Татьяна Алюшина 12 страница

– У нас с тобой, Дашка, патронат на дому, филиал дома престарелых, отягощенный финансовыми трудностями и разногласиями между контингентом. Все по классическим правилам богаделен.

Девчонки крутились, как могли. Катя набрала учеников и работала до поздней ночи, Дашка училась и делала первичную бухгалтерию и балансы для двух небольших фирмочек, дедушка Стас работал помощником инженера в управлении строительства автодорог. Притом что они сдавали три квартиры и скидывали в общую кучу все заработки и пенсии, денег все время не было. Лекарства для дедушки стоили немыслимых денег, и их было семь человек, которым каждый день надо было есть, как ни странно.

Мама звонила из Италии один‑ два раза, прилетала на папины полгода и годовщину, извинялась, что не может чаще.

Через полгода после переезда в их «колхоз» у дедушки Васнецова случился повторный инсульт, и через три недели он умер. Допродавали кое‑ какие вещи, пару бабушкиных колец – похоронили. Мама смогла приехать только на девять дней. На поминках, в семейном кругу, бабушку Васнецову вдруг «пробило» обвинять маму:

– Все из‑ за тебя! Как только Васенька тебя увидел, нас с отцом бросил, всего себя тебе посвятил! Ты ему чуть карьеру не испортила! Если бы тогда на партсобрании ему занесли выговор, то тут же бы из министерства выгнали!

– Ну не выгнали же, – улыбалась мама.

– Жизнь ему загубила, умер молодым! – закричала бабушка.

– Ну‑ ка, прекрати! – вдруг громко потребовала тишайшая Лидия Ивановна и хлопнула ладонью по столу. – Ты просто зловредная эгоистка! Только о себе всю жизнь и пеклась! С внучками ни разу не посидела, на выходные не взяла! Ты на Риточку злишься только потому, что тебе надо было, чтоб Василий Дмитриевич только о тебе пекся да деньгами и заботой баловал! Привыкла на его шее катиться! Они в счастье девятнадцать лет прожили, как один день! В счастье и любви необыкновенной! И не смей на Маргариту наговаривать!

Бабушка Васнецова расплакалась, а мама обняла ее, успокаивала и все что‑ то шептала ей на ухо, улыбаясь печально. Конечно, про своего Васечку.

Жизнь преподнесла новую проблему – заболела бабушка Васнецова.

Требовалась срочная операция, но… возраст, врачи не очень‑ то хотели браться, все‑ таки восемьдесят лет, и – разумеется! – требовалось заплатить большие деньги, чтобы взялись за операцию.

Очень большие.

Весь состав «коммуналки», сидя за круглым обеденным столом, смотрел на Дашку в ожидании, что она придумает и станет спасать их в этот раз.

И она придумала:

– Продадим бабушкину квартиру!

– Нет! – категорически заявила бабушка Васнецова. – Это моя квартира, я против! Где я жить буду?

– Если не продадим, жить ты уже нигде не будешь! – жестко пояснила Дашка. – Сделаем операцию, и нам еще тебя на ноги поставить надо.

Операция прошла тяжело, как и предупреждали врачи, с осложнениями и долгим реабилитационным периодом. Бабушка стала совсем трудной, невыносимой, требовала повышенного внимания, жаловалась, что ее обобрали, а человеческих условий жизни не предоставили. Ну, по этому пункту в чем‑ то она была права.

Последний ремонт в квартире делался года за четыре до смерти папы, а прошло после нее уже три. Проживание такого количества людей привело к ускоренному изнашиванию как мебели, так и жилья.

Мама по контракту осталась работать в Италии, звонила часто, звала к себе в гости, да денег у девчонок не было на такие поездки. А тут вроде как образовались средства, остались после продажи квартиры и бабушкиной операции, и они решили сделать ремонт. И главное, оснастить кухню хорошей бытовой техникой, облегчить бабушке Наде и Лидии Ивановне нелегкий домашний труд.

