Как изготовить шкатулку для хранения фей 3 страница

– О чём идёт речь? – настороженно поинтересовался я.

– То, что ты пришёл ко мне именно нынешней ночью – это же перст судьбы. Вот сейчас подъедет доктор Флешер, и я тебе всё обстоятельно объясню. А вот и он! – радостно кивнул Диксон, заслышав глухой стук в дверь.

Когда он отпер, в мастерскую будто крадучись вошёл маленький неприметный человечек с густыми усами и в пенсне. Весь завёрнутый в необъятный плед мышиного цвета, он походил на подгорного тролля, впрочем, щуплое личико его смотрелось столь жалко, воровато и гротескно, что мне в тот миг показалось, будто эта нелепая фигура и вовсе является моей галлюцинацией, спровоцированной невзгодами последних дней, голодом и усилившейся болезнью.

– Кто это, Диксон? Зачем здесь посторонние? – бегая глазками по сторонам, сипловато прострекотал человечек в пенсне.

– Это мой давний приятель. Юноша в стеснённых обстоятельствах, посему и вызвался нам помочь. – приобняв меня за плечи, поведал тот своему приятелю. – Он поможет вам в нынешнем дельце. У меня, знаете ли, Флешер, ревматизм, да там ещё и дождь, похоже, собирается, а парниша крепок, как бык – вмиг управится.

– С чем управится? – холодно осведомился я, смахнув руку Диксона со своего плеча – я всегда питал глубокую неприязнь к прикосновениям посторонних людей. – Объясните мне, в чём дело?

– Понимаешь, малыш Винс, Флешер у нас, как я уже говорил, знатный эскулап, но ему для его исследований не хватает подопытного материала. – начал Диксон. – Так вот ты ему и поможешь разжиться этим самым материалом. А если говорить проще, вы сейчас прокатитесь на кладбище, где ты выкопаешь для него одного свеженького покойничка. Флешеру – мясо, а мне гроб – он же совсем новенький, не больше семи часов в земле. От землицы отряхну, дыры от гвоздей зачищу – и будет, как новенький – хоть в музее выставляй. Времена сейчас тяжёлые, надо уметь делать деньги на всём, что под руку подвернётся.

– Так может, вы и мне потом предложите гроб из-под какого-нибудь покойника? – раздражённо поинтересовался я, ошеломлённый его словами.

– Ну, а какая тебе разница-то? Не самому же в него ложиться. – загоготал Диксон.

– Я... я не стану в этом участвовать! – с отвращением вскрикнул я и вновь закашлялся.

– И этот вот чахоточный «крепок, как бык»? – скептически фыркнул Флешер, со злой иронией кивая на меня.

– Ну, подумаешь, подкашливает чуток. – пожал плечами Диксон. – Так-то он вполне ничего. А ты, Винсент, давай-ка не дури. Кто тебе ещё поможет?

– Я сказал, нет! – замотал я головой, словно пытаясь отогнать дурной кошмар. – Это мерзко.

– Уж кто бы говорил! – зычно рассмеялся тот. – Тебе же не впервой с мертвяками возиться. К тому же Флешер с их помощью изучает медицину. Будет людям жизни спасать. Он же не как ты, ради забавы покойничков тормошит.

– Заткнитесь. Вы ничего не понимаете. Я ухожу. – холодно откликнулся я на это.

– Диксон, нельзя его отпускать! Вдруг он заявит на нас в полицию! – всполошился Флешер. – И зачем вы только, чёрт вас подери, рассказали ему о нас? Ещё и назвали мою фамилию!

– Нет, малыш Винс не посмеет обратиться в полицию. – криво усмехнулся Диксон в ответ. – И он преступник поболе нашего. Слыхали, небось, про некрофила, что давеча из морга дохлую девку стащил? Так это он и есть – собственной персоной. Хорош, не так ли?

– Так что же вы раньше не сказали! – вдруг крайне оживился этот мелкий гаденький человечек, весь задрожав от возбуждения. – Мы же сами можем сдать его в полицию! И получить вознаграждение за это!

– Вознаграждение? – изумился Диксон, а вместе с ним и я, ибо до сей минуты я и не полагал, что моя жалкая шкура хоть чего-то да стоит. – Вы уверены?

