ЧАСТЬ ВТОРАЯ 5 страница

Вечное безвременье... Вечное...

Словами этого Максов отец не выражал, разве только когда бумаги писал всем этим Дарькиным, Черепковым и многим-многим другим. Только — на уровне бессловесного понимания и руководства к действию. Но уж поступал так, чтоб всё хорошее, что можно сделать — сделать.
И сегодня хотелось проведать дочь. Может, как-то вместе — всё же они с братом очень близки, на одной волне! — удастся до Макса докричаться. Опять же внуков жена вчера из сада забрала — а он на работе задержался опять. А ведь и живут и Малышевы, и Шабалины на Чуркине, и работа у него тут же — в офисе на территории благополучно разваленного завода (опять безвременье... ) «Радиоприбор»...
Уютными, хотя и облезлыми — не без этого... — дворами шёл Матвей Михайлович с нижней ветви петли улицы Калинина на верхнюю и предвкушал хороший, несмотря ни на что, вечер. Он созвонился с Иннокентием Анатольевичем, Шабалиным-папой, с которым дружил, и узнал, что Женька с бабушкой пекут пироги, дед с Мишкой по мере сил и возможностей мешают им, за столько лет не смирившись с тем, что «лучший способ помочь — это не мешать», Шабалина-мама выгуливает внуков, и только где Сашка — неизвестно: телефон вне зоны, может, опять с Алёшенькой в Полнолуние пошла.
Ну, внуков Матвей Михайлович с прогулки дождётся — тем более раз пироги. А вот Сашку... Хотелось бы, вообще-то, тоже дождаться — тоже ведь внука его носит...

Любил Максов отец — не меньше самого Макса! — вечера в частном, с огородом даже, доме Шабалиных, который недавно только оснастили удобствами и подключили к центральному отоплению, но тот всё равно остался прежним — с действующей печью, не слишком отмытой старой мебелью, со сто лет в обед как покрашенными — вон краска облупилась! — деревянными полами. Хоть Мишка и жила с Женькой душа в душу, но отцу всё казалось: не за него она замуж пошла, точнее, не только и не столько за него, а за всю дружную и лёгкую на подъём семью, за дом этот затрапезный, но при этом абсолютно живой и добрый. Да что там — главное, фишка, как говорит Максов друг Маленький Фриц, легла исключительно удачно.
... Аркан увидел Сашку издали...

Вот, собственно, далась она ему...

Но выходило, что далась. Она его, ещё школьницей будучи, нереально бесила. Вечно на его прикормленных хвост поднимала! Никакого уважения, никаких понятий!.. И этот её братец такой же, а уж про друга их, Малышева, и говорить нечего. Вечно дрался со всеми, то один, то с такими же придурками, как сам. Больше всего Аркана бесило отсутствие страха. Как так?! Они же гопники! Как можно, как кто-то смеет их не бояться?! А эта... Поговаривают, она от Малышева беременна. Это надо?! Пугануть её как следует, авось скинет. Вот бы правда — пусть бы поплакала!

— А ну стоять!

Узнала! Страх метнулся в глазах, но — пытается не показать. Сейчас мы её!

— Подстилка малышевская! Ты чё, байстрючёнка ему родить собираешься?! Не выйдет!

— Пошёл к чёрту! — в душе обмирая от страха, но пытаясь не показать этого, заявила Сашка. — Дай пройти!

И она попробовала обойти его.

Как глупо! В нескольких шагах от дома, крикни — услышат. Но стыдно кричать! Показать этой толстомясой гоповской мрази, что она его боится?! А вот не боится! Сама пройдёт!

— А хуху не хохо?! — взъелся на неё предводитель местного гопотняка, хватая её левой рукой за руку, правой же — вытаскивая из кармана нож.

Только выйдя на Калинина, Матвей Михайлович увидел это безобразие. Конечно, он побежал. Но до Сашки и её недруга было далеко. Вот остановить бы руку, которую этот ублюдок заносит над будущей матерью его внука... Остановить! Да!

