|
ГЛАВА 1
НАЧАЛО
В то время мне было девятнадцать лет. Студентка второго курса, я изучала экономику и организацию театра в ЛТИ, а по вечерам посещала театральную студию во Дворце молодежи.
Дворец молодежи! Теперь можно лишь ностальгически улыбаться, уже не помня всей сладости этого словосочетания, но тогда – каким заманчивым, каким неимоверно привлекательным казалось это здание! Только что отстроенное, непривычно-стеклянное, огромное, оно манило своими кафе, интриговало барами, сулило новые знакомства и развлечения. И именно в нем, а точнее – в той самой театральной студии, произошла встреча, ставшая для меня судьбоносной.
Здесь мы, пятнадцать человек, занимались, дурачились и репетировали мини-спектакли. На фоне подавляющего женского большинства особенно колоритно смотрелись наши редкие мальчики: Быкаревич, Горшков и еще один, с очень сложной, а потому абсолютно не запоминающейся фамилией.
Как-то к нам на занятия пришел парень, поразивший меня своей внешностью: это был не просто красивый мальчик, а безумно красивый! Стройная фигура, правильные черты лица и совершенно потрясающие глаза. А еще у него была потрясающая кожа цвета персика, такого нежного и чуть-чуть недоспелого.
Одной лишь этой неземной красоты, к тому же в немыслимо модных штанах и в не менее модной куртке (в то время – настоящий космос! ), вполне хватило, чтобы очаровать всех девушек в нашей студии. Но кроме великолепной внешности новенький обладал еще и безумной самоуверенностью, граничащей с наглостью. Поэтому стоит ли удивляться, что он не только овладел сердцами юных студийных дев, но и практически со всеми встречался. Звали его Дмитрий Нагиев.
Девчонки вздыхали, «лелея томные надежды», но время шло, и вскоре стало раздаваться шушуканье, что Нагиев живет со Светкой Зверевой. Новость восприняли относительно спокойно, но большей части потому, что посчитали подобное развитие событий вполне закономерным.
Во-первых, Светлана обладала эффектной внешностью. Она умела себя подать и любила экстравагантные вещи. Признаться, ее огромная черная шляпа сводила с ума даже меня. Во-вторых, эта женщина являлась воплощением сексуальности, чем, полагаю, и привлекла Дмитрия: у нее были волнующие маленькие усики и соблазнительные волосатые ноги. В-третьих, будучи лет на пять старше нас, Света имела неплохой заработок, воспитывала сына и жила в собственной однокомнатной квартире загадочной взрослой жизнью, о которой мы, восемнадцати- и девятнадцатилетние, могли только мечтать.
Разумеется, я тоже попала под обаяние этой женщины, и даже какое-то время ходила у нее в подругах. Но, как сейчас понимаю, если сначала мне действительно казались интересными и она, и ее компания, то впоследствии наша дружба служила лишь замечательным предлогом, чтобы увидеть Диму.
Не помню, осознавала ли я тогда, что он мне безумно нравится, но в любом случае прекрасно понимала, что такой мужчина никогда и не посмотрит в мою сторону. Ведь он – Дмитрий Великолепный, в то время как я – высокая девушка в заячьей шубе, с очками и в валенках.
Он не обращал на меня никакого внимания. Абсолютно. А я, тем не менее, продолжала всеми правдами и неправдами искать с ним встречи. Ноне зря говорят, что от любви до ненависти один шаг. Собственно, ровно столько, сколько и в обратную сторону. С Димой у меня возникало множество поводов убедиться и в том, и в другом. Видимо, об этом и будет моя книжка.
Совершенно не помню, почему мы с ним вдруг сцепились, из-за чего разгорелся яростный спор, только дело закончилось тем, что Дима схватил стакан и выплеснул из него воду мне прямо в лицо. Разругались мы тогда в пух и прах. Дмитрий Великолепный? Как бы не так! Утонченная сволочь!
В то же время следующую историю я люблю вспоминать до сих пор, и мне все кажется, что была она светлым, почти волшебным началом наших отношений.
Итак, случилось чудо, и мы вдвоем. Зима, тряский трамвай, везущий нас к Александро-Невской лавре. Мы бродим по заснеженному парку около лавры, разговариваем о жизни и учим друг друга плясать чечетку. Ощущения от сознания, что рядом со мной потрясающе красивый парень, феерические. И, конечно же, я даже не подозреваю, что в этот парк мы еще вернемся, и пытаюсь отогнать глупые мысли, что могу быть в него влюблена.
Влюбляться в Диму мне казалось бессмысленным. Ведь я была постоянным слушателем безумных историй, которые мне рассказывала Света, посвящая в тайны их взаимоотношений. К тому же я слишком близко видела, как Диме удается манипулировать влюбленными в него девицами и встречаться сразу со всеми.
Но феномен Дмитрия заключается в том, что ни одна женщина, даже видя его с другими и понимая, что он с ними спит, просто не отдает себе отчет в происходящем. Как гипноз, честное слово! Каждая считает, что она особенная и единственная и что именно с ней он потом останется. Поэтому волна массового помешательства на Дмитрии Нагиеве захлестнула и меня.
Кстати, Светка как-то раз пришла домой и увидела его в постели с другой женщиной. И выгнала.
* * *
Дима обратил на меня внимание ещё в тот самый первый, 1985-й, Новый год. Мы справляли его в гостях у Светиного друга. После официальных развлечений: конкурсов, выступлений и танцев - наступила неофициальная половина вечера. Я не принимала в ней участия за отсутствием притязаний на кого бы то ни было из присутствующих.
Поэтому стою на кухне, в гордом одиночестве мою посуду. Тут входит Нагиев и пристально смотрит куда-то вниз.
- А ноги-то, ничего, - говорит, - Алис, красивые.
Приближается, проводит рукой по моим бесконечным ногам и движется дальше - вверх, под юбку. Я замираю. В голове проносятся разные мысли, в том числе и о готовящейся к полёту тарелке. Но в первую очередь, конечно...
Тут совершенно не кстати в кухню заходит Света, и мы с Димой прерываем наше интимное соединение. С тем чтобы продолжить его в другой Новый год, наступивший только через пару лет.
За эти два года происходят разные события, замечательные и не очень: студия распадается, в политике появляется Горбачёв, в Чернобыле взрывается атомная станция, Дима уходит в армию.
Но перед тем эпохальным, по крайней мере в моей жизни, Новым годом, с которого всё по-настоящему и началось, вдруг звонит Зверева и предлагает вместе поехать на какой-то праздник. Я соглашаюсь:
- Ну поехали.
- Тебя ожидает потрясающий сюрприз! - интригует она меня и наотрез отказывается рассказать, какой именно.
Когда мы добрались, Света оставила меня в зале, а сама ушла переодеваться Дедом Морозом. Меня кто-то окликнул, я поворачиваюсь - и вижу Диму Нагиева.
И от того, что я увидела, что услышала его голос - бог мой, ведь прошло почти два года! - меня вдруг переполнила безумная радость. Когда мы уже поженились, Дима откровенничал, что так ему не радовался никто и никогда.
Мы вышли из зала, сидим на лестнице, курим. То есть это я сижу, потому что стесняюсь своего роста, и болтаю всякую чепуху: якобы за это время вышла замуж и уже развелась - понятно, конечно, что просто вру. А Дима в ответ рассказывает, что служит в армии, что приехал на неделю в отпуск. Между прочим сообщает:
- Хочу поступать в Театральный институт.
Я отвечаю:
- Ну и замечательно.
И принимаюсь повествовать о том, кто да как принимает экзамены... И предлагаю обменяться телефонами, на случай если я смогу узнать что-нибудь полезное для него в институте. Так у меня появляется номер Диминого телефона.
И мы настолько душевно друг с другом беседуем, буд-то никогда и не расставались. А уж о том, как мы не любили друг друга в студии, и вовсе не вспоминаем. Впрочем, так же, как не вспоминаем и тот интимный эпизод на кухне.
Впечатлений от этого разговора у меня осталась уйма - я пока домой возвращалась, всё думала, как же здорово, что мне удалось пообщаться с Нагиевым. Переживаний хватило бы на десятерых! Вокруг снег, позёмка, холод, темнота, а мне всё каким-то волшебно-розовым кажется. А на самом-то деле, подумаешь, минут 10 всего и разговаривали. И провожать он пошел не меня, естественно, а Свету.
До Нового года оставалось три дня.
* * *
Тот Новый год я праздновала у себя дома в компании двоюродной сестры Ирины, дачного приятеля и его друга. И вот где-то в 2 часа ночи, уже в новогодне-возбуждённом состоянии духа, чёрт меня дёрнул набрать заветный телефон.
- Дим, привет, это Щелищева. Что делаешь? Если хочешь - приезжай.
Начав лихорадочно одеваться, на " что делаешь", к предложению " приезжай" Дима уже полностью собрался и открывал дверь, чтобы выйти из квартиры.
Он приехал и, естественно, стал " грязно приставать" к моей двоюродной сестре. Конечно, ведь моя сестричка была чудесной, маленькой и очень симпатичной девочкой. Правда, в списке её достоинств присутствовало и такое, как скромность, а потому Ирка в скором времени уехала. Просто сбежала, надо полагать. Дима до сих пор над ней смеётся:
- Если бы тогда не удрала, еще не известно, кто бы ездил на " Мерседесе" и был бы директором ресторана.
Потом уехал мой молодой человек, очевидно, посчитав, что я слишком много уделяю внимания Нагиеву и слишком мало - ему. Уходя, он замер в дверях и печально предрёк мне: " Я знаю, рядом с этим мужчиной ты прольёшь очень много слёз". Как сейчас помню его печальные глаза и последнее " я тебя люблю... "
Меня всегда восхищали женщины, способные разбрасываться влюблёнными поклонниками, но я никогда не относила себя к их числу. Собственно, и поклонники-то были редкостью, а тут вдруг получается, что я " кинула" хорошего влюблённого парня. Да ещё в Новый год! Столько лет прошло, а я всё мечтаю встретить его и утешить: " Всё было ещё кошмарнее, чем ты мог себе даже представить! "
Эта ночь закончилась в квартире моей подруги. В 4 часа утра мы - моя приятельница Катька с мужем и я с Нагиевым - всё-таки решили лечь спать. Между нами соорудили подобие ширмы из одеяла и простыней. То, что случилось дальше, обычно называют " ночь любви". Да, это была она: в чужой квартире, рядом с посапывающими друзьями, в Новый год и после приличного количества аперитива... Но почему-то мне никогда и в голову не приходило, что она могла быть лучше, если бы хоть что-то происходило по-другому...
Утро. Первое января. Стоим на трамвайной остановке.
- Я тебе позвоню, - говорит Дима.
Отвечаю:
- Конечно, звони.
И на двести процентов понимаю, что никто никому не позвонит. Что этот потрясающий диалог произносят миллионы мужчин и женщин. Они также стоят утром на остановках, потом женщина слышит многообещающее " я тебе позвоню", и сердце, вместо того чтобы расправить крылья и взлететь в небо, бухается вниз. И никогда не бывает так, чтобы всё случилось иначе.
Но, о чудо, Дима звонит на следующий день. И мы даже проводим вместе весь его отпуск. А в последний вечер Нагиев берёт меня за руку и говорит:
- Если ты дождёшься меня из армии, мы поженимся.
* * *
Всё то время, пока он был в армии, самым любимым моим человеком являлся почтальон. Я не только чётко знала, когда и во сколько приходят письма на почту, но дневала и ночевала у почтового ящика, ожидая дородную тётушку с пухлой синей сумкой. То есть, конечно, не тётушку, а Диминых писем. И радость, когда они приходили, была немыслимой!
Нагиев всегда подписывал свои письма " Мастер", по ассоциативному ряду отсылая к " Мастеру и Маргарите". Его вензелеобразное " М" я, наверное, могла бы с точностью воспроизвести хоть сейчас. Мои же письма завершала нелаконичная подпись: " Бегемот, который очень хотел выйти замуж".
Иногда я отправляла Диме посылки. Помню, в одной были необычные для того времени сигареты «Danhill». Их еще нигде не продавали, а потому странной формы зелененькие коробочки вызывали сильное подозрение у армейского руководства. Даже умножать не буду количество пачек на двадцать, но каждую сигарету, не знаю, штук двести, может быть, подвергли вскрытию на предмет обнаружения в ее составе наркотических веществ. В общем, так Диме эту посылку и не отдали.
