ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена 14

Садик при одном из участков. В центре – стена деревянной постройки (сарая) с маленьким окошком, открывающимся наружу. У стены – лавочка. Вокруг много зелени, рядом – цветы, среди которых выделяется цветущий куст с розами необычного цвета.

На лавочке сидит уже успокоившаяся, но еще угрюмая Лили. Рядом с ней стоят родители и Артем.

ОЛЬГА. Я же говорила тебе, малышечка моя, что утром все хорошо будет!

ЛИЛИ. Оно само по себе хорошо не будет, если вы мне помогать не начнете!

ЕГОР. Да мы ж всегда, Лилька!

ЛИЛИ. (Указывая на Артема). И он?

АРТЕМ. Неохотно.

ЕГОР. Ты опять начинаешь? У тебя крестница за восемнадцать лет один-единственный раз что-то серьезное попросила!

АРТЕМ. Да понял я, буду подыгрывать! Просто хотел заявить свое недовольство.

ОЛЬГА. Оно и без заявлений понятно.

ЛИЛИ. Да меня, если честно, не он больше беспокоит, а эти… бурлящие массы. Кстати, где они?

В саду появляются Дима и Феодосия. Одеты наконец-то прилично, но выносят плакаты в стиле «Я\Мы тупой котик! »

Лили, только-только успокоившаяся, закрывает голову руками, обреченно стонет. Артем посмеивается, Егор и Ольга смотрят с осуждением.

ОЛЬГА. Мама, вы опять начинаете? Как дети малые, честное слово!

ФЕОДОСИЯ. А что такого? Лиля была расстроена, и мы решили выразить ей свою поддержку!

ЛИЛИ. Нереально заряжает добром!

ДИМА. Слушай, сестренка… Или как там теперь правильно – систер? Так вот, систер, ты должна радоваться. Ты же у нас за свободу мнения, вот мы и выражаем свое!

ЛИЛИ. Ценой моей личной жизни! И вообще, если вы не понимаете современное искусство, нужно стыдиться этого, а не выпячивать тут!

ФЕОДОСИЯ. Не хочу навязывать свое мнение, но кто ж еще тебе правду скажет? То, чем вы занимаетесь, не имеет никакого отношения к искусству.

ЛИЛИ. Ты даже не знаешь, что такое современное искусство!

ФЕОДОСИЯ. И что же?

ЛИЛИ. Это вызов! Провокация! Борьба с системой! Просто рассказывать какую-нибудь историйку о деревне? Нет уж, спасибо, все это сто двадцать раз сделали до нас! Наша задача – показать что-то новое, пусть даже через гротеск и преувеличение! Катарсис!

ДИМА. Лиля, «катарсис через гротеск» - только звучит круто. Там меньше смысла, чем ты думаешь!

ЛИЛИ. Я знаю, что делаю, а Моник – тем более! Нам нужна не ваша дурацкая плоская правда, а символы и условные обозначения! Я вас по-хорошему прошу, просто подыграйте нам!

ДИМА. (Феодосии). Почему ее просьба по-хорошему звучит страшнее любой угрозы?

ФЕОДОСИЯ. Ты-то чего дергаешься? В драмах топором убивают старушек, у меня поводов для беспокойства больше!

ОЛЬГА. Мама, просто уйдите уже!

ФЕОДОСИЯ. Мы уйдем.

ДИМА. Но мы не сломлены!

ЛИЛИ. Вот этого я и боюсь…

Феодосия и Дима уходят.

ЛИЛИ. Вы действительно настроены серьезно?

ЕГОР. Как перед расстрелом!

АРТЕМ. И оптимизма столько же…

ЛИЛИ. Тогда идем, я там ночью написала для вас сценарий, выучите его – и, может, будет у вас очень классный московский зять!

ОЛЬГА. Радость-то какая… и чем заслужили?

Лили в компании родителей и Артема уходит.

Сцена 15

В сад выходит Эдгар. Вокруг него кружится Моник, путается под ногами, не дает нормально идти, уговаривает.

МОНИК. Давай же, не дрейфь, мы окажем им огромную услугу!

ЭДГАР. Ты считаешь поджог услугой? Рили?

МОНИК. Дело не в поджоге, а в том, что будет дальше! Да они будут рыдать от радости и руки нам целовать!

ЭДГАР. Руки нам разве что поотрывают – вспомни вилы… Но тут ты меня заинтриговала. Какой им профит в том, что все их хаты сгорят?

МОНИК. Огромный! И не один, а два профита! Первый – это будет большой скандал, и они попадут на ток-шоу. Знаешь, все эти реалити, где люди сидят на диванах и выясняют, кто кому мать… Только тут будут говорить про ветхое жилье на селе! «Мы не думали, что наш дом ветхий, а к падающим на голову доскам за десять лет привыкли», что-то вроде того. Плюс, они останутся в нашем фильме, это уже круто. Престиж!

ЭДГАР. Пока не убедила. Второй профит какой?

МОНИК. Им дадут новое жилье! Если бы один дом рухнул, их бы, может, и продинамили, послали бы к родне колупаться, а потом такие – «Ой, мы не внесли вас в список на переселение! » Но тут сгорит весь хутор к чертям собачьим. И ток-шоу. Мимо такого чинуши пройти не смогут! Это общественный протест!

ЭДГАР. Я даже не буду указывать, что ты устраиваешь общественный протест за чужой счет…

МОНИК. Да фак, ты что, не видишь – это же Большая Советская Мечта!

ЭДГАР. Что?..

МОНИК. Знаешь, есть Большая Американская Мечта – построить свой дом и стать независимым. Можно еще прославиться. А Большая Советская Мечта – это попасть на ТВ и получить халяву от государства!

ЭДГАР. Марина-а-а… Ты – модель две тысячи второго года выпуска. Сильно ты много знаешь про советскую мечту?

МОНИК. Все это знают! И не называй меня Марина, это плебейски! Чего ты трясешься? Тебе Лили нравится или нет?

ЭДГАР. Не твое дело.

МОНИК. Ой, да все я знаю! Ты на нее залип как впервые у меня увидел. Но ты что, хочешь, чтобы она, как послушная телочка, навсегда осталась в этой глуши? Спаси ее от этого! Что она теряет? Сумасшедшую агрессивную семейку? Или дома, больше похожие на сараи?

ЭДГАР. А ты обратила внимание, что нам показали не все дома? Те, что я видел издалека, выглядят куда крепче, чем эти сараи! (Хлопает ладонью по стене).

МОНИК. А гореть будут все одинаково!

ЭДГАР. Мари… В смысле, Моник – нет! Я согласился тебе помочь, и я это делаю. Но всему есть предел! Никакого поджога не будет!

