Сцена восьмая

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 8

Мотл и Арнольд ходят взад и вперед, сталкиваются и делают вид, что падают.

Мотл (очень громко кричит ). Реб Тевье, вот так встреча!

Арнольд (кричит еще громче, чем Мотл ). Я должен вам деньги?

Мотл (в той же манере ). Кто это сказал?

Арнольд (в той же манере ). Тогда почему вы толкаетесь?

Мотл. Не узнали меня, реб Тевье?

Арнольд (смерив его взглядом с головы до пят ). Нет! Для сыночка моего вы вроде бы староваты и слишком уродливы!

Мотл. Из Бойберика я, свахер из Бойберика…

Арнольд. Свахер?

Мотл. Ну да, муж свахи… Тевье, ведь у тебя дочь на выданье, нет?

Арнольд. Дочь? Если бы у меня была только одна дочь на выданье! У меня их семь! Бог проклял меня! Почему именно меня? Поди знай! Должно быть, он подумал: какая разница, он ли, другой ли…

Мотл. Семь? Ой, ой!..

Арнольд (нормальным голосом, переставая играть ). Ты можешь еще одно «ой» добавить…

Мотл (тоже переставая играть ). Ты думаешь?

Арнольд. И уж если будешь добавлять, то не скупись, скажи: ой, ой, ой, ой…

Мотл. Это уже будет два лишних…

Арнольд. Чего?

Мотл. Это будет два дополнительных «ой», а не одно…

Арнольд. Хорошо, если тебе так уж хочется соревноваться со мной в точности…

Мотл. Да разве я хочу в чем бы то ни было с тобой соревноваться?

Арнольд. Послушай, у меня нет желания ждать сто семь лет, пока ты вставишь все «ой», которые тебе придут в голову. Если делаешь текстовые вставки, то надо быть в себе уверенным… Я хочу, чтобы ты мне сказал, сколько ты их скажешь всего…

Мотл. Я одного не понимаю…

Арнольд. Неужели?

Мотл. Если ты не хочешь, чтобы я говорил «ой, ой», почему тогда, вместо того чтобы сказать мне их не говорить, ты говоришь мне, чтобы я говорил «ой, ой, ой, ой»?

Арнольд. Это вопрос слуха…

Мотл. Ах, вот оно что?

Арнольд. Так лучше звучит, и если уж ты настаиваешь на том, чтобы вставить два из твоих неотразимых «ой», то я предпочитаю, чтобы ты произнес их решительно больше при условии, что ты поставишь меня в известность, сколько их будет всего, я не хочу сесть в лужу, оттого что пан ищет эффектов.

Мотл. Глубокоуважаемый Арнольд, я не очень-то умен: я говорю не более того, что велит мне сказать режиссер, так что либо ты разговариваешь со мной как друг, и тогда я по-дружески и решительно посылаю тебя куда подальше, либо ты говоришь со мной как один так называемый актер говорит с другим так называемым актером, и тогда я так же решительно посылаю тебя куда подальше, либо же ты решаешься говорить со мной как мужчина, как режиссер, которым тебе так хочется быть, и тогда я еще более решительно посылаю тебя куда подальше, но делаю то, что ты мне велишь, ясно?

Арнольд. Основная проблема, когда имеешь дело с людьми, не наделенными талантом, состоит в том, что каждая мелочь приобретает вдруг невероятные масштабы…

Мотл. Очень верно замечено: я добавляю два несчастных «ой», а ты тут же воздвигаешь на них гору со снегом наверху…

Арнольд. И так уже трудно играть главную роль и сверх того еще и ставить, но…

Мотл (сухо, перебивая его ). Кто тебя заставляет?

Арнольд. Теперь я начинаю понимать, почему Морису так и не удалось закончить «Дрейфуса»…

Мотл (кричит ). Я, что ли, виноват? Я виноват, что явились эти негодяи? Я, что ли, виноват, что все решили поставить на этом крест? Я виноват, что они все разъехались?

Арнольд (кричит ). Не кричи! В качестве режиссера я требую уважения!

Мотл (кричит ). А я в качестве актера требую уважения режиссера!

Зина (входит ). Уже за работой! Дела идут…

Арнольд. Вот, Зина, прошу тебя, рассуди нас…

Мотл. Извини, это я прошу…

Зина. Ни тебя, ни его, никого я не стану судить… Я сама обвиняемая… Угадайте, от кого я получила письмо?

Мотл. От Мориса?

Зина. Да, и угадай, откуда?

Арнольд. Из Варшавы?

Зина. Да, откуда ты знаешь?

Арнольд. Он же сказал, что едет жить в Варшаву…

3ина. Я так разволновалась, все утро проплакала, десять раз, наверное, уже прочитала и перечитала…

Мотл. Десять раз?