И в этот миг, явно почувствовав угрожающую сестре опасность, из дома выскочил Женька.

И тоже увидел занесённую руку с ножом...

Прежде Женька много раз пытался колдовать — только ни разу не удавалось толком нащупать, в какую сторону напрягать нервы.

Но прежде — это прежде. Не тогда, когда опасность (может, и не убьёт — да кто знает, риск точно велик... ) угрожает сестре и не родившемуся ещё племяннику.

А может, это они вдвоём с Матвеем Михайловичем? Как бы там ни было, но Аркан словно закоченел, шевельнуться явно хотел — и не мог. Они скрутили, связали его брючными ремнями, милицию, то есть, простите, полицию, только что в России за полиция, вызвали.

Сашка плакала, но не сильно — в медицинской помощи точно не нуждалась. Хотя да — испугалась... Но вот ведь какие молодцы брат и Максов отец!..

Сашку отпоили зелёным чаем, и скоро она уже — постоянно же есть хочется!.. — за обе щеки и за милую душу уминала заботливо и даже любовно — умели они это! — испечённый бабушкой и братом пирог капустой.

А вот Матвей Михайлович и Женька словно в какое-то странное Никогда, где останавливается время, провалились. Сидели с пустыми глазами, механически, чашка за чашкой, пили зелёный чай. Там, где нет Времени, получается, что и Пространства тоже нет. А что есть? Межпространственный Вакуум? Да поди, даже и его нет... А что есть? А ничего. Но ведь... Из этого Ничего и Никогда всё равно ведь потом выныриваешь. Где? Когда? Получалось, что тогда и там, где самому надо. Ещё немножко поднапрячься — можно и у Макса.

Их даже не трогали. Видели, что у них там свой какой-то прорыв, своя беседа — ну да, телепатическая, так и что — если телепатическая — так надо мешать?! Всё внимание, вся забота хлынули на Сашку — напрасно она возмущалась, что всё с ней уже а порядке, дайте, мол, наконец, поесть нормально.

— А чего Алёшенька не проводил? — строго допытывался дед, а Мишка доказывала, что это вообще ни в какие ворота не лезет — когда беременная одна по Чуркину ходит.

Наверно, Сашку бы совсем до нервного срыва заботой довели, но пришла Анна Александровна с внуками — должен же кто-то спасти дочь от докучливой заботы!

При виде внуков и Матвей Михайлович вышел из прострации.

Ну да, маленькое безвременье — это полезно. Просто — остановиться на миг, подумать. Меры принять.

Лишь бы вся Земля, весь мир не свалились в него окончательно и бесповоротно.

Одно утешало: физика не признаёт одного общего времени.

Шутка... Ибо при чём здесь физика?! История, магия... А физика...

Хотя физика — она везде при чём. Априорно.

***

Харон стоял на палубе парома и смотрел то на туманный горизонт, где свершалось классическое волшебство слияния серого неба с серым морем, то на Ванду. Она улыбалась и кивала ему: всё было правильно.

И всё было настоящим. Потому что кто ж будет придумывать что-то подпорченное? А тут... Может, и плохо, что в кильватерной струе трепыхается всякий мусор — да уж как есть. И это подтверждение того, что — есть.

С Вандой и слов не нужно — и так всё понимает. Ни слов, ни телепатии даже. Вот сейчас думает: не надо было Веронику на Илью оставлять. Взяли бы с собой — глядишь, и Илья бы с ними поехал. Хотя... Называть это божьим промыслом не хочется, но — какие-то да высшие силы, наверное, знают, как фишки кинуть: почему-то кажется, что с Ильёй они встретятся (как пить дать — Вероника нынче у Оли... ) на Русском острове. Кому кажется? Фрицу? Ванде? Да элементарно же: обоим!

С этой Максовой «командировкой», — думают оба, — во Владшколе получается какая-то ревизия, что ли, магических умений и арсенала колдовских средств. Что есть — и для чего нужно.
А нужны чудеса, получается, — это же очевидно, нет?! — чтобы не сдохнуть с тоски в рациональном, правильном мире, где всё — для чего-то, с какой-то сугубо практической целью, рассчитано и выверено. Нужны были Владу мосты?! А то! Но... По мосту на Русский остров (кто, кроме Лекса ещё, помнит, что звали его когда-то Яханга Тун — и что никакими русскими там и не пахло) — это одно. А на пароме — совсем другое...