МОНИК. Ну, пожалуйста! Один малюсенький чирк спичкой, а дальше оно как-нибудь само, слепая судьба!

ЭДГАР. Нет, я сказал!

МОНИК. Ты нудный!

ЭДГАР. Пофиг, меня устраивает… Слушай сюда: я сейчас пойду искать Лили, я ее с самого утра не видел. И если вдруг в мое отсутствие твои руки как-нибудь сами собой сделают «чирк спичкой», я тебя безо всяких пожаров на ток-шоу отправлю! Будешь рассказывать про насилие в семье!

МОНИК. ОМГ, какой ты варвар! Действуешь дикими методами!

ЭДГАР. Да уж, куда мне до просвещенной поджигательницы…

Эдгар уходит.

МОНИК. (Вслед брату). И катись! Я бы оказала им этим услугу, а ты все испортил! Они так и будут в этой дыре жить, как растения!

Сцена 16

Моник зло срывает и отбрасывает в сторону цветы. Отвлеченная этим, не замечает появления за своей спиной Димы. Дима выглядит странно: он в явно самодельном костюме из картонной коробки, кое-как (фломастером) разрисованной виноградными листьями и гроздьями, на голове – бутафорский виноград (из мастерской Ольги).

Моник наконец замечает его, не понимает, что это такое, вопит от ужаса, шарахается, падает на траву. Дима невозмутим.

МОНИК. Ты еще кто такой?!

ДИМА. Символ.

МОНИК. Какой символ?

ДИМА. Спивающейся русской деревни. Зачем я, по-твоему, напялил костюм «чернил»?

МОНИК. Каких, мать твою, чернил?!

ДИМА. Да уж не каллиграфических.

МОНИК. Это коробка!

ДИМА. А «чернила» в чем продают, в муранском стекле? Слушай, киса, Лилька сказала, что вам для вашего арт-хауса нужен символизм. Вот я и хожу тут, символизирую, страшно сказать, в общественных местах.

МОНИК. Лили сказала – вот перед ней и символизируй!

ДИМА. Сама б она до такого не додумалась, а ты у нее сейчас – главный авторитет. К сожалению.

МОНИК. Коробка из-под холодильника – это не искусство! Это детский сад какой-то!

ДИМА. Ты свой любимый арт-хаус видела? Там много что не искусство. Люди, жрущие грязь, - не искусство. Голый мужик, который полчаса курит на подоконнике, - не искусство. Дальше продолжать?

МОНИК. Ты просто не в состоянии понять!

ДИМА. Естественно. А тебе не приходило в голову, что любую бессмысленную хрень можно возвысить словами «это просто слишком сложно для тебя»? А если это на самом деле не сложно, а просто муть? Как ты отличаешь одно от другого?

МОНИК. Я… Отстань!

ДИМА. Аргумент мудрой женщины.

МОНИК. С тобой бесполезно разговаривать, потому что ты на меня уже окрысился!

ДИМА. За что же?

МОНИК. (Обводит руками все вокруг). Потому что я готова открыть правду об этой грязной норе! А тебе обидно, ты тут вырос!

ДИМА. Я тут вырос, но правду знаешь ты.

МОНИК. Я ее вижу! (Указывает на стену). Разве это дом? Это сарай какой-то!

ДИМА. (В сторону). Так это и есть сарай!

МОНИК. (Указывает на лавку). А это что? Так еще в девятнадцатом веке делали, ретрограды! (На розовый куст). А это? Вы бедные растения так запустили, что у вас теперь розы странного цвета!

ДИМА. (В сторону). Это элитные селекционные розы, балда… Ты и слов-то таких не знаешь!

МОНИК. Да и все остальное у вас есть, вы просто от гостей прятать пытаетесь грязь, еще одна привычка провинциалов!

ДИМА. Все остальное – это что?

МОНИК. Алкоголизм! Безделье! Неумение жить без подачек! Примитивные интересы! (Замирает, определенно под влиянием новой идеи). Хотя… Может, все не так плохо? Ну-ка постой!

Моник отходит в сторону, наклоняется якобы завязать шнурок, неумело устанавливает в розовый куст мобильный телефон – для съемки.

ДИМА. Хитрость простая, как сковорода, ну-ну…

Моник возвращается к Диме. Движения, выражение лица, улыбка – все изменилось. Явно кокетничает с ним.

МОНИК. Думаю, мы не с того начали наше знакомство! Я вела себя грубо… Я была плохой девочкой – если ты понимаешь, о чем я!

ДИМА. (Старательно скрывает улыбку). Лучше, чем ты думаешь.

МОНИК. А плохих девочек нужно наказывать – надеюсь, ты и это понимаешь?

Моник подходит ближе, пытается обнять его – сначала осторожно, как бы нерешительно, но быстро понимает, что обнять человека в коробке очень сложно. Все еще пытается улыбаться, но движения становятся настойчивыми, раздраженными, не романтичными.

МОНИК. Милый, ты и я можем… Да как же это… Какого хрена!!!

ДИМА. Женщина, я в коробке. На какой результат ты вообще надеялась?

МОНИК. Но это ж не древний пояс верности!

ДИМА. А эффект тот же. Коробка от холодильника – лучший инструмент против измены! Покупайте наши коробки!

МОНИК. Хорош прикалываться! Вылезай оттуда!

ДИМА. Нет.

МОНИК. Что значит – нет?! Тут тебя женщина хочет, ты что, гей?!

ДИМА. Я в образе, я – «чернила», я выше всего этого!

МОНИК. Вот поэтому и кукуешь один на этом забытом хуторе!

ДИМА. Я б тебе сказал, что у меня девушка есть, но для тебя это лишняя информация. Давай лучше сосредоточимся на твоем внезапном притяжении ко мне. Уж не связано ли оно с камерой, которую ты установила в кустах?

МОНИК. (Смущенно). Что? Нет, конечно! Какая камера? Не знаю никакой камеры!

ДИМА. Как говорят твои друзья-гопники, а если найду? Вообще, вот тебе еще один пример деградации села: у всех приличных людей в кустах рояль, а у нас айфоны валяются!

Дима направляется к кустам, но Моник преграждает ему путь. Используя лавку, привстает, ухитряется поцеловать Диму, хотя выглядит это совсем не романтично. Отстранившись от него, отскакивает в сторону.

МОНИК. А-ха!

ДИМА. Реакция такая, будто меня гусар поцеловал.

МОНИК. Вот теперь ты попался!

ДИМА. Молодец, подловила: на этот раз я даже близко не представляю, что ты имеешь в виду.