Дизайнера нанимать не по деньгам и запросам, а посему Дарья сделала свой дизайн‑ проект. Засела за книжки‑ журналы, проконсультировалась с друзьями, которые учились в архитектурном, – измеряла, чертила, объездила строительные магазины и рынки, составила смету. Позвонила по старой памяти Ивану Павловичу, спросить, нет ли у него на примете хорошей строительной бригады. Главное, надежной.

Бригаду Иван Павлович нашел и прислал толковую, все профессиональные строители из Подмосковья. Они им и переехать помогли на квартиру старших Юдиных.

И начался у них ремонт. Мама дорогая! Никто ж не предупредил, какая это засада! При всем том, что строители работали качественно, быстро, найдя сразу общий язык с Дарьей, кое‑ что даже подсказывая ей по ходу.

Вместо намеченных двух месяцев «стройка века», как назвала Катька, затянулась аж на четыре. Да ладно, и это бы потерпели!

Но кто сказал, что засада – это слегка трухануть, пукнуть в атмосферу испужно, и все? Нет, господа, засада – это несколько иное.

Заболел бригадир строителей, делавших ремонт, взамен его прислали другого, временного. Казалось бы, строитель и строитель.

Ан нет! Пункт первый – попадалово! Катька вдруг умудрилась в него влюбиться. И тут такое началось!

Сначала Колюньчик, как нежненько называла его Катька, стал частенько к ним заезжать и засиживаться вечерами допоздна, а недельки через полторы и вовсе перебрался в их табор с вещичками, «осуществлять свою единственную в жизни любовь! » – собственно, прямой цитируемый текст!

Нормально так, живенько: двухкомнатная квартира, лежачая больная плюс еще пять человек, и тут такой красавец с вещичками, «осуществитель»!

Спали они с Катькой на кухне, на полу. Ну и это временное барачно‑ коммунальное житье можно было перетерпеть. Но при этом очень хотелось бы поспать, прослушав еженощную «трансляцию» порноканала, а еще больше хотелось выжить после храпа Колюньчика. Прямо какое‑ то изматывающее счастье для всех.

Дашка находилась в таком глубоком недоумении по поводу избранника сестры и прострации от хронического недосыпа, что доставала Катьку:

– Кать, это что? Рабский стон угнетенного либидо или пролетарский шиш контрреволюции? Он же имбецил обыкновенный с брутальным отягощением!

– Не смей говорить про него так! – взрывалась Катька. – Он настоящий мужчина!

– А хто спорить? – вздыхала Дашка. – Если бы семья не прослушивала еженощно полный курс вашего оргазмического единения, давно бы выгнали его куда подальше. Но, Кать, нас здесь шесть человек и он сверху, это уже перебор!

– Это моя личная жизнь! – штопором в землю упиралась Катька.

– А на его территорию перенести эту твою личную жизнь нельзя? – выясняла Дарья.

Оказалось, не‑ е‑ е, незя‑ я‑ я! В подмосковную строительную общагу, где обитал Колюньчик, Катьке как‑ то не хотелось.

Освоившись в их квартире и жизни, укрепившись Катькиной жизненной установкой «назло всем! », Колюньчик начал умничать, поучая:

– Вы, Лидия Ивановна, неправильно посуду моете, надо тереть, тереть, а вы поливаете.

– Не умеют у нас дороги строить! – заявил Колюньчик заслуженному строителю, награжденному множеством наград, деду Стасу. – А почему? Я отвечу! Технологий не знают!

За недельку справился со всеми обитателями дома, «научив жизни», и пришла Дарьина очередь. Поздним вечером, когда она добралась до дому и пила чай в кухне.

– Вот что я тебе скажу, Даша, – взял добротную поучительную ноту Колюньчик. – Неправильно живешь. Симпатичная деваха, а без парня, ремонт этот затеяла глупый, деньжищ на него ухлопала, а надо было машину покупать и в бизнес какой залезть.

И тут у Дарьи сорвало все краны, крыши и тормоза в полный разнос! Да так, что попрятались по комнатам все, кроме Катьки, сидевшей рядом с Колюньчиком.

