– Погибнуть для реальности ничто, – читает он нараспев. – Но стоит гибнуть для воспоминаний. И грезами в разлуке рвется сердце. 3 страница

По мнению Жана, Эммануэль приняла это приключение слишком близко к сердцу. Весьма возможно, что какая-то серьезная причина помешала Би, завтра пропажа найдется, и все разъяснится. Но если даже Би и впрямь решила больше не видеться с Эммануэль – что из того! Во-первых, хорошо, что все это кончилось так быстро, иначе Эммануэль мучилась бы сильнее. Во-вторых, Эммануэль должна помнить, что она предназначена кружить головы другим и не позволять, чтобы другие могли вскружить ей голову. И если эта Би, которую Жан не видел и о которой ничего не слышал, и вправду так хороша, то все равно в ней нет и половины тех достоинств, какие есть у его милой девочки. И он не позволит, чтобы она печалилась. Единственное, чего заслуживает Би, – чтобы Эммануэль отомстила ей, и как можно скорее, в других объятиях. А разве их трудно найти? И она должна доказать это Би, и чем скорее, тем лучше.

Эммануэль внимательно слушала и постепенно успокаивалась. В самом деле, как не стыдно так убиваться. Конечно же, она найдет других, она еще не знает кого, но найдет обязательно!

Все парижские платья были решительно забракованы Жаном: они недостаточно открыты, в них нельзя идти на посольский прием!

– Но в Париже не было никого, кто бы мог показывать грудь так смело, как я, – не соглашалась Эммануэль.

– Дорогая моя, то, что в Париже называется показать грудь, в Бангкоке выглядит, как наглухо застегнутое платье, – убеждал Жан. – Надо, чтобы все увидели, что у тебя лучший бюст в мире. Надо ткнуть им в глаза твои груди.

И платье, которое они, наконец, подобрали, вполне годилось для этой цели. Широкий вырез едва доходил до сосков, но стоило наклониться и – оп-ля! – вся грудь, как на витрине. Под платье Эммануэль не надевала ничего, даже маленькие трусики. Еще в Париже, со времени своего замужества, она только так появлялась в свете: чувствовать себя обнаженной в многолюдстве было для нее одной из самых утонченных ласк. А во время танцев это ощущение делалось еще сильнее.

Платье обтягивало тело Эммануэль до бедер, как перчатка, а книзу расширялось. И сейчас, чтобы продемонстрировать возможности платья, Эммануэль упала в кресло. Зрелище было столь острым, что Жан сразу же ринулся вперед, ища застежку. Одной рукой он расстегивал платье, другая же старалась высвободить бюст Эммануэль.

Она взмолилась:

– Жан, что ты делаешь, ты с ума сошел! Мы и так опаздываем, нам надо немедленно выходить.

Он перестал ее раздевать, подхватил на руки и понес к обеденному столу посреди комнаты.

– Нет, нет! Платье изомнется… Ты мне делаешь больно! А если Кристофер спустится?.. Слуги могут войти…

Но как только ее зад коснулся стола, она сама потянула платье кверху. Согнутые в коленях ноги взметнулись в воздух. Удар Жана был короток и могуч, и оба они рассмеялись этому экспромту. Теперешняя поспешность Жана была по-новому неожиданно приятна Эммануэль. Она сжала руками свои груди, словно пытаясь выжать из них нектар: собственная ласка способствовала ее неистовству не меньше, чем старания мужа. Она закричала, в дверях столовой возник слуга. Он застыл, сложив руки на груди, и молча наблюдал за играми своих хозяев. А крики Эммануэль разносились по всему дому.

Когда Жан закончил свое дело, он приказал слуге привести стол в порядок и позвать Эа, камеристку Эммануэль, чтобы та помогла своей госпоже восстановить туалет. Они приехали в посольство, опоздав совсем немного.

Общество, однако, было уже в сборе. Посол подошел к ним.

– Очаровательно, – произнес он, целуя руку Эммануэль. – Поздравляю вас, старина, – он повернулся к Жану, – Надеюсь, ваша работа оставляет вам время и для такой очаровательной супруги?

