнуть.

Эта фраза повисла в воздухе. Адрамалик посмотрел на оболочку Фарайи, как будто ждал от того подсказки. Лужа слюны на бедре Фарайи переполнилась и побежала струйкой вниз. Агарес тоже не отрывал глаз от бывшего барона.

— Армия Молоха пропала вместе с самим Молохом, от нее остался только пепел, — продолжил Вельзевул. — Призывные ямы сейчас бесплодны, колдуны сидят возле них, выжидают. Но то же самое можно сказать и про него. Его союзникам понадобится какое-то время, чтобы собрать новые армии. Правда, то, как он использовал души, — почти гениально.

— Отвратительно, государь! — воскликнул Адрамалик, забыв о своей новой роли. — Армия кожаных мешков! Мерзость, недостойная демона. Представить себе только: демоны… нет, падшие ангелы, уничтоженные какой-то грязью!

— Ты говоришь об «ангелах» и «мерзости». Забыл, где находишься?

— Но ведь использовать их — значит стать такими же грязными внутри, как и они…

— Использовать их — значит уничтожить мою армию, идиот! — зарычал Вельзевул, и от его жужжания больная голова магистра невыносимо запульсировала, а Агарес навзничь упал в лужу.

Клубящимся облаком государь поднялся с трона и спустя секунды оформился внизу, рядом с Фарайи. Наверху бешено захлопали висящие кожи.

Медленно, как будто с любовью, Вельзевул протянул руку и дотронулся до лица барона трепещущими крыльями сотни мух, стирая с него слюну. Казалось, государь успокаивается. Он повернулся к магистру. Тот склонился так низко, что полы одежды полоскались в алых лужах.

— Я был там, — прожужжал Вельзевул. — Был у Пламенного Среза. Некоторая часть меня была там. Пойми это, недоумок. — Он поднял левую руку — культя оканчивалась клубком рассерженных, гудящих мух. — Я хотел сам полюбоваться на Саргатана, увидеть его «сияние» собственными глазами. Простым легионером был. Шел прямо за тобой… Не дальше, чем я от тебя сейчас… Весь путь до Среза, и в битве. Думаешь, Фарайи сам выбрал момент предательства? — Адрамалик покачал головой. Он об этом не догадывался. — После гибели Молоха я стал одним из них. И вернулся с ними. И сейчас я гуляю по улицам Адамантинаркса. Знаешь почему?

Адрамалик сжался. Он понял, что сейчас последует.

— Потому что ты вернулся без нее, кретин! Адрамалик покачнулся. В тумане неожиданно нахлынувшей боли он подумал, сможет ли сегодня выйти из Ротонды или его здесь убьют. Но момент прошел. Вельзевул снова гладил лицо Фарайи.

— Что же я сделал неверно, правя за Люцифера? — вопросил Вельзевул. — Чем заслужил это? Что сделал бы на моем месте Люцифер?

— Ты правил так, как правил бы Люцифер, государь, — живо нашелся Адрамалик. — Ты правил твердо и решительно. — Говорил он все же с трудом, словно проталкивая слова сквозь сведенные челюсти.

— Вот так и продолжу. Я дрался с Люцифером против Вышних. И если не смогу уничтожить мятежника Саргатана, то недостоин править Адом. Я не буду использовать против демонов души Диса, удел душ — наказание, а не война. Но союзников найду.

«Да, — подумал Адрамалик, — он все бросит в котел! Пропал Дис! » Вслух он этого, разумеется, не сказал и поднял взгляд на государя:

— Союзников, государь?

— Люцифаг Рофокаль, лорд Берит, Карнефил, Мальгарас поклялись поддержать меня. Они уже собирают войска. Моя армия станет еще сильнее, чем была.

— А… кто будет согласовывать их действия, государь?

Адрамалик чуял ответ всей шкурой и чувствовал, что настроение падает ниже некуда. Этот пост будет для него последним шагом к гибели.

Вельзевул глянул на изуродованного Агареса, на Адрамалика.

