Вильям ДЖОНСТОН 4 страница

Как-то в буддийском храме я услышал разговор доброго старого роши об отрешении от слов и идей. Слова, он сказал, используя традиционное сравнение буддистов, это палец, указывающий на луну. Сцепите пальцы, и вы никогда не увидите луну. Я почувствовал, что здесь есть нечто замечательно разумное и истинное. Слова, любые слова, даже слова Священного писания, — пальцы, которые указывают на что-то еще. И сколь долго мы будем цепляться за слова, столь долго не будем видеть реальность.

И, конечно, западный человек любит свои маленькие слова и цепляется на них, подобно ребенку, хватающему свою любимую игрушку. Он цепляется за свои понятия, образы, цифры, счетные машины и компьютеры, забывая, что все эти вещи являются пальцами, указывающими на луну. Сегодня его основная проблема — то, что он опутан и обманут средствами массовой связи и деловыми кварталами, забыв снова, что это не более чем указательные пальцы. А что касается Священных писаний, он цепляется за слова и фразы, и попадает в опасное положение, восхищаясь образами и концепцией Бога вместо самого Бога. Странная форма идолопоклонства.

Так что слова и понятия о Христе и образ его – это не Христос. Позвольте по крайней мере дать намек на возможность, что Христос может стать понятным без идей, что его можно почувствовать в темноте, в пустоте, в без-вещности, которая превосходит мысли. Священные писания являются пальцем (и нам нужны Священные писания подобно тому, как нам нужен палец), но Христос является луной. Позвольте не сцеплять пальцы, которые могут показать на луну.

Или возьмем нечто другое из дзена. Если вы даже поверхностно знакомы с книгами Судзуки и прочих, то слышали знаменитое изречение: «Если вы встретите Будду, убейте его! ». Оно часто представляется как богохульный отказ от всего религиозного или священного, а иногда — как доказательство отсутствия в дзене чего-либо святого, даже Будды.

Но я не воспринимаю это таким образом. Я предпочитаю интерпретацию, которая гласит: «Если вы видите Будду, знайте: то, что вы видите, — не Будда. Так убейте его! ». Основная идея — не в отличии пальца от луны. Все — абсолютно все, — что вы видите или слышите, или к чему прикасаетесь, не является совершенно истинным. Убейте его! Это — не более чем палец, указывающий на луну. Оно, возможно, очень драгоценно; но если ваша правая рука позорит вас, отрежьте ее.

И здесь есть, что почерпнуть христианам. Правильно и набожно понятое, может звучать так: «Если вы встречаете Христа, убейте его! » — в значении: «Что вы видите — не есть Христос».

Конечно, убивающая метафора — прекрасно жуткая и преувеличивающая проблему. Поскольку, как я сказал, концепция, образ и картина так же необходимы, как палец; и не лучшая идея — выкинуть их вместе. С другой стороны, мотив убийства Будды – средство практической направленности во время медитации. Оно означает: отделайтесь от Будды, как объекта размышлений, если вы хотите реализовать вашу природу Будды. И так же можно сказать: отрешитесь от образов Христа, если вы хотите достичь высокого созерцательного союза с Христом, союза, который — реален.

Короче говоря, приходим к следующему. Нет необходимости иметь четкий образ и концепцию Христа. Если у вас нет таких понятий, вы можете пребывать в том состоянии, когда вы забыли о пальце, увлеченные бледной и спокойной красотой осенней луны. И если так, как счастливы вы! Вы покинули пыльную пещеру Платона, ограниченную словами и теориями, и вышли на пронизанный солнцем воздух. Не позволяйте грязным маленьким торговцам вовлечь вас назад в мрачный лживый мир концептуализации. Прогуляйте. Насладитесь вашим самадхи. Христос — с вами.

Я предвижу, что некоторые мои читатели рассматривают это как нонсенс. Они скажут, что мы, фактически, имеем образ Христа; у нас есть описание вечного галилеянина, созданное Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном. В конце концов, чем это не его портрет? И можем ли мы вообще выбросить какие-либо образы и понятия за окно — как мусор. На это я вынужден отвечать снова: понятия — не мусор, но палец, указывающий на луну.