Седая дама остановилась рядом, с явным осуждением глядя на вырез платья Эммануэль. И тут же вынырнула откуда-то Ариана де Сайн; она оказалась как раз кстати, чтобы усугубить положение.

– Боже мой! – протянула она руки к Эммануэль. – Вот наш первый вызов ханжеству. О, надо постараться показать его всем нашим. – И она повернулась к элегантному мужчине, занятому беседой с епископом в лиловой сутане:

– Жильбер, взгляни-ка! Как ты это находишь?

И Эммануэль была вынуждена предстать пред очами советника и прелата. Первый, как ей показалось, оценил ее выше, чем второй. Мужа Арианы она представляла совсем не таким: вместо напыщенного великовозрастного ребенка с моноклем она увидела добродушного, ничуть не жеманного человека, и по первым же словам графа поняла, что он свой парень.

И вот уже она окружена солидными господами; слушает комплименты, ловит восхищенные взгляды. Но ее занимает другое: она осматривается, надеясь увидеть среди незнакомых лиц одно знакомое – лицо Би. Ведь сюда приглашен весь дипломатический корпус, а может ли брат прийти без сестры? Эммануэль не знает, как ей себя вести при встрече с юной американкой. И вдруг ей становится ясно, что она не хочет, боится этой встречи. Надо поскорее спрятаться под крылышко супруга. Но того, увы, уже поглотила толпа. Зато рядом вновь оказалась Ариана и потащила Эммануэль сквозь хор комплиментов, сквозь строй мужчин всех возрастов и фасонов. И это вернуло Эммануэль обычную уверенность. Лицо ее оставалось безучастным, но не меньше, чем коктейли, которыми потчевала ее на каждом шагу графиня, пьянили ее эти похвалы. А графиня смотрела наЭммануэль безотрывно, пользуясь любым случаем, чтобы прикоснуться к ее обнаженным плечам или украдкой задеть грудь. Внезапно Ариана резко притянула ее к себе.

– Ты великолепна, – прошептала она и осторожно ущипнула двумя пальцами сосок Эммануэль. – Пойдем со мной. Туда, где никого нет, я знаю одно местечко.

– Нет, нет, – замотала головой Эммануэль. И прежде чем Ариана смогла что-то сказать, она уже бежала от нее, скользя по залу, пробираясь между многочисленными гостями посла. Пожилой джентльмен остановил ее, предложив показать удивительные китайские фонари на террасе, но тут откуда-то возникла Мари-Анж.

– Прошу прощения, командор, – произнесла она со своим обычным апломбом. Мне надо поговорить с моей приятельницей, – И, подхватив Эммануэль под руку, потащила ее подальше от мимолетного собеседника.

– Что ты делаешь с этой развалюхой, – заторопилась Мари-Анж. – Я тебя везде ищу. Марио ждет тебя уже целых полчаса.

Эммануэль совсем забыла об этом свидании и, по правде говоря, не очень-то рвалась к нему. Она сделала слабую попытку сохранить свободу.

– Это так уж необходимо?

– Ох, послушай, Эммануэль, – досадливо поморщилась Мари-Анж. – Не ломайся, прошу тебя.

Эммануэль послушалась. И прежде чем она успела узнать хоть какие-то подробности о герое, он уже появился на сцене.

– Какая милая улыбка, – произнес он с поклоном. – Вот если бы художники моей родины писали такие улыбки! Вам не кажется, что эти флорентийские полунамеки, эти сдержанные усмешки в конце концов всего лишь гримасы неискренности? Это не искусство. Искусство, считаю я, – это изображать открытую, сияющую, побеждающую улыбку.

Такое вступление несколько удивило Эммануэль. Мари-Анж не представила собеседников, и Эммануэль спросила:

– Мари-Анж все хочет заставить меня быть моделью. Вы, верно, тот художник, которого она нашла для меня?

Марио улыбнулся, и улыбка его, надо отдать должное, была на редкость приятной.