– Я только сегодня видел объявление! – продолжил тараторить его сообщник. – Правда, не помню, что там за сумма. Но наверняка не мало. Диксон, у вас есть верёвка? Надо его связать и сходить за констеблем.

– Сейчас найдём! – воодушевлённо кивнул ему Диксон. – Вот уж не думал, что удача сама придёт ко мне в руки! Вот только, Флешер, учтите, делить будем семьдесят на тридцать. В конце концов, это же благодаря мне мы его схватили.

– Что?! – возмутился его приятель. – Только пятьдесят на пятьдесят! Да вам в одиночку с ним не справиться! Он же сбежит от вас.

– Ну, ладно, шестьдесят на сорок. – нехотя уступил Дикстон, но Флешера это решительно не устраивало.

Я не стал дожидаться, пока они придут к какому-то соглашению на этот счёт, а потихоньку отступил назад и нащупал на столе небрежно оставленный там Диксоном топор.

– Пропустите. – глухо прошипел я, прервав их перебранку и, набычившись, выставил перед собой своё оружие. – Мне уже терять нечего. А вот вы ещё можете выкупить свои жизни ценой моей свободы.

– Проклятье, Флешер, всё из-за вас. – зло процедил сквозь зубы Диксон, и по его взгляду я понял, что он так просто не сдастся. – Удумалось же вам рядиться, будто бабе на базаре. А теперь мы рискуем потерять всё.

Не давая им времени, чтобы обдумать ситуацию и найти какой-то способ одолеть меня, я подбросил стоящий рядом табурет прямо в Диксона и напролом кинулся к двери, по пути угрожающе замахнувшись на смертельно побледневшего докторишку, который тут же и обмяк от страха. Отлично, был я некрофилом, теперь ещё осталось сделаться убийцей. Хотя вряд ли этим уже кого-то удивишь.

Я боялся, что эти двое будут меня преследовать, но, похоже, у них всё же не хватило духу кинуться за мной в погоню. Сделав пару кругов в отдалении от часовни и убедившись, что за мной нет хвоста, я возвратился в наше сумрачное пристанище. Кто бы мог подумать, что за мою поимку назначать вознаграждение? Мне казалось, такой чести удостаиваются только самые прославленные маньяки. Неужто в Скотланд-Ярде боятся, что я, не удовлетворившись одной жертвой, выйду на ночные улицы города, чтобы отлавливать и убивать молоденьких девушек для насыщения своего нездорового аппетита? Интересно, что такое рассказал им обо мне мистер Каннинг, что они так всполошились? А если к этому ещё прибавится повесть этой смертельно перепуганной парочки дельцов, которые не меньше моего смахивают на некрофилов, и в полиции узнают, что я теперь вооружён топором, то тогда моя цена, вероятно, возрастёт ещё сильнее. Ну, наконец-то моя чёртова жизнь стала хоть что-то стоить.

Итак, я вернулся в нашу печальную обитель ни с чем. Мне так и не удалось раздобыть гроб. Как было с моей стороны наивно надеяться на чью-то бескорыстную помощь. При помощи лопаты я подпёр дверь в часовню и сдвинул к входу пару лавок. Едва ли это спасёт нас в том случае, если кому-нибудь станет известно о моём местонахождении, и всё же так я чувствую себя немного спокойнее. Только после этого я осторожно сдвинул крышку саркофага и с облегчением увидел, что моя спящая красавица цела и невредима. Мертва, конечно, но всё же цела. Прости, я такой неудачник. Не справился даже с этим лёгким делом. Не смог достать для тебя гроб. Надо было прикончить этих ублюдков и забрать один из гробов Диксона. Но куда уж мне браться за такое. Ты простишь меня? Я обязательно что-нибудь придумаю. Конечно, я мог бы оставить тебя прямо здесь, в этом саркофаге – чем не королевская гробница для принцессы? А если вдруг сюда забредёт какой-нибудь странствующий паломник и преклонит колени перед твоей могилой, Бог обязательно ответит на его молитвы – ведь ты, моя маленькая святая, наверняка восседаешь там, у ног самого Христа и поёшь Ему свои псалмы. Может, для того Он и забрал тебя к Себе в столь нежном возрасте, в твоём расцвете, чтобы ты была рядом с Ним. Бог тоже влюблён в тебя.