Как без колдовства сбежать в ту недоступную обескровливающим жизнь перфекционистам реальность, где на Русском — никакого Кампуса, а лишь маленький прибрежный посёлок, и никто не стрелял лис, благоденствующих на развалинах нестрашной уже крепости и не валил варварски лес, чтобы построить Русский мост — и моста этого нет, а есть регулярные рейсы парома?..

Никак тут без колдовства... И миру, где сейчас Макс, тоже, никаких сомнений быть не может, очень нужна надежда на то, что самое дорогое и любимое, со всеми, как Зяма поёт, трещинками — не кануло навечно в небытие, а где-то есть, пусть без колдовства и не достать, но не может же так быть, не бывает так, чтоб уж совсем — без колдовства... Даже, нет почему-то сомнений, в этом Максовом нынешнем мире, выхолощенном и чересчур настоящем.

Что это? Просто недалёкое, лет пятнадцать назад, прошлое? Или параллельная реальность, где всё пошло несколько иначе — не экономика, а магия стала «градообразующей отраслью»?
Да просто — что-то... Сон, может быть: Владшкола реальности снов очень большое значение придаёт...
Но что несомненно — так это то, что это живой и несовершенный, потому что не зализанный, не убитый перфекционизмом и перфекционистами, Русский остров. Может быть, даже Яханга Тун, хотя вряд ли. Ведь вот стоянка — и люди выходят — спокойно, ежедневно, неторопливо. Магия тогда и хороша, когда не бросается в глаза, когда обыденна и тиха. Не догадывается кто-то о ней — ну и не надо.
Потому что истинный Русский остров — это скалы и песок, и море. Развалины крепости и лисы. Лес, где деревья, случается, умирают и падают, и никто не пытается их оттуда убрать, уничтожить — они и мёртвые живы, потому что на них вырастут грибы, а под корой поселяется насекомые, а выворотень спрячет под корнями лисью нору.

А ещё, может быть, Яханга Тун — это город каких-то иных жителей, не похожих на людей и не нуждающихся в людях, у них своё пространство, своя цивилизация, опрокинутая в глубину, и не нужно лезть в их монастырь с нашим уставом, не надо, как верно предостерегает Авченко, пытаться перевернуть айсберг — на подводной его части и жители подводные, наш мир убил бы их, даже если им кажется, что у них небо, а у нас — именно у нас, а не у них — мир подводный...

На берег Харон с Вандой сошли последними — ещё б чуть-чуть, и трап бы убрали.
Мимо домишек во дворах, заросших совсем не июньскими (а здесь и сейчас — тоже июнь? ) цветами, мимо заброшек и развалин крепости (почему всё так кучно — раньше как-то же иначе было? ) — в лес, туда, где скоро откроется вид на обрыв, у подножия которого волны лижут узкую песчаную и галечную косу.
Словно сон.

Кажется, что и Макс смотрит сейчас этот сон наяву — только, несмотря на свой хвалёный маячок сознания, потом не вспомнит, увы, ничего — слишком сильные блоки ставит пространство его бесчудесного мира. Но ничего — снимем и блоки.

Потому что навстречу Ванде и Фрицу шёл Илья (Ника точно у Оли, всё хорошо! ), да и не один — с ним был гендиректор Сонного Агентства Валька, то есть Валентин Вадимович, Петров, по совместительству — любимый племянник Харона.

***

Если человек не во сне, а наяву высаживается на необитаемый остров, то остров этот, увы и ах, необитаемым быть перестаёт — пришелец сам теперь его обитатель. Да, один человек много не напортит, но лиха, как говорится, беда — начало.