Христос является «луной», поскольку люди, записывавшие Евангелие, вели своих читателей к видению не только исторического Иисуса (о котором мы, несомненно, можем получить понятие), но вознесшегося Христа, космического Христа, Христа, который был в начале начал. И именно он отвлечен от всех образов, всех мыслей, всех идей и всех картин. Вознесенный Христос столь далек от концепций, что апостол Павел сражался со всеми типами слов, чтобы выразить невыразимое. Вот что говорит он об Иисусе (К Колоссянам, 1):

Который есть образ Бога невидимого,

Рожденный прежде всякой твари;

Ибо Им создано все,

Что на небесах и что на земле,

Видимое и невидимое:

Престолы ли, господства ли,

начальства ли, власти ли, -

Все Им и для Него создано;

И Он есть прежде всего,

И все Им стоит.

Не уверяйте меня, что Павел пишет здесь о довольно простой реальности, которая может быть выражена в понятиях и образах! Он не говорит об Иисусе, как о человеке в земной, пред-воскресенной форме. Для Павла, Христос – «тайна» или «мистерия», или еще нечто подобное, и он продолжает указывать одним пальцем, затем другим на луну, которую никакой человеческий глаз не может рассмотреть. Бедные ученые остаются связанными пальцами Павла; мистики же поворачиваются к луне.

Живой и вознесенный Христос Павла, который пребывает с людьми во все дни — непостижимый Христос, охватывающий все времена и все пространства вселенной и хоронящийся в затаенном уголке человеческого сердца. Глубочайшая суть в Павле — не Павел, но Христос. Это не Павел живет, но Христос живет в нем. Это — не Павел взывает: «Авва, Отче! », это — дух Христа, из которого вырывается этот вопль. Для Павла — и жизнь есть Христос, и смерть есть Христос – все одно. Если это — истина для Павла, это истина и для каждого, кто верует. Глубочайшая суть внутри него — не сам он, но Христос.

Я думаю, Павел старался сказать нечто подобное в послании «К Ефесянам», когда произносил молитву, чтобы «верою вселиться Христу в сердца ваши». Слово «сердца» здесь — прямой перевод с греческого; но Павел – еврей, родившийся и выросший среди евреев, вероятно, имел в виду еврейское слово, которое означает сердцевину сущего, глубочайшую самость. Так для Павла Христос превышает все понятия, находится за образами, за мыслями, за местом. Если мы непременно хотим разместить его где бы то ни было, мы должны найти место, откуда мысль берет свое начало, поскольку он — наше предсущее. Вот почему Павел мог говорить, что мы существовали во Христе еще пред основанием мира.

Одним шагом дальше. Если Христос глубоко-глубоко в центре реальности и в глубинах сердца — если он есть сама истина, то настает время понять, что мы не знаем его. Дело в том, что больше нет отношений «Я-Ты». Это сама природа глубочайших областей нашей души — движение, побуждение, вдохновение и направление без отождествления в субъектно-объектном направлении – милосердие Христа руководит нами, говорит Павел. И не только Павел. Лука сообщает нам, как Иисус предупреждал своих учеников не думать слишком много, когда «поведут пред царей и правителей за имя Мое».

«Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать; Ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить, ни противостоять все противящиеся вам» (Лука, 21). Лицом к лицу с судьей или палачом, не должно спрашивать: «Что, Иисус, делать теперь? ». Нет, отрешитесь от всей этой двойственности. Поскольку ответу надлежит исходить из ваших самых затаенных глубин. Здесь Иисус и дзен — вместе. Никакой аргументации. Никаких размышлений. Ответу надлежит исходить из таких ваших глубин, о которых вы едва ли и подозреваете.

Я рассказал о Павле, упомянул о Луке; но и Иоанн свидетельствовал о том же. Великий Иоанн, возлюбленный ученик — какие невероятные видения он имел славы Иисуса! «Мы видели его славу…». И для него Иисус было «истиной» всего, греческим alethinos. Иисус — лоза истины, жених истины, путь истины, жизнь истины, сама истина. Он — истинная лоза, и другие лозы, которые мы видим, — это второсортная имитация реально существующего. Вот еще поэтическое описание о космических измерениях вознесенного Христа, который в центре всего, что есть. «И Я, будучи поднятым от земли, охвачу все сущее».