Но нет, нет, я не могу положить тебя в эту каменную коробку. Ты должна быть погребена в земле, как принято у всех христиан. Что, если кто-нибудь придёт сюда и догадается открыть крышку? Что, если какой-нибудь подонок надругается над твоим прахом? Нет, я положу тебя в гроб и закопаю во дворе. Там уже никто до тебя не доберётся. Только черви. Но даже они не столь страшны, как люди. Я найду для тебя гроб. Я обязательно что-нибудь придумаю. Доверься мне.

Я твержу это на разные лады и ласково обнимаю ту, которой уже безразличны мои заверения. Она же не слышит меня. Ей всё равно. Так зачем ты появилась в моей жизни? Зачем лишила меня моего бесчувствия, когда сама ты уже не способна ни на какие чувства?

Так глупые дети обнимают свои игрушки, жадно прижимают их к себе, ища в тех утешение. Глотая слёзы, я притягиваю к себе безжизненное, как осколок льда, тельце моей маленькой феи и вдыхаю лилейный аромат её невесомых волос. Постепенно ко мне приходит умиротворение. Пленительный покой без надежды на будущее. Мы оба с тобой мертвецы. Нас ничего не ждёт впереди. Наше счастье, наши мечты, наши страхи и потери – всё уже в прошлом.

Положив топор рядом на пол – я убью любого, кто попытается нарушить наш покой – я лёг в саркофаг вместе со своей девочкой, и она безмятежно приникла к моей груди. Гробница заменит нам брачное ложе. Но у нас не будет брака, не будет любви, не будет счастья – они нам ни к чему. Спи спокойно, дорогая, я не потревожу твой покой. Уже никто не причинит тебе зла. А завтра я придумаю, где раздобыть для тебя гроб. Я упакую тебя с таким тщанием, что ты отправишься в своё последнее путешествие, как куколка в красивой нарядной коробочке, посланная в подарок Богу. И пусть все ангелы Небесного Царства любуются тобой. Ты заслужила их любовь.

***

... Но почему я допустил, чтобы Эдриан в одиночестве посещал эти проклятые занятия? Почему я посчитал, что пятнадцатилетний мальчик сможет постоять за себя в случае опасности? Почему я не раздобыл денег, чтобы устроить моего брата в нормальную школу? Как я мог поверить в искренность этого проклятого профессоришки, когда тот заверял меня в своём бескорыстном желании нам помочь? И почему в тот вечер, когда плачущий навзрыд Эдриан открылся мне, я не нашёл каких-то важных, правильных слов утешения, которые навсегда бы избавили его от необоснованного чувства вины? Почему я не обратился в полицию с заявлением на этого чёртова извращенца? Почему не заметил, как той злосчастной ночью Эдриан покинул наш дом и направился к Лондонскому мосту? И почему, наконец, после того, как моего несчастного брата выловили из вод Темзы, я не убил собственными руками того мерзавца, из-за которого всё это произошло? Да, знаю, это бы уже не вернуло Эдриана. И всё же почему, почему, почему?!

Теперь я знаю, как всё было. Моё молчание, мои сухие глаза, мои неловкие и сдержанные слова утешения – всё это смутило Эдриана и заставило его поверить в то, что я виню его самого во всём случившимся с ним. Мне не хватило слов, чтобы выразить, как болит моя душа за него, как я виноват перед ним, что не смог его защитить. Я боялся обнажить свою слабость перед младшим братом и не смел проронить ни слезы. Я был собранный и спокойный, как бесчувственная глыба льда. Этих холодных слов и неуклюжего объятья было недостаточно, чтобы спасти его. Я должен был прижать к себе моего бедного мальчика, целовать его ноги и молить о прощении. Эдриана убили не стылые воды Темзы и даже не старый извращенец, надругавшийся над ним. Эдриана убил я сам – своим проклятым бесчувствием.