МОНИК. Ты теперь у меня на крючке! Если будешь и дальше рыпаться, я скажу, что ты меня домогался!

ДИМА. Я – тебя? Да на видео же видно будет, что это ты на меня налетела!

МОНИК. На видео будет видно только то, что оставит монтаж! А кому все поверят? Ситуация же очевидна: деревенский мужик, который женщин совсем не уважает, решил показать наглой городской ее место! Я чудом вырвалась!

ДИМА. Тебя в этой ситуации ничего не смущает?

МОНИК. Например?

ДИМА. Например, то, что я – в коробке. У меня на башке – виноград. Это не то чтобы приковывает меня к месту… Но мобильность сильно ограничивает. Если я пришел тебя насиловать, в чем был мой коварный план? Утащить тебя в коробку?

МОНИК. А это уже не мое дело – разбираться, что там в твоем больном мозгу происходит! Поцелуй был? Был.

ДИМА. Спорно.

МОНИК. Компромат есть? Есть.

ДИМА. Еще более спорно.

МОНИК. (Не слушая его). Вот и плати теперь, баран, раз решил в альфу поиграть!

Моник уверенно, неспешно подходит к кусту, забирает мобильник, уверена в себе. Но, увидев экран, сникает, поспешно возвращает телефон на место, снова улыбается Диме.

МОНИК. О-о-ой… А я говорила тебе, какой ты красивый? Даже с этой штукой на башке!

ДИМА. Что, не снял?

МОНИК. И сексуальный…

ДИМА. Кнопочку нажать забыла или розы помешали?

МОНИК. (С придыханием). Я думаю, нам нужно начать все с чистого листа…

ДИМА. Ты сейчас всерьез предлагаешь мне переснять компромат на меня? Баба ты, конечно, предприимчивая, этого не отнять.

МОНИК. Баба?!

ДИМА. Вот и утерян образ Мэрилин Монро…

МОНИК. Да пошел ты! Чего я вообще трачу время на какого-то тракториста?!

ДИМА. (Указывая на себя). Да, вот именно так и выглядят типичные трактористы!

МОНИК. Я еще могу понять, почему старики в этой глуши сидят – у них, может, выбора нет! Но ты же молодой. Ты мог похоронить себя здесь только по одной причине: в городе для тебя не нашлось места! Неудачник!

Сцена 17

Привлеченные воплями Моник, в сад выбегают Лили и Эдгар.

ЛИЛИ. Что здесь проис… Дима!!!

МОНИК. (Плаксиво). Не подпускайте его ко мне!

ЭДГАР. Что случилось?

МОНИК. Он меня домогался, да еще и высмеивал при этом!

ЭДГАР. (С сомнением смотрит на коробку). Вот ОН? Ты уверена?

МОНИК. Так, я не поняла… Кто мою честь защищать будет?!

ЭДГАР. Я б лучше посмотрел на того психа, который на нее посягнет!

МОНИК. Гад!

Дима тем временем выбирается из коробки, все еще посмеивается.

ЛИЛИ. Успокойтесь, я вас прошу! (Диме). На кой ты все это устроил?!

ДИМА. Всего лишь пытался играть по твоим правилам, сестренка!

ЛИЛИ. О нет, я тебе такого не говорила, не перекладывай с больной головы на здоровую!

ДИМА. Здоровую ли?

ЛИЛИ. Это еще что должно означать?

ДИМА. А ты посмотри, что с тобой происходит! Понятно, что в твои счастливые восемнадцать лет по тебе ударило половое созревание. Но разве это повод полить грязью все, что тебе было дорого раньше?

ЛИЛИ. (Смущенно, гневно). С ума сошел?! Мой роман с Эдгаром не имеет к этому отношения!

ДИМА. Да? А совсем недавно, до него, ты была всем довольна.

ЛИЛИ. Я просто поумнела и поняла, что здесь нет ничего хорошего!

ДИМА. И даже в памяти ничего хорошего не сохранилось?

ЛИЛИ. Пф, обычное деревенское детство!

ДИМА. Разве? А ты вспомни, что было, когда ты была совсем мелкой, я – чуть побольше, понятное дело, и я показывал тебе все, что ты теперь презираешь. Этот сад, и лес, и реки, и луга – весь мир принадлежал нам!

МОНИК. Наполеоновские амбиции – этому тоже мир принадлежал…

ДИМА. (Не обращая на нее внимания). Когда тебе было лет пять, ты часами могла бродить по лесу, потому что верила, что грибы и ягоды для тебя оставляет волшебная белка. Помнишь?

МОНИК. Да уж, под грибами и в волшебную белку поверишь!

ЛИЛИ. Не помню я этого!

ДИМА. Да все ты помнишь. Как ты мне не верила, что солнечного зайчика нельзя поднять с земли, а когда ты стала постарше, ты уже приходила в лес или в сад, чтобы просто дышать – хвоей, жасмином или цветущими яблонями… Ничего в памяти не осталось?

МОНИК. Уау, детство года – понюхать куст! Круче только в Диснейленд съездить!

ЭДГАР. Да помолчи ты!

МОНИК. Так, Эд, я не поняла… ты-то чего ангришься?

ЭДГАР. А что ты лезешь вечно, куда не просят? Даже в чужую память!

МОНИК. Было бы куда лезть! Походила девочка по лесу, помечтала о чудо-белках… Это не повод верить, что весь мир действительно принадлежал ей! Такое надо пресекать!

ЭДГАР. Вот ты дофига эксперт! А ничего, что мы в своем детстве даже леса этого не видели?

ЛИЛИ. Как это?

ЭДГАР. А вот так! В деревне у нас родни нет.

МОНИК. Мы – городские в пятом поколении!

ЭДГАР. Мы росли в спальном районе, где из леса – только лес из панелек. Серый. И уж поверь мне, там пахнет совсем не хвоей и жасмином. Так нам даже во дворе не всегда разрешали играть! Только если было кому за нами присмотреть, а одним – никогда!

МОНИК. Это разумно! У нас были цивилизованные родители!

ЭДГАР. Вынужденно цивилизованные. Они насмотрелись новостей про маньяков и бродячих собак, потому и не спускали с нас глаз. Чтоб нас с тобой отпустили гулять по лесам? Да конечно!

МОНИК. Зато у нас сформировалось здравое восприятие действительности! Без белочек, волшебства и тупых сказочек!

ЭДГАР. Может быть. Может быть, это даже круто. Но… (Указывает на Лили и Диму). Мир их детства принадлежал им. Мир нашего детства принадлежал маньякам и педофилам. Думаю, неплохо, когда тебе принадлежит весь мир хотя бы в твоих воспоминаниях…

Сцена 18

За сценой слышны одинокие аплодисменты, которые постепенно нарастают. В саду появляется Феодосия Михайловна, она в обычной одежде.