– Ох, – вздохнул он. – Будь у меня хоть сотая доля таланта других, мадам, я бы рискнул пойти на это. Гений модели дополнил бы все остальное. К сожалению, я богат только чужим искусством.

Мари-Анж вмешалась в разговор:

– Марио – коллекционер, ты еще увидишь какой! У него есть вещи, которые он привез из Мексики, Африки, Турции. Скульптуры, картины…

– Которые могут быть только напоминанием об искусстве истинном . Истинное искусство своим движением и отвагой побеждает мертвые образы. Мари-Анж, миа кара, – добавил он по-итальянски, – не обольщайся кусками коры, опавшей с древа жизни. Я храню их лишь как воспоминание, как сувениры от тех, кто страдал и погибал, оторванный от своего ствола, от своей листвы, кто был опустошен их дыханием, их разумом, их кровью. Иногда это художник, но чаще то, что он изображает. Так что шедевром надо считать не портрет, а возлюбленную портретиста.

– Но если она умерла. Умершую?

– Нет, когда она умирает, что-то умирает и в этом портрете.

– Но картина-то остается жить вечно?

– Глупости! Любопытный хлам, самое большее – игра ума или ловко сделанная машина. Искусство существует только в том, что уходит: в гибнущей женщине, к примеру. Живопись – это разрушение ее тела. Искусство не может быть прекрасным в том, что остановилось, в том, что сохраняет неподвижность. Искусство внезапно. Всякая задуманная вещь рождается мертвой.

– Меня учили другому, – сказала Эммануэль. – «Жизнь коротка, искусство вечно».

– Да кто же заботится о вечности, скажите, пожалуйста, – резко прервал ее Марио. – Вечность не артистична, она уродлива. Ее лицо – это лик мертвых памятников. – Он вытащил платок, провел им по лбу и продолжал, чуть понизив голос:

– Вы знаете возглас Гете:
«Остановись мгновенье! Ты прекрасно! ». Но как только мгновение остановится, оно перестанет быть прекрасным. Все, что стремится красоту увековечить, умерщвляет ее. Красота – не обнаженное тело, а обнажающееся. Не звук смеха, а губы, которые смеются. Не следы карандаша на бумаге, а миг, когда сердце художника разрывается на куски.

– Но вы только что говорили, что художник – ничто в сравнении с моделью.

– Тот, кого я назвал художником, не обязательно, разумеется, скульптор или живописец. Конечно, и они могут быть художниками, если смогут овладеть сюжетом и разрушить его (он как-то выделил этот глагол «разрушить»). Но чаще всего модель сама выполняет эту миссию, художник только свидетельствует.

– Тогда что же такое совершенство? Где оно? – спросила Эммануэль с внезапной тревогой.

– Совершенство, шедевр – то, что происходит. Нет, я не правильно выразился. Шедевр – это то, что давно прошло.

Он взял руки Эммануэль в свои.

– Вы позволите мне на вашу цитату ответить другой. Она принадлежит Мигелю Унамуно:

«Самое великое произведение искусства не стоит самой ничтожной человеческой жизни». Единственное искусство, которое заслуживает чего-то, это история нашей плоти.

– Вы хотите сказать, что самое важное – это способ, которым достигаешь чего-то? Что именно его надо понимать как шедевр, если хочешь не просто просуществовать свою жизнь?

– Ничего подобного я не думаю. Пытаться сотворять – себя или нечто другое – это все напрасный труд. Во всяком случае, если стремиться сотворить что-то прочное.

Он вдруг улыбнулся.

– Но то же самое происходит, по правде говоря, и с материалом более легким – из мечты, из грезы…

И тут же как бы опомнился:

– Если бы я имел хоть малейшее право давать вам советы, – поклон был необычайно изыскан, – я бы посоветовал вам жить так, как я вас попрошу.

На этом он отвел взгляд в сторону, как бы считая разговор оконченным. Эммануэль стало неприятно. С деланной улыбкой она обратилась к Мари-Анж:

– Ты случайно не видела Жана? Он с самого начала куда-то исчез.