А ещё я " ездила в армию". На всю жизнь сознанием запечатлён довольно холодный апрельский день, знаменательный тем, что был он Днем Его Рождения.
Естественно, собираясь в такое втройне ответственное путешествие: в армию! к Диме! день рождения! - я сложила в большую сумку много еды, разные " вкусности", свою самую парадно-выходную одежду, а также карты, очки, ключи от квартиры и удостоверяющие мою личность документы.
И вот, стою на Московском вокзале, лучусь от счастья. Подают поезд. Я, продолжаю сиять, захожу в вагон. И только когда уже состав отправляется в путь, вдруг понимаю, что я-то уехала, а вот сумка... она осталась на платформе.
Утром поезд прибыл в Вологду, где располагалась Димина часть. В руках у меня только торт " Рыжик" собственного изготовления, уложенный в большую картонную коробку. Находка для сценариста: девушка и торт " Рыжик" на вокзале в Вологде в 5 часов утра.
Полный бестселлер!
Диме тогда дали двухдневный отпуск. Если кто не помнит, поселиться вместе в одном гостиничном номере без соответствующего штампа в паспорте было немыслимо. В дивные советские времена, когда сексуальная революция сулила окончательное разложение капиталистическим странам, в нашей стране блюли " облико морале".
Правда, блюли довольно странным образом. " Идите, пожалуйста, - говорили нам взрослые тёти за высокими стойками гостиниц маленького города, - и трахайтесь а казармах". То есть в казармах можно, а в нормальной мягкой и чистой кровати - нельзя?
Но не зря человек гордо классифицирует себя как homo sapiens, ибо разум способен победить любую " систему". Так, говорите, однополые существа могут поселиться вместе? Хорошо! Расселяемся следующим образом: я - с тётенькой, Дима - с дяденькой. А вечером " ничего не подозревающий" дяденька собирается в гости к другу. Ровно до 23 часов, после которых все должны разойтись по своим номерам. Надеюсь, его друг оказался женщиной, удивительно приятной во всех отношениях.
... Из армии я Диму дождалась.
* * *
Дима вернулся 18 июня, в мой день рождения.
А в скором времени сделал предложение выйти за него замуж, кстати, в том самом парке Александро-Невской лавры, где мы когда-то гуляли и где я чувствовала себя такой счастливой и уже чуточку влюблённой.
Странная была история... Мы как всегда шли от Фонтанки. Как всегда, потому что на Фонтанке находились и моя работа, и Театральный институт, куда в то лето поступал Дима.
Обычно он встречал меня после работы, и мы шли пешком вдоль всего Невского и дальше - к Александро-Невской лавре. В этот вечер всё было так же. Мы зашли в парк, сели на скамейку, и Дима вдруг сказал:
- Выходи за меня замуж.
Одновременно с его словами из окна близстоящего здания высунулась женская голова и истеричным голосом завопила:
- Ходят тут проститутки, без юбок, неизвестно чем занимаются!
А почему, собственно? Юбка на мне была, страшно модная, джинсовая и очень коротенькая. Ну и что с того, что у прохожих возникало ощущение, будто я ее дома забыла? Но ведь не без юбки же!
А здание это, кстати, оказалось сумасшедшим домом.
До того как мы поженились, встречаться нам было совершенно негде. Интимно встречаться, конечно же. Поэтому придумывались: например, я говорила маме, что иду смотреть, как разводят мосты, а сама уезжала ночевать к Диминой двоюродной сестре.
Наташа выделяла нам одну из комнат, с балконом, куда мы выходили ночью курить. Это было удивительно романтично: отдельная комната, балкон на первом этаже, белые ночи и сливающийся с предутренним туманом дым сигарет.
Ещё мы встречались у моей подруги. Ждали её после театра, делая вид, что просто гуляем и я останусь ночевать у неё одна. В общем, маленькие несмышлёные дети, мечтающие нашалить.
Это ощущение, что мы были очень маленькими и глупыми, подкрепляется воспоминаниями о собственной необразованности в сексуальном аспекте. Например, я помню, что вечером Наташа приносила мне какие-то тряпочки. А ведь я тогда совершенно не понимала, что это за тряпочки и зачем они мне нужны!
В отличие от меня, Дима к тому времени умел и понимал гораздо больше. Правда, об этом я узнала несколько позже. Я вообще не любила расспрашивать его о прошлом. Да и какое могло быть прошлое, когда мы познакомились в восемнадцать лет! Но это по моим представлениям, разумеется.
Осознание, что интригующее прошлое в Диминой жизни всё-таки есть, начало приходить ещё до свадьбы. Реальность стала стучаться в мою дверь с того самого дня, когда мы подавали заявление в ЗАГС.
Отстояв очередь и заполнив все необходимые бумажки, мы наконец попали в заветную комнату. И вот дело доходит до просмотра Диминого паспорта, а там на месте, где должен в скором будущем стоять штамп, что-то написано и затёрто. Интересно, что я должна была подумать? Естественно, мне пришло в голову, что он уже был женат. Нет, ещё я подумала, что он женат до сих пор. Настроение у меня испортилось колоссально.
И вот тогда Дима рассказал мне мелодраматическую историю о своей первой любви: прекрасная девушка, учившаяся вместе с ним в одной школе. Ради счастья постоянно находиться рядом со своей возлюбленной Дима поступил вместе с ней в ЛЭТИ. Потом привёл жить к себе домой. Естественно, ему казалось, эта любовь навеки, и он даже вписал имя девушки в свой паспорт. Мелодраматической же история названа потому, что, как и большинство " первых любовей", и эта была несчастной. Более того, Дима, человек импульсивный и горячий, не выдержав ухода возлюбленной и её измены, после очередного разговора резал себе вены. Пометки на руке остались до сих пор.
Могу себе представить, какой шок испытал его брат, вернувшийся домой и увидевший истекающего кровью Диму. Конечно, он вызвал " скорую". И несчастного влюблённого увезли в психиатрическую больницу.
Теперь Дима очень любит рассказывать этот эпизод. На мой взгляд, есть в его рассказах приличная доля какого-то подросткового эпатажа: мол, смотрите, на какие поступки я готов ради великого чувства!
Заявление мы всё-таки подали. Ожидание в течение двух месяцев представлялось вполне сносным бюрократической системе, но нам так не казалось. Мы решили форсировать события. А поэтому устроили себе медовый месяц ещё до свадьбы и на август уехали за город. Сняли маленький деревянный домик на станции Горская, недалеко от Сестрорецка. Хотя " домиком" это сооружение назвать было бы довольно трудно. Так, времяночка. Зато у нас была электрическая плита, на ней мы жарили самостоятельно собранные в лесу грибы.
Сейчас я полной уверенностью могу сказать, что медовый месяц был самым счастливым периодом в моей жизни. И не только потому, что наконец-то я могла находиться рядом с Димой и не придумывать легенд для мамы, но и потому, что тогда я была абсолютно уверена: Дима меня любит и я у него единственная.
Во все другие годы у меня довольно часто возникали сомнения в собственной эксклюзивности.
* * *
Свадьбу назначили на 7 сентября. Готовились мы к ней не долго. Потому что зачем готовиться, если денег в принципе нет. Хотя в те чудесные годы ничего нельзя было купить в любом случае.
В ЗАГСе, правда, выдавали талоны, на которые " молодые" могли " отовариться" в магазине " Юбилейный". Всё, что мы в нём нашли и купили - это небольшая веточка, предназначенная украшать причёску невесты.
Я потом эту заколочку очень долго хранила, лет 10, наверное, после нашей свадьбы. Как талисман. В течение многих лет я перекладывала белый цветочек с места на место, но потом он куда-то испарился, и, может быть, именно поэтому...
Но это позже. А пока - конец 80-х и два влюблённых человека в предвкушении начала совместной жизни.
Свадебного платья мы не искали и даже не планировали его покупку. Я подумала: мало того, что я выше Димы ростом, а если на меня ещё и эти " занавески" надеть, то в них я вообще буду выглядеть огромной.
Фата тоже мне казалась лишним аксессуаром, абсолютно не сочетающимся с очками. Вместо белого платья я надела серый костюмчик и до последней минуты переживала, опасаясь, что меня в таком виде не станут выдавать замуж. В те времена в обычные ЗАГСы разрешалось приходить без " спецодежды", а вот в имеющие статус Дворца бракосочетания, каковым являлся и наш, полагалось являться одетыми " по форме".
 Это я сейчас говорю – «серый костюмчик», а на самом деле эти чертовски модные юбочка и свитер были куплены за скопленные неимоверными усилиями бешеные деньги – триста пятьдесят рублей!
На свадьбу я пришла в дивных колготках в сеточку и серебряных туфлях без каблука. И не просто без каблука, а практически лыжах! Причиной был всё тот же рост, который я всеми силами старалась свести к минимуму.
Перед Димой стояла противоположная задача: выглядеть рядом со мной выше. Не то чтобы мы как-то стеснялись нашей " неправильной" разницы в росте, но тогда нас всерьёз заботило впечатление собственных будущих детей. Мы представляли, как они будут рассматривать свадебные фотографии родителей и удивляться: ну надо же, а папа всё-таки выше мамы!
Поэтому костюм друга детства дополнили ботинки на каблуке, принадлежащие Диминому папе. И если Саша Полаченко с Димой были примерно одного роста и комплекции, то ботинки оказались, как бы помягче выразиться, немного великоваты.
Больше всего в этой свадебно-туалетной истории пострадал Димин отец. В конце " обряда" бракосочетания, когда гости поздравляют молодых и возлагают цветы этому стоящему в центре зала живому памятнику счастливой семейной жизни, N. N., поцеловав сына произнёс:
- Голубчик, давай поменяемся ботинками, твои мне безумно жмут.
Как, наверное, и все вступающие на ковровую дорожку к своей счастливой жизни, мы с Димой страшно волновались. Я не услышала ни одного слова из бесконечной речи, усилием воли заставляя себя ловить фразу, когда мне нужно ответить " да". В горле пересохло, и наши глухие ответы скорее угадывались, чем действительно были услышаны. Кольца не хотели одеваться на влажные и распухшие пальцы.
Из последних сил и денег была заказана " Волга". Моя мама, всю жизнь проработавшая в СЭС, смогла во времена безумного дефицита, в том числе и продуктов, устроить своей дочери шикарную свадьбу в гостинице " Октябрьская".
На фотографии, которые должны были рассматривать наши будущие дети, волшебных бумажек уже не хватило. Единственное, что осталось нам как память об этом событии - 45-минутная бобина. В этом году мне наконец удалось переписать её на видеокассету.
Теперь, конечно, смотреть на все это очень забавно. Но, бог мой, как же мы всё-таки были радостны! И как неимоверно, немыслимо, безумно счастлива была я! Я не отводила от Димы влюблённого взгляда и бесконечно улыбалась.
А самое забавное, что мы ведь абсолютно не понимали, зачем все это делаем. И даже не предполагали масштаба последствий своего юношеского порыва.
* * *
Они забрели уже довольно далеко, но утреннее солнце, приятно ласкавшее кожу, пробивалось сквозь густые ветви деревьев и освещало узенькую тропинку. Там, за следующим поворотом, их ждала лесная вырубка с земляничными полянками и кустиками ромашек. Здесь можно наконец-то лечь, положив голову к нему на колени, беззаботно смотреть в далекое голубое небо, мечтая прокатиться, на упругой и мягкой перине проплывающего мимо облака. Или вон на том белоснежном драконе - прямо к замку с пятью башенками, постепенно превращающемуся в именинный пирог...
Трава приятно щекочет голые ноги... Наглый высокий стебелек настойчиво прикасается к его щеке. Упрямец не поддается на уговоры и ластится к нежной коже, вызывая щемящее чувство ревности.
- Я тоже так хочу, - шепчет она, проводя рукой от виска к уголку его губ.
Губы ловят замершие от наслаждения пальцы.
- Ну, хватит... я же не земляника.
- Ты вкуснее.
Ошалевшие от лета и счастья бабочки кружатся совсем близко.
Неразборчивое насекомое уселось ей на живот.
- А ты - цветок, - задумчиво констатировал он.
- Очень большой.
- И очень красивый. Хочешь земляничину? Разве цветы едят землянику?