ФЕОДОСИЯ. Браво, молодой человек. Это еще не прозрение, но уже первый шаг к нему.

ДИМА. Ба, что за дела? Мы же договорились!

ЛИЛИ. О чем еще вы договорились?!

ДИМА. Я буду в костюме «чернил», бабуля наша – в костюме грязи, символизирующей тщетность бытия.

ФЕОДОСИЯ. Надоело.

МОНИК. (Язвительно). Грязью быть?

ФЕОДОСИЯ. Намеки делать, которые вы все равно не поймете – да и не способны. С вами нужно только прямо говорить, тогда еще есть надежда, что дурь выйдет.

МОНИК. Под дурью, надо полагать, вы подразумеваете наше искусство!

ФЕОДОСИЯ. То, чем вы занимаетесь, имеет мало отношения к искусству.

МОНИК. (Снисходительно). Я и не ожидала, что вы поймете! Это искусство ФОРМЫ, а не содержания, не думаю, что его вообще можно объяснить кому-то вроде вас!

ДИМА. Эй, ты повежливей…

ФЕОДОСИЯ. Все нормально, Дима. Я ничего иного и не ждала. (Лили). Ты считаешь, что я не пойму, потому что в мои времена такого не было? Но это было во все времена и у каждого человека.

МОНИК. В смысле? Так не бывает!

ФЕОДОСИЯ. Как же не бывает, если это просто этап развития – познание мира через форму? Года в три-четыре ребенок восхищен всем: камушком, перышком, цветочком. Он несет это маме, как величайшее сокровище, он не задумывается о ценности предмета, для него внешний вид самодостаточен! Но что происходит потом?

ДИМА. Предполагается, что детишки вырастают.

ФЕОДОСИЯ. И вот тогда важность обретает внутреннее наполнение. Природа вещей! В какой-то момент приходится признать, что шишка и перышко – это, конечно, красиво, но нашему разуму нужно нечто посложнее.

МОНИК. Не нужно перекручивать! Мое искусство работает совсем не так! Это не только внимание к форме, это, это… Спорные темы!

ФЕОДОСИЯ. Которые тоже не новы. Секс, насилие, допустим, еще ругань – думаешь, этого не было до тебя? Все было. И этим тоже интересуется каждый юный человек – на этапе подросткового бунта. Но когда становишься постарше, «страшные запретные темы» уже не так волнуют душу.

МОНИК. Вы ничего об этом не знаете!

ФЕОДОСИЯ. О насилии? Не на твою жизнь пришлась эпоха бандитских разборок. О сексе? Тебе интересны все мои любовники?

ЛИЛИ. Бабушка!

ФЕОДОСИЯ. Ах да, забыла, бабушке не дозволено быть женщиной. Исправляюсь. Но даже если отвлечься от этого… Весь интерес к форме, все скандалы и провокации все равно нуждаются в сюжете. Хоть каком-то!

МОНИК. Все сюжеты уже придуманы!

ФЕОДОСИЯ. Не все – но достаточно, чтобы на них паразитировать.

МОНИК. Капец… Может, сойдемся на том, что вы просто слишком старая, чтобы разбираться в искусстве?

ЛИЛИ. Мо, это уже слишком!

ФЕОДОСИЯ. (Властно). Нет! Она права. Я что, не знаю этого? Да, я старая, и мое время, по большому счету, вышло, тут ты мне ничего не открыла, девочка. Но сожалею я не об этом.

ЭДГАР. А о чем?

ФЕОДОСИЯ. Что поколение, которое я оставляю после себя, - это вы.

Феодосия Михайловна уходит. Никто не решается возразить ей.

Сцена 19

Моник смотрит вслед Феодосии. Говорит, только убедившись, что она ушла.

МОНИК. Ой, да не очень-то и хотелось! Мы – это прогресс!

ДИМА. Бессмысленный и беспощадный.

МОНИК. Вот ты сильно осмысленный! Может, и смысл жизни знаешь?

ДИМА. Может, и знаю.

ЭДГАР. Да ладно…

ЛИЛИ. Да ничего он не знает!

ДИМА. У меня, в отличие от вас, хоть вариант есть!

ЛИЛИ. И какой же?

ДИМА. В самой возможности жить. Просыпаться по утрам, работать, двигаться, видеть, слышать – совершать что-то!

ЛИЛИ. Узнаю бабулины мотивы!

ДИМА. А с чего ты взяла, что она не права?

МОНИК. Но это же так примитивно! Смысл жизни в самой жизни – фи, моветон! Не круто!

ДИМА. А в чем тогда?

МОНИК. В борьбе, например!

ДИМА. У ветряных мельниц появился очередной противник… Но сильно ты поборешься, если тебя тело подведет?

МОНИК. Я должна париться о том, встану я с кровати или нет? Или кайфовать, что у меня ножки двигаются? Такой смысл жизни и алкашу доступен, офигенно просто! У алкашни с нариками тоже возможности есть!

ДИМА. Но нет ума осознать, что с этими возможностями делать. Осознанная жизнь – чем это плохо?

ЛИЛИ. Ну, если честно, это вообще не плохо…

МОНИК. (Лили). Не поддавайся!

ЛИЛИ. Я не поддаюсь, что ты! Я просто хотела сказать… Не знаю…

МОНИК. Не знаешь – не говори! Ты еще маленькая, тупой котик, потому и поддаешься влиянию родни! Но я тебя от этого спасу!

ЭДГАР. Так, ты что делать собралась, спасательница?

МОНИК. Не кипишуй! Мы с крошкой Лили просто погуляем, а ты пока продолжай съемку! Уверена, скоро все тут покажут свое истинное лицо!

Моник уводит Лили, хотя заметно, что Эдгар допускает это с неохотой.

Сцена 20

ДИМА. Красиво она ушла от разговора, который ей не нравится!

ЭДГАР. Это суперспособность, выработанная годами. Но пусто здесь не будет – вот, смотри!

В сад выходят Ольга и Егор, встревоженные.

ОЛЬГА. Мама опять что-то учудила? Или Дима? (Видит коробку). Я так и знала! Дима!

ДИМА. Это был перфоманс.

ЕГОР. И ты по-человечески говорить перестал!

ДИМА. А это чтобы гости чувствовали себя как дома.

ОЛЬГА. Ничего не понимаю, но чую – ты бедной Лиличке все портишь! Марш к себе! Живо!

ДИМА. Да пожалуйста. (Показательно откланиваясь). Дамы и господа, алкоголь покинул здание!