Итальянца окружили другие женщины. Вот прекрасный случай удалиться, но Мари-Анж не отпустила подругу:

– Ты что, арестовала Би? Как ей не позвонишь, мне все время отвечают, что она у тебя. – Она хихикнула. – И так как я не хочу мешать вашим развлечениям…

У Эммануэль упало сердце – Мари-Анж смеется над нею! Да нет, вид у нее вполне серьезный, она говорит искренне. Вот ирония судьбы! Эммануэль приготовилась было пожаловаться вслух, но удержалась в последний момент. Как ей признаться Мари-Анж, что она сама не может найти свою любовницу-одновневку? Пусть уж останутся у этой малышки с косичками иллюзии о силе чар ее старшей подруги. Но вот беда – в таком случае Эммануэль не сможет ничего узнать у нее о Би. Ладно, она расспросит Ариану. Но нигде не видно короткой прически, нигде не слышно резкого смеха. Может быть, нашлась другая жертва, согласившаяся пойти «туда, где никого нет»?

А Мари-Анж снова заговорила о неуловимой американке:

– Я хотела бы хоть попрощаться с нею. Ну, тем хуже для нее. Ты передашь ей мое «прощай».

– Как, она уезжает?

– Нет, уезжаю я.

– Ты? Ты мне совсем ничего не говорила об этом. И куда же?

– О, успокойся, не так далеко. Я всего-навсего проведу месяц на море. Мама сняла бунгало в Паттайе. Приезжай нас проведать. Это всего сто пятьдесят километров. Ты должна увидеть тамошние пляжи – полный отпад!

– Я слышала. Благословенное место, где акулы берут корм из твоих рук. Я тебя больше не увижу…

– Что за ерунду ты городишь!

– Тебе будет скучно там одной…

Эммануэль расстроилась. Как бы порой ни была несносна Мари-Анж, ее будет очень не хватать. Но показывать печаль не хотелось, и Эммануэль заставила себя улыбнуться. А девочка отчеканила:

– Я никогда не буду скучать. Я буду принимать солнечные ванны, кататься на водных лыжах. Да к тому же я беру с собой целый чемодан книг: мне надо готовиться к учебному году.

– Ах, да, я совсем забыла, что мы еще ходим в школу, – поддразнила ее Эммануэль.

– Ну, не все же так образованны, как ты.

– Ты не берешь никаких подруг в Паттайю?

– Нет уж, благодарю, мне хочется пожить спокойно.

– Ты очень любезна. Надеюсь, твоя мамочка не будет спускать с тебя глаз и не даст путаться с маленькими рыбаками.

Зеленые глаза излучали таинственное сияние.

– А ты? Что ты будешь делать без меня? Впадешь в свое обычноеидиотство?

– Ну, нет, – игриво откликнулась Эммануэль. – Ты же сама знаешь, что я собираюсь отдаться Марио.

Мгновенно Мари-Анж вернулась к серьезному тону:

– Да, тогда уж ты изменишься обязательно. Ты мне обещала, не забудь! Ты теперь связана словом.

– Вот тут ты ошибаешься. Я буду делать то, что захочу.

– Разумеется, делай, если ты захочешь Марио. Надеюсь, ты теперь не собираешься улизнуть от него?

Мари-Анж скорчила при этом такую презрительную гримасу, что Эммануэль даже немного устыдилась себя. Но так сразу ей все-таки не хотелось уступать:

– Он не так уж неотразим, как ты его рисовала. Он мне показался краснобаем: произносит фразы и слушает их сам, ему и слушатели-то не нужны!

– Ишь ты, какая привереда! Да ты должна гордиться, что тобой интересуется такой человек. Должна тебе сказать, что он-то и в самом деле очень привередлив.

– Ах, вот как! И его заинтересовала я. Значит, мне оказана большая честь.

– Ну, конечно. Я очень рада, что ты ему как будто понравилась. Могу тебе сказать, что я вовсе не была в этом сначала уверена.