А теперь я должен уложить в гроб ещё и её – эту хрупкую девочку, что даже младше моего брата. Отчего бы, милая, нам не обменяться местами – тебе жить под ясным солнцем, танцевать и любоваться цветением маргариток, а мне лежать спокойным и совершенно бесчувственным на дне могилы?.. Спокойным? О нет, смерть не принесёт мне покоя. В аду я буду веками искать своего бедного младшего брата. На каком кругу преисподней растёт дантов лес самоубийц? Но я не посмею поступить, как Эдриан – я не отвергну свою окаянную жизнь, хоть она и сама всегда отвергала меня, как неугодного, постылого ухажёра. Я доиграю свою жалкую роль до конца и покину сцену только, когда мне это позволит Господь – и тогда я приму смерть, как символ Его прощения, как Божий поцелуй. Мне нельзя своевольно идти туда вместе с тобой, милая моя. Я не заслужил эту награду. Нам не суждено соединиться ни в жизни, ни в смерти. Небо не подарило мне радости встретить тебя в те благословенные дни, когда ты ещё дышала этим воздухом и на бледных губах твоих играла улыбка. Чем я так прогневил Бога, что мне отказано в таком счастье, как любить тебя – живой? Нежность маленькой нищенки, в чьих глазах я увидел бы своё отражение – неужели это так много? Но мне не дозволено даже этого. Хотя разве не я сам отринул жизнь и заперся в морге с трупьём? Не стало ли это моим добровольным жертвоприношением, которым я попытался искупить свою вину за то, что не спас Эдриана? И теперь всю свою оставшуюся жизнь я обречён укладывать людей в гроб. Но как мне проститься с тобой, моя маленькая? Я не могу потерять ещё и тебя.

Уронив лицо на ладони, я сидел на краю гробницы и не смел оглянуться на покоящуюся там девушку. Какое-то противное чувство и привкус соли во рту заставило меня опомниться от тяжёлого забытья, и я сплюнул на пол свой сломанный зуб и пару капель крови. Чуть больше года назад мои зубы стали крошиться, как те ракушки, что мы с Эдрианом собирали в детстве. А ведь я ещё не стар, но мои зубы уже гниют. Я стыжусь разговаривать с людьми и не смею улыбаться – вдруг они заметят эту мерзость. Зажав ладонью рот, я ощутил, как в глазах защипало от едва сдерживаемых слёз. Я и вправду отвратителен. Урод, которому самое место на погосте. Как мне стыдно, что ты видишь меня таким. Была бы ты жива, ты бы уже убежала от меня с отвращением. В этот миг, когда с моих ресниц всё же скатилась пара крупных слезинок, мне почудилось, словно кто-то коснулся моей спины. Нервно обернувшись, я устало воззрился на мою умиротворённую покойницу. Это ты, ангел мой, коснулась меня своей доброй рукой, чтобы утешить мою горечь? Похоже, я схожу с ума. Мне хотелось поцеловать твои тонкие пальчики, нежное прикосновение которых стало бы для меня самой великой наградой, но я не посмею коснуться тебя своим гадким ртом с гниющими зубами. Таким уродам, как я, позволено целоваться только с червями. Уже скоро придёт и мой черёд отправиться на свидание с ними.

Но теперь я точно знаю, что делать дальше. Было бы слишком проблематично искать для тебя гроб. Значит, я сделаю его сам. В часовне достаточно крепких скамеек – если разломать их на доски, вероятно, мне удастся сладить из них недурной гробик. Осталось только разжиться инструментами. У меня есть топор, но без гвоздей, молотка и пилы мне никак не обойтись. Придётся мне опять идти на ночную охоту. Быть может, на сей раз мне повезёт, и я сумею ограбить какого-нибудь плотника – не у Диксона же мне просить помощи. Да и к тому же это будет не воровство – как только я справлю твои похороны, я обязательно верну инструменты хозяину. А теперь, прости, мне надо идти. Потерпи ещё немного, скоро твои скитания по этой бесприютной, жестокой земле окончатся. Я скоро возвращусь и возьмусь за работу, а ты покуда спи спокойно, моя милая Элейна... Нет, нельзя давать имя мёртвой. Это ещё хуже, чем приручить бродячую собаку – собака, по крайней мере, жива, а моя возлюбленная – труп.