Озверевшая Дашка убийственно холодным тоном, делая ударение и акцент на каждом слове, пояснила расстановку дальнейшей жизни:

– Значит, так. Сейчас ты собираешь свои вещи. Если через пятнадцать минут ты еще будешь находиться в квартире, я вызываю милицию. Заявление на тебя такое напишу, роман! Суток на пятнадцать минимум. И еще. Вернешь до копейки украденные на строительстве деньги. Смету составляла я и знаю, сколько ты натырил. Если завтра не вернешь, посажу года на три. Чтобы ты знал, нанимал строителей для нас замминистра. Масштабом грядущих неприятностей проникся?

Колюньчик побледнел и оторопело хлопал глазами, напугавшись вусмерть. Но тут встряла Катька:

– Ты не имеешь права с ним так разговаривать! Это мой молодой человек и моя лич…

– Ка‑ тя! – отчеканила тем же тоном Даша. – В Под‑ мос‑ ко‑ вье! В строительную общагу! Со всей своей личной жизнью! Не устраивает? Лето на дворе, лавочки есть. – И повернулась к Колюньчику, недоуменно подняв брови: – Не поняла, чего сидим? Время пошло!

Катька принялась ругаться, возмущаться, что‑ то требовать, но ровно до того момента, пока не закрылась входная дверь за Колюньчиком, поспешившим ретироваться по тихой грусти.

– Ну рассказывай, сестра, – предложила Дашка. – Что вот это было?

– Не знаю, – сникла Катька и призналась: – Так мне осточертела наша жизнь. Тяжело, трудно, обидно. Захотелось что‑ то изменить, взбаламутить. Не знаю!

– И ты решила нам добавить, ну так, чтобы уж наверняка? – И высказала свое непонимание: – Кать, но как можно было вот на «это» запасть?

– Да не западала я! – призналась искренне Катька. – Вредничала! Все смотрела и ждала, когда кто‑ то из вас возмутится. А вы интеллигентно терпели! – И, выпустив пары, с грустной ноткой добавила: – Но сексом он занимался – это что‑ то фантастическое!

А Дашка начала смеяться, хмыкнув пару раз, и по нарастающей, до громкого хохота, вытирая слезы и пытаясь говорить:

– Да уж! Ду‑ у‑ умаю, наш контингент вспо‑ о‑ о‑ мнил живенько так, с о‑ огоньком, ка‑ ак э‑ э‑ то делается! Прослушивая ка‑ аждую ночь по‑ посо‑ бие по прикладно‑ ому сексу!

И Катька не удержалась, заразилась смехом и хохотала вместе с Дашкой.

В кухню осторожно вошла бабушка Надя, улыбаясь. А то!

– Девочки, – заговорщицки предложила она, – у нас с Лидушей в холодильнике бутылка шампанского припрятана. Думали, окончание ремонта отметим. Но сейчас повод тоже хороший, – с опасением посмотрела она на Катьку.

– А бабушка Васнецова? – спросила Дашка.

– Спит, – поспешила сообщить бабушка.

– Тогда, – распорядилась Дашка, – тихо, тихо переползайте все сюда. Отметим воплощение в жизнь библейской притчи: «Купи козу, продай козу».

Ремонт закончили по экономрасчету Дашкиному, и еще немного деньжат осталось. Они прикидывали, какие насущные покупки нужны, а тут…

Дефолт! Хорошо Дашка успела новых жильцов в юдинскую квартиру поселить и предоплату за полгода в долларах с них получить. У Кати родители всех ее учеников отказались от уроков, от услуг Дарьи обе фирмы тоже поспешили отказаться, и деда Стаса сократили, как говорится, до кучи.

Приплыли! Катька, закончившая институт, никуда устроиться не может, Дарья так вообще подрядилась уборщицей полы мыть. Поджались до минимума, боясь валютные сбережения трогать, – неизвестно, что дальше!