– Еще раз спасибо. А почему ты думаешь, что я ему понравилась? Мне, по крайней мере, показалось, что он интересуется только самим собой.

– Но ты хотя бы согласна, что я его знаю немного лучше, чем ты?

– Ну, разумеется. Я допускаю даже, что ты оказываешь ему, и уже довольно долго, многие милости. Может быть, ты поделишься со мной своим опытом, чтобы я оказалась более подготовленной в момент жертвоприношения.

– Ты сделаешь хорошо, если будешь говорить поменьше пошлостей. Он от них в ужас приходит.

И вдруг, перейдя на доверительный тон, Мари-Анж добавила:

– Но на самом-то деле я знаю, как ты отдашься ему. Иначе я бы вас и не знакомила.

И продолжала, все более воодушевляясь:

– Я уверена, вы очень хорошо поймете друг друга. Ты скоро станешь счастливей. И будешь еще красивей, когда я тебя увижу снова. Я хочу, чтобы ты становилась все красивее и красивее.

Эти слова и особенно выражение зеленых глаз растрогали Эммануэль.

– Мари-Анж, – прошептала она, – Как жалко, что ты уезжаешь.

– Мы скоро встретимся. Я тебя не смогу забыть, будь спокойна.

В их взглядах было столько нежности, что Мари-Анж поспешила вернуться на твердую почву:

– Ты обещаешь вести себя с Марио так, как я тебе говорила? Обещаешь?

– О, конечно. Если это тебе доставит удовольствие.

Впервые со времени их знакомства Мари-Анж потянулась к Эммануэль и ласково поцеловала ее в щеку. Эммануэль попыталась привлечь к себе светловолосую головку, но Мари-Анж отпрянула.

– Пока, кошка, которая ходит сама по себе! Я тебе позвоню завтра, перед отъездом. И ты обязательно приедешь на море!

– Да, – смиренно промолвила Эммануэль.

– А теперь поищем других.

И они снова оказались в толпе приглашенных. Эммануэль переходила от одной кучки болтающих к другой, но нигде не задерживалась. Она искала Ариану, но Ариана сама нашла ее.

– А вот и она, наша непорочная Виргиния, – послышался резкий голос. – Я думала, где же она занимается умерщвлением плоти, в каком монастыре?

Эммануэль тут же отметила, что на людях Ариана не переходит с ней на «ты».

– Совсем не то, – ответила она в тон графине. – Один из демонов был занят сравнением моего смеха с искусством стриптиза.

– Кто же этот ценитель?

– Он мне назвал только свое имя – Марио. Но вы должны знать его.

Ариана фыркнула:

– О, любезности этого знатока стоят немного. Ваша добродетель была бы в большей опасности, окажись вы прелестным мальчиком.

– Вы хотите сказать, что он…

– Я побоялась бы сплетничать, если бы он делал из этого тайну. Разве он вам еще не изложил свои любимые теории? Вижу, он вам еще не доверяет полностью – от меня у него нет секретов. Впрочем, он человек изысканный, и я его обожаю.

– Может быть, он скрыл от меня свои вкусы, потому что я заставила его засомневаться в них, – возразила раздосадованная Эммануэль.

Она рассердилась на Мари-Анж – та утаила от нее главную особенность своего героя. Могла ли она не знать, эта всезнающая девчонка.

– Оставь надежду, всяк сюда входящий, – продекламировала Ариана. – Наш эстет – человек принципов: он не изменяет своим добродетелям и ни за что не сворачивает с избранного пути.

– О, вы знаете, других мне удавалось исправить, – похвасталась Эммануэль.

– Но этот, я думаю, неисправим.

– Это мы еще посмотрим!

– Браво! Та, что совратит Марио, заслуживает приза золотого Приапа.

Ариана понизила голос:

– Но я бы на твоем месте не стала тратить время на бесполезные усилия. Я уже тебе говорила, что знаю десятки мужчин, не менее соблазнительных, чем Марио, готовых послужить тебе в любую минуту. Давай, я тебя познакомлю с ними…

– Нет, – отрезала Эммануэль. – Я люблю трудные победы.