— Думал, это и так очевидно… первый министр.

XXVI

АДАМАНТИНАРКС-НА-АХЕРОНЕ

Ганнибал очнулся, словно от резкого толчка. Он вздохнул и открыл глаза. И сразу понял, что он не такой, каким был, что чего-то не хватает. Попытался сесть, но тут же услышал голос Маго — брат умолял не двигаться. Незнакомая комната, должно быть, в Адамантинарксе… И это — хорошо. Значит, они победили.

Левая рука отсутствовала. Он перевел взгляд на лежавший рядом страшный крюк. Забавно, что оно здесь — орудие, отхватившее ему руку.

Еще интереснее был лежавший с крюком темный рельефный диск рядом. Молох… Точнее, то, что от него осталось. Невероятный трофей. Знак почета, награда. Только он ведь — не демон, как ему это использовать? На шее носить, что ли? Надо спросить Лилит, а может, Элигора.

— Маго, напомни, что там было.

— А ты счастливчик, брат мой. Ты ловко разделался с Молохом, а еще больше повезло тебе, что раны твои лечила сама Первая супруга.

Бой и поединок с бывшим богом всплыли в памяти Ганнибала уже смутно. Свирепое лицо Молоха представилось, тем не менее, весьма четко.

— А… Саргатан?

— Жив. Но совсем не тот, каким был.

Ганнибал скосил взгляд туда, где было левое плечо.

— Я то же.

— Да, Ганнибал. Но Саргатан… Его ранили, но это не из-за раны. Он теперь — весь белый. С головы до пят.

— Чудо?

— Или проклятие. Разное говорят, город полон слухов. И не только доброе болтают. Иные видят в этом знамение беды. Лорд Йен Вань, к примеру… Его подданные мутят демонов, сеют сомнения.

— Сомнения?

Маго потер подбородок. Ганнибал всмотрелся в лицо брата и не смог определить, чьей стороны тот придерживается.

— Город теперь похож на наш родной город. Тогда, в Жизни. Подготовка к новой битве. А Саргатан… Большинство верит официальным объяснениям, но мало кто знает, что произошло там, что так его изменило. Одни считают, что это — работа Люцифера, что это он так отметил Саргатана. Или что его Первая супруга заколдовала. В этом, как мне кажется, есть доля правды. Циники болтают, что он сошел с ума, что изменился не только внешне, но и внутренне. Этих, правда, немного. Но вот новые союзники… Пут Сатанакия… Ты его не видел. Приспособленцы, так мне кажется. Хорошо, если ошибаюсь, но создалось у меня такое впечатление. А все вместе создает настрой какой-то неуверенности, и на улицах это чувствуется.

Да, Ганнибал с такой заразой встречался. И действовала она не хуже, чем хорошо нацеленная стрела. В жизни он всегда стремился ее избегать.

Маго опустил глаза; серые руки его мяли одеяние из шкуры абиссалей.

— Что, брат?

Маго нахмурился:

— Не время…

— Спрашивай.

— Тебя не беспокоит наш союз с ними? Душ с демонами?

Ганнибал закрыл глаза. Как объяснить ему свою потребность стремиться к власти, где бы он ни находился? Поймет ли его Маго?

— Да, беспокоит. Будь на месте Саргатана другой демон, я бы не отважился с ним связаться. Но и возможности такой у меня бы тоже не возникло. Уверен, ты заметил, что им тоже нелегко принимать нас как союзников. Но Саргатан не похож на других. Его устремления чисты. И у него есть цель. Похожая на мою.

— А в чем твоя цель?

— Ты вспомнил о приспособленцах. Так вот, мы — тоже приспособленцы. Для нас это восстание — случайно. Сначала меня захватила его цель. Невероятный шанс увидеть Небо. А сейчас, после этой битвы… Нет, не знаю. Когда мы дрались, когда вокруг меня гибли души, они казались мне безвозвратно мертвыми — не живыми мертвецами, обращенными в кирпич, а мертвыми окончательно. И я спросил себя: изменится ли это когда-нибудь? И до сих пор, Маго, я не могу ответить на этот вопрос, не могу понять, есть ли у нас шанс попасть туда…

Маго встал, повернулся к одетой камнем стене. Посмотрел на парившие под потолком глифы защиты.