Конечно, когда я говорю о космичности Христа, я хочу удержать хрупкий баланс, что не легко сделать в мире, где все шиворот-навыворот и вверх дном. Я имею в виду, что некоторые теологи, склонные видеть прежде всего живого Христа, стремятся обрубить связь между космическим Христом и историческим. Несомненно, им представляется безмерно удачным то, что космический Христос отделен от исторического, — космический Христос может быть распространен на все — наполнять все сущее природой Будды, и все пребывают в блаженном и приятном вселенском единодушии. Но, увы, все не так просто, и ни истинные буддисты, ни истинные христиане не ощущают особого счастья, когда вещи приглажены таким образом. Если человек имеет хотя бы минимальное доверие к Павлу, Иоанну, Луке и остальным, он видит, что космический Христос являлся точно тем Иисусом, который пролил свою кровь. Если вообще что-то ясно в проповедовании Нового Завета, так это то, что однажды распятый Иисус есть теперь живой — даже толкователи крайних убеждений не могут отыскать в Библии прерывность между Иисусом из Назарета и Христом, который имеет первенство над всеми вещами. В скобках я хотел бы призвать читателя не идентифицировать меня с разным гностическим вздором, который загрязняет теологические небеса наших дней.

Возвратимся, однако, к космическим измерениям Христа, глубоко сокрытого в сердце человека, что может иметь важное следствие для христианских медитаций. Это означает, что медитация не должна быть ограничена отношением «Я-Ты», которое проходило красной нитью через общепринятые христианские молитвы. Не то, чтобы подход «Я-Ты» следовало исключить. Он должен всегда присутствовать. Но не являться единственным. Позвольте мне попытаться кратко изложить христо-центрическое направление медитации дзена.

Отправной точкой будут Священные писания, которые должны быть прочитаны или услышаны, или прочувствованы в литургии. Это — необходимый фундамент, без которого никакая христианская медитация не может просуществовать. И в наших залах медитации христианского дзена (которые, я надеюсь, скоро появятся) атмосфера должна быть напоена Священным писанием, и литургией, и верой, без которых пустота могла бы быстро стать пустотой буквальной, а не полной богатств пустотой мистической. Кроме того, на ранних этапах, медитация (особенно для людей с Запада) может быть дуалистической, или рациональной, или имеющей любое другое определение, включающее отношение с Богом, обращение к которому традиционно лежит в основе христианских молитв. Павел начинал с дуалистического пути — разговора с Христом по дороге в Дамаск, и подход «Я-Ты», кажется, имел место в Филиппии, где он продолжал дело Христа. Если христианин хочет идти по следам Павла в этом отношении — хорошо. Но если он хочет двигаться путем, подобным дзену, мыслительный процесс должен упроститься, количество слов должно уменьшиться, дуализм должен уступить место пустотной пустоте, которая – безмолвная мистика. Теперь он приходит к подобию дзена — возможно, к гедо-дзену, но все-таки дзену. Он перестает смотреть сначала на палец и обращается прямо к луне. Он не может видеть луну (поскольку та находится за облаком незнаемого), но он все-таки приближается к ее восприятию, и он не хочет, чтобы ему мешала набожная тень пальца. Он не хочет быть уловленным даже нежной шелковистой красотой и белой мягкостью. Слишком явная красота может теперь стать искушением, отвлекающим его от тихого великолепия луны. Это палец просветленных – Матфея, Марка, Луки и Иоанна, которые видели что-то и хотят, чтобы их читатели увидели это тоже. «Я написал это, чтобы вы могли верить». Так позвольте ищущему забыть про палец и без какого бы то ни было беспокойства тихо обратить взгляд к молчаливой красоте невидимой до того луны. Он может найти в мастерских фразах Павла мысль, что его жизнь исчезает с Христом в Боге. Он сам исчезает, Христос исчезает, и только Бог остается. (Снова интонация моего старого роши. ) Но если вы там, помните, что вы будете там безмерно живы; Христос там безмерно жив; но вы не осознаете себя или Христа — поскольку ваша жизнь исчезла со Христом в Боге. В конечном счете, просветление наступит. Не какое-то там отвлеченное просветление, а единственное, к которому устремлен палец. Авва, Отче!