– Ну что ж, помогай тебе Бог, – усмехнулась Ариана. Взгляд, брошенный ею на Эммануэль, был точно таким же, как тогда в клубе.

– А в эти дни, – спросила она, – у тебя было что-нибудь?

– Да, – ответила Эммануэль.

Ариана внимательно разглядывала ее некоторое время молча.

– А с кем?

– Не скажу.

– Но ты в самом деле занималась с кем-то любовью?

– Да.

Ариана улыбнулась совершенно по-дружески.

– Я тебе кое-что приготовила на сегодняшний вечер, если захочешь.

Любопытство оказалось сильнее Эммануэль.

– Что же именно?

– Не скажу.

Эммануэль нахмурилась, и Ариана не выдержала:

– Два парижанина. Они здесь только на один день. Но я уступаю обоих тебе одной.

– А как же ты?

– А я возьму то, что от них останется!

Эммануэль прыснула, а Ариана придвинулась к ней поближе.

– Ты под платьем голая?

– Да.

– Покажи!

Эммануэль на этот раз не могла ответить отказом. Она приподняла край платья.

– Хорошо! – почти простонала Ариана, уставившись на смуглый живот, показавшийся из-под платья.

Эммануэль ощущала этот взгляд кожей так, будто к ней прикоснулись пальцы или язык. Она напряглась, как напрягалась всегда в таких случаях.

– Открой еще больше, – приказала Ариана. Эммануэль повиновалась, но узкое платье мешало выполнить это распоряжение.

– Сними его, – сказала Ариана.

Эммануэль кивнула головой. Ей и самой не терпелось оказаться обнаженной: соски ее отвердели, внизу живота стало горячо и мокро. Она сбросила бретельки с плеч, расстегнула под мышками застежки.

– Ах, – воскликнула Ариана. – Кто-то идет!

И очарование кончилось. Эммануэль вернулась на землю. Она застегнула платье, встряхнула головой. Ариана подхватила ее под руку и повела за собой. Слуга прошел мимо них с подносом, уставленным бутылками. Они остановили его, попросили наполнить бокалы шампанским. Пили долго, молча, ничего не видя перед собой, совсем не замечая людей, кружившихся вокруг. Становилось жарко.

– Кажется, будет гроза.

– Конечно, такая жарища!

«Нет, это платье чересчур тяжелое», – подумала Эммануэль. Кто-то окликнул Ариану, но Эммануэль задержала ее:

– Послушай, не знаешь ли ты рыжую американку, темно-рыжую, почти медного цвета. Она сестра морского атташе, она…

– Би? – прервала ее Ариана.

Сердце Эммануэль упало. Она почему-то надеялась, что никто не знает здесь чужестранку и, хотя она искала ее все время, ей было как-то страшно найти ее.

– Да, – кивнула она. – Она здесь сегодня?

– Должна была быть, но я что-то ее не вижу.

– Почему же она не пришла, раз ее пригласили?

– Не знаю.

Ариане явно хотелось переменить тему, но Эммануэль не отставала:

– Как ты думаешь, что она за человек?

– А откуда ты ее узнала?

– Встретила на чае у Мари-Анж.

– Ах, вот как! Ну, конечно, она же одна из ее подруг.

– А чем же она занимается в Бангкоке?

– Тем же, чем и ты: она вызывает желания.

– А ты часто ее видишь?

– Довольно часто.

– Ее содержит брат?

– Не думаю. У нее много денег. Ей никто не нужен.

Как погребальный колокол, прозвучали эти слова. Никто не нужен? Да, конечно, это так и есть. НИКТО ЕЙ НЕ НУЖЕН.

Что же еще спросить? Адрес Би? Но тогда она себя выдаст. Нет, этот вопрос был решительно невозможен.

– Ну, так что же дальше? – спросила Ариана. Эммануэль притворилась непонимающей. Ариана не унималась:

– Так я тебя увижу сегодня вечером?

– Нет, это невозможно. Мой муж…

– Мне он тебя вполне доверит.