Если хочешь сохранить первозданную — и такую хрупкую — жизнь, но и с зовом сиреньим совладать не в силах — отправляй на остров душу — любить, любоваться, восторгаться, но только молча. Чтоб жадные и грубые не прослышали, не явились во плоти, не погубили. Только самым близким, тем, в ком уверен, что не испоганят, можно показать сон о прекрасном острове, так и оставшемся необитаемым.
Всё было — сон. И сумерки укрыли лаской и покоем остров Яханга Тун, забытый и оставленный людьми (Русский — это он же, но не здесь... совсем-совсем не здесь... ) — дома заброшены, крепость в руинах, лишь лисы ловят полёвок в высокой нетронутой траве, не знающей бор-машинного звука бензокосы.
Сон. Печальный и прекрасный сон.

Костёр — тоже сон. Он не может повредить лесу необитаемого острова, оставшегося лишь во снах народа из Владшколы магии.

А когда смотришь в огонь, душа вместе с искрами летит к звёздам. И всё сливается воедино, оказываясь лишь разными сторонами одной, как ни затасканно звучит, медали.

Покой и тревога...

Грусть и светлая радость...

Небо и море...

Встречи и разлуки — и снова встречи...

Это не нуждается в словах.

Это сон, а сон — он же плещется настроениями, эмоциями.

Валька ворошит костёр, уже почти потухший, длинной палкой — и что-то неуловимо меняется. То ли ночь снова откатывается в вечер, то ли ещё что...

В руках у Ильи оказывается гитара. Он тихо-тихо, бережно-бережно — чтобы не сломать тишины — перебирает струны, намурлыкивая нежно какую-то колыбельную.

Харону до блаженства хорошо сидеть между сыном и племянником. Они переглядываются с Вандой. Она сидит напротив него, между ними костёр, но они и через пламя видят друг друга.

Видят улыбки друг друга.

Настроение концентрируется в их тесном кругу, заключающем в себя магический, из сна, костёр.

На Русском острове нет маяка.

А на Яханга Тун (странно даже: он же необитаемый) — есть. Потому что это ведь Максу пришло в голову сравнение: глаза друзей — как маяки: пока светят — не потеряешься, обязательно найдёшь дорогу к родному причалу.

Макс, — думает во сне Харон, — ты обязательно увидишь вместе с нами наш сон. Ты всё сделаешь — и сделаешь правильно. Даже если сегодня, проснувшись, не вспомнишь об этом сне. Потому что мы будем зажигать для тебя маяки каждую ночь.

И помни: Влад был, есть и будет — твоим.

И Русский остров с Кампусом и мостом, с людской суетой, новым Океанариумом и прочими благами и издержками цивилизации — а почему, собственно, нет?!

И необитаемый Яханга Тун — бог весть из каких миров, времён и пространств — тоже твой.
Сны — они не только другая реальность. Они ещё силы дают жить в той, какая уж есть. И не сдаваться.

***

— Па-ап?.. — к Вадиму (вот поди напиши в этом доме конспект выступления на педсовете... ) подошёл Маркуша. — А почему ты ничего не делаешь?

— В смысле?! — опешил отец малолетнего философа.

— Ну все что-то делают, чтобы Макс поскорее с этим своим миром разобрался, — довольно высокомерно заявил Марочка. — А ты — ничего.

— Ты уверен?! — Вадим не знал, огорчаться, обижаться или смеяться.

— Н-ну... — немного сбавил обороты младший сын. — Мы с Валькой во сны пробиваемся, дядя Харон с Лексом поисковик пишут для встречи то ли миров, то ли жителей из разных миров, монстрики дедушки Мордера в том мире своих нащупывают, сам он вместе с Фёдором музыку пытается написать, не признающую никаких границ, в том числе между мирами. Даже Ольга Игоревна старается — чтобы он сам себе проверку на вшивость устроил — и прошёл её. Варька ищет, что во всех мирах есть общего, такого, без чего ни один мир существовать не может — причём такого, что это нельзя не считать чудом. Только ты да Мишка Сокол ничего не делаете — Сокол так и вообще шифруется — никто не знает, где он, хотя он звонит и говорит, что всё тип-топ.