ГЛАВА 7

КОАН

Люди иногда говорят, что дзен — сумасшествие, и что голову каждого, кто им интересуется, следовало бы проверить. Я не собираюсь здесь опровергать или обосновывать это обвинение. К тому же, заявления о собственном психическом здоровье никого не убеждают. И пока я хочу поговорить о коане, который, по-видимому, является одним из самых сумасшедших элементов дзена.

Коан буквально значит «общественный документ», но то, как он используется в дзене, не имеет совершенно никакого отношения к общественным документам (здесь мы подходим к первой шалости иррационального) и просто означает парадоксальную проблему. Это — проблема, которую держат перед умственным взором или, более правильно, внутри живота, не только во время дзадзена, но постоянно, день ото дня, до конечного прорыва к просветлению. Коан решается не с помощью рассудка, а в процессе идентификации — он игнорирует всю логику. Человек живет этим, забывает самого себя и, в конце концов, забывает даже коан. Дзен полон забавных анекдотов о людях, сражающихся, борющихся с коаном. Есть и рассказ монаха, который, решив свой коан, дал пощечину бедному старому роши, словно говоря этим: «Вот! Теперь я так же хорош, как и ты».

Ниже приводятся некоторые образцы коанов.

«Как выглядело ваше лицо прежде, чем вы родились? »

«Как звучит хлопок одной ладонью? »

«Му» (Ничто).

Медитация на эти парадоксы часто мучительна — вплоть до прорыва к удачному решению, которое не имеет ничего общего с логикой и совершенно ставит в тупик людей неопытных. Вот некоторые вопросы и ответы дзена.

«Монах спросил Тунг-шана: “Кто есть Будда? ”

“Три чина льна”, — услышал он в ответ».

«Монах спросил Чао-чоу: “Что означал первый визита патриарха в Китай? ”

“Кипарис возле двора”, — услышал он в ответ».

Сегодня коан привлекает внимание многих людей с запада. Возможно, дело в том, что культ мудрости в рамках иррациональности был в моде в течение нескольких десятилетий, и все еще на подъеме. И может быть, в какой-то мере, на эту ситуацию повлияло творчество моего земляка Джеймса Джойса, чьи последние книги полны странных тем, звучащих подобно коанам. Возможно, вовсе не случайна популярность Джойса в Японии — немало японских профессоров, посещающих Ирландию, приезжали в Клонговес, место, где этот великий человек страдал от жестоких преследований. Я сам не был раньше в особом восхищении от Джойса и считал его отчасти чудаком, отчасти интриганом. Поэтому я смущался, слыша, что японцы говорят мне: «Ирландец? О, Джемс Джойс! ». Джойс, даже если был чудаком, то чудаком интересным — пускай эта истина общеизвестна; и я горжусь его «тупыми» коанами (хотя не должен бы называть их коанами, поскольку это не вполне корректно) в «Улиссе» и «Поминках по Финнегану». Полагаю, он любил интриги и смеялся над торжественностью его ученых переводчиков. Это, однако, — искушение всех создателей коанов, и я подозреваю (хотя здесь могу и ошибаться), что даже добрый старый д-р Судзуки наслаждался розыгрышами время от времени.

Вообще-то, коан — трудное дело. Одно время я думал, что он является трюком, чтобы расстроить ум на верхнем уровне логических рассуждений, таким образом заставляя прорываться к более глубокому уровню психической деятельности. Все еще думаю, что это — одна из функций коана, и полагаю, что получил отсвет такого понимания во время посещения Экспо'70 в Осаке. Я был на пути к югу Японии и воспользовался случаем — сел на скорый поезд и провел несколько часов, оглядывая обширный комплекс блестящих выставок многих стран мира. Впечатление было близким к психоделическому. Вопящая музыка, многоцветное мигание, вращающиеся экраны, сумасбродные проекты и т. д. Мне пришла в голову нелепая мысль: что бы сделал мудрый старый Аристотель, если бы ему пришлось проковылять через этот Вавилон в рваной старой тоге или что он там носил. Решил ли бы добавить еще одну главу к «Метафизике»? Или в ужасе воззвал бы к помощи красивых распорядительниц-японок, грациозно фланирующих вокруг, наполняя воздух улыбчивым восточным обаянием? Я имею в виду, что весьма немногое там было обращено к логическому интеллекту, благодаря которому Аристотель проникал сквозь землю и к звездам. Я увидел сразу — здесь было бесполезно и неправильно спрашивать: «Что все это значит? ». Следовало просто войти в ситуацию, стараться не понимать, а получать определенный опыт, ощутить некий толчок. Так я и сделал, и нашел Экспо’70 захватывающим. Я не призывал на помощь милых японок-распорядительниц, но добавил главу к своей метафизике.