На улице ужасно похолодало, но тело моё уже давно настолько окоченело, что я почти перестал что-либо ощущать. Рубашка моя после суток проведённых в гробнице в объятьях трупа отсырела, а теперь на промозглом ветру она вмиг покрылась слоем инея. Будь я прежним собой, наверное, уже издох бы от этого мороза, но человека, у которого есть какая-то важная цель, не так-то просто затащить в могилу. Мне ещё рано умирать. Кто ещё кроме меня похоронить мою девочку? Надо идти вперёд. Среди запертых на ночь мастерских мне обязательно попадётся столярная. После непродолжительных блужданий среди потёртых домов, я наконец отыскал сарайчик плотника. Осталось только взломать дверь. Но тут за моей спиной раздался разъярённый собачий лай. Испуганно обернувшись, я попятился и вжался в дверь, оробев от вида крупного пса с сверкающими безумной яростью глазами. Сейчас эта тварь перебудит всю округу. Или хуже того – загрызёт меня. И чего ты только от меня хочешь, вшивая гадина? Думаешь, мои косточки такие сладкие? Они, наверное, тоже гнилые, как и мои зубы. И почему я только не догадался прихватить с собой топор? Сейчас он пришёл бы кстати. Хотя я едва ли могу представить себя сражающимся с бродячей псиной. Признаться, я всегда их побаивался. Да, я не только урод и некрофил, я ещё и отменный трус.

Пёс тем временем приблизился ко мне на достаточно опасное расстояние и, поведя носом, вдруг поджал хвост, а затем неожиданно отступил с ужасом в своих жёлтых глазах. Что это значит? Неужели я так провонял мертвечиной, что сумел напугать его? Или это гнилой запах моей собственной окостеневшей плоти – столь гнусный и нечеловеческий, что ни одна живая тварь не может его вынести? Так или иначе, как ни странно, столь устрашивший меня враг с жалобным скулением попятился назад и умчался прочь во мрак. Но едва ли у меня было время и силы, чтобы задумываться над значением этого события. Повезло – и на том спасибо. Замок на двери оказался достаточно хлипким, так что мне без особого труда удалось с ним справиться. Да и неудивительно, ведь в сарае почти не было ничего ценного – пара гнилых досок и ржавые инструменты в запущенном состоянии. Но мне сгодятся и такие. Горсть вполне сносных гвоздей и пила без пары зубьев, но пойдёт и такая. А вот молотка не нашлось. Придётся забивать гвозди топором. Припрятав пилу под жилет и разложив гвозди по карманам, я спешно покинул сарай и с облегчением пустился в обратный путь. Но по дороге я свернул не в тот проулок и неожиданно оказался в весьма неприятном районе, куда бы мне меньше всего хотелось попасть.

Как-то в прошлом году мистер Каннинг пригласил меня с собой в одно, как он тогда выразился, «приятное местечко», которое оказалось публичным домом. Когда я догадался, куда он меня привёл, меня охватил благоговейный ужас, и я поспешно сбежал оттуда, за что был впоследствии жестоко осмеян мистером Каннингом, который с тех пор неоднократно злорадно припоминал мне тот случай. Мне показалось странным, что почтенный отец семейства – как-никак целая дюжина отпрысков – имеет привычку посещать подобные места. Но его, похоже, ничуть это не смущало и он откровенно заявил, что миссис Каннинг уже не так хороша, а я, по его уверению, и сам всё пойму, когда женюсь и проживу с его на этой земле. Однако я решительно не желал понимать и уж тем более принимать такие вещи, за что мистер Каннинг начал меня ещё сильнее высмеивать и желчно подшучивал надо мной, намекая на то, что мне, возможно, и вовсе не интересен женский пол. Могу представить, что он скажет теперь, после произошедшего. Наверняка он с охотой станет рассказывать всем встречным о том, что я не ходил к проституткам только потому, что предпочитал мертвецов. Но какое мне до этого дело?