А тут мама стала девчонок уговаривать приехать к ней в гости, пока в стране неразбериха. Катька холодно отказалась, заявив, что будет работу искать, а Дашу уговорили бабушка Надя и Лидия Ивановна съездить, отдохнуть от них от всех.

Дашка поехала.

И вернулась совсем другая. С иным пониманием, иным вкусом и чувством жизни, с мудростью, выстраданной глубоким переживаемым чувством вины.

Остались они с Катей в вечер Дашиного приезда ночью в кухне разговаривать вдвоем, после отшумевшей встречи, застолья небольшого с семьей.

– Красивая Италия? – спросила Катька напряженным тоном.

– А почему ты меня не спрашиваешь, как там мама живет? – поинтересовалась Дашка, строго глядя на сестру.

– Как она живет? – пожала пренебрежительно Катька плечами. – Хорошо живет. В Италии. А что, там можно плохо жить?

– Кать, – жестко, бескомпромиссно сказала Дашка, – четыре года прошло, как умер папа. Тебе двадцать два, ты взрослая, умная тетка, что ты ей никак простить не можешь?

– А то! – прорвало годами лелеемую претензию из Катьки. – Мы тоже отца потеряли, а такое впечатление, что горе только у нее!

– Катя! – поразилась этой детской обиде Дашка. – Мы с тобой потеряли отца, это горе, это невосполнимая потеря, но мы потеряли только отца! А она потеряла все! Она с его смертью потеряла жизнь, себя, смысл – все! Он был ее дыханием, ее вселенной, всем! Ты не понимаешь, что это огромная разница – наша потеря и ее? Ты хотя бы представляешь, что она пережила, когда держала папину голову на коленях в момент его смерти? Она умерла тогда вместе с ним. Оболочка осталась, а она умерла!

– Да что ты мне тут объясняешь?! – взорвалась Катька своим непрощением. – Она нас предала! В самый трудный, самый тяжелый момент, когда нужна была больше всего в жизни, бросила нас и предала!

У Дашки аж в глазах потемнело от возмущения, боли за маму, от этих пустых, глупых обвинений, высказываемых маленькой девочкой, ревнующей отца к маме. Она подскочила с места, наклонилась над Катькой и, не сдерживая голоса, эмоций, вины, разъедающей сердце, орала:

– Это мы! Мы ее предали и бросили! Самые родные, самые близкие люди предали ее и выкинули из своей жизни за несоответствие нашим ожиданиям! Ты вот, например, знаешь, что она кандидат наук? Знаешь, что она окончила аспирантуру и защитилась еще при жизни папы? – И, увидев удивленное выражение Катькиного лица, продолжила обвинительную речь: – И я не знала! А почему?! Да потому, что нам по фиг было, кто она, чем занимается! Мы тупые и равнодушные дочери! Эгоистичные суки! Никто из нас – никто! – не поговорил с ней после смерти отца, не поплакал вместе, не поддержал, не расспросил ни о чем! Отпустили в эту Италию, как мусор выбросили! Она не в себе была, умирала, не жила, а мы отделались от нее! И ни разу, ни разу не спросили, как она там живет!

На ее крик прибежали перепуганные домочадцы, кроме бабушки Васнецовой, и стояли, потрясенные, в дверях, слушая приговор своему эгоизму, выносимый Дашкой. А она уже никого не видела, и не слышала, и не могла остановиться:

– Мы все! Все знали, что она беспомощна в горе своем, беспомощна в жизни, в социуме, в быту, и без зазрения совести выкинули ее! В чужую страну, без друзей, без знакомых, без денег, без поддержки! Иди, нам и без тебя тяжело! Мы все эгоистичные, безразличные суки! Ты знаешь, как она там жила? Она звонила, мы не спрашивали, как она! Она приезжала, мы поражались: тоненькая, как девочка! А знаешь почему? Потому что она год голодала! Ей есть не на что было! Она не жалуется, нет! Улыбается и абсолютно уверена, что это такая ерунда! Она не купила себе ни одной вещи за тот год и практически не ела! А деньги, копейки, копила, чтобы к нам слетать! Мы были здесь, все вместе, с квартирами, заработком, держались друг за друга, а она там одна! Брошенная всеми, кроме любимого мужа!