Дима, забрав коробку, уходит.

ЕГОР. А где Лиля?

ЭДГАР. Прогуляться ушла, успокоиться.

ОЛЬГА. Нам страшно жаль, что так получилось! Мы можем как-то исправить ситуацию? Чтобы этот ваш школьный проект получился…

ЭДГАР. Фестивальный фильм, вообще-то!

ОЛЬГА. Нет, я понимаю, что это почетно! Может, мы попозируем для съемки, вот как Лилечка говорила?

ЭДГАР. Да мне это самому уже даром не упало… Хотя сеструха от меня не отстанет. Ладно, давайте! Что вы можете изобразить?

ЕГОР. Так откуда ж нам знать! Мы ж эти… деревенские! Не киношные.

ЭДГАР. Хотя какие тут могут быть варианты? Изобразите скандал, что ли. Все любят скандалы!

ОЛЬГА. Знать бы еще, как…

ЭДГАР. Вы что, ток-шоу не смотрите?

ЕГОР. Некогда мне!

ОЛЬГА. Не нахожу интересным.

ЭДГАР. Это будет сложнее, чем я думал… Так, станьте друг напротив друга, вот так! А теперь ссорьтесь. Только громче и агрессивнее, чем обычно.

Эдгар снимает, ждет действия, но ничего не происходит, Ольга и Егор только удивленно переглядываются.

ЭДГАР. Ну?

ОЛЬГА. Так ведь ничего не произошло!

ЭДГАР. Так представьте, что произошло! Вот он вам изменил!

ЕГОР. Я изменил?

ЭДГАР. Да!

ЕГОР. Ну я и свинья!

ЭДГАР. Это она должна говорить!

ОЛЬГА. Ну ты и свинья!

ЕГОР. Хрю!

ОЛЬГА. (Смеется). Поросеночек ты мой!

ЭДГАР. Напоминаю – он изменил! Выбрал другую женщину!

ОЛЬГА. Ах да, забыла! (Театрально, неубедительно). Как ты мог?! Никогда тебя не прощу!

ЕГОР. Горе мне!

ОЛЬГА. С кем ты изменил мне, ты… подонок… чек… подоночек… Кто она?!

ЕГОР. А вот тут затык!

ЭДГАР. Вы издеваетесь?

ЕГОР. Так нету никого лучше Ольки-то!

ОЛЬГА. Милый мой!

ЭДГАР. Так, делаем по-другому! (Ольге). Вы ему изменили!

ЕГОР. Коварная!

ОЛЬГА. А с кем?

ЭДГАР. Да не важно, с кем! Да хоть с этим, который тут с вилами бегает!

ЕГОР. С Артемом, что ли?

ОЛЬГА. Я совсем сбрендила?

ЭДГАР. Допустим!

ЕГОР. Как ты могла! Ну вы, бабы, неприхотливые…

ОЛЬГА. Да сама в шоке!

ЭДГАР. Стоп! Слушайте, вы что, никогда не ссоритесь?

ОЛЬГА. Ссоримся, конечно. Но оно как-то само происходит… И есть разница: ссориться и предавать кого-то.

ЕГОР. Суп она варит так себе.

ОЛЬГА. А ему машина дороже, чем я!

ЕГОР. И об этом знают все ее подружки!

ОЛЬГА. А с кем мне общаться, если ты ускакал футбол смотреть?!

ЭДГАР. Ну вот же, вот, это тема!

ОЛЬГА. Только все это не важно, не по-настоящему. Важно то, что есть он, есть я и Лиля – и что, я после этого с ним драку затеивать буду? Поэтому я и не люблю все эти ток-шоу. Там люди какие-то… злобные, что ли. Как будто весь смысл их жизни – орать друг на друга и размахивать на всю страну своими грязными трусами!

ЭДГАР. О, теперь и домохозяйки о смысле жизни рассуждают!

ОЛЬГА. (Удивленно, наивно). А домохозяйкам запрещено его иметь?

ЭДГАР. И в чем он?

ОЛЬГА. (Указывает на сад). Да вот в этом!

ЭДГАР. В кустах?

ОЛЬГА. (Беззаботно). В красоте! Чтобы видеть красивое, чувствовать красивое и окружать себя им! Очень забавно, но я совсем недавно поняла это. Раньше не до того было: Лилечка маленькая была, Егор много работал, мы дом этот строили, я – вся в делах… А потом это вдруг закончилось. Лилечка выросла, дом достроен, а Егор стал начальником и пропадает на работе еще больше. А я осталась одна с уймой времени на руках. Что мне было делать?

ЭДГАР. Спиться? Для фильма было бы хорошо!

ОЛЬГА. Не сложилось – вы извините ради Бога! Не лежит душа к алкоголизму. Сначала я попробовала сериалы всякие смотреть, но мне так много не надо – скучно! И тогда я учиться начала. Почти полвека мне – а я снова учусь, представляете? Живописи, и лепке, и графике…

ЕГОР. (С гордостью). У Ольги скоро своя выставка в городе будет!

ЭДГАР. Ой, да какой у вас там город!

ЕГОР. Да где-то на сто…

ЭДГАР. Человек?

ЕГОР. Тысяч человек!

ОЛЬГА. Не важно, сколько! Хоть бы один пришел – мне все равно. Мне важно, что я сама видеть начала то, что не замечала раньше! Вижу красоту – и хочу создать такую же!

ЭДГАР. (Растерянно). Нет, вы какие-то слишком радужные стали, так не годится! Мне сеструха за такое кино камеру засунет… Куда не надо. Пробуем еще раз! (Егору). Ударьте ее!

ЕГОР. Слушай, мальчик мой…

ЭДГАР. (Поспешно). Или сделайте вид, что собираетесь ударить!

ОЛЬГА. (Егору). Любимый, это же как театр, а в театре можно!

ЭДГАР. (Ольге). А вы от него с криком бегите! Так что-нибудь путное и снимем!

Ольга и Егор снова становятся перед камерой.

ЕГОР. Молилась ли ты на ночь… Тьфу ты, это откуда вылезло? Изменяла ли ты мне, Ольга?!

ОЛЬГА. Еще как!

ЕГОР. Это с кем же?

ОЛЬГА. Я… я… да я со всеми! Распутная я!

ЕГОР. Нет тебе прощения, щас огребешь!

Егор замахивается, якобы для удара. Неожиданно охает, сгибается, прижимает руку к пояснице.

ЕГОР. Эх, зараза! Прострелило!

ОЛЬГА. (Бросается к нему). Егорушка, опять спина?!

ЕГОР. Она, мамулечка!