- Не хочешь - сам съем.
Красная маленькая ягода оказалась у него во рту.
- Отдай, негодник!
И хотя вокруг них было полно кустиков со спелыми, призывно свисающими ягодками, она потянулась к его губам, на которых ещё остался сладковатый вкус... Сладчайший! А потом так приятно было гладить загорелые плечи и смеяться, когда с серьезным видом он сосредоточенно пытался пристроить в ее волосах полевые цветы.
- Мы сделаем тебе корону из ромашек. А по дороге домой будем вытаскивать и гадать.
Она распутала один цветок и с замиранием стала выдергивать листики: «Любит... не любит... плюнет... поцелует... к сердцу прижмет... к черту пошлет... » «К сердцу прижмет! » - ликовало забившееся сильнее собственное сердечко. Она закусила губу, пытаясь скрыть разочарование: а ведь так хотелось - «любит»…
ГЛАВА 2
ЖИЗНЬ СЕМЕЙНАЯ
Начало семейной жизни принято ознаменовывать первой брачной ночью. Честно признаться, я совершенно не помню, что тогда происходило. Скорее всего, ничего особенного, потому как " первой" эта ночь была лишь условно. Но тем не менее она отличалась. И отличие заключалось в захватывающем чувстве свободы, сопровождавшей отныне нашу любовь. Совершенно легально заниматься сексом - в этом был определённый кайф, недоступный современной молодежи, практикующей узаконенный общественным мнением гражданский брак.
После занятий любовью нас, дождавшихся родительского сна и разместившихся на кухне, захватывали беседы о жизни. Дима всегда был потрясающим собеседником. Он умел - да что я рассказываю, и сейчас умеет! - поддержать любой разговор, при этом делая интересной и забавной даже самую скучную тему. Поражает даже не то, что он умеет, а то, что при рождении его наделили двумя такими противоположными качествами, как ум и красота. Совершенство, одним словом.
 Сентябрь. Мы живём в квартире моих родителей, в малюсенькой восьмиметровой комнате. Я работаю в Ленконцерте, а Дима начинает учиться в Театральном институте. И практически сразу после свадьбы его вместе со всеми советскими студентами отправляют в колхоз.
А я остаюсь одна и понимаю, что медовый месяц закончился. У меня был один только август, в течение которого в Диминой жизни не существовало никаких женщин кроме меня: ни в мыслях, ни рядом, нигде. И то, возможно, лишь потому, что найти в лесу красивую девушку гораздо сложнее, чем подосиновик. Отныне же началась совсем другая жизнь.
Когда он поступал в институт, я видела всех этих абитуриенток. Девицы были как на подбор - до неприличия соблазнительные. К тому же я сама там отучилась, а потому имела возможность наблюдать, как оно всё происходит на этих актёрских курсах.
Начавшись в колхозе, и дальше, во все годы учёбы, у Димы постоянно существовали какие-то романы. Меня не удивлял Нагиев, ведь я всегда знала, что он к женщинам не может оставаться равнодушным. Нет, меня удивляли девушки, совершенно не считавшиеся с его положением женат. При том что мы всегда и всюду ходили вместе, этим свихнувшимся особам хватало наглости цепляться за его руки и настаивать на повышенном внимании. Никто даже и не задумывался о том, что рядом сидит его жена.
Впрочем, ведь в то время, когда он жил со Светой, никого не останавливало наличие в Диминой жизни какой-то женщины, в том числе и меня. Я даже помню, как мы ездили всей компанией за город и, оказавшись вдвоем в одной комнате, целовались. Скажу больше, не только целовались. И когда вдруг вошла Зайцева, ни он, ни я не испытали никакого смущения. То есть тот факт, что он несвободен, нас, запасных и играющих на вторых ролях, совершенно не смущал. Неужели я ожидала, что со мной будет как-то иначе?
Ссорились мы по этому поводу ужасно.
После очередной ссоры я сожгла все письма. Целое море писем, своих и его, в том числе и эпистолы сумасшедшего количества девушек, с которыми он общался до армии. Эти письма заполнили огромную кастрюлю, где я и подвергла их аутодафе. Сейчас, конечно, очень жалею. Нет, не о чужих, детских и сопливых, что и вызвать-то не могли никаких чувств, кроме жалости и легкого сочувствия: «зачем вы, девочки, красивых любите…» Эти исписанные чужими старательно выведенными буквами бумажки я поджигала с доселе неизведанным мною удовольствием, основанным именно на том, что сложены они были вместе и без разбору. Тем самым я как бы отрицала индивидуальность каждой корреспондентки, сровняв между собой их розовые сиропли. Жалею только о Диминых письмах и своих. Так же жалею о всех изрезанных и разорванных за годы совместной жизни фотографиях. Но по-иному поступить было невозможно. Потому что во время наших ссор летело и уничтожалось всё, что подворачивалось под руку.
Мы, конечно, не били посуду, но бывали эпизоды и позабавней, чем пара-тройка разбитых сервизов. Среди прочих достойны упоминания одетая на мою голову тарелка каши и улепетывание разъяренного Димы, несущегося по квартире с перекладиной от турника.
За столом в меня, помнится, летел кетчуп. Хорошо, что сзади находился кафель. Как специалист в этой области могу сказать: легче, чем с кафеля, кетчуп не смыть ни с какого другого покрытия. Впоследствии сколько бы мы ни делали ремонт, всегда поднимали вопрос, что же должно окружать обеденный стол: что-нибудь темное или все-таки кафель? Чтобы кетчуп смывать.
* * *
Естественно, все свои похождения Дима называл " дружбой", убеждая в том, что я обладаю чрезмерно богатой фантазией. А я покупалась на эту незамысловатую мужскую лесть, и дилемма – признаться себе в отсутствии фантазии или в беспочвенности подозрений – решалась всегда в пользу последних. По крайней мере, не так обидно.
Тем не менее любовных историй у Димы было пруд пруди.
Как-то на первых курсах он курил с приятелем, и вдруг на нашей грешной земле, да не где-нибудь, а в институтской курилке, появилась Она, спустившаяся с заоблачных высей: сногсшибательно красивая, безумно популярная, под руку с известным режиссёром. Лицо из телевизора, " звезда" и всё такое. Видимо, безграничное благоговение, прочитанное в глазах нищих и пока ещё безвестных студентов, ей, королеве кино, польстило. По крайней мере, она " кинула" Диме: " Красавчик какой! " - и удалилась обратно на горы телевизионного Олимпа.
Через некоторое время Дима встретил свою богиню на Невском (в комплекте с режиссёром, разумеется). Она, взяв юного птенца под своё властное крыло, провела его в кафе Дома журналистов. Богемные заповедные места, щедрость знаменитой женщины, близость того самого известного режиссёра, вожделенные взгляды - всё это не могло оставить равнодушным ни одного молодого человека, и Дима, естественно, благополучно напивается. Впрочем, богиня тоже.
Режиссёр явно нервничает, потому как дальше события разворачиваются в духе американского кинематографа. Сцена, вполне достойная нью-йоркского бара.
- Слушай, по-моему, я порвала колготки, - сообщает богиня томным шепотом, склоняя своё известное всей стране лицо к лицу падкого на соблазны юноши.
- Дались тебе эти колготки! - отвечает Нагиев и начинает срывать их со звёздных ног.
Тут нежная психика известного режиссёра не выдерживает накала заграничных страстей, и он вызывает охрану. Диму под руки выводят из зала. За удачно сыгранную роль второго плана Нагиев получает Оскара. То есть номер телефона кинозвезды, конечно же.
Я узнала об их взаимоотношениях совершенно случайно. Как-то Диме пришлось на месяц лечь в больницу.
- Алис, - жалуется утром, - у меня изо рта всё вываливается.
Привыкнув к тому, что он меня постоянно разыгрывает, отшучиваюсь:
- Да ладно, хватит придуриваться...
- Нет, ну посмотри: вот я беру в рот глоток чая, а он у меня выливается.
В больницу Диму срочно отправил его преподаватель, страдающий той же болезнью - парезом лицевого нерва.
Именно в больнице я и встретила Димину пассию. Сначала я, конечно, просто опешила, ведь в первый раз увидела её наяву, а не на экране. Дима нас познакомил:
- Это - Лариса, а это - Алиса; ой, чего-то мне не хорошо.
И ушел. Мы остались вдвоём. А Она вся такая раскрепощённая, и на самом деле безумно хороша, чертовка.
Я совершенно искренне очень долго не могла понять, почему она пришла к нему, с какой такой стати? Что за придурь у этих звёзд - навещать больных и убогих?
В те же годы в институте преподавала одна дама, лет 30 с хвостиком. И вот в Диминых разговорах вдруг стали постоянно проскальзывать фразы: " наш педагог по гриму" да " какая замечательная женщина"... Мне это, конечно, показалось странным, но не более того. Почему-то я не придала этому значения. Как вообще никогда не придавала значения подобным вещам. Идиотка.
И как-то раз Дима мне сообщает:
- Представляешь, наша замечательная N. N. нашла нам работу.
В то время во дворце Белосельских-Белозёрских началась череда светских раутов, а " замечательная" педагог по гриму нарядила нескольких своих студентов в ливреи и привела туда работать швейцарами. Они открывали двери, помогали дамам и господам снимать шубы и провожали на светские рауты. За это симпатичным студентам платили какие-то деньги и, видимо, ещё кое-что... Потому что после работы Дима звонил мне и сообщал:
- Алиса, я тут у педагога по гриму и не приду ночевать.
Наверное, всю ночь грим накладывали. Показательный.
* * *
" Расколола" я его совершенно случайно. В очередной раз Нагиев позвонил домой:
- Мосты развели, всё сгорело, доехать до дома невозможно, звоню от приятеля, останусь у него ночевать. Да и до института отсюда ближе.
Я без тени сомнения отвечаю:
- Ну, конечно!
А на следующее утро раздаётся звонок с Ленфильма: ищут Нагиева, чтобы пригласить на роль Лермонтова. Естественно, я, вся в счастье, звоню приятелю и прошу позвать к телефону Диму.
Мне отвечают:
- Диму? А у нас нет Димы.
Я, всё ещё не понимая идиотизма ситуации, продолжаю настаивать:
- Понимаете, я жена Димы Нагиева, он оставался у вас сегодня ночевать, потому что ему ближе к институту. Вы не могли бы позвать его к телефону?
И мама приятеля так отчётливо, спокойно и немного сочувственно мне говорит:
- Девушка, мне бы очень хотелось сказать Вам, что он у нас был. Но у нас его не было.
Господи, какая же я дура! Как я могла верить ему? Как я могла верить во всю эту сказочную ложь, про " я никогда тебе не изменял"? Почему так сладко замирало сердце, стоило лишь услышать заветное " всегда любил и люблю только тебя одну"? И зачем он говорил мне это, если всё - ложь и обман...
А некоторые его слова я теперь классифицирую просто как особо изощрённое мужское издевательство.
- Представляешь, - говорил мне иногда Дима, - станем мы старенькие, будем бродить по парковым аллеям, постукивая палочками, и вспоминая о нашей жизни...
У меня обычно от таких трогательных разговоров на глаза наворачивались слёзы. Я умоляла прекратить, а если он продолжал, то начинала рыдать, и всё это заканчивалось моими признаниями в вечной любви:
- Я хочу умереть раньше тебя! Я не смогу без тебя жить!!!
Вот насколько сумасшедше-влюблённой я была. Наверное, случись мне стать свидетельницей самой откровенной измены, я и тогда не заметила бы, что в мире существует кто-то кроме него и меня... Не знаю, как у меня с фантазией, а методиками самовнушения я обладаю в совершенстве.
До сих пор удивляюсь, почему же я всегда ему всё прощала? Может быть, дело в неожиданных подарках и сюрпризах - у Димы они всегда получались оригинальными, незабываемыми, романтичными. Особенно когда нужно было скрасить негативные впечатления. Помню, звонок в дверь, открываю - никого нет, стоят только ботинки. А на ботинках лежит гвоздика. За такие вещи можно все простить. И все отдать, не раздумывая.
* * *
 То, что я беременна, я поняла в Новый год. Пожалуй, самый скромный из всех, какие только мы отмечали в своей жизни. Шиковать тогда ещё было не на что: у меня зарплата сто тридцать рублей, у Димы - стипендия, целых тридцать. И вот к этому, и так довольно плачевному финансовому состоянию, ещё добавляется вдруг моя беременность. Но я всё равно безумно обрадовалась. А вот Дима...