Бабушка Надя заплакала навзрыд, и это привело в чувство Дашку, как пощечина, остановив ее чернушное ослепление разъедающей вины. Она развернулась к дверям, увидела наконец всех, подошла к бабушке, обняла, подставив плечо для рыданий, гладила по голове и извинялась:

– Ну прости, прости. Это я себя обвиняю Себя. У мамы все сейчас хорошо. У нее, знаешь.

и тогда все хорошо было. Она мне сказала, что Васечка ей помогал во всем, поддерживал и даже напоминал, что надо поесть.

И разрыдалась давно сдерживаемыми слезами.

– Знаешь, – сказала она Власову севшим от непролитых слез голосом, – я этой вины, наверное, с себя никогда не сниму. Это так стыдно и больно. Я тогда первый раз разглядела ее по‑ настоящему, поняла и восхитилась своей мамой! Она совершенно потрясающая женщина! Женщина века девятнадцатого. Я тогда осознала, что, когда папа умер, ей было всего тридцать шесть лет, она на четыре года была старше меня нынешней! Молодая, необыкновенная, красивая женщина, и у нее кончилась жизнь.

– Мама, ты же в полной нищете жила! – шокированная тем, что узнала, прошептала потрясенно Дашка. – Ты же голодала!

– Это такая ерунда, шелуха глупая! – уверяла мама, обнимая Дашку. – Я всему научилась: и жить, и с бытом справляться, и деньги считать. Мне хватало на две чашки кофе и что‑ нибудь легкое перекусить днем, этого вполне достаточно.

– Мам, прости нас! – винилась Дашка.

– Да что ты, девочка! – успокаивающе поглаживала и целовала ее мама. – Я была тогда обузой для вас. Везде и во всем вокруг был только Васечка, и я целовала воспоминания о нем. В чем я могла в те времена найти в России работу и отдохновение? Я бы так и ушла следом за ним. А здесь я занималась любимым делом, и мне так это нравилось, что я не замечала ничего вокруг. И потом, каждую ночь я разговаривала с Васечкой, он мне помогал, подсказывал, направлял. И это было счастье.

И Дашка поняла и увидела, что мама стала сильной, другой. А может, она всегда была сильной, только они этого не понимали? Дашка стала ездить к ней при любой возможности, а Катька так и не поехала. Дарья с ней о маме больше не разговаривала. Не могла, боялась наговорить непоправимого.

Она закончила институт и, победив в трудном конкурсе на вакантное место, поступила на работу в очень серьезную, стремительно набирающую обороты корпорацию и начала делать карьеру.

Катька поступила работать в специализированный лицей, преподавала язык, Дашка работала, как конь заводной на карусели. Жили.

В две тысячи третьем умерла бабушка Васнецова. Похоронили. Через восемь месяцев от обширного инфаркта умер дедушка Стас. Остались они бабским коллективом – бабушка Надя, Лидия Ивановна и Катя с Дашей.

Напасти, заявив о своем появлении, похоронами не отделались.

Большая любовь у Катьки. О господи!

– Кать, – познакомившись с этой «любовью», спросила Дашка у сестры. – Ты знаешь закон нашего времени?

– Это какой? – спросила влюбленная.

– Красивый мужчина никогда не платит! – оповестила Дашка.

Он был настолько идеально красив по всем мужским канонам, что слепил звездностью глаза и аж зубы сводило, ну и разумеется, его собственная самооценка потолки царапала.

Катька умирала рабой любви, семье же он сразу и напрочь не понравился. Ну вот не обаял! И может, обошлось бы, но приехала мама.

После официального знакомства с «любовью всей жизни» дочери мама искренне поделилась своим мнением и опасениями:

– Катенька, этот молодой человек совершенно не предназначен для серьезных отношений.

