Первый успех

«Этот тихий замкнутый мальчик с неправильными чертами лица казался мне в течение трех лет, что мы пробыли вместе в одном классе, совсем неинтересным. Его слегка вздернутый нос, его всегда плохо причесанные волосы (все же лучше причесанные, нежели мои), его карие, какие-то женские глазки, его пухлые губки и даже неизменная коричневая куртка и бантом повязанный черный галстук — все это, вместе взятое, составляло очень уж ребячливый облик — без всякой прелести подлинной детскости < …> Меньше всего я мог тогда подозревать, что Сомов станет когда-нибудь художником, да еще к тому знаменитым художником, и что его слава как бы затмит ту, которая мне иногда мерещилась в моей карьере», — такой, казалось бы, не самый лестный отзыв оставил о Константине Сомове один из его самых близких друзей — Александр Бенуа. Парадокс в том, что такие противоречивые мнения о Сомове среди его друзей и современников встречаются часто. Более того, не будет сильным преувеличением сказать, что вся жизнь художника состояла из таких противоречий. Впрочем, не будем забегать вперед.

Константин Сомов родился в Петербурге, в семье хранителя Эрмитажа Андрея Ивановича Сомова, который увлекался коллекционированием рисунков и акварелей Кипренского, Брюллова и Федотова. Доступность такой коллекции не могла не оказать влияние на формирование художественного вкуса Константина. Мама живописца — Надежда Константиновна — происходила из дворянского рода Лобановых, была образованным человеком и замечательно пела, поэтому с юности перед Сомовым стоял выбор: пойти по стопам отца и заняться живописью или посвятить себя музыке, которую он любил с раннего детства (и обладал, как отмечали современники, абсолютным слухом). Выбрав живопись, Сомов не бросил пение и в компаниях продолжал играть на фортепиано, исполнял романсы.

Кроме Константина в семье было еще двое детей — брат Александр и сестра Анна, с которыми на протяжении всей жизни у художника сохранились очень теплые, дружеские отношения. Находясь в поездках, он писал Анне не реже двух раз в неделю (а порой и каждый день).

Образованию детей в семье Сомовых уделяли особое внимание. Так в 1879 году Константин оказался в гимназии Карла Мая, знаменитом образовательном учреждении, выпустившем множество деятелей искусства и науки — Римского-Корсакова, Добужинского, Лихачева и других. Именно здесь он встречает главных друзей своей жизни — Александра Бенуа, Вальтера Нувеля и Дмитрия Философова.

В 1988-м, неожиданно для многих (в том числе и для себя), Константин Андреевич выдерживает вступительные испытания и поступает в Императорскую Академию художеств, а спустя несколько лет попадает в мастерскую одного из самых увлеченных художников и педагогов своего времени — Ильи Ефимовича Репина. Учеба дается Сомову непросто, но в 1897 году он ее успешно заканчивает и переезжает в Париж, чтобы… продолжить образование в легендарной студии Коларосси.

Несмотря на то что рисовать художник начал едва ли не с пеленок, он никогда не верил в свой талант и относился к своим работам предельно самокритично. Годы, которые он провел в Академии, лишь укрепили эту мысль в сознании живописца. Вот что по этому поводу он писал в 1898 году: «Работа моя у Коларосси не идет как-то, хотя и добросовестно стараюсь сделать как можно лучше. Чем дольше учишься, тем больше видишь, что невозможно выучиться той технике, которую любишь в любимых твоих художниках. А более или менее годную выучку рисовать и писать получить, для этого не стоит бесконечно учиться так утомительно, т. е. проводить часы, дни над раздражительным рисованием некрасивых тел, нелепых поз (каковые бывают всегда в академиях), иногда даже прямо срисовывать безобразие а ля морг. И это тогда, когда хочется делать свое, которое не хочет ждать и лезет из головы вон в виде разных скурильностей. Теперь я чувствую, что мне надоело и уже поздно учиться как школьнику. Это мой последний год и я заканчиваю свои скучные школьные годы. Не выучился рисовать и писать, ну что же, десять лет прошло, стало быть, и не выучусь».

В последние годы своего обучения Сомов (будучи уже достаточно известным художником) вел весьма затворнический образ жизни. Судя по письмам того периода, одиночество тяготило его. Зимой 1899 года Сомов писал своей подруге и коллеге Лизе Званцевой: «У меня, к сожалению, все еще нет ни с кем амуров — флирт, пожалуй, очень легкий. Но мне надоело быть без амура — пора, а то жизнь уходит и молодость, и делается страшно. Я ужасно жалею, что у меня характер тяжелый, нудный, мрачный. Я бы хотел быть веселым, легким, чтобы все было море по колено, влюбчивым и сорви-головой. Только таким людям весело, интересно и не страшно жить! »

Первый успех

Первый серьезный успех к художнику пришел за год до окончания учебы в Академии. Лето 1896 года Сомов и Бенуа провели на даче под Ораниенбаумом, в деревне Мартышкино. Пейзажи и этюды, которые он привез оттуда, были высоко оценены критиками и коллегами из академической среды. Тем же летом он создает иллюстрации к произведениям Эрнста Теодора Амадея Гофмана и наполненные сентиментально-мечтательным характером исторические сюжеты, благодаря которым и начинается узнаваемый сегодня «сомовский жанр».

Вот как об этом вспоминал Александр Бенуа: «В то лето 1896 года, проведенное нами в Мартышкино, Сомов не только написал и нарисовал ряд превосходных этюдов, но и начал создавать те свои потешные исторические сюжетики сентиментально-мечтательного оттенка, благодаря которым он затем всего более прославился у широкой публики и благодаря которым выработалось какое-то представление о " сомовском жанре". Зародился, однако, этот " жанр" вовсе не как таковой, вовсе не как попытка отмежевать себе особую область, а как-то сам собой и почти случайно, в виде какого-то отдохновения от более трудных задач.

О, божественное время творчества для себя и в то же время сознание своего постепенного и неуклонного созревания! У нас не было никаких честолюбивых замыслов, мы даже не рассчитывали на то, что наше искусство будет нас питать, но эта полная бескорыстность давала нам удивительную окрыленность, удивительную свободу, позволяла нам постоянно разнообразить задачи, и это без малейшей торопешки, без малейшей заботы о том, чтобы " иметь успех". И уж наверно Сомов никак не думал, что те самые акварельные этюды или те самые фантазии, которые являлись тогда " обыденной продукцией" и даже чем-то вроде баловства, будут со временем драгоценностями, из-за которых будут спорить музеи и коллекционеры. О, счастливое, счастливое время…»

12 3 Следующая ⇒