Представьте себе, первый курс Театрального института, лет и мне и ему - кот наплакал. Он, естественно, просил меня подождать, а я, естественно, просила не просить меня подождать. Без сомнения, Дима был ещё не готов к такому повороту сюжета. Откровенно говоря, и я была не готова.
Дима всё чаще ночевал у своих родителей, а вскоре и вовсе перебрался к ним. Он периодически звонил - я не подходила к телефону. Больше всего мне не хотелось в это время слышать его просьбы " перенести" роды на какое-нибудь отдалённое будущее, хотя бы подождать, когда он закончит институт. Я совершенно не хотела Диму терять, но делать аборт я не хотела ещё больше.
Более того, я легла на сохранение. Будущий отец в это время гулял и " квасил". Это было обидно, дальнейшие отношения казались не только невозможными, но и бессмысленными. Вышла я из больницы с глубоким убеждением, что не буду рядом с ним никогда.
Живот мой рос, я читала книжки " Молодым родителям", готовясь стать образцовой молодой родительницей, и мечтала о том, что назову сына Димой. И о возвращении Нагиева тоже мечтала, но не признавалась в этом даже самой себе.
Восьмого марта Дима позвонил и предложил встретиться на нейтральной территории. Мы выбрали станцию метро " Маяковская". При встрече он подарил мне набор " духи и дезодорант" со словами:
- Давай забудем всё плохое и будем воссоединяться.
Я тогда ревела белугой. Представляете, стоит великоростная девица в длинном элегантном красном пальто и рыдает на весь Невский. Конечно, я согласилась, а как вы думали?
Всё было совсем не так замечательно, как казалось в тот праздничный весенний день. Потому что на самом деле почти ничего не изменилось. Просто Дима перестал упрашивать меня " подождать".
И всё же с ним было намного лучше, чем без него. Правда, от романтических мечтаний назвать сына в честь отца пришлось отказаться. Потому что стало не актуально. Вариантов было немного. Вначале Дима хотел назвать нашего сына Яном. И что бы получилось? Ян Нагиев? По-моему ужасно. Позже, уже в роддоме, Дима предложил на выбор: Андрей, Денис или Кирилл. Не скажу, что хотя бы одно мне как-нибудь особенно понравилось, но ссориться не хотелось. Я ужасно боялась противоречить Диме, зная, какую бурную реакцию это может вызвать. Поэтому просто выбрала из трёх имён самое для себя приемлемое: Кирилл.
Но при регистрации я неожиданно получила, как говорят дуэлянты, удовлетворение. Дима, заполняя необходимую бумагу, записал: " Кирил Дмитриевич Нагиев". Подаёт в окно - ему возвращают: говорят, нет такого имени; он снова пишет - опять возвращают: " Молодой человек, прочтите внимательно". Долгое препирательство закончилось открытием: Кирилл пишется с двумя " л"!
Как ни странно, Дима оказался потрясающим отцом. За что я его ещё больше люблю и прощаю ему все наши ссоры во время беременности. Ведь не так уж легко учиться в Театральном институте и при этом быть отцом маленького ребёнка. Учёба - это подъём в 8 часов и занятия до позднего вечера. А ребёнок - это кричалка и шумелка, живущая по своим собственным часам. Кирилл, например, полагал, что бодрствовать нужно до 4 часов ночи, и переубедить его не было никакой возможности.
Представляю, как Диме было тогда тяжело, потому как он всегда обладал удивительно чутким сном. Стоило мне пошевелиться в постели, тут же следовал вопрос: " Ты куда? " А что " куда"? Куда люди по ночам ходят?
В первую же ночь, когда мы с сыном вернулись из роддома, первым на крик, естественно, проснулся папа. Даже вспомнить страшно, как я тогда испугалась. Шепчу: «Скорую»! Срочно! Дима, он умирает! » Я, конечно, слышала, что дети плачут по ночам, но про то, что и мой ребёнок не отличается от остальных, я тогда узнала впервые. Потому что до этого спала как убитая.
Сейчас я понимаю, что на месте Димы сошла бы с ума и давным-давно сбежала. А он стирал пелёнки, ведь никаких памперсов в то время ещё не продавалось, и возил Кирилла ночами по квартире в коляске, держа в свободной руке какой-нибудь учебник.
Но бессонные ночи - это ещё не всё: после рождения Кирилла наше материальное положение, и так не блестящее, соответственно, ухудшилось. Мы жили на деньги родителей и абсолютно ничего не могли себе позволить. Вкус сыра и колбасы мы забыли. А Дима и позже всю нашу совместную жизнь, открывая холодильник, по привычке спрашивал: " А это можно съесть? " - всяческие вкусные и полезные продукты в первые годы, естественно, покупались только ребёнку.
* * *
С деньгами нужно было что-то делать. Работу искали везде. Но устроиться куда-то оказалось очень сложно.
Как-то в пик нашего безденежья к Диме, ожидавшему меня в Катькином садике, подсела красивая женщина. Они разговорились о жизни, о том о сём... А потом она спрашивает:
- Не хочешь поработать?
- А что за работа?
- Да здесь, рядом. Пойдём, посмотришь. Работа не пыльная...
- Я, - говорит Дима, - учусь в Театральном институте.
А она ласково улыбается:
- Ну что ж, практически по профессии.
Там, куда она его привела, снимались первые отечественные порнофильмы. Дима по моральным соображениям отказался, но ужасно страдал, потому что эта работа могла кардинальным образом повлиять на наш семейный бюджет. Не знаю, правильно ли он поступил. И дело, разумеется, не в деньгах, а в том, что мировой порнографический кинематограф в связи с его отказом очень многое потерял.
В конце концов Димина сестра, открыв собственное кафе, предложила ему заняться торговлей бутербродами. Торговал он ими не где-нибудь, а на Дворцовом мосту... Торговля шла довольно бойко, учитывая Димины внешние данные, обаяние и умение без мыла... ну да ладно.
Позволю себе напомнить, что такое 1989 год. С одной стороны - карточная система, а с другой - расцвет малиновых пиджаков, которые " деньги куют". Большинство не знает, на что бензин купить, а по городу уже вовсю катаются иномарки.
- Ты представляешь, - рассказывал Дима, - приехала девица на " Порше", припарковалась, пересела в другую иномарку к подъехавшим мужчинам, свою оставила и укатила. А через некоторое время вернулась, смотрит на меня и говорит:
" А ты, красавчик, всё ещё стоишь здесь со своими бутербродами? " Я просто вижу, как Дима в ответ посмотрел на неё своим масленым взглядом. (Есть у него специальный мартовский взгляд, совершенно потрясающий: смерть мухам и проституткам! ) И эта девица скупила у него все бутерброды и предложила прокатиться.
Не знаю, поехал он или нет. Хотя думаю, что всё-таки поехал.
Кстати, через много лет, когда Дима уже стал ведущим программы " Окна", его на улице окликнула скромно одетая женщина. Оказывается, та самая. Попалась на валюте, отсидела. И где теперь её шикарная машина, " Мальборо" и норковые стельки?
Да, у нас не было денег. Но зато - какой простор для мечтаний! Я всегда мечтала о том, чтобы Дима стал известным и популярным. Сейчас я мечтаю о том, что он пойдёт по каннской лестнице или получит Оскара, нет, я просто уверена, что так и будет!
* * *
Возвращаемся в наш довольно голодный период. Моя мама нашла мне работу. Чтобы на неё устроиться, при наличии диплома о высшем гуманитарном и экономическом образовании мне пришлось ещё закончить и курсы секретарей-машинисток. Итак, благодаря новой " корочке" и длинным ногам (именно такой размер полагалось иметь секретаршам генеральных директоров расплодившихся фирм) я получила работу в офисе крупного строительного концерна.
Выдержала я это издевательство ровно два месяца. До сих пор я вспоминаю о них с содроганием. Подъём в 8 утра, полгорода под землёй, ровно в 9 часов - успеть сесть за свой стол, с тем чтобы до шести ковырять в носу. А чем еще, по-вашему, должен заниматься секретарь такого большого директора? В первой половине дня мой начальник никогда не появлялся в офисе – по утрам он посещал теннисный корт. Что не мешало ему в девять ноль одну перекладывать ракетку в левую руку и делать контрольный звонок – проверить, на рабочем ли я уже месте. После корта – английский язык и посещения улиц, указанных в толстом ежедневнике.
В те редкие времена, когда «Ситроен» Прокофьича тормозил у офиса, мне полагалось варить начальнику кофе, а главное – предугадывать его внезапные перемещения и распахивать двери кабинета. И не то чтобы там были какие-то сложные замки, а просто – нажать две ручки: поочередно открыть сначала одну дверь, а затем другую. Мы оба при этом выглядели как два идиота. Но в те дивные времена все думали, что именно таки полагается. Выходил он, впрочем, самостоятельно. Слава богу.
Естественно, целый день я мечтала о том вожделенном «часе пик», когда я освобожу офис от своего присутствия. Все мои поползновения приблизить это время пресекались на корню: даже без одной минуты шесть, когда я выкладывала на огромный стол подготовленные документы и спрашивала, нельзя ли мне пойти домой, Прокофьич демонстративно смотрел на часы и неизменно отвечал: «Еще семнадцать пятьдесят девять, рабочий день не закончен». В общем, гадость.
В результате я благополучно оттуда уволилась. (Мне даже не соизволили выплатить обещанных денег. ) В скором времени империя Прокофьича развалилась, " Ситроен" был продан, а сам " венценосный" голым и босым пошел по миру. Банальный сценарий эпохи.
Мы тоже пытались соответствовать времени. После неудачной попытки умерить свои амбиции до должности кофеварки и швейцара мы с Димой организовали общество с ограниченной ответственностью, придумав ему романтическое название " Сезон надежд". Дима стал генеральным директором, я - главным бухгалтером, а вместе с нами в эту историю вписались Хоронько, Владовский и Сазонов. Надежды юношей питают. Мы арендовали 40 метров помещения, нашли спонсора, кинувшего на наш счёт миллион, и благополучно его потратили: купили лампу, искусственные цветы, один раз съездили на гастроли, организовали три банкета. После чего благополучно развалились.
* * *
После окончания института Диму пригласили в театр, который работал во Франкфурте-на-Майне. Спектакли ставили на немецком языке. Я помню, как мы вместе разучивали тексты, не зная ни одного слова по-немецки. Спасала Димина стопроцентная память. Так Дима стал выезжать за границу.
И именно тогда он впервые всерьёз увлёкся другой женщиной. Его пассия играла главные роли в их театре. Ещё бы, ведь она была красавицей-брюнеткой (её длинный волос я как-то вытащила из Диминых трусов), к тому же весьма искушенной в сексуальный утехах (всё-таки трусы - не пиджак! ). Новая страсть, конечно, захватила Диму. А для меня, чувствующей его на любом расстоянии, это было настоящим кошмаром. Я просыпалась ночью от того, что физически ощущала - он спит с другой. В 6 утра я выходила из дома. Бродила по улицам. Пыталась его караулить. Полное помешательство.
Как раз в ту пору мы с Димой начали сниматься в шоу-программе: это были наши первые съёмки, первый выход на телевидение. Приходилось участвовать в различных конкурсах, изображая счастливую семейную пару. Большего издевательства судьба придумать просто не могла. Что удивительно, мы побеждали в каждом туре. Всё-таки Дима - гениальный актёр. Аплодисменты!
Меня же эта история доводила до отчаяния: единственное, чего мне хотелось - разрешения сложившейся чудовищной ситуации. Пусть даже наши отношения закончатся, пусть произойдёт всё, что угодно, зато прекратится тупое и тянущее ожидание.
Однажды, достав свою самую любимую фотографию, где я, худая и измождённая, но очень красивая и одухотворённая голодом, с Кириллом на руках, сделала на обратной стороне надпись: " Спасибо за всё, прощай". Прикрепила карточку к зеркалу и вдруг осознала, что момент, когда всё закончится, уже почти настал. Представленное показалось мне ужасным. Печальная до невозможности картина заставила меня изменить решение и дала силы ждать.