— А разве это что-то меняет? В смысле — для тебя как для нашего генерала?

— Нет. Ты меня знаешь, Маго. Я не мечтатель, я реалист. Я в Аду, и место свое здесь заслужил, как ты, как все остальные. Если мы не сможем уйти на Небо, я, прямо скажем, не слишком удивлюсь. Надеюсь, все-таки сможем. Но, даже сильно сомневаясь, я так же поведу души, как если бы до конца верил в эту возможность.

— Ты всегда гонялся за мечтами, Ганнибал. Ганнибал засмеялся, но тут же скривился от боли, схватился за изуродованное плечо.

— Сейчас и здесь у меня есть власть, — помолчав, сказал он. — Вот это действительно важно. Ты вообще мог представить, хоть раз за все эти проклятые века, что я… что мы так высоко взлетим? Если я просто смогу улучшить нашу судьбу здесь — за одно это стоит руководить, вести.

Маго повернулся к брату.

— То есть для тебя все дело — во власти?

— Все крутится вокруг власти.

— Не все. И не для Саргатана.

— Вот из-за этого мы можем проиграть.

* * *

Он снова увидел ее лицо и не смог поверить. Несмотря на все, что видел он в Аду, оно оставалось самым удивительным образом, какой мог воскресить его разум во сне. Забавно, но Преисподняя в его представлении всегда казалась более страшной, чем на самом деле. И неважно, какие ужасы он видел — ее светящийся доверием детский взгляд пробирал его до костей.

Дитя произнесло его имя, и эти звуки пронзили ему грудь и тут же преобразились, огрубели, словно приобрели странный акцент, — и через мгновение генерал понял, что девочка вовсе не звала его. Очнувшись, он осознал, что слышал голос Лилит, а открыв глаза, увидел совершенный овал ее лица.

— Ганнибал!..

— Да, моя госпожа.

— Как ты себя чувствуешь?

— Выздоравливаю, моя госпожа. Благодаря тебе.

— Достаточно выздоровел, чтобы услышать ответ на вопрос об этой игрушке? — Это был уже другой голос. Позади Лилит возник Саргатан. В руке он держал диск Молоха.

— Государь!..

Сколько он уже не видел Саргатана? И как тот изменился! Ганнибал опустил ноги на пол, попытался встать, но Лилит положила руку ему на грудь, удерживая на ложе.

— А он уже сильный, государь, — улыбнулась она.

— Должен быть сильный, он нужен мне со своими легионами.

Саргатан крутил в руках безобразный диск, острые зазубренные края скребли жесткую ладонь архидемона. И лицо Саргатана выражало некоторое уважение, он держал диск даже с осторожностью.

— Ганнибал, в этом мире я мог совершить многое, но сделать тебя прежним… К сожалению, сам я этого сделать не могу. Есть, однако, способ вернуть тебе живую руку, но для этого я должен воспользоваться… Как бы это объяснить… Воспользоваться катализатором, средством, добавляющим к моим возможностям новые. Например, вот этим. — Он поднял диск, зажав его между большим и указательным пальцами.

— Как?

— Введя это в твое плечо.

Ганнибала охватил ужас. Он невольно прикрыл рану здоровой рукой. Омерзительная перспектива — носить в себе бывшего бога. Вобрать в себя сущность, которая причинила ему столько горя… Генерал покачал головой.

— Можешь, конечно, отказаться, — сказала Лилит. — Тогда он останется просто доблестно добытым трофеем, совершенно бесполезным украшением. Если ты предпочтешь этот вариант, тебя нельзя будет упрекнуть.

— Другого под рукой нет, — продолжал Саргатан. — Рано или поздно появится, но не до предстоящей битвы.