Однако тот район, куда я угодил сейчас, ещё хуже места, в которое меня водил мистер Каннинг. Я слышал прежде, что где-то есть такие заведения, но не задумывался об этом всерьёз. А теперь зато убедился в том, что это правда. Здесь всё было, как на Хеймаркете, только с той разницей, что свои услуги тут предлагали мужчины – в основном молоденькие, симпатичные юноши, но было немало и джентльменов совсем уже не первой свежести. Какое удручающее зрелище. И кого они тут ждут в эту стылую, промозглую ночь? Как печально и горько проводить свою жизнь за таким занятием. Впрочем, не печальнее, чем вскрывать трупы в морге.

Я уже хотел повернуть назад, но, обратившись вспять, увидел того самого пса, что давеча загнал меня в угол. Его силуэт чётко прорисовывался на фоне залитого бледным фонарным светом перекрёстка. Не знаю, что хуже – мериться силами с бродячей псиной или прогуляться по этому содому – но в итоге я предпочёл последнее. Угрюмо повесив голову, чтобы ни с кем не сталкиваться взглядом, я ускорил шаг и, не обращая внимания на их вульгарные оклики, припустился трусцой по тротуару. Казалось бы, этим всё и закончится – неприятная прогулка, навевающая грустные мысли о тщете человеческого бытия, по завершению которой я возвращусь к своей спящей принцессе. Но тут меня поджидал ещё один гадкий поворот судьбы. Когда я уже почти покинул этот грязный район и свернул на проспект, над моим ухом послышался знакомый голос, и чья-то рука цепко схватилась за моё плечо.

– Винсент, мальчик мой, вот так встреча!

Нервно вздрогнув, я обернулся и встретился взглядом с противно ухмыляющимся мистером Личем. А он-то, что здесь забыл? Впрочем, это вполне ожидаемо. Вероятно, когда ему не удаётся разжиться «мёртвенькими мальчиками», он готов довольствоваться и живыми.

– Как же давно мы не виделись, сынок. – прогнусавил он, склонив ко мне своё лицо и обдав меня запахом лука и спирта. – А я по тебе скучал. Мы же друзья, Винсент, не так ли? Я вот всегда был твоим другом, хоть ты меня и обижал. А вышло всё, как сказано в Писании: покуда ты искал сучок в моём глазу, у тебя самого выросло там целое бревно. Осуждая меня за мою слабость, ты поступил ещё хуже и устроил целый скандал на весь Лондон. Нет бы, тишком справлять свои дела, прямо не отходя от рабочего места, а ты зачем-то её украл. И охота была возиться? Мог бы прямо в морге всех испробовать – там всегда разнообразие – а ты по глупости лишился такой славой работёнки. А эта твоя Офелия скоро сгниёт к чертям, и останешься ты ни с чем...

– Отпустите. – глухо пробормотал я, не желая слушать эти мерзости, и попытался вырваться из его рук, но он лишь крепче ухватился за меня.

– Ты не больно-то рыпайся, сынок. – гадко оскалился старик. – Нам с тобой ещё есть, что обсудить. Не то сейчас же крикну мальчишкам, чтобы позвали констебля. Местные не шибко любят с полицией связываться, но как узнают, что ты маньяк, так будут только рады тебя сдать властям. Так что веди себя смирно, договорились? Я же зла на тебя не держу и ничего дурного не мыслю. Просто хочу, чтобы ты мне по старой дружбе свою кралю показал. Ты не бойся, я без задней мысли. В прежние-то времена я, конечно, всех перепробовал – выбор, благо, там был богатый – да мне больше мальчики по вкусу, в них есть такая прелесть, что и словами не передать. Так что мне на твою покойницу любопытно поглядеть просто, как на красивую безделушку в витрине магазина – неужели и вправду так она хороша, что ты по её милости вконец разума лишился. Хотя... говорили, она ещё совсем кроха. А девчушки в таких нежных летах чем-то даже походят на мальчиков. Было бы весьма интересно такую попробовать... Она же у тебя ещё не совсем там сгнила? Идём-идём, покажешь всё, как есть. И учти, мальчик мой, ты не вправе отказать мне. Мы с тобой теперь товарищи.