 Дима возвращается с гастролей, выходит из машины с чемоданами. Я выглядываю в окно (почему-то я всегда подхожу к окну в тот момент, когда он приезжает), он смотрит вверх на наши окна, и я отчётливо понимаю, что там - всё. Дима заходит в квартиру и говорит:
- Алиса, я вернулся.
И мне больше ничего не надо.
***
В чемодан летело все, что хоть отдаленно напоминало о нем: пена для бритья и зубная щетка, книги, кассеты, подаренные украшения. … Две полки шкафа зияли дырами, такими же одинокими и опустошенным, какой она собиралась сделать свою жизнь. Быстро заделала образовавшуюся брешь, переложив кое-что из своих вещей.
«Я скажу «Уходи! », а он спросит: «Почему? » (интересно, а почему футболки-то все такие мятые? ), тогда я отвечу: «Потому что я устала так жить! Неужели ты не видишь, как тяжело мне ждать тебя по вечерам (чуть не забыла обувь! ), мучиться всю ночь, где ты и с кем (темные очки), не спать до утра и искать тебя по всему городу (фотография в рамке)? »
Обои под рамкой оказались чуть темнее, чем везде, и смотрелись нелепо с темным прямоугольником посреди коридора. Фотографию пришлось водрузить на место. «В конце концов, она вполне может быть моей, пусть даже и с его изображением». Потом она представила, как будет каждый вечер, возвращаясь домой, утыкаться носом в это красивое и любимое лицо на снимке (то, что оно любимое – она нисколько не сомневалась), и, снова сняв фотографию, швырнула ее поверх ботинок. «А пятно я завешу собственным портретом». Следом в чемодан отправились тапочки.
Упитанный черный кожаный саркофаг, проскрипев старенькой молнией, едва закрылся. Теперь его предстояло вытащить на лестницу и доволочь до помойки.
Она всунула одну ногу в босоножку и остановилась. Чего-то явно не хватало, создавая дискомфорт в квартире и в душе. «Тапочек! » - сообразила она. Надевая вторую босоножку, рассредоточила армию своих туфель по всей территории места их дислокации. Но маневр не помог.
Собственные пушистые тапочки смотрели на нее с укоризной: мол, как же так, хозяйка? Неужели и нас ты обречешь на одинокое существование?
Сиротинушки вы мои, - выдохнула она, утирая слезу.
«С ума сошла – с тапками разговариваю! »
Единственным выходом из положения могла бы послужить покупка второй пары, но подобная затея представлялась абсолютно бессмысленной. Зачем?
Она села на пол, обняв колени, и еще раз посмотрела в угол. Нет, ей никогда не заполнить образовавшуюся пустоту. И дело не в том, что какое-то конкретное место лишится конкретных вещей – в крайнем случае его можно завалить грудой новых, - а в том, что их отсутствие означает и отсутствие в ее жизни ЕГО. Не на час, ночь, неделю – навсегда. И вот эту-то пустоту не заполнить ничем – никакими вещами, друзьями и увлечениями. Она разобрала чемодан. Первыми, естественно, поставила на место его тапки. Фотография закрыла темно-голубой прямоугольник. Через час все лежало на своих местах, как раньше, как всегда.
- Привет! – Его чертовски обаятельная улыбка принесла с собой свет.
«Как я могла подумать, что проживу без твоей улыбки? »
Он распахнул плащ – на груди пригрелась гвоздика.
- Это тебе. – Он чмокнул ее в щеку.
«Как я могла подумать, что проживу без твоих поцелуев? »
Ночью, лежа в постели, она крепко держала обнимавшую ее руку, боясь, что обладатель этой ласковой и сильной руки внезапно исчезнет… И погружаясь в сон, подумала: «Тапочки пожалела…»
ГЛАВА 3
ЭПОХА В СТИЛЕ «МОДЕРН»
Ну вот, незаметно добрались и до эпохи " Модерн". Это действительно была целая эпоха в отдельно взятых жизнях. Для нас с Димой она характеризовалась вдруг пришедшей известностью, непрерывной работой и, чуть позже, бешеной популярностью. Всем тем, что мне удалось достичь, я обязана исключительно своему мужу. Ну и ещё немного, как говорят оскароносцы, Господу Богу и родителям.
Здесь нужно сделать небольшое отступление. Для меня новая жизнь началась в мой день рождения. В тот отвратительный мокрый июнь я проклинала всё на свете на Диминой даче. Вокруг лес, дождь, ледяная вода из колонки и непросыхающие пелёнки. И вдруг в непроходимой чаще Богом забытого леса появляется красавец писаный, в длинном плаще, с модной стрижкой, свежим загаром и букетом красных гвоздик. Дима приехал поздравить меня с праздником!
Описывать свою радость даже не буду, потому что его появлению безмерно радовалась всегда. Но в тот особенно промозглый день мои эмоции на любовно-романтическом сейсмографе просто зашкаливали. Взявшись за руки, мы бродили по размытым тропинкам и вдыхали лесные ароматы. И вдруг Дима сообщает:
- Ты будешь работать на радио.
- С ума сошел, - отвечаю, - какое радио? Я Майкла Джексона от Тины Тёрнер отличить не могу.
Но на Диму мои отговорки не произвели никакого впечатления. Как раз в это время на вновь создаваемой радиостанции оказалось вакантное место. Радиостанция " Новый Петербург", где работал Дима, осталась без волны. Но Тамару Петровну Людевик, директора " Петербурга" и женщину удивительной энергии, это не испугало: у неё возникла идея перейти в FM-диапазон. Правда, какое-то время необходимо было поработать на средних волнах. Коллектив, естественно, согласился. За редким исключением: Аллочка Довлатова, в просторечье - Марина Евстрахина, сказала, что на средних волнах работать не будет, а подождёт перехода. Во внезапно образовавшуюся " дырку" Дима меня и " заткнул".
Временно созданное " Радио " Катюша" вещало из Ольгино. Тамара Петровна посадила меня в эфир. Первое время мне не выделяли определённого времени вещания, я, скорее, напоминала подменную пионервожатую. И хотя кроме " Добрый вечер" и " До свидания" в эфире говорить было нельзя, я всё-таки несла " отсебятину". Причём всё время. И постепенно ждала, когда же мне запретят.
Ещё раз повторяю, что к тому моменту не сильна была в исполнителях. Но кроме этого имелась и ещё одна проблема - английский язык. Кстати, она до сих пор не решилась. Чтобы как-то выкрутиться, я старалась не произносить те слова, правильного произношения которых не знаю. Но это позже. А в первых эфирах перлов я, конечно, навыдавала. Помню, представляла песню " Аббы" и говорю:
- А сейчас удивительная песня группы " Абба" - " Хасса Манана"!
Как вы понимаете, подразумевалась " Аса маньяна", конечно же.
Но мне ничего не запрещали. Более того, даже разрешили реализовать идею, созревшую в связи с существовавшей в те времена небольшой проблемой: секс в стране уже был, но сексуальности как-то ещё побаивались. Именно тогда я заговорила, изменив тембр голоса, придав ему томно-сексуальную окраску, о животрепещущих темах. По признаниям очевидцев, когда я вещала в эфире о том, что находится вправо-влево-вниз от ремня, мужчины в офисах замирали. В итоге меня взяли в FM-диаппазон, несмотря на то что Довлатова вернулась тоже.
Смена имиджа и работа на одной радиостанции с Димой потребовали смены фамилии. Оставаться дальше Нагиевой было уже не возможно. Мой псевдоним, как и всё гениальное, родился во время мытья в душе. Я прибежала на Димин крик, заглушаемый шумом воды:
- Иди сюда, я придумал, как тебя будут звать! Ты будешь Штерн, то есть звезда.
Мне не понравилось. Играя буквами, добились сочетания " Алиса Шер", на чём и остановились. И только позже (в то время наше образование в области современной музыки и шоу-бизнеса равнялось почти нулю) мы узнали, что под таким псевдонимом уже выступает Шерилин Саркисян ла Пьер, знаменитая иствикская ведьмочка. Честно признаться, про возможные переводы с иностранных языков мы тоже не думали. Просто все представительницы прекрасного пола, работавшие вместе с нами, обладали длиннющими псевдонимами: Ермолаева, Довлатова... Я же должна была отличаться.
И отличалась: об этом мне сообщали в первую очередь мои приятельницы, благодаря псевдониму и изменённому голосу переставшие меня узнавать. Приходит, например, в гости ближайшая подруга и доверительным шепотом сообщает:
- Слушай, там на вашей радиостанции есть очень странная девица: несёт какую-то чушь жутко низким голосом. А уж английского языка не знает настолько, что просто стыдно.
Я, конечно, понимаю, что речь идёт обо мне. Поэтому сдерживаю смех и подыгрываю:
- А как её зовут?
- Да Алиса какая-то, Шер.
Тут я уже начинаю смеяться.
- Тань, - раскрываю карты, - а ведь это я.
Она, конечно, попыталась как-то выкрутиться - всё-таки как-никак гадостей мне наговорила. Ну и ладно, что я, не знаю всех своих недостатков, что ли?
Когда ошибаются подруги - это даже не удивительно. Потому что мне пришлось на собственной шкуре узнать всю прелесть выражения " родная мама не узнает".
Года три назад меня попросили сняться в эпизоде для " Осторожно, Модерн! ". Упаковав мою стройную фигуру в какой-то немыслимый плащ и приплюснув сверху беретом, режиссёр посчитал, что этого недостаточно для создания пусть и эпизодического, но яркого и, по-видимому, важного для него образа. Последним штрихом к его созданию послужили подложенная под губы вата и просьба во время съёмок корчить смешные рожи.
Буквально на следующий день мне звонит мама и делится впечатлениями:
- Представляешь, в " Осторожно, Модерн! " каких-то новых актёров набрали. Там девица смешная появилась, страшненькая такая...
Помятуя давнишний случай с подругой, даже не пытаюсь подыгрывать, а быстренько сообщаю:
- Мам, это была я.
Надо отдать маме должное - она моментально справилась с этим известием:
- Да? Ну, конечно, не совсем страшненькая... но зато очень смешная.
* * *
Ну да ладно, возвращаемся в эфир.
У нас никогда не было дружного коллектива. Конечно, кто-то с кем-то общался, но мы с Димой никогда ни с кем не пересекались. Эфиры сменяли друг друга, а между ними разве что парой слов и можно было перекинуться.
И потом, все мы были очень разные и по темпераменту, и по манере поведения, и по восприятию жизни. Именно благодаря такому сочетанию несочетаемого радиостанция, как я понимаю, и заработала свои верхние строчки в рейтингах популярности, но дружбы между ди-джеями не получалось, да и хотя бы мало-мальски душевного общения - тоже. Наверное, именно так оно и происходит в творческих коллективах.
Нас с Димой всегда считали заносчивыми. Возможно, мы действительно производили такое впечатление. Но, скорее, всё это от того, что не было людей, с которыми бы мы подружились.
Единственными друзьями, появившимися во время нашей работы на радио, была группа " Русский размер". Витя Бондарюк, солист группы, довольно часто бывал у нас со своей женой, мы вместе ездили за город, жарили шашлыки, часто ставили песни любимой дружественной группы в эфир. Но и здесь не обошлось без разочарований. В какой-то момент Виктор без особых на то причин перестал с нами общаться, мы, удивившись, в свою очередь тоже перестали. Так и жили лет десять, пока не разобрались в происшедшем и не помирились обратно.
Но тогда после постигшего нас разочарования новых друзей из этого мира не появилось. Зато появилось чёткое понимание слова " друг". Друг - это тот человек, который, когда уходят слава и деньги, остаётся рядом. И когда они приходят, что немаловажно, тоже.
А слава шла. В рейтингах популярности Дима Нагиев довольно скоро стал вторым после непотопляемой Ксении Стриж. И это не давало покоя всем остальным ди-джеям радиостанции. Надо сказать, ребята были чертовски талантливы и тоже весьма и весьма популярны. Но желание быть лучшим, как известно, - двигатель прогресса и творчества. А кроме того - породитель всяческих дрязг и скандалов, иногда переходящих все границы. За примерами далеко ходить не надо: Моцарта и Сальери помните? Классический случай.
