|
|||
ПЕРЛИНО (Неаполитанская сказка)Стр 1 из 13Следующая ⇒ ПЕРЛИНО (Неаполитанская сказка) — Бабушка! Отчего ты так сильно смеёшься? — Оттого, что мне плакать хочется, дитя моё! («Красная шапочка — болгарская сказка») I. Синьора Паломба Известный мудрец Катон сказал где-то, что в своей жизни он дал себе три обещания: во-первых, никогда не доверять секрета женщине; во-вторых, не проводить в безделье целого дня и, в-третьих, никогда не ездить морем, если только возможно поехать другим, более удобным и верным., способом. Предоставляю кому угодно руководствоваться первыми двумя правилами; замечу только, что не совсем благоразумно ссориться со слабой половиной человеческого рода и нападать на лень, которой подвержены не все же люди. Что же касается до третьего правила, то я бы советовал начертать его на всех кораблях золотыми буквами, в виде предостережения для неосторожных. Впрочем, чужой опыт так же забывается, как и свой собственный; и я сам не раз садился на корабль. Но только что он выходил в море, я немедленно же вспоминал золотое правило и нередко в море, да и везде чувствовал, хотя и всегда поздно, что я далеко не Катон. Как-то раз — этот раз мне и теперь памятен — пришлось отдать полнейшую справедливость мудрости старого римлянина. В один славный солнечный день отправился я из Салерно, но только что мы вышли в море, как налетел сильный шквал и отбросил нас на Амальфи, с быстротой вовсе для нас нежелательной. В момент шквала я увидел, как матросы побледнели, замахали руками, стали молиться и ругаться — затем я ничего не видел. Насквозь пронизанный ветром и вымоченный до костей, я забился под палубу и лежал там больной, закрывши глаза; я совсем забыл, что путешествую ради собственного удовольствия, как вдруг неожиданный толчок заставил меня опомниться и почувствовать на себе чью-то могучую руку. Передо мной стоял шкипер и тряс меня, за плечи. Поставив меня на ноги, он сказал с весёлым видом: «Не бойтесь, ваше превосходительство, мы у берега, в Амальфи. Вставайте-ка! Хороший обед восстановит ваши нервы. Буря прошла, и вечером мы пойдём в Сорренто! » Я сошёл с корабля таким же мокрым, каким был Улисс после крушения; мне так же, как и ему, хотелось поскорей поцеловать землю, которая не скачет под ногами. Меня ждали четыре матроса, с вёслами на плечах, готовые с триумфом проводить меня до гостиницы, что виднелась на возвышенности и, словно снег на горе, белелась на солнце известью покрытыми стенами. Я пошёл за проводниками и далеко не походил на победителя. Напротив, грустный, тихо поднимался я по бесконечной улице, глядя вниз на волны, которые разбивались о пристань, точно сердясь, что выпустили нас из своих рук. Наконец я пришёл в остерию. Был полдень; таверна, казалось, вымерла; кухня была пуста, и только семейство общипанных цыплят встретило меня и стало кричать при моём появлении, как гуси в Капитолии. Я обошёл испуганных цыплят и поспешил выбраться на террасу, где сильно пекло солнце; там я уселся верхом на стул и сидя, положивши голову и руки на спинку, принялся высушиваться. А город, море и небо всё еще прыгали в моих глазах. Едва я успел задремать, как ко мне подошла трактирная хозяйка, шлёпая туфлями с важностью самой королевы. Кто был в Амальфи, тот никогда не забудет дебелой и величественной синьоры Паломбы. — Что угодно вашему превосходительству? — спросила она голосом, грустнее обыкновенного, спрашивая и отвечая в одно и то же время. — Обедать? Это дело невозможное. Рыбаки не выезжали в эту проклятую погоду и рыбы нет. — Синьора, — отвечал я, не поднимая головы, — дайте мне, чего хотите. Супу, макарон, что ли, всё равно. В настоящее время мне солнце нужнее обеда. — Извините, ваше превосходительство, — сказала хозяйка. — Судя по красной книжке, что торчит у вас из кармана, я приняла вас за англичанина. С тех пор, как эта проклятая книжка, в которой всё написано, похвалила амальфскую рыбу, ни один милорд не станет ничего есть, кроме того, что ему прикажет эта бумага. Слава Богу, вы можете рассуждать, и мы постараемся угодить вам. Только потерпите немножко. И достойная женщина сейчас же поймала двух цыплят, шумевших около меня, и зарезала их, не давши мне времени остановить убийства, которого я был причиной. Затем она села подле и хладнокровно принялась ощипывать бедных жертв. — Синьор, — заметила она через минуту, — собор ведь открыт. Все иностранцы осматривают его до обеда. Я только вздохнул вместо ответа. — А вы не видали, ваше превосходительство, новой дороги в Салерно? — прибавила почтенная Паломба, очевидно, стеснявшаяся, при мне заниматься приготовлениями к обеду. Оттуда прекрасный вид на море и на острова! «Ещё сегодня утром и в коляске следовало бы мне посмотреть эту дорогу, » — грустно подумал я и ничего не сказал. — Ваше превосходительство! — громче повторила хозяйка, желавшая от меня избавиться, — Сегодня базар. Великолепное зрелище! Чудные костюмы! А торговки, у которых такие славные языки! А апельсины, дюжина стоит карлин. Напрасно старалась Паломба, Я бы не поднялся для самой королевы неаполитанской. — Ишь, — вскрикнула хозяйка, потеряв терпение, — Вы заснули крепче Перлино, когда он выпил своё золотое питьё! — Перлино! Какой Перлино? — проворчал я, открывая сонные глаза. — Известно какой Перлино! — повторила Паломба. — Разве их в сказке двое? В городе нет ребёнка, который бы не знал его похождений. Неужели такой учёный человек, как ваше превосходительство, может их не знать? — Вообразите, что я их не знаю, и расскажите мне эту историю, добрейшая Паломба. Я слушаю вас с величайшим вниманием. Добрая женщина начала свой рассказ с важностью римской матроны, История была хороша; правда, в ней несколько хромала хронология, но зато в этом рассказе умная Паломба обнаружила такое знание людей и вещей, что скоро я поднял голову и, глядя на неё, не обращавшую на меня более никакого внимания, выслушал с большим интересом то, что следует ниже.
|
|||
|