{131} Спектакли. «Жизнь Человека» 1907

{131} Спектакли

{132} К столетию МХТ был подготовлен двухтомник «Художественный театр — сто лет» (моими соредакторами выступили И. Н. Соловьева и О. В. Егошина). Среди прочего в этом двухтомнике был раздел, посвященный наиболее характерным работам театра за целый век. Были избраны сто спектаклей и созданы сто коротких портретов, принадлежавших перу наших видных критиков и театроведов. На мою долю пришлось 14 спектаклей.

«Жизнь Человека» 1907

Среди многих портретов и зарисовок «Жизни Человека» на сцене МХТ есть один уникальный. Он принадлежит режиссеру спектакля. На двух страничках «Моей жизни в искусстве», спустя почти двадцать лет, Станиславский восстановил образ постановки, описал декорационную идею черного бархата, который был изобретен для «Синей птицы», но показался тогда пригодным и для андреевской пьесы.

На фоне черного бархата, который позволял «говорить о вечном», должна была возникнуть страшная и призрачная фигура того, кого Леонид Андреев назвал «Некто в сером». Режиссер вспоминает, какими театральными средствами он ответил пьесе, в которой была не жизнь, а «схема жизни»: «Представьте себе, что на огромном черном листе, которым казался из зрительного зала портал сцены, проложены белые линии, очерчивающие в перспективе контуры комнаты и ее обстановки. За этими линиями чувствуется со всех сторон жуткая, беспредельная глубина». И дальше Станиславский описывает движение спектакля от первого акта — еще веселого, рассветного, в котором был «экстаз» начинающейся жизни, — к третьему акту с его сценой бала. Этот бал (явная реплика к балу Раневской из третьего акта «Вишневого сада») Станиславский решил при помощи средств новой театральной живописи: зал был очерчен веревочными контурами золотого цвета, им правил «призрачный оркестр музыкантов с фантомом-дирижером», звучала заунывная музыка, сопровождавшая «мертвенные танцы двух кружащихся дев, а на первом плане, по длине рампы, целый ряд уродов — старух, стариков-миллиардеров, богатых дев и женихов, разнаряженных дам… Мрачное, черное с золотом {133} богатство, материи с крикливыми цветными пятнами на женских платьях, мрачные черные фраки, тупые, самодовольные, неподвижные лица. … Получался гротеск, столь модный в настоящее время».

Последнее замечание сделано из другого времени, когда и пьеса Андреева, и спектакль Художественного театра оценивались в «обратной перспективе». Страхи и ужасы России 1907 года после того, что произошло в 1917‑ м, казались детскими. О. Мандельштам, старый противник символистов, иронизировал над временем, в котором «Он, Она, Оно и прочие значительные персонажи наводили панику на впечатлительного российского интеллигента». Станиславский, находясь в своей глухой обороне, снижал вдохновенное описание андреевской постановки словечком «гротеск», которое не имело объясняющей силы по отношению к прошлому, а было нацелено в настоящее. Основателю МХТ важно было указать — даже ценой «отказа» от собственного режиссерского Шедевра, — что он давно уже пережил увлечение гротеском и левизной, которые певцам «театрального Октября» казались свежими и первородными.

Никто лучше Станиславского не описал «Жизнь Человека» в МХТ, но есть смысл выйти за пределы того описания и увидеть спектакль в реальном контексте времени и театральных задач, которые решались в той работе.

Период «артистической зрелости» начался у Станиславского бунтом против выработанных и чрезвычайно успешных приемов чеховского театра. Для этого была затеяна Студия на Поварской и приглашен Мейерхольд, для этого была поставлена гамсуновская «Драма жизни», а потом «выписан» Крэг. «Жизнь Человека» находится в том же смысловом ряду. Мейерхольдом владело желание «топтать и жечь» приемы натуралистического театра. Станиславский до такой степени самоотрицания не доходил, но и он тогда «почти исключительно интересовался в театре ирреальным и искал средств, форм и приемов для его сценического воплощения». Вслед за вызывающим Гамсуном последовал Леонид Андреев, за пьесу которого взялись и Станиславский, и Мейерхольд. Последний работал в бешеном темпе, днем и ночью, стремясь выйти первым (и вышел). Станиславский опасался, что его соперник позаимствует его главный постановочный «трюк» — черный бархат. Им не стоило волноваться. При общности эстетической задачи московская и петербургская версии «Жизни Человека» оказались разными. Настолько разными, {134} насколько разным было понимание самого человека в искусстве двух режиссеров.