Самое сильное впечатление производило противостояние Димы и Аллочки Довлатовой. Может быть, характеристика " игривая", данная этой девушке некоторыми изданиями периодической печати, и соответствует действительности, но, по моему мнению, она не в состоянии охарактеризовать и сотой доли её оригинальной натуры. Являются ли игривостью гнусности, которые Алла говорила о Диме в прямом эфире, - об этом ещё предстоит подумать. Кстати, не вижу ничего предосудительного в том, что у Димы её " приятная раскованность" вызывала негативную реакцию.
" Марафон: 104 часа в открытой студии" - организованная нашей радиостанцией беспрецедентная акция: все ди-джеи вещали из открытой студии, размещенной в кафе " Антверпен" на Петроградской стороне, - стал кульминацией отношений Нагиев - Довлатова. При всём честном народе, скопившемся, чтобы увидеть нас " вживую", произошла " битва титанов". В завершении Аллочка назвала меня " б... ской женой" и, не дождавшись ответного хода Димы, вышла из эфира. Думаю, это было всё-таки признание поражения.
Помню, что именно в том " Марафоне" на вопрос, почему они сидят в " прайм-тайме", а другие - нет, я ответила: " Потому что у одних есть значимые родители, а у других родители - инженеры". Сказалась напряженность в отношениях с Аллой. Кстати, теперь я могу ещё добавить: " Потому что некоторые замужем за директором радиостанции" и много чего другого. Господи, да разве кому-то до сих пор не понятно почему? Потому, что и везде: в этом радиостанции ни чем не отличаются от любых других организаций. Не спасали ни идеи, ни популярность, ни отдача на работе.
Кстати, наша с Димой " Радио-рулетка" считалась лучшей программой на " Модерне".
* * *
" Рулетка" всегда предварялась каким-нибудь рассказом.
" Как странно, если человеку изменить выражение глаз, моментально изменится его судьба...
У него были грустные глаза... грустные до боли. Он был тем обыкновенным, скучным человеком, которых жизнь кидает из стороны в сторону, подбрасывая им неудачи и ставя подножки... Он спокойно жил, тихо страдал в своей квартирке, молча переносил обиды друзей, их, пожалуй, и назвать-то нельзя друзьями: они смеялись над ним, но всё же любили за его простоту. И он им верил.
А накануне он даже улыбнулся, наверное, первый раз за много лет. Он увидел маленького щенка, играющего у детской площадки с рваным мячиком, забавно повиливая хвостиком и взвизгивая. Щенок так увлёкся этой игрой, что не заметил, как выскочил на дорогу. А там машины... машины...
И этот маленький человек с большим израненным сердцем кинулся спасать маленькое беззащитное существо. Кинулся, не думая об опасности. Всё произошло так быстро...
На месте аварии толпились люди: одни сочувствовали, другие молчали...
Но среди них был мальчик, наблюдающий с улыбкой, как на детской площадке играет маленький и ЖИВОЙ щенок.
Странный закон существования: жизнь отдаётся за жизнь, но что за цена жизни, если имя ей - Смерть.
Странные люди, странная жизнь, странная игра... "
На мой взгляд, подобные " странные" зарисовки делали " Рулетку" намного интереснее.
В первых программах, когда ещё никто не знал ни о " Модерне", ни о правилах игры, приходилось прибегать к различным хитростям и уловкам. Я звонила по " секретному" телефону своей подруге Анне и радостно сообщала:
- Здравствуйте, Вы первый дозвонившийся слушатель! Как Вас зовут?
- Аня, - подыгрывала мне подруга.
- Сколько Вам лет, как Вы живёте?.. Делайте ставки.
Надо заметить, никто из нас о рулетке в то время никакого представления не имел. Анечка знала, что нужно поставить фишки на " красное или чёрное", ну и про " зеро", конечно, тоже слышала. Смутно представляя себе правила игры, Аня, в надежде выиграть, попросила: " И на красное и на чёрное". Авдеев – в то время ведущий программы - заметил, что так делать нельзя. Но тут я решила вмешаться и, предвкушая выигрыш своей подруги (бутылку шампанского мы бы обязательно себе позволили по такому случаю! ), стала уговаривать:
- Видимо, у Ани сложное материальное положение, и поэтому мы должны пойти ей на встречу.
Авдеев согласился:
- В виде исключения, по просьбе ведущей, мы сделаем это, чтобы человек не остался в проигрыше.
И когда после всех моих интриг выпало " зеро" - нашему разочарованию и скорби не было предела.
Благодаря " Рулетке" я впервые попала в казино и узнала, что это такое на самом деле. Среди людей, которые там находились, был и один мой поклонник. Милый человек, он присутствовал в казино во время каждой передачи. А может, и вообще никогда не уходил оттуда - не знаю. Всё время, пока мы были в эфире, он делал ставки только на цифру " 28" - по количеству прожитых мной к тому моменту лет. И один раз знаковое число действительно выиграло - довольный и радостный игрок презентовал мне все фишки. А было их тысячи на три российских рублей. Подарок позволил нам с Димой купить диван. Мои поклонники, в отличие от Диминых, по крайней мере пользу приносили.
Эта же передача послужила поводом к моему " репетиционному" увольнению. Я, помню, очень тщательно готовилась к эфиру, даже нашла и выучила какое-то стихотворение... К сожалению, мой партнёр, Сергей Петрович Авдеев, принял его содержание близко к сердцу. Кажется, там было что-то про гомосексуалистов. Почему он вдруг решил, что я каким-то стихотворением в эфире намекаю на его сексуальную ориентацию и пытаюсь скомпрометировать, не знаю. Как говорят психологи, это его материал. Но факт остаётся фактом: по жалобе господина Авдеева директор радиостанции решила меня уволить. В последний момент, к счастью, она всё-таки смилостивилась. Кажется, мне никогда не было так обидно и страшно увольняться, как тогда.
Из " Рулетки" мне всё равно пришлось уйти. Одной из причин моего ухода стал совершенно безумный молодой человек, во время моего эфира звонивший на радио, чтобы проорать матом какую-нибудь очередную дрянь. Не спасало ничто - видимо, он знал какие-то способы, позволявшие ему вклиниться в разговор и снова зациклиться на своём мате. Я думала, просто сумасшедший. Сомнения поселились в моей голове только по одной причине - когда эфир вел кто-нибудь другой, молодой человек не " прорывался".
На последней моей " Рулетке" раздался звонок (к тому моменту мы уже предварительно тестировали звонивших на вменяемость: задавали пару вопросов, прежде чем выводить в эфир), и, естественно, в трубке я услышала знакомый до отвращения голос:
- Вы что, последний раз работаете?
С моим уходом пропал и этот псих. Оказывается, он не просто сумасшедший, а мой поклонник. Правда, с весьма специфическими представлениями о том, как стать замеченным.
Ещё одна передача, приносившая радость популярности, удовлетворение от работы и осознание собственной талантливости, - " Салон-Шизгара". В ней я брала год из жизни страны - в общем, то, что делал позже Парфёнов. А в то время руководство заявляло, что это не коммерческий проект и делать его на телевидении бессмысленно. Очень обидно, потому что сейчас таких проектов - завались.
Потом у меня появилась программа " Отражение", составленная по письмам трудящихся. Знаю, что очень многие не верили в правдивость этих писем. Но, честное слово, за три года я не придумала ни одного, все истории были абсолютно реальными. И про эту программу также говорили, что " нет спонсоров" и " некоммерческий проект". А некоторые её до сих пор помнят...
И что со всем этим можно было поделать? Да ничего - только работать, стараться не обращать внимания ни на кого и ни на что. И зарабатывать популярность. А у популярности были свои плюсы. И самый большой из них - чудесные отношения с инспекторами ГАИ.
* * *
Трасса между Ольгино и Петербургом широкая и спокойная, но в пятницу вечером и выходные дни - достаточно оживлённая. И естественно, в кустах по обочине дороги в эти три дня " срубают капусту" многочисленные сотрудники автоинспекции. При встрече с ними популярность приходилась ох как кстати. Но особенно она выручала в ночное время суток, когда летишь домой после закончившегося в полночь эфира. Помню, как в непроглядной тьме меня угораздило не просто банально нарушить правила дорожного движения (ладно бы вылететь на встречную или скорость превысить), а основательно въехать в " попу" автомобиля гаишника.
Обалдевший от моей наглости инспектор вылетел из своей машины и с перекошенным от гнева лицом стал плеваться в лобовое стекло:
- Да ты что, ..., габаритов не чуешь! Да я, ..., сейчас права отниму, и ты их в жизни не получишь!!!
На нецензурное требование предъявить права включаю в салоне свет - напомню, тьма непроглядная - и, практически с ними распрощавшись, протягиваю документы.
Тут перекошенное лицо " потерпевшего" меняется, прямо как в диснеевском мультике про красавицу и чудовище. Помните тот момент, когда чудовище готовится сбросить в пропасть несчастного красивого болвана, а потом вдруг лицо его приобретает выражение нежности и умиления? Точно то же происходит прямо на моих глазах, сопровождаемое лёгким выдохом:
- Это Вы...
Честное слово, если бы на меня в этот момент направили софиты, я бы даже не удивилась. Гаишник рассыпался в любезностях. Оказалось, что он даже знает такие слова, как " пожалуйста", " ну что вы, какие документы", " въезжайте в мою " попу" хоть каждый день"...
Расстались мы почти приятелями.
Обратной стороной популярности является жажда каждого встречного-поперечного обсудить с тобой все недостатки радиопередач в целом и твоих эфиров в частности. В случае с ГАИ ситуация осложняется тем, что сбежать практически невозможно.
Один такой разговорчивый инспектор перехватил меня в черте города после победного пролёта на красный свет. Час ночи, пустой перекрёсток... ну, вы понимаете меня: сам Бог велел.
Занудный дядечка вначале по полной программе отчитал меня за нарушение правил, потом отобрал документы и, углядев фамилию Нагиева, препроводил в свою машину, где - о, ужас! - всю ночь пел соловьём о своём разочаровании во мне как в ведущей.
После того как я безропотно выслушала всё о себе, оказалось, инспектор ещё нисколько не облегчился. Дотошный, он продолжил подробный доморощенный разбор каждого ди-джея радиостанции " Модерн". " Не нравится - не слушай! " - единственное, что мне хотелось вставить в тот монолог. Но желание сэкономить на штрафе всё-таки удержало меня от столь опрометчивого шага.
* * *
Радиостанция агонизировала долго, но неминуемо приближалась к своей гибели: все самые талантливые уходили, оставляя менее талантливых и популярных. А потом и вовсе всё закончилось.
" Давайте будем как " Европа плюс" или " Максимум", - говаривало новое руководство радиостанции. А " фишка" была в том, что работать нужно было так, как мы работали прежде - со звёздами. И всё. И никаких проблем больше бы не возникало. Но всем почему-то казалось, что где-то лучше и что в другом доме щи наваристее и пироги вкуснее. А на все предложения сделать новые программы директор неизменно отвечал: " Подожди, сейчас не до этого".
При этом нас всё время пытались " строить". Работали по формуле " незаменимых нет". Правда-правда, слышала своими ушами: " Вот, Нагиев чего-то выдрючивается. Ничего страшного - обойдёмся без Нагиева: вырастим ещё одного такого же". Из кого, интересно, они его собирались выращивать? И главное - как? Сделать пластическую операцию, вкачать сыворотку юмора, присоединить чип талантливости и поставить печать интеллекта?
Неужели они и вправду полагали, что смогут сочинять произведения, подобные тем, что Дима читал вначале часа? Ведь подобную гремучую смесь бреда, эпатажа, юмора и прочих диких вещей создать и задушевно прочесть практически невозможно.
Мне же начальство могло заявить, что мои программы не коммерческие, что я делаю - абсолютно непонятно. Реально оценить то, что я делаю, не было никакой возможности, так как из-за собственной " нетусовочности" ни в каких рейтингах не замечена. Но в то же время я понимала: слушателям моя работа нравится.
Самое восхитительное признание своих заслуг я получила на передаче Дмитрия Запольского. Шел прямой эфир, и можно было позвонить, чтобы ответить на вопрос, заданный ведущим. А вопрос звучал следующим образом: " Мужчина - это ди-джей. А как назвать женщину? Ди-джейка? " И тогда в студии раздался звонок, и знакомый до сладости голос произнёс:
- Здравствуйте, меня зовут Александр Яковлевич. Я слушаю Алису Шер, и она не может быть ди-джейкой, потому как то, что она делает, этим непонятным словом назвать нельзя. Кроме того, Алиса обладает харизмой и... очень красивая женщина.