– Он меня любит! – воспротивилась и двинула заяву Катька. – И я его люблю! Он сделал мне предложение, и мы поженимся!

– Катюша, – пыталась что‑ то объяснить мама, – никто не спорит, он необыкновенно красив и статен, но его жизненная позиция видна сразу: «Как тебе повезло, что я обратил на тебя внимание! » И за это внимание, обращенное на тебя, придется расплачиваться всю жизнь.

– Он меня любит! – бараном, упершимся в скалу рогами, упорствовала Катька.

– Этот мальчик любит только себя. И видимо, что‑ то мучает тебя в душе, если ты выбираешь такого мужчину для жизни. Катюша, женщина всегда знает и чувствует истинную цену своего избранника.

Но мама говорила о каких‑ то других женщинах, тех редких, которые с большой буквы, как и она сама, может, поэтому верила, что все женщины такие же и могут понять, почувствовать настоящего мужчину.

А нашу Катю переклинило по полной программе, в первую очередь наперекор маме, что‑ то из серии «Назло кондуктору пойду пешком! ».

Все мамины попытки что‑ то объяснить, достучаться имели ровно обратный результат – Катька буром башкой в землю!

Дашка скрепя сердце согласилась на свадьбу. А и ладно! Ну, любовь у сестры…

И, убедившись в своих подозрениях в расчетливости жениха и его родных, свадьбу пришлось оплатить Дарье, вплоть до чаевых официантам.

Катьку, находящуюся под гипнозом предстоящего события, она старалась не посвящать в эти детали.

Ну расписались. И молодая семья поселилась с ними.

– А к нему жить – нет? – спросила Дашка у сестры на третий день ее официального замужнего статуса.

– У них двухкомнатная квартира, в которой живет его мама, у нас места больше, – благоухала счастьем Катька.

– Знаешь, дорогая, – подгорчила медовую сладость Дарья, – кажется, это ты замуж вышла, а не мы? Вот и начинай самостоятельную семейную жизнь, а не эксплуатируй бабушку и Лидию Ивановну, они обслуживать твое счастье не обязаны.

Катька надулась, выказав обиду, но ненадолго.

Леонид, новоиспеченный муж сестры, раздражал их троих сильно и устойчиво. Раза по три на дню. Дашка думала: «Убью! Вот притюкну к чертовой матери! »

И началось противостояние Катьки и Даши с бабульками. Сам же объект этой тихой войны плевал на них смачно и с удовольствием, игнорируя «абсолютно» их недовольство с тихим презрением и сардонической улыбкой.

Дашка честно и стоически выдержала пять месяцев этого фронта и, невзирая на то что Катя уже была беременна, разрулила проблему единоличным решением.

– Завтра вы переезжаете на квартиру Лидии Ивановны, – объявила она молодоженам за ужином. – Жильцы съехали неделю назад, бригада уборщиков навела генеральную уборку. Вперед!

– Мне это неудобно, – сморщившись брезгливо, оповестил Леонид. – Слишком далеко от центра и слишком маленькая квартира.

– К маме! – весело отчеканила Дашка и приступила к ужину.

– К маме нельзя! – высказался эмоционально муж Катерины. – Она болеет и…

– Либо к маме, либо на квартиру, – перебила его Дарья, – здесь вы больше жить не будете.

Леонид побуравил ее взглядом прекрасных глаз, словом более не удостоил, доел и удалился в их с Катей комнату, зато Катька восполнила вербальную недостаточность:

– Что ты распоряжаешься! Нам удобно жить здесь! И это такая же моя квартира, как твоя!

– А нам нет, – спокойно оповестила Дашка.

– Нам он не нравился с самого начала, ты захотела замуж, так, пожалуйста, будь там. Ну а мы‑ то тут при чем? Мы за твоего Леню втроем замуж не выходили. Я думаю, вполне достаточно, что мне приходится долги немереные за свадьбу выплачивать, в которую, кстати, ни он, ни его семья не вложили ни копейки. Так что, думаю, мы втроем за мужчину твоей мечты расплатились уже сполна. Твой каприз и большая любовь, ты и расхлебывай.