Среди достоинств мейерхольдовской постановки (в которой он выступил и как художник) называли и эксперимент с пространством сцены, и изобретение единого движущегося источника света. Но главной удачей его — тут можно поверить Александру Блоку — была способность разбудить даже в слабых актерах «тот хаос», который неотступно следовал за Андреевым и в котором, по признанию поэта, он перекликался с ним самим. Эта «нота безумия» человеческой жизни, в которой источники страдания находятся вне воли людей, совпала с органической для Мейерхольда темой. Его и в Чехове интересовали люди как средство «для создания мистико-лирического настроения». Визгливая, «топорная», примитивная интонация Андреева в чем-то очень существенном совпала с мейерхольдовским чувством времени, с его интересом к архетипическому, кукольно-масочному и демоническому началу жизни, которому пьеса дала развернуться.

Станиславского не отнесешь к «впечатлительным российским интеллигентам», но и его пронзил тогда андреевский вопль, который передавал остроту и горечь общерусской ситуации после поражения революции 1905 года. «Злобу дня», как обычно, Станиславский попытался перевести в область сугубо театральной проблематики.

Черный бархат и контуры предметов — «трюк внешней постановки» — были призваны выразить ирреальное настроение, но актеры должны были воплотить ирреальное на своем, сугубо человеческом уровне. Масочность и кукольность бала не отменяли задач «живого театра», того «творческого самочувствия», которые разрабатывал тогда создатель системы. Постановочные идеи имели огромный зрительский успех. Не меньший успех имел композитор Илья Сац, польку которого в сцене бала Л. А. Сулержицкий (он был сорежиссером спектакля) будет вспоминать как «квинтэссенцию всей идеи постановки»: написанная параллельными квартами, неразрешенными аккордами, эта странная полька передавала «весь ужас черной пустоты, в которую брошен человек, это маленькое самодовольное существо, даже не сознающее своей беспомощности».

Постановочное искусство торжествовало, но искусство актера, которое занимало режиссера прежде всего и больше всего, никакого нового импульса не получило.

{135} Станиславский занял в «Жизни Человека» актеров, склонных к поискам трагического стиля, острого экспрессивного штриха. Человека играл Л. М. Леонидов (в запрещенном Синодом «Каине» Байрона, вместо которого и была срочно поставлена пьеса Андреева, ему назначалась заглавная роль). Жену Человека режиссер дал своей ученице В. В. Барановской, с которой до того готовил как учебную работу роль Аглавены в драме Метерлинка; Старую прислугу Поручил М. Г. Савицкой, с ее небытовым тембром; на первый план в сцене бала вывел А. Г. Коонен и т. п. Но, ожесточенно присматриваясь к своим актерам, Станиславский убеждался: их внутренняя техника так же не соответствует схематизму белых или золотых линий на черном бархате, как и «не переигрывает» этот схематизм мощью актерской плоти и крови.

Что же касается того «хаоса», который так пленял в мейерхольдовской версии андреевской пьесы, его на сцене МХТ было не сыскать. Этого «хаоса» не было прежде всего в самом Станиславском, в его художническом составе; ни «разбудить», ни заразить им своих актеров он не мог.

В памяти Станиславского этот замечательный спектакль сохранится как очень важный эксперимент с отрицательным результатом. Тяга к ирреальному на сцене его не оставит, отзовется очень скоро в постановках «Синей птицы» и «Гамлета», а спустя годы — в байроновском «Каине». Но страх утраты собственной театральной {136} почвы — возможность, которую он испытал в андреевском спектакле, — тоже останется навсегда. Андреевым надо было переболеть, его надо было преодолеть.

Опыт, извлеченный из талантливой «схемы» под названием «Жизнь Человека», можно было бы сформулировать словами того же Блока: «Тает воск, но не убывает жизнь».

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