В тот день высшая степень моего тщеславия была достигнута. Не потому, что сам Розенбаум признал меня красивой женщиной, а потому, что такой человек дал мне понять - я действительно что-то умею и значу.
Другие люди, чьё мнение для меня было важно, - мои новые подруги во главе с легендарной личностью, режиссёром и пианисткой Ириной Таймановой, женой композитора Владислава Успенского. От этой женщины, знавшей Шостаковича и Ростроповича, исходила какая-то удивительная аура, которая не могла оставить человека равнодушным. Не зря список мужчин, влюблённых в неё, состоял из самых известных в городе людей.
Мы познакомились, когда она брала у Димы интервью, а в последствии стала для меня если не гуру, то чем-то очень близким к этому понятию.
В круг её, а потом и моих знакомых входила Людмила Петровна Нилова, директор " 5 канала", и другие известные в городе женщины, вызывающие у меня чувство острого восхищения. Они, не взирая на возраст, смогли сохранить молодую внешность, умели радоваться жизни и веселиться напропалую. Всегда подчёркивали грудь, носили юбки, чуть прикрывающие попу, туфли на огромных каблуках и белые косы. Сейчас у них уже есть внуки, но это совершенно не мешает им продолжать вести тусовочную жизнь.
Люда Нилова как-то пригласила меня к своей подружке - на Рубинштейна. В тот день я была, кажется, второй раз в жизни за рулём автомобиля. Квартира произвела на меня впечатление: антиквариат, картины, маленькая кухня в хохломе. На столе водка и шампанское. Все за рулём. Спрашивают:
- А тебе что, Алиса?
Я говорю:
- Да вы что, я за рулём!
Мне помогает Людмила:
- Крупанина, она за рулём второй раз.
- Хорошо, - отвечает хозяйка, - тогда не водку - тогда шампанское.
Потрясающее было время и потрясающие подруги. Они поддерживали меня и мои авторские передачи, и не доверять их опыту не было причин. По крайней мере, в отличие от нового руководства " Модерна", они разбирались и в творчестве, и в коммерции. Но, не смотря на все разногласия, ужасно обидно, что радиостанция всё же распалась. Скольким людям она являлась единственным выходом в мир, принося нам ни с чем не сравнимое удовлетворение от того, что ты не зря живёшь.
Одну такую девочку, для которой радио " Модерн" было светом в окне, зовут Лена Белоцерковная. Этот удивительный человек, несмотря на то, что прошло уже много лет, до сих пор в поле зрения. Сначала на радио приходили письма, написанные характерным почерком - невозможно было спутать. К письмам прилагались дивные стихи и засушенные цветы.
Потом стали периодически раздаваться звонки. Голос - тоже очень своеобразный. Причём и письма, и звонки адресовались разным ди-джеям, то есть она не была чьей-то поклонницей, она просто любила нашу радиостанцию.
О ней никто ничего не знал. Но на присланных фотографиях - изображение безумно красивой девушки: блондинки с длинными волосами и правильными чертами лица. Позже мы узнали, что у неё после какого-то заболевания парализованы ноги.
А недавно ко мне в ресторан пришла женщина, жарко, а она в пальто и в шапке, и взгляд - совершенно непередаваемый. Такие грустные и одновременно благодарные глаза встретить ещё раз невозможно. Она принесла свою книжку, отпечатанную на ксероксе.
Оказывается, в то время, когда мы работали на " Модерне", у неё погибла дочь. Рассказ этой женщины вновь заставил меня понять, что наше радио действительно приносило людям пользу.
- И вы, и Дима... - говорила она, - вы помогли мне пережить время, когда у меня погибла дочь. Ей было сорок семь лет, но всё равно - ведь это мой ребёнок. А теперь у меня вышла новая книга, я бы хотела Вам её подарить.
* * *
" На мой взгляд, " Модерн" был совершенно уникальным, и подобного до сих пор никто не создал. Есть разные форматы и замечательные идеи, но радиостанция с диджеями - " звёздами" - нет ни одной. А мы были именно " звёздами". Мы всегда говорили то, что хотели. И не боялись собственной индивидуальности, всячески её подчёркивая, холя и лелея. Каждый из нас сверкал совершенно особенным светом, и наша непохожесть друг на друга играла, создавая уникальную палитру для шедевра под названием " Модерн".
Безумно жаль...
ГЛАВА 4
ФОТОАЛЬБОМ
В то время у Димы уже появился директор. Какой-то парень позвонил на радио и, рассказав, как он очень любит Димины эфиры, попросил о встрече. И Дима приехал. Они встретились, побеседовали, обменялись телефонами. А потом этот человек стал организовывать Диме концерты, выступления в клубах и присутствовать на всех его программах. И, кстати сказать, продолжает делать это до сих пор. В общем, благодаря ему параллельно с " Модерном" мы стали работать ещё и в ночных клубах.
Диме, человеку публичному, эта дополнительная работа приносила дополнительные эмоции. Мне же она давалась очень тяжело. Знаете, есть люди, которые боятся летать на самолёте, выпивают перед полётом снотворное, чтобы уснуть крепким сном и даже не помнить о сем факте своей биографии. Примерно такое же желание вызывала во мне работа в ночном клубе. Кроме страха выступать под пристальным вниманием публики я испытывала ещё и некую неловкость совестливого шарлатана, получающего деньги за зелья, только что смешанные из придорожных трав.
Это время я могу вспомнить по альбому с фотографиями. Кириллу как раз исполнилось шесть лет, мы приобрели фотоаппарат " Полароид". Мы делали моментальные снимки всего, чего угодно, в том числе и доказательств своей причастности к этой новой для нас жизни.
В то время у нас появилось много новых знакомых. Часто бывало так: какой-нибудь отсиживающий срок слушатель звонит и просит сделать для него концерт. Заказывает " Led Zeppelin", " Pink Floid", и мы ставим. Потом, когда эти люди выходили на свободу, многие приезжали либо просто посмотреть на нас, либо сказать " спасибо". Некоторые пытались что-нибудь для нас сделать, подвозили на машинах, приглашали в баню и на дачи. Мы с ними встречались, а они общались с Димой так, будто бы он был их " друганом".
А нам казалось, что мы знакомимся с какими-то " нужными" нам людьми. Как-то одни такие " нужные" пригласили меня в свою огромную квартиру в центре города, и я совершенно случайно подслушала их разговор. Киллеры какие-то. Интересно, к чему нам киллеры?
Сейчас не понятно, зачем мы вообще встречались с подобными людьми. Возможно, причастность к их узкому кругу, к их " богатой" жизни, хождение в ночные клубы - всё это вызывало чувство некоторой гордости. Теперь мне даже не ловко вспоминать, что я им даже как-то завидовала.
Думаю, вы меня поймёте, если я скажу, что когда люди обладают " такими" деньгами и " таким" положением - это удивительно, потрясающе и на время затмевает все прочие их свойства и качества. Тогда мне казалось, что их процветание будет продолжаться вечно и все эти люди - каста избранных, умеющих зарабатывать деньги. В дальнейшем пришлось разочароваться и пересмотреть многие вещи, почти ставшие жизненными ценностями.
* * *
Вот клуб, не то " Евразия", не то " Америка", название точно не помню, но что-то географическое, и его завсегдатаи.
Этого симпатичного мальчика в тёмных очках я очень хорошо помню. Больше всего поражали его неизменные чёрные стёкла в дорогой оправе (при том, что Димины программы шли ночью). Ах, какая нежная ямочка появилась на его щеке, когда он трогательно улыбался. Кто бы мог подумать - оказался наёмным убийцей, царствие ему небесное.
А вот ещё один приятный молодой человек. Помню, добряк-добряком. Весь такой аппетитно пухленький, как недожаренный пончик. Тоже, как оказалось, с нелёгкой судьбой: этот добродушный рохля в свободное от развлечений время отрезал людям пальцы и утюгом несговорчивых проглаживал. За что и был лишен на семнадцать лет общения с представителями рода человеческого.
О, а этот статный красивый брюнет сейчас депутат Законодательного собрания. Именно у него нашлась золотая цепочка, " потерянная" как-то Димой при рукопожатии.
В общем, круг посетителей был ещё тот, что делало работу временами просто опасной. Помню, однажды я представляла Ладу Дэнс. Заметив, что певица немного нервничает, решила её успокоить:
- Это в других клубах ужасно, а здесь - тишь да гладь да божья благодать.
И надо же такому случиться, что именно в этот момент, когда мы с ней выходили на сцену, раздаётся оглушительный вопль " Всем стоять! " и в помещение с грохотом вбегают люди в масках, рефреном повторяя: " Руки за головы, ноги на ширине плеч". Выключают музыку, начинают проверку документов и поиск нелицензированного оружия. Мы с Ладой, естественно, тоже замерли. Кажется, даже дыхание остановили. На всякий случай. Несколько ребят подходят, снимают свои чулки для голов и спрашивают:
- Вы - Алиса Шер?
Выражение их лиц при этом такое, что так и подмывало продолжить:
- «Так вот ты какой, цветочек аленький... »
* * *
А вот фотографии казино, где я некоторое время работала в должности, которую сейчас назвали бы арт-директор. В то время она ещё никак не называлась. Просто человек, который ищет артистов: пианистов и скрипачей, развлекающих посетителей фоновой музыкой.
Находилось это заведение на отшибе и вид имело, как я теперь понимаю, довольно захудалый. Но тогда... красавец-директор, принимая меня в своём кабинете и предлагая работу, раздувался от важности, чувствуя себя не только хозяином в этой жизни, что само по себе, возможно, не так уж и плохо, но и как минимум властелином мира. Позвякивая золотыми цепями и время от времени скаля белоснежные зубы, Олег Николаевич рассказывал противоположной стене о своих пожеланиях... Я немного ёрзала на краю шикарного кресла, соскальзывая вглубь по кожаной обивке, и на протяжении собеседования боролась с желанием оглянуться. Этот удивительный человек сумел вызвать у меня ощущение муравья, находящегося рядом со слоном. Хотя даже слон, я думаю, мог бы обойтись с насекомым более вежливо.
Конечно, я и не пыталась сопоставлять себя с ним. У него были деньги, у нас с Димой - нет. Но мы отчаянно пытались их заработать. Помните телевизионный конкурс на лучшую пару? Нам как победителям тогда достался приз - картина, изображающая что-то совершенно не понятное и, главное, красочное. Мы сняли её со стены и выставили на аукционе, который в один из вечеров устроили в этом казино. Её купили. Что мы тогда приобрели на эти деньги, я уже и не помню, но на всю жизнь запечатлено мною зрелище, как энное количество человек, абсолютно равнодушных к искусству и вряд ли представляющих себе разницу между Гогеном и Ван Гогом, увлечённо называют суммы, достойные подлинника Сальвадора Дали.
Однажды красавец-хозяин подбросил меня на своей машине до дома. В то время у нас не было даже " Запорожца", отданного Диминым папой. И поэтому " Форд" казался мне прекрасным вдвойне: и как средство передвижения и как иномарка... Владелец этой потрясающей техники почему-то ко мне благоволил. Не стану тешить себя мыслями о каких-то своих выдающихся внешних данных, скорее всего, просто так было положено в его кругу - переспать со своими подчинёнными. А я, конечно, даже на секунду не могла предположить себе какого-то с ним романа.
Через пару лет, когда у нас уже появились какие-то деньги, мы латали свои хозяйственно-материальные дыры на вещевом рынке в СКК. Как некоторые люди ездят на выходные в Париж, так мы выезжали закупать одежду на этот огромный рынок. И вдруг я замираю перед одним из прилавков, потому что вижу Олега Николаевича, торгующего куртками. Тогда меня эта перемена ужасно поразила, хотя в дальнейшем всё чаще и чаще приходилось встречать когда-то холёных, обвешанных " цепками" и " ролексами" " новых русских" в совершенно другой среде и с абсолютно другим выражением лица.
* * *
Вот Дима с Авторитетом. Лицо у Авторитета такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Хозяин одного из расплодившихся в то время клубов. Бизнес доходный: златая цепь на нём, пожалуй, что и на килограмм потянет. Череп гладко выбрит, что при габаритах обладателя создаёт довольно жутковатое впечатление. А рядом - жена Авторитета; естественно, красавица. Взгляд у неё на фотографии определённо скучающий. Оба - довольно сложные в общении люди. Но я рада, что эта фотография сохранилась, потому что вспомнить об этой паре мне и самой интересно.