Хочу сказать не то, что Экспо’70 представляло собой один большой коан, а то, что в моем уме происходило нечто подобное. И я увидел, что коан содержит элементы психоделической мудрости, которую логический интеллект (для меня всегда связанный с бедным Аристотелем), не в состоянии понять. Чтобы «раскусить» коан, вы должны проникнуть в него, как я вошел в Экспо’70. Вы должны идентифицироваться с ним, жить им, поскольку он заполнен парадоксом, заполнен мучительным абсурдом жизни и противоречием существования. Только переживая страдания мучительного противоречия, преодолевая разбросанность дуализма, вы можете достичь восторга просветления. Если внимательно посмотреть на коаны, можно увидеть, что они, как правило, подводят к объединению или так называемому монизму (что, по-моему, ошибочно). Например, «звук хлопка одной руки ладони», очевидно, влечет от разбросанности к единению. С другой стороны, коан может вести вас вплоть до вашего центра, в сердцевину вашего существования. Образ «вашего лица до рождения» явно направлен к глубине ума, к месту, откуда все мысли берут начало. Можно быть приведенным к источнику, из которого мысль появляется. Это – изначальное лицо, «большая самость».

Но, повторяю, этого нельзя добиться логическими рассуждениями, размышлениями или играя с силлогизмами. Эта мудрость может быть уловлена лишь с помощью более глубоких способностей, которые обычно заторможены, особенно — в поколении, притупившем свою чувствительности радио и телевидением, апельсиновым соком и бифштексами. Коан удаляет мусор из нашего бытия, запускает в действие мистические способности и открывает новый уровень «шиворот-навыворотной» психоделической мудрости, которой мы все обладаем, не подозревая об этом. Чтобы получить мистические способности, следует сломить сопротивление ума, очистить его от мусора, собираемого нами среди современных средств к существованию, а затем сфокусировать его на нечто другом. Коан дает такой эффект, очищает и ведет к мудрости. Вероятно, он имеет больше общего с искусством, чем с философией или наукой. Истинное искусство, как Элиот или кто-то другой сказал, может быть воспринято прежде, чем будет понято — утверждение, которое, несомненно, является истиной «Пустыря». Вот стихотворение, которое обращено к любому из людей, но я хотел бы встретить и посидеть у ног человека, который знает, о чем оно. Я прочитал этот стих несколько раз со своими студентами. Мы получили огромное удовольствие (и, возможно, даже обрели частичку совместного просветления), но мы так и не поняли его вполне. Я начал постигать, что именно критики подразумевают, когда говорят: искусство не имеет в виду чего-то конкретного. Оно просто есть. То же могло бы быть сказано и о коане. Он ничего не означает; он просто есть. В нем живет противоречие и муки, и нелепость существования.

С тех пор я часто спрашиваю себя, уместно ли использование такой методики в современном христианстве? В какой-то момент я думал, что — нет, таким же было мнение моих коллег. Мы просто не могли прочувствовать принципа коанов. Возможно, это было, в какой-то мере, обусловлено образованием, которое видело главенство порядка и гармонии во вселенной, свидетельствующее о существовании божественного художника, и только потом уже — беспорядок, муки, противоречия и боль — все, что мы называем страданием. Быть может, мы оказались не способными оперировать с коанами, и решили избежать их. Мы отказались от дзена Ринзаи, который делает основной акцент на упражнения с коанами, и остановились на дзене Сото, более склоняющегося к шикан таза, что означает «просто сидение». Теперь, однако, я изменил свое решение (что, впрочем, происходит довольно часто) и пришел к выводу, что метод коанов имеет огромное значение. Я вижу в нем помощь к пониманию наших христианских Священных писаний и руководство по медитации, основанной на библейских парадоксах. Но есть ли что-нибудь хотя бы отдаленно соответствующее коанам в христианских Священных писаниях?