ОЛЬГА. Ничего, ничего, поправим, у нас с прошлого раза еще мазь есть! Полежишь немножко – будешь как новенький! (Подставляет Егору плечо. Эдгару). Ты извини нас, но мы тебе потом с этим домашним заданием поможем, не до того сейчас, пупсика моего спасать надо!

ЭДГАР. Это не домашнее задание! Это будущий шедевр!

Ольга и Егор, не обращая на него внимания, уходят.

Сцена 21

ЭДГАР. Черти что, а не кино… Еще и эта, сценаристка, смылась!

Эдгар собирается уходить, но почти сразу возвращается, пятясь. Скоро становится видно, что пятится он от Артема, мрачно идущего ему навстречу.

АРТЕМ. Что, пацан, подрасплескал городскую спесь?

ЭДГАР. По необъяснимым причинам я не люблю, когда меня пытаются насадить на кол!

АРТЕМ. На вилы. И не бойся – вилы я у своего двора оставил.

ЭДГАР. Кто боится? Я боюсь? Да я в жизни никого не боялся!

АРТЕМ. Я прям вижу, как ты дрожишь от храбрости. Расслабь пукан, если б я хотел тебя пришибить, ты б таким бодрым козликом тут не скакал!

ЭДГАР. О да, это прям сразу настраивает на дружескую беседу!

АРТЕМ. А ты и не друг мне. Но я тебя не трону. Не из-за тебя, понятное дело – много чести! Из-за Лильки, она в тебе что-то нашла, хотя я никогда не пойму, что. Маленькие жалостливые девочки вечно тащат в дом каких-то доходяг!

ЭДГАР. Эй, полегче! Я могу постоять за себя!

Эдгар делает вид, что готов драться, но приблизиться к Артему не решается.

АРТЕМ. Выдыхай. Лилька, даже со всей дурью, - достаточная причина, чтобы тебя не трогать. Она ж мне жизнь спасла, за это с меня причитается.

ЭДГАР. Она мне не говорила…

АРТЕМ. Она и сама не знает.

ЭДГАР. Как такое возможно?

АРТЕМ. Вот ты сильно помнишь, что было всю твою жизнь назад! А так и получилось: Лилька тогда только родилась, а я из армии уволился.

ЭДГАР. Что, может, и войну видел?

АРТЕМ. Больше видел, чем ты в состоянии нафантазировать. Даже слишком много видел… Ты меня не поймешь, потому что тупой, как бревно, но я все равно скажу. Есть вещи, на которые ты смотришь – и они тебя забирают, выжигают, и долгое время на все остальное ты смотреть не можешь. Бесполезно!

ЭДГАР. Не понимаю…

АРТЕМ. Чего и следовало ожидать. (Демонстративно стучит по дереву).

ЭДГАР. Если есть проблема, почему бы не сходить к психологу? Все нормальные люди так делают!

АРТЕМ. «К психологу»! А что мне твой психолог скажет? «Все пройдет, живите дальше! » Плавали, знаем. Но что если я не могу жить дальше? Смысла нет, не получается. Ты хоть представляешь, что это такое – не хотеть совсем ничего?

ЭДГАР. Это просто…

АРТЕМ. Это страшно! Не хотеть есть, пить, работать, говорить, просыпаться по утрам. Лучшее, что я сделал, - научился изображать нормальную жизнь. Как будто все в порядке и я уже пришел в себя. Но знаешь, о чем я тогда думал каждый долбаный день?

ЭДГАР. О чем?

АРТЕМ. «Интересно, когда они заметят, что я пустой внутри? » Я как будто мошенничал. Выгляжу как живой человек, но там, прямо под шкурой, - пустота. А лопнет кожа – и не останется ничего! Человек-пустышка. Почти как ты.

ЭДГАР. Я не пустышка! Ну а Лиля… она тут при чем?

АРТЕМ. Она тогда родилась.

ЭДГАР. Так себе достижение!

АРТЕМ. (Задумчиво, скорее себе, чем Эдгару). Мне хватило. Я до сих пор помню день, когда мне ее показали и дали подержать. Каждую секунду! Она у меня на руках, мелкая, хрупкая, надави, руку сожми – и не будет ее, и такая… новая! Я уже все в мире видел, от всего устал, а тут что-то сначала началось и живет себе, радуется. Меня вдруг как накрыло! Все, чего месяцами не было, пришло: страх, что кто-то на нее все-таки надавит, гордость от того, что я могу это предотвратить, радость, что эта малявка просто есть на свете. Меня как будто много дней держала какая-то ледяная погань, а Лилька ее спугнула… Вот за это я ей обязан. Потому тебя и не трону. Сам-то ты бесполезен! Вали давай, пока я добрый.

Артем проходит дальше, садится на лавку. Эдгар сначала собирается уйти, но потом возвращается.

ЭДГАР. И что, вы поэтому здесь сидите? В дыре этой… Из-за Лили?

АРТЕМ. Она тут давно не живет. А мне нравится.

ЭДГАР. Что здесь может нравиться?

АРТЕМ. Нервы полечил. В городе звуков куда больше, чем мне нужно… Тебе-то это по кайфу, знаю я таких, но это потому, что для тебя все звуки – мирные. А меня злило.

ЭДГАР. Что именно?

АРТЕМ. Путаница. Бывало, хлопнет у кого глушитель, а мне кажется – стреляют! Или пацаньё петарду на Новый год запустит, а я о снарядах думаю. Не дело это, нельзя жить в напряжении! Зато сюда приехал – и хорошо. Здесь правильная тишина царит.

Артем прикрывает глаза. Эдгар тоже прислушивается, но с явным сомнением.

ЭДГАР. Тишина как тишина. Глушь провинциальная! Что здесь правильного?

АРТЕМ. Тут порой становится так тихо, что можно услышать Бога.

ЭДГАР. Какого еще бога?

АРТЕМ. Того, которого ты носишь в себе – это уже от тебя зависит.

ЭДГАР. (С неумелой язвительностью). Ха! Да нет у меня внутри никакого бога, вот даже ничего похожего!

АРТЕМ. И в этом, пацан, твоя беда.

Артем достает сигарету, уходит дальше в сад, оставляя Эдгара одного.

Сцена 22

Возвращаются Лили и Моник. Эдгар в задумчивости не сразу их замечает.

МОНИК. О, а ты чего приуныл?

ЭДГАР. Задолбался просто! Отдых, каникулы, а мы какой-то фигней страдаем. Знаешь, занимайся-ка ты своим фильмом сама!

Лили улыбается, Моник хмурится.

МОНИК. Ошизеть! Теперь у нас два тупых котика! Только я одну успокоила, как ты накрутился! Да что с вами происходит? Этот фильм – наша мечта!