Вадим с сожалением, хотя, может, и несколько деланным: работать надо, план завтрашнего выступления на педсовете, будь он неладен, набросать, но очень не хочется — закрыл ноут и вместе с вращающимся стулом повернулся к младшему сыну:

— Взросл ты и умён, свет души моей, не по годам... И занудлив — дети не должны раньше времени превращаться во взрослых всезнаек, особенно — если не хватает жизненного опыта, чтобы всё понять так, как оно на самом деле есть, а не кажется на первый взгляд. Как ты думаешь, для Макса важно, что я его настоящий друг, что мне никогда не захочется сделать того, что мы с ним вместе считаем подлостью?

— Ну... Да, наверно... — нехотя согласился Маркуша.

— А если бы вдруг — нет, не бойся, такого не будет! — я в Максово отсутствие стал, ну, может, не подлецом, а хотя бы трусом? Отразилось бы это на нём? Он же, вроде как, в другом мире — не знает ничего? Так отразилось бы?!

— Отразилось бы! — уверенно заявил Марик. — Пап, прости... Я понял. Ты обеспечиваешь ему крепкие тылы. А быть постоянно под собственным строгим контролем сложно. Только ты зря всё время на щелчке. Ты и так добрый, честный и смелый. — Маркуша, хоть был уже не так уж и мал, подошёл к отцу и залез на колени, за шею облапил. Вадим растрепал его длинные густые — кто бы их ещё расчёсывал хоть иногда — лохмы, дунул на них.

— А я и не включаю самоконтроль постоянно. Быть собой настоящим не так уж трудно, сложится твой характер — сам поймёшь. Но очень важно. А если следить за собой постоянно — потухнешь же. Вот почему мы все, кто к Владшколе магии какое-то отношение имеем, молодо выглядим? Что скажешь?

Маркуша слез с отцовых колен, отошёл на пару шагов и очень внимательно уставился на него. И выдал:

— А у вас у всех глаза живые. А так люди с годами жить устают. И гаснут. Смеяться разучиваются. Мы с дядюшкой Хароном (слово «дядюшка» было произнесено с заметной иронией — никто не знал, с чего вдруг младший Петров с неделю назад начал так называть Харона) недавно сигареты покупали, так продавщица ему сказала: «Мальчик, не суй мне чужой паспорт». И так и не продала.

В коридоре послышались голоса: пришли Валька с Алиской. Вадим с Маркушей вышли им навстречу.

— Из Полнолуния? — спросил Вадим.

— Ага, — восторженно подтвердила Алиска. — Мы с Мордером пытаемся связь через сны с Максом установить.

— Получается?! — вылез Маркуша.

— Пока нет... — вздохнул Валька. — Сны-то Макс по-любому видит, а вот вспомнить утром не может. Так выматывается, что никакой его маячок сознания не вытягивает ещё и память снов. У Ольги Игоревны успехи посерьёзнее.

— Вот-вот! — встрепенулся отец. — Маркуша как-то об этом обмолвился — можно поподробнее? Пошли чай поставим.

К чаю нашлись печенюшки, правда, магазинные: Ника временем Алисы всё ещё распоряжались всецело. Что Вадим приготовит или Валька — то и хорошо, а вкусняшки и покупные сойдут.

— Помнишь же, — рассказывал не особо падкий на достояние тёмной стороны Валька, — что на момент знакомства с дедом Ольга Игоревна была очень сильно зациклена на идее «нулевого варианта»?

— Ну да, — кивнул Вадим. — Но она же давным-давно от этой идиотской идеи отказалась.

— Не совсем, — возразила Алиска. — То есть как руководство к действию она её отвергла, а как тест использует.

— Как проверку на вшивость, — влез Маркуша.