Смерив его досадливым взглядом, я решил сделать вид, что согласен, а чуть позже как-нибудь отвязаться от него. Коротко кивнув, я повёл мистера Лича в обратную сторону от часовни и принялся прикидывать, как лучше избавиться от этого навязчивого попутчика, а он, крепко ухватившись за моё предплечье, с довольным видом последовал за мной, видимо, посчитав, что ему удалось загнать меня в угол. Мне совсем не хотелось с ним драться, но, по всей видимости, у меня не было другого выбора. Есть у меня, конечно, при себе тупая пила, но что мне делать с таким нелепым оружием – отпиливать ему голову? И почему мне вечно не везёт? Как меня вообще угораздило наткнуться на него в этот час в таком ужасном месте? Может, я и вправду проклят небом, оттого и идёт в моей жизни всё наперекосяк?

А пока я предавался этим унылым мыслям, мистер Лич вновь завёл со мной разговор:

– И чего это ты так пригорюнился, мальчик мой? Всё молчишь да молчишь. Расстроился из-за своей голубушки? И то верно, нехорошо как-то у ребёнка любимую игрушку отбирать. Так мы бы с тобой могли и сами, без твоей малышки управиться со всем. Ты ведь понимаешь, Винсент, сынок? – склонившись к моему уху, дрожащим голосом прошептал этот мерзавец и ещё сильнее сдавил мою руку. – Я думаю, мы с тобой столкуемся. Отчего твоё милое личико так осунулось, а кожа... – и он положил свою дряблую руку мне на щёку. – …сделалась так холодна, и некогда ясные глазки сверкают столь красивым, нездешним светом, как бывает только у людей, стоящих одной ногой в могиле? Таким ты мне даже милее прежнего. Если бы ты не трепыхался – ужас как не люблю, когда упираются и вопят – и вёл себя тихонько, как мёртвенький, так мы бы с тобой вполне сдружились. А покойница твоя пусть остаётся тебе. Ну, что скажешь, мальчик мой?

– Хорошо. – бесстрастно ответил я, обратив взор в его гнусно поблёскивающие бледные зрачки. – И где мы этим займёмся? Что мне нужно делать?

– Сейчас-сейчас, милый, только сыщем укромный уголочек, чтобы нам никто не помешал. – сбивчиво зашептал распалённый старик, потащив меня за собой в ближайшую подворотню. – Доверься папаше Джеймсу. Я ведь всегда тебе говорил, что ты просто чудо, как хорош собой. Знаешь, ты похож на архангела Михаила с открытки, что миссис Лич стянула в книжной лавке – я же тебе рассказывал, бедняжка страдает клептоманией, и как бы я её ни колотил, никак не исцелится от этой пагубной привычки. Так вот, ты просто копия Михаил. Как погляжу я на эту открытку, так и млею – ну, до чего же соблазнительно намалёван. А ты даже, пожалуй, ещё лучше всякого архангела. Я всегда дивился, и чего это ты с твоим милым личиком и таким стройным, упругим, гибким телом сидишь на этой паршивой работёнке. Тебе бы баб соблазнять, а не трупьё в морге вскрывать. Мужчины тоже ведь, знаешь ли, могут шлюхами стать и недурственно на том обогатиться. Есть ведь не только те оборванцы, которых мы с тобой сейчас видели. Тебя бы откормить да одеть поприличнее, и ты сделаешься краше всякого франта из этой дворянской сволочи. А уж там ты на свой выбор можешь обслуживать хоть баб, хоть мужиков – что больше по сердцу придётся. Ты всем сможешь приглянуться. Эти богатые дамочки – они просто страсть, какие изголодавшиеся. Таким ты точно придёшься по вкусу. Да и среди ихних джентльменов на тебя охотники сыщутся. Ты главное, не зевай и из всего научись извлекать пользу. Послушай моего совета, сынок, используй свою юность, пока она у тебя ещё есть. Ты ведь на этом только выиграешь – и сам развлечёшься, и деньжат заработаешь. А уж дохленьких девчушек ты всегда себе сыщешь – были бы деньги... Ну, вот мы и пришли. Смотри, какое славное местечко. Ты пристройся-ка сюда на ящики – только лежи смирненько, как твоя покойница, и чтоб мне ни-ни – а уж папаша Джеймс сам всё сделает, так что ты и сам в накладе не останешься...