– Как ты можешь? – негодовала Катька, пуская слезу.

– А как? – не поддалась шантажу слезами Дарья. – Я вроде бы предлагаю тебе просто жить отдельно, своей семьей. Все, Кать. Точка жирным почерком. Начинается твоя самостоятельная семейная жизнь. С ребенком мы все втроем будем целиком и полностью помогать тебе, но стирать труселя и носки мужа, готовить ему обеды теперь ты должна сама. Я никак не пойму: при чем здесь мы?

Катька обиделась страшно, и на следующий день, молча, ни с кем не разговаривая, они переехали. Не к мамке, а в «слишком маленькую» квартирку на окраине. Удачи!

И оказалась Катька один на один с жизнью. Первый раз! Дашка переживала и боялась за нее, но решение свое не меняла. Через пару недель они помирились и стали регулярно встречаться на нейтральной стороне, без Леньчика рядом.

Катюха тяжело носила беременность, о жизни своей семейной не рассказывала, но как‑ то на восьмом уже месяце обиженно выдала:

– Ты не понимаешь, что такое любить! Твой роман с преподавателем не в счет! Ты меня наказала, выгнав, а сама ни черта в этом не понимаешь!

– Кать, у меня уже сил нет выслушивать эти судороги! Вот ты на днях мамой станешь, ты умная, битая непростой жизнью последних десяти лет женщина, а с офигенным упорством несешь подростковую лабуду! Такое ощущение, что ты в детство играешь, все назло кому‑ то, думаю, что маме. У тебя есть семья, которая бесконечно тебя любит, и мама в том числе, и нам всем еще надо ребенка растить. А ты: «Выгнала, наказала», фигню всякую, как пацанка. И не бойся вернуться, если тебе хреново с ним, никто умничать не собирается, сами еще те «умницы», но иллюзиями себя по поводу главнюка всей твоей жизни не тешим.

Поздно вечером того же дня Катька приехала домой с вещами. Открыв дверь на звонок и увидев сестру, Даша только спросила:

– А Леньчик?

– С пожитками к маме.

Маленькая Лизка была пугающе неправдоподобно похожа на деда Василия Дмитриевича, и ни полчерточки от папаши. Такое чудо!

Дашка вкалывала одна на всю семью, Катька в декрете, занималась втроем с бабушкой и Лидией Ивановной ребенком. Новая жизнь!

Леонид вдруг «закапризничал» разводом, на что‑ то там претендуя, пока Дарья не позвонила ему лично:

– Лень, ты бы не выступал, а то обстоятельства для тебя могут трагически измениться. Напоминаю, что у меня расходы на вашу свадьбу и дальнейшее совместное проживание с Катериной подтверждены чеками, оплата которых производилась с моего личного счета, есть еще целевой, взятый мной на свадьбу кредит. – И нежно так поинтересовалась: – Поучаствовать хочешь в погашениях через суд?

Поучаствовать Леньчик не захотел, быстренько подписал какие надо бумаги и более до поры не проявлялся.

А пора сия не замедлила настать очередной тяжелейшей проблемой в семье.

Когда Лизоньке исполнился годик и Катя отняла ее от груди, у девочки началась аллергия. Да какая! Абсолютно на все!

Катя с дочерью пролежали в больнице три месяца, помогло, но не очень. Малышка плакала сутками, беспрерывно, они с ума сходили, кидаясь ко всем специалистам. Никогда еще ничего не было таким страшным!

Дашка забурилась с головой в эту проблему, изучая литературу, консультируясь с врачами, накупила каких только возможно детекторов для проверки продуктов. И они перевели свое хозяйство на натуральные продукты – мыли, стирали, убирали щелочью, лимонами, содой и хозяйственным мылом, а продукты питания – о‑ хо‑ хо! Пойди найди в Москве натуральные продукты. И тогда мама решительно настояла, чтобы Катя с дочерью приехали к ней.