— Ну да, — продолжала Алиска. — Ей сны Максу снить удаётся более продуктивно, чем всем нам. То есть он и её снов не помнит, а идею из них утром считает как что-то вроде «бес попутал». Типа, может, ну его всё в пин дырявый — ничего не получается, мир косой-кривой, и как в том анекдоте про парикмахера: «Ну ничего у меня не выходит! » — так и чего тогда за него воевать?! Были времена — по Светланке трамваи ходили. И где всё это?! Почему-то больше всего его огорчают разобранные рельсы на Светланке... Но потом он начинает сам с собой спорить. Мол, благополучия в мире не было никогда, мрак, боль, войны страшенные, «охота на ведьм». Но люди и не только — жили и хотели жить. Вот, вроде, «Сенсор» их какую-то надежду даёт на избавление от страха — может, те, кто самого жуткого — смерти — не боятся, и не такими злыми будут. Что-то меняется к лучшему, да, и к худшему тоже — нельзя тут глобально судить, в какую сторону — просто жизнь действительно меняется. И Макс решает, что не наплевать ни на Мультивселенную, ни даже на какой-то один отдельный мир — он-то, этот мир, сам у себя один — и тоже хочет жить. Не, ну... Да, понятно, и без Ольги Игоревны Макс был бы тем же самым, но тут он просто задумался и чётко сформулировал для себя позицию. И не мечется больше.

— А вообще хоть какая-то ясность, что с Максом, есть?

— Ну более или менее, — подтвердил Валька. — Пьеро тыкался-мыкался, пытался установить связь, один не потянул, но они с Ольгой Игоревной теперь вместе пытаются, кое-что получается. Ну, правда, связь односторонняя: они Макса видят, а он их нет.

— И что видят? — влез Маркуша.

— Ну вот он окончательно поверил, что будет бороться за то, чтобы в мире этом его нашлись чудеса, а мир этот сам — встроился в Мультивселенную. И по вечерам он почти каждый раз анализирует прожитый там день — со всеми прорывами и откатами. Во всяком случае — честен с самим собой, знает, что как — и чего когда можно ждать. Этот его дневник — прямо как будто вся его нынешняя жизнь. Ну — квинтэссенция этой жизни, что ли. Или — эликсир. Правды, надежды, опять же — жизни. А написал обо всем вдумчиво — вроде стакан этого эликсира и выпил. И думает уже: не «Этому миру можно помочь», а — «Я помогу этому миру! »

— Ну что ж, мы все тут завязаны, — закивал Вадим. — В какой-то мере и от нас зависит, чтобы и наш тутошний мир прахом не пошёл. А если вдруг... Тогда ведь и у остальных будет без шансов.

И тут пришла Алиса. И маленькая Вероника наконец дома — это же радость, это же праздник! Валька с Алиской ещё раз рассказывали Алисе то, что успели уже рассказать Вадиму и Марочке — но и мелкую тискать не забывали. Но и папа с младшим сыном хотели понянчить Никушу. Она сперва радовалась всеобщему вниманию — а потом оно её утомило. И был бы вселенский рёв, но мамино молоко спасло положение.
Алиска развела руками, брови подняла, губу оттопырила — скорчила рожицу: ну вот, мол — и они с Валькой убежали гулять, прихватив на этот раз с собой и Маркушу
И Вадим наконец добрался до планов завтрашнего выступления на педсовете.
Что поделаешь, важные дела надо делать — даже скучные. Если с его помощью хоть кто-то в системе образования («unser Basis, unser Fundament»... ) поймёт, что это нормально, когда один учитель ведёт и русский с литературой, и физику с астрономией — это уже что-то. В одном месте кто-то пусть маленькое хорошее что-то сделал, в другом кто-то ещё, и ещё, и дальше — так, может, и сдвинется что-то в мире... В мирах. И в том, Максовом, тоже?

***

— Ну вот, теперь положение более-менее ясно! — Сокол — в лучших своих традициях! — свалился из ниоткуда — и ни здравствуй, ни до свидания.

— Ты о чём?! — Варвара оторвала взгляд от экрана монитора — происшествие с Максом физикам тоже много идей подкинуло, работа кипит, а партайгеноссе Сокольский неизвестно где пропадает. — И откуда ты?

Мишка со смехом — как иначе, это ж Мишка — стрельнул синим взглядом и как о чём-то само собой разумеющемся заявил:

— Из Максова мира. И, естественно, о нём же.