Однако что-то кончилось, очарование бесповоротно отлетело, и Ариана поняла это.

– Ладно, – буркнула она. – Я сама их использую сегодня вечером, – Но внешняя беззаботность все же не могла скрыть ее досады. Вдруг она объявила:

– Твой Марио! Я вижу, он кого-то ищет. Наверное, тебя. Не заставляй его долго томиться.

Она подтолкнула Эммануэль локтем. Итальянец уже приближался к ним. Ариана удалилась на поиски коктейля.

– Мари-Анж много говорила мне о вас, – начал разговор Марио.

– Что же она могла обо мне рассказать?

– Достаточно, чтобы мне захотелось узнать вас поближе. Не согласились бы вы поужинать у меня завтра вечером? Мы бы могли как следует поболтать без всяких помех. В этой толпе никакого интересного разговора не получается.

– Благодарю вас, – ответила Эммануэль. – Но у нас сейчас гостит друг дома, и мне будет трудно…

– Ну, что вы! Оставьте его на один вечер под присмотром вашего супруга. Вам разрешается выходить из дому одной?

– Ну, разумеется, – сказала Эммануэль, спросив себя, что же подумает об этом приглашении Жан, и не удержалась от некоторого лукавства:

– Может быть, будет лучше, если я приду вместе с мужем?

– Нет, – без малейшего стеснения отрезал Марио. – Я приглашаю только вас.

Вот что значит быть откровенным! И все же Эммануэль была удивлена: это приглашение так плохо вязалось с теми сведениями о Марио, которые доставила ей Ариана. Ей захотелось прояснить дело:

– Может быть, не совсем прилично для замужней женщины, – начала она, стараясь, чтобы в ее словах была хотя бы тень шутки, – ужинать наедине с мужчиной. Как вы считаете?

– При-ли-чно? – Марио произнес это слово по слогам, словно впервые услышал его и не научился еще выговаривать. – Что значит прилично? Быть приличной это одно из правил вашего поведения?

– Нет, нет, – почти испуганно отозвалась Эммануэль, однако от своей попытки не отказалась:

– Но женщина должна быть предупреждена заранее о том риске, на который она может пойти.

– Все зависит от того, что вы считаете риском. Каково ваше представление об опасности?

Итак, Эммануэль сама оказалась в положении вопрошаемого. На все, что она скажет о священных узах брака, о светских правилах, о добрых нравах – ответы Марио можно было угадать. В то же время она не имела еще достаточной смелости (или привычки), чтобы ясно и коротко изложить то, что ее интересует. Она ограничилась коротким ответом:

– Я не из трусливых.

– Больше мне ничего и не надо, – услышала она. – Итак, вы будете у меня завтра вечером?

– Но я не знаю, где вы живете.

– Дайте мне ваш адрес, я пришлю за вами такси, – он очаровательно улыбнулся, – У меня нет машины.

– Я могу приехать на своей.

– Нет, вы заблудитесь. Такси будет у вас в восемь вечера. Договорились?

– Договорились, – и она записала в его блокнот свой адрес. Марио смотрел на нее испытующим взглядом.

– Вы удивительно красивы, – наконец сказал он очень просто и спокойно.

– Стоит ли об этом говорить, – вежливо ответила Эммануэль.

Закон

Марио усадил гостью на низкий, красной кожи диван, по бокам которого горели две японские лампы. Одетый лишь в одни короткие голубые шорты слуга принес поднос с напитками, опустился на колени, поставил перед Эммануэль длинный низкий столик.

Сложенный из толстых бревен дом Марио буквально висел над поблескивающей чернотой водой канала. Одноэтажный, очень скромный снаружи, он был уютен и даже пышен внутри. Тонкий вкус его обитателя ощущался и в мебели, и в драпировках. Широкое, во всю стену, окно выходило прямо на канал. Со своего места Эммануэль могла видеть барки, на которых шла оживленная торговля рыбой, кокосовыми орехами, бамбуковыми палочками. Освещенные бумажными фонарями барки медленно проплывали мимо, и сидящие в них люди иногда заглядывали в окно. Из соседнего монастыря донесся звук гонга – монахов звали ко сну или к вечерней молитве. Совсем рядом слышался женский голос, напевавший колыбельную.