– Здесь очень серьезно относятся к чистоте продуктов, есть специальные экомагазины. Пусть немедленно выезжает, выходим ребенка!

Мама уж десять лет жила в Италии, давно работая за весьма приличную зарплату, считалась там известным и очень ценным специалистом как искусствовед и историк. За ней уже много лет ухаживал профессор университета, звал замуж, но мама отказывала. «Васечка пока ничего не сказал про Марио», – объясняла она свой отказ Дашке.

А Дарье Марио нравился. Полностью совпадавший с типажом успешного, интеллигентного европейца, красавец, умница, он смотрел на маму грустными глазами и продолжал за ней ухаживать, не оставляя надежды.

Решили всей семьей – надо ехать, спасать ребенка!

Но заковыка на пути к выздоровлению Лизки обозначилась – Леньчик, от которого требовалось подписать разрешение на выезд дочери за границу.

Катерине по телефону он однозначно предложил решить за это его временные финансовые трудности. Дарья поехала к нему на работу и пообещала присовокупить к финансовым еще и уголовные трудности, напомнив про должок.

Буравя ее взглядом, выражавшим чистую, не замутненную ничем ненависть, Леньчик подписал все необходимые документы.

Катька с Лизой уехали. Все бы ура, но виза всего на три месяца. Лизка в Италии расцвела и начала поправляться, окрепла, а уж и уезжать пора.

Дашка, ожидая их, находилась в постоянном внутреннем напряжении, опасаясь рецидива болезни у ребенка по возвращении домой.

Спаси и пронеси! Они уже такое прошли, вспоминать страшно.

От этих постоянных мыслей как‑ то ночью ее отвлек звонок мамы:

– Дашенька, не разбудила?

– Нет, мамуль, не сплю, думаю.

– Я как раз по этому поводу, я все размышляла, как нам помочь Лизоньке, а тут Васечка вчера пришел и говорит: выходи за Марио замуж, тебе пора быть счастливой, он хороший человек, вам будет радостно вместе, да и внучке помочь надо. Дашенька, так я за Марио замуж выйду, и мы тогда сможем Катеньке с дочкой визу сделать на год.

– Выходи, конечно, мама! Нам всем Марио нравится. Только ты для себя выходи, для счастья, а не для Лизы!

– А я для всего! – рассмеялась мама.

Как они и опасались, по возвращении домой у Лизы обострилась аллергия. Не в такой, слава тебе господи, ужасной степени, как раньше, но довольно тяжело и сложно.

Девочку пришлось положить в больницу. Даша, дежурившая, в свою очередь, рядом с ней, смотрела на мучения ребенка и спрашивала, не зная, как ей помочь, облегчить боль:

– Лизонька, детка, ты чего‑ нибудь хочешь?

– Чтобы красиво‑ красиво было. Сказка про красивую девочку, – тихо говорила малышка, – и чтобы не чесалось.

В больнице Дарья стоически держалась, заплакала, когда вышла на улицу, и до самого дома вытирала слезы. Ходила ночью по притихшей квартире и все думала: что ж ей такого сделать, красивого‑ красивого и необыкновенного?

И вдруг как озарение снизошло – книжку!

Она сделает ей книжку с красивой сказкой, принцессой, принцем. Раскладную.

И даже увидела перед мысленным взором эту книжку, и поняла, как надо ей делать и какая это будет сказка. Красота требует неспешности, и Дарья делала ночами книжку‑ раскладушку три месяца, уж и Лизоньку давно из больницы выписали, и мама вышла замуж за Марио, девочки не ездили, но скромную церемонию и банкет просмотрели на видео, присланном по электронке.

И как раз к дню рождения Лизы, три года исполнялась их девочке, Дарья доделала свою первую книжку.

Этот день рождения Лизы они отмечали в Италии всей семьей, привезя туда первый раз бабушку Надю и Лидию Ивановну.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 111213 14 Следующая ⇒