При встрече Авторитет обычно пожимал Диме руку своей " нашпигованной" перстнями клешнёй, а у меня интересовался, как дела. На его вопрос я откровенно рассказывала, как же у меня дела, пока наконец не поняла, что ему, да и всем остальным этим людям на самом деле совершенно наплевать, что там у кого-то происходит. Это просто язык такой. Русско-английский. How do you do? - Всё ok! И абсолютно невозможно разговаривать с ними на таком языке, на котором привык говорить с детства.
Его жена - особа ещё более тяжелая в общении, чем её спутник. В начале нашего знакомства она умела только ей свойственным образом не замечать меня так, что при этом создавалось реальное ощущение, будто она всё-таки что-то сказала. Естественно, нелицеприятное. Рядом с ней всегда как-то особенно чувствовалось, что костюм на тебе не от кутюр, кожа с порами и парфюмерия, хоть и французская, но не из самого Парижа.
Позднее эта девушка, совершенная с эстетической точки зрения и сомнительная с моральной, неожиданно примкнула к рядам Диминых поклонниц. Имея такого замечательного во всех отношениях мужа, она вбила себе в голову, что ей позарез необходимо оказаться с Димой в постели. Я, конечно, понимаю, что сидеть одной без работы и развлекаться исключительно поездками по магазинам занятие довольно утомительное. Но всё-таки при живом-то супруге я бы на её месте побоялась.
Она - нет. Не боялась ни мужа своего, ни меня, и сам чёрт был ей не брат. Гордо подъезжала она на своей шикарной бронированной машине к подъезду нашего дома, влетала на цыплячьих ногах в квартиру и махала у меня перед носом расправленной веером пачкой ослепительно зелёных денег.
- Что, мало? - кричала мне в лицо. - Ты просто скажи - сколько. Я достану. Деньги - не проблема.
Здесь она копировала мимику, интонацию и жесты своего благоверного, и её пальчики с ноготками сантиметров по десять-пятнадцать очень смешно топорщились. В ответ я швыряла в пол очередную тарелку и пыталась объяснить неразумной, что этот вопрос не обсуждается.
Дима долго посмеивался над этой дурочкой, иногда в шутку предлагая согласиться на её предложение и купить на эти деньги что-нибудь стоящее. Похоже, ему льстило, что какая-то малявка согласна отдать любые деньги за ночь, проведённую с ним. Но скоро стало не до смеха.
После очередного " сходняка" добрые люди предупредили Диму, что Авторитет за что-то на него сердит и всерьёз обсуждал вопрос, чтобы " вырезать Нагиеву печень". Дима обещал мне с этим разобраться и срочно вывез нас с Кириллом на дачу.
Кстати, я до сих пор не уверена, не была ли это просто " легенда", чтобы встретиться с какой-нибудь очередной пассией.
* * *
Этот альбом - память о бесконечных Диминых поездках. Гастролировал Дима много: Калининград, Челябинск, Краснодар... В Краснодар мы ездили вместе на открытие шикарного ночного клуба с казино, танцполом и парочкой ресторанов - отреставрированного ДК, с того дня ставшего приютом для местных проституток и наркоманов.
Насколько мне известна предыстория, казино принадлежало члену краснодарского Законодательного собрания, а потому кроме меня и Димы на открытии присутствовал Сам и две приглашенные группировки: крыша Самого и ребята, что-то в этом казино контролировавшие на партнёрских началах.
Мы стояли за кулисами в ожидании, так как авторитеты затягивали с решением проблемы, кому и куда садиться. Из зала слышались выкрики:
- Да кто ты такой?
- Ну чего ты лезешь? Сядь на место! На место, я сказал!
В общем, кое-как своих " быков" успокоили, рассадили: авторитеты - в центре зала, охрана - по бокам и вперемешку.
Дима вышел на сцену. Тогда стали раздаваться новые крики с характерными акцентом и интонациями, общий смысл которых сводился к следующему:
- Кончай трендеть, пусть лабухи сбацают!
Тут из-за стола встаёт " папик" и говорит:
- Так, тихо все!
А потом нежно:
- Димуля, продолжай.
И все заткнулись.
Но пиликанье пейджеров раздражало и сбивало с рабочего ритма, настроение было испорчено, работать не хотелось уже ни за какие деньги.
За происходящим наблюдал охраняющий порядок ОМОН. В какой-то момент командир отряда, как злая фея, которую забыли пригласить на праздник, предложил Нагиеву:
- Слушай, надоели тебе, наверное, эти? Хочешь, освободят помещение?
Дима спорить не стал:
- Ты тут главный, ты и решай.
Буквально через три минуты на месте бандитов сидел ОМОН - видимо, те же бандиты, но с " ксивами".
Но, как ни странно, повседневные тяготы жизни помогали перенести те самые " малиновые пиджаки", о которых вовсю травились байки и анекдоты. Не спорю, люди они действительно странные, но всё же и среди них встречались искренне влюблённые в наши эфиры, спонсировавшие конкурсы, верившие в нас и помогавшие в становлении.
Так как радио " Модерн" вещало на волне, которую ловили приёмники в автомобилях, то среди наших поклонников были в основном люди на машинах (в то время в большинстве своём именно " новые русские" ). И даже одно то, что они подбрасывали нас, безлошадных, до места работы или, наоборот, до дома - одновременно и помощь, и приключение.
Никогда не забуду одного человека - владельца нескольких магазинов. Абсолютно нереальный персонаж: чёрный, мрачный - именно так я представляю себе дьявола.
Он был спонсором всех Диминых начинаний, владельцем призов для многих Диминых викторин. Но помогал нам, насколько я могу судить, не ради денег, доброго имени или привлечения покупателей, а так - из любви к искусству.
Кроме того, он ещё и просто помогал нашей семье всем, чем мог: нужными вещами, советами, связями... Когда мы попали на своей машине в аварию, спасать нас приехал именно этот Мефистофель. А ещё - он нас стриг, так как по первородной профессии был обычным парикмахером. И выходило, нужно заметить, у него потрясающе - как в лучшем салоне города. Причём бесплатно.
Потом он, правда, исчез с нашего горизонта - говорят, ушел в религию.
* * *
Раз уж речь зашла о поклонницах, то нельзя не вспомнить всех тех, кто, никоим образом не соприкасаясь с миром, описываемым выше, тоже был рядом с нами.
Открываю новый альбом.
Этот милый мальчик стоял около студии в Ольгино каждый день. Худенький, маленький, с волосами, собранными в хвост, он производил ужасно трогательное впечатление. Его преданное " стояние на карауле" во время и после эфиров на протяжении нескольких месяцев производило впечатление даже на меня. Во всяком случае, разбирало страшное любопытство: а зачем он стоит?
Как-то я остановила возле него машину и говорю: " Садись". Он снял плеер и разговорился. Оказался очень интересным молодым человеком, только что закончившим школу. Так мы проехали до города и сфотографировались. Нужно было видеть счастливое лицо мальчика: сбылась его мечта - проехать со мной в машине, поговорить. После этого он испарился. И правильно. Зачем продолжать, если мечта уже исполнена?
На другой фотографии - трое наших с Димой поклонников. Двое - из Москвы и девочка - из Петербурга. Они дарили цветы - сумасшедшие букеты белых роз, - присылали посылки, где лежали подарки, дышащие любовью... Среди даров всегда оказывались какие-нибудь оригинальные вещи: миленький утёнок в наушниках - утёночек-ди-джей, радио-бензоколонка, вручную сделанная медаль с гравировкой.
Конечно, ребята даже внешне кажутся странными, но их подарки тем не менее всегда отличались - чувствовалось, что эти трое глубоко увлечены нашими передачами и неравнодушны к персонам авторов. И нельзя сказать, что их ненавязчивое внимание было неприятно.
Эта смешная девочка рядом со мной - Ляля. Она исключительно моя поклонница. Тоже из тех, кто по вечерам стоял возле студии. Видимо тяжелые отношения с родителями и проблемы с братом-наркоманом приводили её ко мне в поисках второй мамы. Я казалась ей сильной. И на этом спасибо. А меня привлекала её самоотверженность. Приехать после работы в Ольгино и стоять на улице до половины двенадцатого для того, чтобы проехать со мной в машине, а потом добираться ночью из Купчино домой на другой конец города - это не шутка.
Ляля работала портнихой. Шила изумительно. Я удивляюсь: вещи её работы сидели на мне так, будто человек снял с меня размеры и сделал десяток примерок.
Иногда она пугала своей обидчивостью и инфантильностью. Если я ехала не домой и, соответственно, не брала её после эфира с собой, Ляля могла удариться в слёзы. В конце концов она всё-таки обиделась на меня. Кажется, это было после нашего очередного разговора.
- Ну что мне с тобой делать? Ты ведь мне не подруга, не родственница. Что, мы с тобой в кино пойдём или в кафе? Нет. Я, конечно, могу возить тебя за собой, но зачем?
Ляля расплакалась и ушла. Сейчас я жалею о своей грубости - ведь она как ребёнок была удивительно искренна и действительно во мне нуждалась.
Здесь - пачки фотографий, сделанных Диминым поклонником - Сашей.
Этот двадцатилетний юноша мнил себя биографом Диминой жизни, делая какое-то бесконечное количество снимков. Он присутствовал рядом постоянно: до эфира, во время эфира, после эфира.
И совершенно не замечал, что постепенно превратился в мальчика, которого используют: " поди туда - принеси то". Казалось, он рад этой роли. В его сумке всегда лежали любимые Димой " Cola" и сигареты. Плюс, на всякий случай, зажигалка и бандана.
В общем биографа не получилось - никто не обращал на него внимания с этой точки зрения. Фотографии остались. Саша принёс их нам домой, и я впустила его в квартиру. Он вёл себя как человек, случайно попавший в святая святых. Он рассматривал всё с особой тщательностью, стараясь запомнить малейшие детали. Разве что не доставал свой любимый фотоаппарат.
Наверное, так я смотрела на Пугачёву, когда меня случайно взяли с собой и я неожиданно оказалась с ней за одним столом. Мне хотелось увидеть в ней всё, запомнить, впитать. Каждый жест, позу, выражение глаз, как она курит, поворачивает голову, улыбается. Тогда я поняла, что такое поведение от тебя совершенно не зависит. Нужно быть Штирлицем, чтобы в подобной ситуации вести себя непринуждённо и естественно.
* * *
Последний сохранившийся от того периода альбом, чудом не превратившийся в пепел вместе с большинством других ему подобных - компактных, а потому помещающихся в кастрюлю.
Фотография Димы с Каем Метовым. Тогда этот певец был очень моден. Мне он казался запредельной звездой, а Дима очень гордился, что знает его лично. Кай потными руками суёт Диме что-то скомканное (когда я делала этот снимок, помню, была ужасно удивлена: салфетку, что ли, грязную? ). Оказалось - футболка с надписью " Кай Метов". Мама до сих пор её носит. На даче.
Вот Дима с Невзоровым на конюшне, рядом - любимец Александра Глебовича. Помню, приходит ко мне Дима и говорит:
- Представляешь, мне звонил Невзоров! Предлагает роль в своём фильме.
Я даже представить не могла, что нам повезёт общаться с таким человеком, чья популярность, пусть и неоднозначная, не сравнима ни с чем. А Дима до сих пор вспоминает, как Александр Глебович, увидев его впервые, восхищенно воскликнул: " Какая потрясающая мразь! "
Перелистываем. Дима берёт интервью у Дэвида Копперфильда. Талантливейший маг приезжал в Москву на гастроли. Удивительный человек! Он давал больше пятисот шоу в год, а ведь в году всего лишь 365 дней. Ни отпусков, ни дня простоя - сумасшедший график.
А это - маленькая открыточка. Как она вообще сюда попала? Её я получила на 8 марта. Прихожу домой, а сосед звонит в дверь и передаёт мне огромный букет роз, с пришпиленной записочкой: " Любимой Алисе Шер от такой-то группировки". И хотя стиль записки по лаконичности напоминает надпись на ленте траурного венка, всё равно было чертовски приятно. Что с них взять, ведь в то время ребята хоронили чаще, чем дарили девушкам цветы.
|