Зина. Подумай, он ведь мне написал…

Арнольд. Тебе лично?

Зина. Нет, нет, конечно, это письмо всем нам, но все-таки прислал он его мне, на мой адрес… Ох и плакала же я, ох и плакала…

Снова плачет.

Пауза.

Арнольд (взрывается ). Так ты покажешь нам письмо, в конце концов, или же мы пойдем куда подальше?

Зина. Две секунды можешь подождать, нет? Сейчас!

Мотл. Дай ей дух перевести…

Арнольд. «Дух перевести»? Мы до завтрашнего утра будем слушать, как она его переводит, изливая нам заодно и душу! «Плакала, плакала…» Когда имеешь письмо, касающееся всех, то…

3ина. И это говоришь ты?

Арнольд. А кто бы еще мог это сказать?

Зина. Если бы Морис прислал письмо тебе, ты бы нас заставил заплатить, прежде чем прочел бы письмо!..

Арнольд. Я что, когда-нибудь кого-то заставлял платить за прочитанное письмо?

Зина. Ах, Бог мой, нет, конечно, никакого риска, что с тобой это произойдет, поскольку никто никогда тебе не напишет…

Арнольд. Это уж…

Зина. Что «это уж»…

Арнольд. Мне, может быть, больше пишут, чем тебе!..

3ина. И кто же они, те, которые «пишут»?..

Арнольд. Пишут те, кто пишет!.. Если ты решишься наконец прочесть свое письмо, я, возможно, соглашусь поделиться с вами некоторыми новостями, адресованными мне моими родными, которых вы, возможно, знаете…

Пауза.

Зина. Если у тебя есть новости от Мишеля и Мириам и при этом ты не разбудил меня рано утром, чтобы мне об этом сказать, клянусь…

Арнольд. Кто бы осмелился разбудить бедную старушку, которой так необходим сон? Только не я, я не злодей!

Мотл. Арнольд, ты и вправду получил известия?

Арнольд. Нет, вы подумайте, мне никогда никто не пишет.

3ина. У них все хорошо?

Арнольд. У кого?

Мотл. Так есть новости или нет?

Арнольд. Что происходит? Эти идиоты совершенно уже обалдели!.. Как только Зина прочтет письмо Мориса, я тотчас же прочту свое… Разве это не справедливое условие? Ты мне, я тебе!..

Зина. Так я и знала, началась торговля… Что я говорила?

Арнольд. Кто здесь торгуется? Кто в данный момент должен нам читать письмо, разве не ты?

3ина. У них все хорошо?

Арнольд. Сначала прочти свое?..

Зина. Мерзавец…

Читает письмо Мориса.

«Варшава, 3 мая 1931 года. Дорогие мои. Я много думал о вас и о том, что мы вместе хотели сделать с „Дрейфусом“… Думаю, что по моей вине мы оказались на ложном пути… Человек сегодняшнего дня, будь он актером или пролетарием, не должен смотреть в прошлое, он должен обратиться к будущему, должен строить будущее… Здесь, в Варшаве, я работаю на большом заводе, я не живу больше в замкнутом еврейском мирке, чувствую себя человеком среди других людей, рабочим среди рабочих. Я имел счастье познакомиться о некоторыми членами польской коммунистической партии, многие из них — евреи, но это не имеет никакого значения ни для них, ни для тех, кто евреем не является, мы много говорили о самых разных вещах, в том числе и о вас, друзья мои, и они открыли мне глаза: чтобы победить антисемитизм, а также все другие формы дискриминации и угнетения, достаточно изменить нынешние общественные структуры. Когда капитализм будет побежден, коммунизм озарит мир и принесет освобождение всем людям, вот цель, вот поле для борьбы… Огромное, необъятное, немыслимое — скажете вы? Но если верно то, что Давид победил Голиафа, кто же сможет противостоять миллионам Давидов, братски сплоченных и борющихся вместе за построение завтрашнего мира? Как вы видите, я теперь далек от театра и от искусства вообще, но терпение: всему свое время…

Сегодня — время сражения, ни секунды моей жизни не должно принадлежать ничему другому вплоть до финальной победы…

Друзья мои, братья, товарищи, от этой победы зависит счастье, свобода и достоинство — наше и наших детей…

До свидания, до скорого свидания в другом мире, более справедливом, более прекрасном, в другой Польше, где все — евреи и христиане, — братски смешавшись, смогут жить и творить в мире на счастье всему человечеству.