Ганнибал сжал губы, сосредоточенно размышляя.

— Это средство демонов… наш способ. — Саргатан положил руку на грудь, покрытую добытыми в боях фалерами. — Как оно на тебя подействует, не известно. На душах такого еще никто, насколько мне известно, не пробовал. Скорее всего, у тебя просто отрастет новая рука… я использую именно это заклинание. Но все же точно предсказать, как диск повлияет на твои способности, невозможно.

— Подумай, взвесь, немного времени еще остается, — проговорила Лилит тихим, успокаивающим голосом. — Пока подходят армии союзников. Но потом Саргатан отправится в поход.

Ганнибал закрыл глаза. На миг перед ним мелькнуло личико дочери — еще свежим отголоском сна. Сделать это — как будто снова предать ее. Но так ли это? Что сказала бы Эмильса? Идея драться одной рукой не прельщала, и еще меньше — оставаться за спинами бойцов и рассылать приказы… Что ж, здесь — Ад. И чтобы выжить, все средства хороши.

— Нет нужды раздумывать. Государь, госпожа… Я готов. — Ганнибал говорил уверенно, но горло его сжала костлявая лапа страха.

Лилит положила на его плечо руку:

— Не беспокойся, Ганнибал, Саргатан уверен в успехе.

— Тогда сразу и приступим.

Архидемон сосредоточился, глубоко вздохнул, полыхнул. Четыре заклинания четыре раза вылетели изо рта, каждое он интонировал в четырех разных тембрах, после чего произнес заключительное, пятое:

— Огиоди Аздра… Тплабц Зихра… Рнойзр Нрзфм… Рплален Бхемо… Йолкам Абциен!

Четыре крупных глифа простых очертаний, но разных цветов совершили четыре оборота вокруг головы Саргатана, разделились и замерли, по два с каждой стороны.

Лилит сжала руку Ганнибала, а Саргатан острым краем диска вспорол аккуратные швы. Мощным движением он глубоко втолкнул его в тело души, прямо под ключицу. Архидемон повторил одно из заклинаний, и один из глифов метнулся в рану. Ганнибал почувствовал, как все тело его охватил жар, он как будто вспыхнул.

Следующие глифы вызвали поочередно ощущения вязкой влаги, словно затопившей все тело, резко сменившего ее холода, и наконец он весь как будто высох. Ганнибал видел шевелящиеся губы Саргатана, но ничего не слышал. Свело желудок, закружилась голова, его словно выворачивало наизнанку.

Опомнившись, он посмотрел на рану и даже нашел в себе силы удивиться, что та зажила без всяких швов.

— А я правильно выбрала тебя, Ганнибал Барка, — улыбнулась Лилит. — Сила твоя не уступает храбрости. Теперь отдыхай, а Маго последит за то бой.

Саргатан, однако, медлил.

— Еще одно, — сказал он.

И, протянув руку, начертал указательным пальцем над плечом Ганнибала легкий узор — выгибающуюся линию синего пламени, похожую на какого-то зверя в прыжке. Глиф не исчез, как остальные. Он теперь двигался с каждым слабым движением своего хозяина, Ганнибала.

— Ты — первая душа за всю историю Ада, которая заслужила свою собственную эмблему. Это печать отличия… силы и защиты на поле боя. — Демон, казалось, не мог скрыть гордости. Уже встав, он добавил: — Скоро она тебе сильно понадобится на поле боя!

Обессиленный Ганнибал слабо улыбнулся.

* * *

Глядя на Саргатана, Лилит видела, насколько он озабочен. Он оставался внимательным и нежным, но одновременно ему приходилось заниматься множеством повседневных мелочей, разрешать неожиданно возникавшие проблемы. Нужно было создать армию более мощную, чем прежняя, а времени оставалось в обрез. Вместе с Лилит, в сопровождении Зорая и когорты пешей гвардии, он поднимался по улице Господства после смотра легионов за городскими воротами. Встречные души и демоны опускались на колени, провожая взглядами белую пару.