ЭДГАР. Твоя мечта.

МОНИК. Он для всех важен! Для меня, тебя и всего нашего поколения!

ЭДГАР. Во загнула…

МОНИК. Так и есть! Сейчас многие из наших живут как офисный планктон, и это плохо – но они даже такую жизнь ненавидят! Они не понимают, что им миллионы завидуют, потому что живут еще хуже, в горе и лишениях! Поэтому мы должны показать горе и лишения, чтобы они встрепенулись и начали жить правильно!

ЛИЛИ. Я бы не сказала, что у нас тут горе…

МОНИК. Ты просто не понимаешь. Ты подсознательно боишься перемен, как и вся твоя родня!

ЭДГАР. А ты, я смотрю, ничего не боишься!

МОНИК. Я меняю мир!

ФЕОДОСИЯ. (Выходя в сад). Хоть кто-то занялся важным делом, а то заладили эти мелочи – образование, карьера, семья! Мир сам себя не спасет.

МОНИК. Снова подслушиваете?!

ФЕОДОСИЯ. Прогуливаюсь у себя дома.

МОНИК. И случайно встреваете в наш разговор? Нет уж, хотите меня поправить – делайте это честно!

ФЕОДОСИЯ. Что же я, по-твоему, хочу сказать?

МОНИК. А что в таких случаях старушки говорят? Как все раньше было хорошо, как сейчас стало плохо! Давайте: «Раньше фильмы снимали, не то что сейчас! »

ФЕОДОСИЯ. Вздор, но предсказуемый. Нет никакого прекрасного «вчера», в котором трава была зеленее, а люди – гениальнее. И в советское время, и раньше, и позже люди снимали плохие фильмы, ставили плохие спектакли и писали плохие книги. Подвох в том, что до наших дней они не дотянули, популярность сохранило лишь то, что было сделано хорошо, вот и весь секрет. Сейчас тоже так будет. Твои ровесники тоже создадут прекрасные фильмы, книги и спектакли. Но твои фильмы о постановочной реальной жизни вряд ли войдут в их число.

МОНИК. Мои фильмы – не для крестьян!

ФЕОДОСИЯ. А для потомственных аристократов, я уже поняла.

МОНИК. Для свободных людей! Я своей работой доказываю, что женщины тоже могут быть сильными, талантливыми и успешными!

ФЕОДОСИЯ. Я это жизнью своей доказала. Когда сделаешь то же самое – твое мнение будет иметь значение.

МОНИК. Знаете, что! Если бы у вас действительно получилась такая важная жизнь, вы бы не заканчивали ее на дрянном хуторе!

ЭДГАР. Марина!

МОНИК. Я Моник!

ЭДГАР. В паспорт свой загляни!

МОНИК. Истина не в паспорте!

ДИМА. (Голос из-за сцены). А там, где тебе угодно?

Сцена 23

В сад выходит Дима.

МОНИК. О, и этот явился! Как только без коробки?

ДИМА. В таре производителя. Я к тебе с новостью.

МОНИК. Давай, удиви меня!

ДИМА. Здесь можно жить не только от безысходности. Здесь просто хорошо! Я программистом работаю с шестнадцати лет. Думаешь, я на квартиру не накопил? Да есть у меня квартира в городе. Но мне там душно.

МОНИК. Ты просто не способен понять, что по-настоящему круто!

ДИМА. Да побоку мне, что круто. Мне важнее, от чего мне хорошо. Не хватало еще перекраивать свою жизнь ради уважения каких-то сопливок!

МОНИК. Я не сопливка!!!

В сад вбегают перепуганные Ольга и Егор, следом идет Артем.

ОЛЬГА. Что за шум опять? Мама, снова твоя диверсия?

ФЕОДОСИЯ. Я тут просто стою и старею, как и положено, а молодежь собачится.

АРТЕМ. Золотая традиция!

МОНИК. Как вы все не видите, что живете в болоте!

ДИМА. А ты как не видишь, с кем вообще разговариваешь? (Указывает на Феодосию). Учитель, у которого больше стажа, чем ты на свете живешь. Профессор. Писатель. (На Егора). Строитель, который возвел половину деревень, которые ты проезжала. (На Ольгу). Художница. (На Артема). Человек, который реально что-то сделал для других. У тебя как, колокольчик в голове еще не звонит?

МОНИК. Понапридумывали себе достижений и радуются! Неудачники! Скажи, Ли?

Смотрит на Лили. Та молчит.

ЭДГАР. (Лили, тихо). Ты не обязана отвечать.

МОНИК. Да ладно, Лили, не смущайся! Ты не виновата в том, что у тебя такая семья!

Все взгляды устремлены на Лили.

ЛИЛИ. (После паузы). Ты права.

Моник облегченно смеется, Ольга и Егор расстроены, Артем хмурится, Феодосия вздыхает, Дима укоризненно качает головой, Эдгар растерян.

ЛИЛИ. Ты права в том, что я – тупой котик.

ЭДГАР. Лили…

Лили отстраняется от него, отводит взгляд.

ЛИЛИ. Но ведь так и есть! Мне настолько хотелось, чтобы ты остался, что я на все была готова… А теперь вижу, что не на все. Я ведь все это люблю! Дом, и сад, и лес… У нас тут, между прочим, все есть, что и в городе! Я люблю Москву, но… я вернусь сюда. Жизнь бывает не только там!

МОНИК. Ты что, колхозница тупая?!

ЛИЛИ. (Устало). Выходит, что так…

МОНИК. А я в тебя верила! Человека из тебя пыталась сделать! Зачем мы столько времени угробили на эту помойку? Эд, идем!

Моник уходит. Эдгар остается на месте, Лили смотрит на него с надеждой.

МОНИК. Идем, я сказала! На кону твое будущее!

Эдгар тяжело вздыхает и идет за сестрой. Оба уходят.

Сцена 24

Едва дождавшись их ухода, Лили бросается к матери, та обнимает ее. Лили плачет.

ОЛЬГА. Ну-ну, милая, все будет хорошо!

АРТЕМ. Да мы тебе нового утырка подгоним без проблем!

ЛИЛИ. Эдгар неповторимый!

АРТЕМ. Да таких – три рубля за килограмм полон рынок!

ЕГОР. (Артему). Не сейчас! Вернемся к этому позже.

ЛИЛИ. Я его люблю!

ФЕОДОСИЯ. Следующего тоже любить будешь. Молоденькие мальчики если не одинаковые, то почти.

ДИМА. А вот это уже обидно!

ФЕОДОСИЯ. Справедливости ради, ты в двадцать лет тоже яркой индивидуальностью не отличался.