Вот что я хотел сказать, и еще множество разностей, о которых вам, быть может, скажет кто-нибудь другой… Я хотел вам также сказать, что я вас всех люблю так сильно… Не даю вам адреса: у революционеров адреса не бывает, но наши сердца соединены навеки, даже если дорогам нашим не суждено больше скреститься… Прощайте, товарищи; делайте то, что можете, то, что вы считаете нужным делать, верю в вас, даже если Арнольд поставит „Тевье“ в энный раз, даже если это бесполезно, делайте как можно лучше, и однажды время театра возвратится…

Да здравствует пролетарская революция! Да здравствует польская коммунистическая партия! Да здравствует Советский Союз, а также, почему бы и нет, да здравствует еврейский народ, вечный и интернациональный!

Ваш навсегда,

Морис».

Пауза.

Мотл. Дашь мне почитать? Я не все понял…

3ина (плачет ). Я то же самое, не все поняла, но все равно прослезилась…

Арнольд. Что тут можно не понять, что тут понимать? Он больше не хочет заниматься театром, вот и все… Кстати, он прав, если уж ты не рожден для театра, то лучше заниматься тем, что полегче, — революцией-шмеволюцией.

Зина. Замолкни, дурачок, ты не заслуживаешь того, чтобы слушать подобные письма…

Арнольд. Зина, ты не слишком любезна…

Зина. Арнольд, ты обещал: ты мне — я тебе…

Арнольд. У меня при себе нет письма…

Зина. Что?

Арнольд. Ноя его помню наизусть! Письмо моей дочери!.. Оно у меня здесь…

Стучит себя по лбу.

…и здесь…

Стучит себя в сердце.

Зина. Так достань его уже…

Арнольд (после паузы ). В общих чертах все идет хорошо, даже очень хорошо, они довольны, кузен Вейс сразу же нашел им квартиру рядом с ним, в еврейском квартале Берлина… Они говорят, что в этом квартале много свободных квартир, работы, правда, маловато… но они надеются на лучшее, говорят, что немцы ведут себя с евреями очень вежливо, очень корректно… конечно, как и везде, и среди них попадаются оголтелые, но и с ними можно найти общий язык — не то что с нашими польскими друзьями, все там умеют читать и писать, народ грамотный, цивилизованная страна — что вы хотите…

3ина. А что еще?..

Арнольд. Ничего, они счастливы, говорю тебе, все отлично.

Зина. Думаешь, им удастся свести концы с концами?

Арнольд. Ну, Мишель… если его немножко подтолкнуть… он ведь способный, нет? А Мириам, ты же ее знаешь, с ее головой, я не удивлюсь, если однажды она станет министром…

Мотл. Женщина-министр — это невозможно…

Зина. Это почему же?

Арнольд. Я не о какой-то там женщине говорю, я говорю о моей дочери!.. Да, они еще говорят, что в скором времени надеются найти какую-нибудь труппу, чтобы не бросать театра, они-то не растеряли веры! Это настоящие артисты!

Зина. Про меня ничего не спрашивали?

Арнольд. Про тебя, про Мотла, про всех…

Зина (снова заплакала). Я не сомневалась что они будут счастливы… Такие молодые, такие красивые…

Мотл. В конце концов… Они хорошо там устроились, это главное.

Арнольд. Поверь, они сделали правильный выбор. Мишель говорил со мной об Англии, но я ему не посоветовал: все-таки остров, не очень подходящая для нас страна…

Мотл. Почему же?

Арнольд. Остров окружен водой…

3ина. В принципе…

Мотл. Ну и что?

Арнольд. Что? Попробуй-ка, поплыви со швейной машинкой в руках… И кроме того, последнюю войну Германия проиграла: следовательно, затевать войну вновь они не собираются, поняли, что это такое… Будут сохранять спокойствие…

Мотл. Это уж точно…

Арнольд. Ну как, Зина, ты довольна?

3ина. Да… Они больше ничего не сказали?

Арнольд. Нет… Впрочем, да, они говорили о некоем Гете. Они оба с ним познакомились и совершенно потрясены…

3ина. Не может быть, они только приехали, и у них уже друзья среди гоев? Но это потрясающе…

Арнольд. Гете! Гете! Вот так-то!

Зина. Гете! Гете! Затвердил, как попугай! Лучше бы дал нам письмо почитать, вместо того чтобы выдавать новости в час по чайной ложке, возможно, и нам удалось бы тогда сделать умный вид…

Арнольд. На что тебе это письмо, я все тебе рассказал, они в Германии, они счастливы и надеются, что скоро мы все снова будем вместе и навсегда…

Зина и Мотл. Умейн!

Арнольд. Хорошо, а не пора ли нам заняться серьезными делами?..

Мотл и Арнольд снова сталкиваются.

Мотл. Реб Тевье! Вот так встреча!

Арнольд. Я должен вам деньги?

Мотл. Кто это сказал?

Арнольд. Тогда чего же вы толкаетесь?

Занавес.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78