Мне кажется, что апостол Павел был одним из великих создателей коанов своего времени, лишь высоко просветленный человек мог делать это. Возьмем, к примеру, начало «Первого послания к Коринфянам». Здесь Павел дает понять, что проповеди о Христе распятом кажутся совершенно безумными как евреям, так и неевреям; но как только вы получаете просветление, они воспринимаются воплощением самой подлинной мудрости. И это – коан: то, что выглядит безумным, не является таковым. Я верю, что христианин, размышляющий о распятии много часов (и как много происходит лишь от этого! ), — оказывается лицом к лицу с поникающим в душу коаном. Перед ним — не только нелепость распятого Бога, но нелепость его собственного страдания и страдания человечества. Все есть абсурд, воплощенный в изуродованном, распятом теле. И кто-то не пытается понимать, лишь рассуждая и думая. Он просто отождествляется с образом, живя мучением, живя страданием; и, в конечном счете, после часов размышления на темы распятия, совершает прорыв к просветленному в и дению, здравый смысл в котором выглядит бессмыслицей. Тогда приходит воскресение. Кто-то находит единение в страшном разъединении страдающего Христа.

Рассматриваемая таким образом знаменитая «Иисусова молитва» исихазма, когда слова ритмически совмещаются с дыханием, может быть коаном. В образе Иисуса собраны все противоречия и страдания и беспокойство человека, как такового. В нем представлен великий архетипический образ, символизирующий противоречия возвышения и падения. Переживая его смерть, можно прорваться вплоть до воскресения и просветления Иисуса.

Это не столь далеко от буддизма, как могло бы показаться на первый взгляд. Студентка, изучающая буддийскую Тхераваду, как-то рассказала мне, что спросила своего старого Мастера: «Как выглядит человек, достигший полного просветления? На кого он похож? »

И она была поражена ответом Мастера: «Он презираем, смешон и унижаем всеми». Распятый, слуга Яхве, убитый Сократ, презираемый роши… Не являются ли они составляющими огромной противоречивой картины злонамеренной глупости и страдающего добра, которые есть — коан истории бедного человечества?

Евангелия тоже изобилуют коанами. Все эти слова о соблазняющем вас правом глазе, который д о лжно вырвать, и правой руке, которую д о лжно отрезать («Нагорная проповедь»), и далее:

«Следуй за Мной… предоставь мертвым погребать своих мертвецов…» «Сберегший душу свою, потеряет ее».

«Я — виноградная лоза, и вы – ветки».

«Се есть Мое тело».

Есть ли сомнения, что сказанное превосходит доступное разуму? И не труднее ли это, чем дзен? Я думаю, могло бы быть доказано: любая религия, опирающаяся на веру, имеет свои коаны. Возможно, могло бы быть доказано и то, что христианство представляет собой один огромный коан, который потрясает ум и прерывает дыхание пораженного человека; и вера является прорывом в глубокую область души, принимающей парадокс и тайну со смирением. Несомненно, есть эпизоды, когда Иисус дает понять, что говорит коаном, игнорируя объяснения. «Имеющий уши, да услышит». Это равносильно словам, что, мол, если вы не понимаете, я не могу помочь вам — во всяком случае, на уровне логического мышления.

Все это заставляет меня думать, что коан открывает для христиан новый, и в то же время старый, метод постижения Священных писаний. В том же направлении лежит замечание одного буддийского монаха моему другу христианину: христиане вполне могли бы получать просветление, если бы только знали, как читать их собственные Священные писания. Наверное, этот монах и сам достиг многого, если говорит так, если допускает столь определенно, что христианские Священные писания содержат путь к просветлению — для читателя, способного идти по нему.