Но прежде чем он успел договорить, я резко развернулся и, схватив старика за его сальные волосы, со всей силы ударил того головой об стену, а когда он выпустил мою руку, отшвырнул его на те самые ящики, что ему так приглянулись.

– Ах ты, ублюдок! – разразился он руганью мне вслед, когда я со всех ног кинулся прочь от него. – И всё равно тебя схватят! Полиция! Полиция! Помогите! Сукин ты сын, а я ещё к тебе, как к родному относился! Да чтоб ты сгнил вместе со своей дохлячкой!

Содрогаясь от омерзения и страха, я нёсся со всех ног по ночной улочке – быстрее, быстрее, быстрее укрыться под кровом нашей благословенной обители в твоих ледяных объятьях. Как отвратительны живые люди – их больные страсти смердят, как преисподняя. Отчего Бог ещё не уничтожил наш гадкий мир, эту великую выгребную яму? Неужели для нас есть ещё какая-то надежда? Бежать сделалось невыносимо тяжело, но я не смел сбавить шаг. Нет, я не боялся повторить судьбу несчастного Эдриана – старик был не сильнее меня и не смог бы ни к чему принудить меня против моей воли – но я так испугался, что нас с тобой могут разлучить. Если он всё-таки докричится до полиции или выследит наше с тобой убежище... Меня смертельно страшит всё, что может нарушить наше уединение и повредить этой хрупкой иллюзии жизни, что я веду с тобой, моя дорогая Элейна, под кровом нашей часовни.

Невольно опустив взгляд на бегу, я изумлённо увидел, как по моей жилетке расползается тёмное пятно, а, расстегнув её, разглядел, что вся рубашка моя в крови. Ах, ну да. Кажется, пила во время этого отчаянного побега прорезала ткань и полоснула по моей коже – а я и не заметил. С некоторых пор я перестал ощущать боль, чувство голода и холод. Я вполне готов к смерти. Но всё же, как дурно, что я так измарался. Что ты теперь скажешь обо мне? На кого я стал похож?.. Такой кавалер не достоин моей спящей феи в подвенечном наряде. Если не забуду, надо будет перед твоими похоронами раздобыть для себя свежую сорочку.

Возвратившись в часовню, я старательно забаррикадировал дверь и с отчаяньем ребёнка кинулся к моему единственному утешению – к нежному ангелу, что покоится в чужой гробнице и терпеливо дожидается, покуда я смастерю для неё колыбель. Мне так мучительно хотелось обнять тебя и, прижав к груди, выплакать всю свою боль, свой страх и отчаянье. Но я не посмел – боялся замарать тебя своей кровью. Пришлось разорвать свою рубашку и сделать из неё перевязку. Рана была неглубокой, но сильно кровоточила. Пусть я и не чувствую боли, но было бы неприятно лишиться сознания от потери крови. Да и нельзя замарать нашу святую обитель.

А теперь я наконец могу взяться за дело. Едва ли я имею хоть какие-то навыки в столярном ремесле, но ради тебя я должен приложить все усилия. Стараясь работать как можно тише, чтобы не нарушать покой моей возлюбленной, я принялся осторожно готовить доски для её будущего гроба. Я решил не укорачивать их по длине, так что размеры её последней обители пришлись бы и мне по росту. Пусть у неё будет достойный гроб, а не какая-то детская утлая коробочка. Мне бы очень хотелось уметь вырезать красивые узоры по дереву, чтобы украсить твой гроб, но, увы, я не имею к этому таланта. Единственное, что я могу сделать – это прибить к крышке найденное здесь распятие. Какая жалость, что я не выучился на гробовщика. Но я постараюсь. Я сделаю всё возможное. Ведь ты достойна самого лучшего. Чем ещё я могу искупить свою вину? Перед тобой, перед Эдрианом – перед всеми, кого я не спас. Это моё последнее дело в сём мире – проводить тебя на небо. После этого я готов низвергнуться в бездну ада на встречу с моим дорогим младшим братом. Сможет ли он простить меня? Можно ли вообще простить бесчувствие? Я прочитаю ответ на этот вопрос, заглянув в опустевшие глазницы Эдриана – он один вправе судить меня.