ДИМА. …Но верно. (Лили). Слушай, если твоему разбитому сердцу от этого станет легче, можешь ненавидеть меня.

Лили отстраняется от Ольги, все еще всхлипывает, но уже не плачет.

ЛИЛИ. Да никого я не ненавижу… Это я перед вами виновата! Мне просто хотелось стать другой… Но я сама не знаю, какой!

ФЕОДОСИЯ. Детка, ты можешь быть любой. Ты еще успеешь – у тебя все впереди.

ОЛЬГА. А мы тебя примем и поддержим! Любую.

ЕГОР. А этот твой паренек…

ЛИЛИ. Не надо про него. Пока еще рано… Да и не нужно обсуждать здесь тех, кого нет.

ЭДГАР. (Выходя в сад). А кого это здесь нет?

Остальные изумленно оборачиваются к нему.

ДИМА. А тебя каким это ветром принесло обратно?

ЭДГАР. Да я и не собирался уезжать! Просто сестрицу до автобуса проводил.

Лили с радостным писком бросается к нему, обнимает.

ЭДГАР. (Неуверенно). Меня, помнится, на все лето сюда пригласили…

ЕГОР. Да понятное дело, этот… как тебя…

ЭДГАР. Эдуард. Эдик я… Когда мы с Маринкой родились, родители еще не знали, что детей нужно называть «перспективно».

ЕГОР. Эдик – это я понимаю! Эдику можно остаться.

АРТЕМ. Но не так просто! Оружие сдал!

Артем протягивает руку к Эдгару.

ЕГОР. Да не цепляйся ты к нему!

ОЛЬГА. Какое еще оружие?

АРТЕМ. Он знает!

Эдгар укоризненно смотрит на него, но отдает Артему свой мобильный телефон.

ДИМА. (Указывая на медальоны и браслеты). И от бирюлек неплохо бы избавиться, но ничего, обтешется у нас тут – в деревне немытой!

ЭДГАР. Разберусь как-нибудь!

АРТЕМ. Учись жить, пацан! Остальное само придет.

Сцена 25

Уверенные, что все закончилось, все собираются покинуть сад. Неожиданно маленькое окошко в стене сарая распахивается, появляется Моник. Выглядит злорадной.

МОНИК. Доигрались!

ЭДГАР. Так и знал, что нужно было тебя ногой в автобус запихать! Ты зачем снова приперлась?

МОНИК. Чтобы обеспечить моему фильму грандиозный финал!

Моник скрывается в сарае, из окошка валит дым.

АРТЕМ. Это еще что такое?!

ЭДГАР. Чтоб тебя… Поверить не могу, что ты это сделала! (Остальным). Она давно уже хотела поджечь хутор, да я не позволял!

ФЕОДОСИЯ. А теперь следить за ней стало некому…

В окошке снова появляется Моник, но выглядит уже не злорадной, а испуганной.

МОНИК. Там это… дверь не открывается!

ОЛЬГА. Да, там в сарайке она иногда захлопывается, покосилась совсем!

МОНИК. Помогите мне! Тут же огонь разгорается!

ЭДГАР. Вылезай давай, сумасшедшая!

Моник пытается вылезти через окошко – только чтобы застрять. Дима незаметно покидает сад.

МОНИК. Это не смешно! Помогите!

Эдгар и Егор пытаются вытянуть Моник, Лили и Ольга в панике путаются под ногами, Артем бежит открывать дверь, но у него не получается.

МОНИК. Спасите! Или хотя бы снимите это на мобильный, я не хочу погибать зря!

ФЕОДОСИЯ. Молодежь нынче туповатая, но целеустремленная!

ЭДГАР. Нужно потушить пожар песком!

МОНИК. Или одеялами!

ЛИЛИ. Или травой закидать!

Появляется Дима с огнетушителем.

ДИМА. Вот вы все-таки полуграмотные в этом своем городе… Песком, травой! Еще скажите, молитвой добрым духам!

Артему удается открыть дверь, Дима входит внутрь. Слышен шум огнетушителя. Дима бесцеремонно выталкивает Моник на свободу, выглядывает в окошко сам.

ДИМА. Проблема решена. Даже две! Повезло, что пожары получаются у нее так же плохо, как и все остальное.

Моник разгневанно вскакивает на ноги.

МОНИК. Да пошли вы! У меня все равно все получится! Я стану великой! А вы все так и помрете безымянными ничтожествами!

ФЕОДОСИЯ. Маловероятно.

МОНИК. Это почему же? Ах, дайте догадаюсь! Потому что я не умею жить? И не знаю ничего о вашем загадочном смысле жизни?

ФЕОДОСИЯ. Бери выше, девочка: потому что нет никакой тебя. Ты тут очень много и часто говорила «мы». «Мы – рабы технологий». «Мы живем бездарно». «Мы не понимаем, что упустили все возможности». Но кто такие эти несчастные мы? И почему ты говоришь за всех?

МОНИК. За тех, кто несчастен, а несчастно большинство! Жизнь такая!

ФЕОДОСИЯ. Нет. Жизнь сама по себе – уже привилегия. Прекрасная привилегия. А капризничаешь ты, потому что не ценишь это. Может, и поймешь однажды, что тебе досталось и как тебе повезло. Смиришься с тем, что мир и люди тебе ничем не обязаны. Тогда и изменишься.

МОНИК. Ненавижу вас всех!

АРТЕМ. Это на здоровье.

Моник некоторое время ждет, что Эдгар пойдет за ней, но он остается с Лили. Моник уходит.

Сцена 26

ОЛЬГА. (Приобнимая Егора). Бедная девочка! Жалко мне ее!

ДИМА. Чего ее жалеть? Она б, если могла, шашлык из нас устроила!

ФЕОДОСИЯ. Вот тут неправы вы оба. Она подожгла сарай изнутри – убедившись, что там никого нет и никто не пострадает. Но она же пока не готова, со всей свободой мышления, допустить, что была не права.

ЭДГАР. Это да… Упряма, как тридцать два барана!

ФЕОДОСИЯ. Но и не безнадежна. Жизнь каждому дает свои уроки, у нее – такой. (Лили и Эдгару). Ваш поприятней будет, у вас еще все лето впереди, наслаждайтесь им!

АРТЕМ. (Сурово). Но не слишком! Я слежу за тобой, пацан!

ДИМА. В этом и прелесть хутора. Тут все друг за другом то следят, то присматривают. (Эдгару). Ну что… добро пожаловать в непрестижную, зато настоящую семью, родственник!

Занавес.

Конец.

Минск, 2020

⇐ Предыдущая 1 2 34