Так давайте используем Священные писания как коан. Нам нужно это, чтобы нейтрализовать университетский подход к Библии, который характерен для последнего столетия. Я имею в виду, что мудрые ученые откапывали кувшины в пустынях, находили древние города, обнаруживали затхлые рукописи в темных пещерах, расшифровывали старые языки; и это иногда приводило их к открытиям, погружающим в глубины библейской мудрости. Но тем не менее их столь ценные кувшины и рукописи (а они ценные, очень ценные), все же не помогут вам решать коан, который высвечивается и поражает вас со страниц Священных писаний. Старое, старое учение, с которым Кемпис со товарищи шли к людям (Томас Кемпис (1380–1471), средневековый христианский монах и автор «Имитации Христа» — Пер. ), гласит, что если Дух не говорит изнутри, вы не можете стать действительно понимающим. То же я имею в виду, когда говорю (на языке, который немного демифологизирован): способности к логическому мышлению не дают возможности осознать сказанное Духом человеку, и подвластно это лишь более глубоким мистическим способностям.

Итак, я хотел бы, чтобы вы прочитали Священные писания как коан. Войдите в них, как вы могли бы войти в психоделическое великолепие Экспо’70. Отложите на некоторое время ваши критические способности к аргументации и доказательству. Перестаньте спрашивать, действительно ли Иисус ходил по воде, действительно ли существовала звезда, которая вела волхвов. Перестаньте спрашивать, что все это значит, поскольку значимость куда менее важна того, что это может дать вам. Забудьте все сложности и просто позволяйте словам войти во внутренние пространства вашего существа, где они тонко и деликатно начнут действовать, жить, изменяя вас. Позвольте словам Священного писания войти в вас подобно телу и крови Христа, чтобы давать вам тепло и любовь, и жизнь. Позвольте им жить на психоделическом уровне. Получите прозрение, которое семитские авторы пытаются передать вам. И тогда вы обнаружите, что Священные писания есть пища и что они есть жизнь.

Делая так, вы будете среди достойных людей, поскольку это — путь Матфея, Марка, Луки и Иоанна, близко знакомых и с Ветхим Заветом. Если следовать стандартам современных научных критических разборов, эти четверо мужчин были безумными. Они переворачивают Ветхий Завет вверх дном, прилагая к Иисусу его слова и фразы таким образом, который не привидится респектабельному ученому и в страшном сне. Сам Иисус быстро и свободно ориентировался в Ветхом Завете. «Если вы верите Моисею, вы должны верить и мне — он говорил oбо мне». Я удивился бы, если бы какой-нибудь ученый согласился с тем, что Моисей говорил об Иисусе. Вы не сможете поверить, что Моисей говорил об Иисусе, если вы Ветхий Завет читали не психоделически, как это делали мистики.

Да, мистики. Трактовка Священного писания Св. Иоанном Креста, Бернардом и остальными абсурдна для ученого, который снисходительно улыбается их психоделическим грезам. Но не значит ли это просто, что мистик обладает другим методом? Он использует другие способности; он говорит не из головы, а из сердца или из своего внутреннего я; он говорит из области, что лежит за поверхностной логикой ученого. И он прозревает истину, поскольку те, кто создавал Священные писания, действовали на этом уровне. Они были создателями коанов — они писали не для ученых, и не желали быть принимаемы лишь на уровне рационализации.

Еще один интересный момент относительно коанов. Стоит только вам решить один, вы сможете решить многие. Месяцы начальных сражений с первым из них ведут к прорыву в постижении других. Дело в том, что глубокие мистические способности открыты уже первым прорывом, и теперь, когда они в действии, теперь вы способны к отождествлению с коаном. И то же остается действительным для Библии. Рывок в одном постижении ведет к просветлению, блаженству и увлечению при чтении остального. Понимание Павла открывает способности к пониманию Апокалипсиса и к дальнейшей Работе. В традиции дзена есть проверка достоверности просветления, это способность решать коаны. Никакой реальный Мастер не скажет вам, что вы просветлились лишь оттого, что ваша голова, возможно, была охвачена глубоким сатори. Скорее всего, он попросит вас решить коан, и настоящее испытание кроется здесь. Такой же проверкой просветления христианина может быть его способность читать Священные писания проникновенно, с радостью, вкушая. Если он может делать так, у него появится возможность в этом направлении приблизиться к просветлению, независимо от того, реализует он ее или нет. Как-то, где-то он все же услышал голос чистой, справедливой Леди Мудрости, которая позвала его на улице или окликнула на рынке. Он вошел в гармонию с ней, и он счастлив.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 Следующая ⇒