– Должен прийти один мой хороший приятель, – сказал Марио.

Его голос так хорошо сочетался с фигурками Будды и другими изваяниями, мерцавшими в слабом свете светильников. То ли от этого голоса, то ли от коктейлей, предложенных молчаливым слугой, Эммануэль чувствовала легкую истому. И неясная тревога пробудилась в ней, тревога, которую, однако, она постеснялась бы высказать.

– Я его знаю? – спросила она.

И, едва произнеся эти слова, поняла ситуацию – Марио и не собирался оставаться в нею наедине! Он запретил ей взять с собой мужа, а сам позвал другого мужчину, дуэнью мужского пола.

– Нет, не знаете, – ответил Марио. – Я сам познакомился с ним только вчера в посольстве. Он англичанин. Очаровательное существо. И удивительная кожа! Только здешнее солнце может придавать коже такой цвет.

Цвет… как бы вам сказать… Он вам понравится!

Обида и ревность терзали Эммануэль. Марио говорил с ней об этом человеке, как говорят, склонившись над витриной, о каком-нибудь лакомстве, казалось, он вот-вот причмокнет губами. Как она могла усомниться в его вкусах! Ариана была права, он неисправим. Но в то же время что-то неуловимое подсказывало Эммануэль, что прелести ожидаемого гостя предназначаются не только для того, кто их описывает, но и для нее самой.

Она устроилась поудобнее на диване. Так. Если Марио хочет ее – она не будет возражать. Она ждет этого – для чего же она пришла сюда; она решилась на этот шаг не только ради Мари-Анж, но и ради себя.

Она предвкушала, как будет расстегнуто платье, как она покажет свои ноги, почувствует, как к ее груди прижмется дотоле незнакомая грудь, ощутит первые прикосновения. Она будет задыхаться под тяжестью упавшего на нее тела, ею овладеют грубо, как это делают насильники. А может быть, наоборот: ласково, медлительно, пядь за пядью погружаясь в нее и вдруг останавливаясь, даже отодвигаясь, оставляя ее в ожидании, раскрытой навстречу, покорной, просящей, растерянной – о, сладчайшая отрешенность! А потом он снова возвращается, могучий, жаркий, так невероятно ласкающий все складки ее лона, выпивающий ее до последней капли и оставляющий ее орошенной, засеянной, нашедшей себя…

Эммануэль кусает губы, она уже готова, пусть он начинает, ведь он должен любить это медленное овладевание плотью, она жаждет его. Не надо слишком сложных игр, ей известны итальянские вкусы, и она им не очень-то доверяет.

Она уже приготовила в уме такое обращение к Марио: «Вы вправе воспользоваться представившимся вам случаем, но удовлетворитесь мною такой, какая я есть. Займитесь со мною любовью, потом отвезите меня домой, в объятия мужа. А уж после этого забавляйтесь, сколько душе угодно со своим англичанином». Но тут же она очень ярко представила, как она будет смущена, когда Марио посмотрит на нее презрительным взглядом и, скрестив руки на груди, произнесет: «Дорогая моя, вы ошибаетесь. Вы мне очень нравитесь, очень. Однако…».

И, действительно, она услышала голос Марио. Он говорил:

– Я очень хочу, чтобы вы показали ваши ноги. Как можно больше, так высоко, насколько это возможно. Квентин сядет вот сюда, на этот пуф. Смогли бы вы расположиться так, чтобы ваши колени были развернуты к нему и он смог бы заглянуть вам под платье?

УЭммануэль помутилось в глазах, а Марио между тем положил руку на ее плечо, кончики его длинных пальцев коснулись начала ее грудей. Одной рукой осторожно развернув Эммануэль, другой он взял за подол платья и поднял его наискось, обнажив левую ногу женщины до половины ляжки, а правую почти до конца.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