— Ты же ещё до пятого июня, до Максова исчезновения, «в командировку уехал»? — удивилась Варвара.

— А ещё физик! — возмутился Сокол, причём, похоже, сказал он это, а не «Ты что, совсем тупая?! » с заметным усилием. — Там-то он появился двадцать третьего апреля!

Варька проглотила едва не сорвавшиеся с языка вопросы: и откуда он про это двадцать третье апреля раньше самого Макса узнал, и как попал в мир, который вроде как закрытый. Просто представила уничтожающий сокольский взгляд, и как он скажет: «Я же Сокол! » — тоже представила.
— Ладно, — сказала примирительно, — рассказывай, что там тебе более-менее ясно. Хочешь чаю?

Сокол снизошёл до чаю.

Пока Варвара искала ему самую большую кружку да чай готовила фирменный — зелёный, но при этом с молоком, Мишка нашёл на Варькином столе ручку и какой-то позорный огрызок бумаги и стал внимательно, с письменными замечаниями, разбирать Варькину программу — и, естественно, нашёл пару узких мест. Но Варька принесла чай с печеньками (как же без них-то на тёмной стороне?! ), и Сокол стал рассказывать.

— Мир там, конечно, не приведи господи. Ни телесный облик принять, ни с Максом связаться хотя бы телепатически мне так и не удалось: я его слышу, он меня нет. Но у меня такое чувство, — Мишка запихал в рот большую печенюху и теперь жевал — думал, — что это не мир не видит Мультивселенную, а просто она его не хочет. Слишком уж... противоречиво там людское сознание. Все почти что — верят в какого-никакого, ну хоть в какого-нибудь бога, но при этом считают, что он если и вмешивается — то не чудеса творит, а как-то влияет на статистику. Типа, молись — и будет что-то вполне возможное, но такое, чего иначе бы не случилось. Короче, все одновременно и вульнарные материалисты — и при этом дико суеверны. А если кто вдруг верит в возможность чудес — орут, что он как ребёнок, это же всё сказки — и пальцем у виска крутят. Наверно, какой-то куратор из высших сил у этого мира кривой-косой. И тем, кто курирует уже нашу всю Мультивселенную, элементарно ни с ним, ни с его подопечными связываться неохота. Знаешь, что больше всего бесит?!

Варвара отрицательно и, кажется, несколько излишне бурно, замотала головой.

— Эта постоянная всеобщая «охота на ведьм». Каждый себя считает святее Папы Римского, а вокруг него же все плохие, ничего не понимают, только вредят — негодяи и вообще монстры. И вполне искренне и со священной ненавистью в очах мечтают друг друга перебить. Вот правда: бесят — реально. Сам бы ломал-крушил, — хохотнул Сокол, — да одна мысль останавливает: чем я-то тогда от них отличаться буду?! Вот, мне кажется, это если бы как-то прекратить, сделать так, чтобы хотя бы кто-то кого-то слушать научился и немного пусть — но слышать — то и Мультипликационная бы этот мир в себя приняла бы...

Варька тоже сделала глоток слегка простывшего уже чаю и вздохнула:

— Терпимым быть вообще достаточно сложно... Потому что люди действительно зачастую оказываются монстрами и творят такое, что волосы дыбом. И в нашем мире этого хватает. Может, это в человеческой природе?!

— Да тут вопрос не о том, каков конкретный человек, а в том, куда коллективными усилиями мир движется. Странная у того мира всё же парадигма: бог, типа, есть, и он может творить такие нечудесные чудеса, а больше никто ни на что и не способен... Нет волшебства и быть не может, всё такое, о чём говорят, все эти Несси и Вольфы Мессинги — «злые происки врагов».

— У нас тоже что-то подобное начинается. Был, помнишь, журналист Игорь Прокопенко из «Военной тайны» — всё честно рассказывал о настоящих чудесах. А потом взял помощницу Анну Чапман — и правда утонула в популизме. Короче, «и ты, Брут, продался большевикам».

— Ну да, и у нас есть... — отмахнулся Сокол. — Вопрос-то только не в том, как у нас тоже плохо, а в том, как повлиять на этих экзорцистов...

— Ну... — пришла Варьке в голову идея. — А если воочию продемонстрировать народонаселению настоящих монстров — и этим доказать, что инакость не грех, а скорее вообще достоинство?..

— М? — вскинул брови Мишка. — А что... В Каинке под Новосибом — Макс как раз туда иногда на озеро ходит — есть колония монстриков. Надо, чтобы они осмелели и к людям вышли.

— И как это сделать? — засомневалась Варвара.

— Да такое подозрение у меня, что Макс в тот мир не сам попал. Похоже, его давняя знакомая, ныне — любовница, этот мир давно приметила и пожалела. И Макса на помощь дёрнула, когда поняла, что сама-одна помочь ему не в силах. Так она с этими монстриками дружит — стоит ей в подсознание закинуть идейку: вывести их к людям. Чтоб потом ей казалось, что сама додумалась.

— А ты уверен, что из этого никакой трагедии не получится? — спросила Варвара: делать, конечно, что-то надо, но не очертя голову, чтоб хуже не вышло. Варька — человек всё же разумный.

— Надо у наших полнолунных друзей проконсультироваться, — Мишка решительно отодвинул пустую чайную кружку, сунул в рот самую большую печенюху и встал. С набитым ртом невнятно, но вполне понятно сказал: — Пошли.

Если спуститься в технические помещения тринадцатого (четвёртого, кстати, тоже можно) корпуса, очень скоро перестаёшь ориентироваться, что к чему. Это и значит, что открылся путь в Полнолуние.
Мордера они нашли на полянке в лесу (о, благословенная прохлада!.. ) — он как раз репетировал со своими монстриками. Те — вот недисциплинированные! — побросали инструменты и толпой, радостно гомоня, окружили Сокола и Варьку.

— Консультация нужна! — вскинула вверх руку Варвара.

Раздались отдельные нестройные выкрики, общий смысл которых сводился к тому, что: «Для вас — что угодно». Тут и Мордер подошёл, Мишке руку пожал, Варвару за плечо приобнял.

Наконец успокоились. Расселись на куче сухих листьев под огромным дубом — вечный октябрь особенно радует, если дома июнь — и при этом оглушающая жара.

— Представьте, что вы вышли к людям в мире, похожем на Материк, — начала Варвара. — Как вы думаете, что будут делать эти люди, как реагировать? Вообще: чем бы всё это могло кончиться?

— Как по вашему, — сказал Мишка, которому показалось, что Варвара не спросила о самом главном, — это было бы опасно? Насколько велика вероятность, что люди сочтут вас за врагов и попытаются уничтожить? И получится ли у них это, если попытаются-таки?

К Варьке и Мишке подобрался поближе друг Харона Коля, похожий на немного утративший материальность сбербанковский терминал. Сказал:

— Люди, вообще-то, бывают иногда очень злыми и трусливыми. Так что, появись на Морском проспекте команда монстриков, возможно, местные бы с перепугу захотели уничтожить нас или наших коллег. Но наше с ними общее счастье: они обычно не ходят с оружием. Во всяком случае — с оружием, из которого нас можно уничтожить. А такое — в принципе не факт, что у них есть. Так что у нас тогда будет некоторое время, чтобы убедить их, что мы друзья, а то, что мы выглядим иначе или вообще никак не выглядим — не слишком веские основание видеть в нас врагов. А ещё мы были бы очевидным доказательством того, что мир всё же более необычен, чем доказывают вульгарные материалисты. Только беда в том, что люди зачастую умудряются не верить даже совершенно очевидным доказательствам...

— А если они всё же будут упорствовать в заблуждении, что вы враги? Могут они нанести вам вред? — допытывался Сокол. — Допустим, выиграли они как-то время на свою войну против вас, палят из бластеров и бликов. Что с вами будет? Вы же можете сохранять свою сущность, не будучи какое-то время материальными?

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