Конец первой книги! 14 страница

– Из‑ за чего? – спросила она.

– Мой отец узнал…, – парень тяжело вдохнул, – он нашел в моей комнате некоторые вещи. Увидел синяки и ожоги, и заявил, что отказывается иметь сына‑ психопата. А через пару месяцев ушел. Мама… после этого, она не в себе.

– Это не твоя вина, – сказала Нора, – и психопат – твой отец, а не ты. А ушел он по своим собственным причинам. Моя семья тоже оставляет желать лучшего.

– Я знаю. Отец С. рассказал мне и об этом. И что у нас много общего. Я не мог поверить, когда он поведал мне о вашем знакомстве.

– Ты знал меня до того, как он обо мне рассказал?

– Да, – залившись краской, ответил парень, – я читал ваши книги.

Нора провела вверх‑ вниз по его предплечьям, очерчивая кончиками пальцев его шрамы.

– Он сказал, что если я продержусь целый год, не причинив себе боль, то позволит мне встретиться с вами, – прошептал парень, – иногда, это было единственное, что удерживало меня от повторной попытки.

У Норы сжалось сердце. Ей было ненавистно, что в одно мгновение, необыкновенное милосердие Сорена возвращало ей всю их восемнадцатилетнюю любовь. Посмотрев наверх, она встретилась с его глазами. Они сияли, как полированное серебро; зрачки были расширены.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Микаэль.

– Микаэль… Микаэль являлся главным архангелом Господа. Микаэль, тебе когда‑ нибудь говорили, что ты красив?

Вспыхнув, парень замотал головой,

– Нет.

– Ты красив, ангел.

Нора пробежала руками по его длинным, черным волосам. Вздохнув от удовольствия, Микаэль закрыл глаза и открыл их, когда она отняла руку. В потаенном уголке своего разума, Нора понимала, что где‑ то там, Зак находился наедине с Сореном, но она не станет торопить этот момент, ни за что на свете. Она знала, что ей не следовало быть здесь, оставляя своего редактора на милость священнику. Но она вспомнила, как Сорен спас ее никчемную жизнь, сказав ей, кем она была, и кем она могла быть. Она понимала, почему Микаэль пытался покончить с собой. Нора никогда не прибегала к суициду, но не могла отрицать, что Сорен спас ее жизнь не один раз.

Оглядев Микаэля, она сказала себе, что обязана остаться, и помочь ему любым возможным способом.

– Микаэль, сегодня я собираюсь лишить тебя девственности.

Если ее и одолевали сомнения в том, что парень был слишком молодым и слишком хрупким, они испарились, когда он посмотрел ей прямо в глаза, не моргая, и впервые за это время, не боясь.

– Отец С. сказал, что это вы и сделаете.

* * *

Священник Сатерлин оказался молчаливым гидом. У Истона было ощущение, что Сорен хотел его разговорить, поэтому проверял, как долго продержится его безмолвие. Нора, должно быть, переняла эту хитрость у него.

Зак последовал за ним через выход из бара, затем вниз по нескольким длинным проходам и коридорам. Несмотря на то, что Сорен говорил мало, Истон не оставался в тишине. Большинство дверей были открытыми, и он мог видеть происходящее внутри каждого помещения. Когда они прошли еще одну комнату – на этот раз, закрытую – он услышал женский крик. Зак остановился, неуверенный в том, что предпринять, но Сорен, несомненно, услышавший крик, продолжил свое шествие, словно этот звук был совершенно заурядным, и не стоил его внимания. Что, вероятно, так и было.

Они обогнули еще один угол.

– Я знаю, что вы пытаетесь сделать, – наконец, сказал Зак, – Вы пытаетесь напугать меня персональной прогулкой по Аду. Нора уже рассказала мне, что она Домина. Она рассказала мне все. И я понимаю, что вы всего лишь стараетесь меня от нее отвратить. Но это не сработает.

Священник холодно улыбнулся, и Истон понял, что тот был непоколебимым.

– Элеонор создает впечатление весьма общительного человека, вы не находите? Она всегда следует философии, что прятаться лучше на видном месте. Но ваше измышление я принимаю за обиду. Я бы никогда не стал отвращать вас от женщины, которую вы больше всего желаете. Элеонор именно такая женщина, я прав?

Зак не ответил. Он пытался смутить Сорена взглядом, но тот лишь улыбнулся и продолжил путь.

– Нам еще есть на что посмотреть. Пойдемте.

Истон нехотя подчинился.

– Вы можете задавать любые интересующие вас вопросы, Закари.

– Ваш голос, – начал он, гадая, станет ли священник раскрывать личные моменты, – у вас английский акцент. Едва уловимый, но он присутствует.

– Очень хорошо, – одобрительно отозвался Сорен, – Вы должны были это заметить. Большинство американцев не замечают. Они просто считают, что я чересчур образованный. Я родился в Америке, но ребенком учился в Англии. Мой отец был англичанином. Он был воплощением зла. Ежедневно я молюсь, чтобы акцент был единственным, что я от него унаследовал.

– Вы соблазнили молодую девушку из своей паствы. Не думаете ли вы, что это и есть воплощение зла?

– С тех пор, как я стал священником, Элеонор является единственной женщиной, с которой я был интимно близок. И никаких детей, уверяю вас. Но вы можете задать ей вопрос, возникало ли у нее чувство оскорбления или злоупотребления. Надеюсь, ответ, который вы услышите, окажется информативным.

– Почему вы продолжаете ее так называть?

У Истона не получалось сопоставить его Нору с Элеонор Сорена.

– Она сменила имя уже много лет назад.

– Она была рождена Элеонор, и в Элеонор я влюбился. За последние пять лет она принимала жизненные решения, которые я не одобряю. Я предпочитаю напоминать ей, кем она была, а не кем стала. Она может отказаться от своего имени, и от своего прошлого. Но я этого не сделаю никогда.

Слова Сорена пробудили очередные воспоминания.

– Она от этого не отказывается, – сказал Зак, желая доказать, что знал о Сатерлин то, чего не знал священник, – не совсем. Недавно, я был на ее автограф‑ сессии. Там, она читала каким‑ то детям. Они звали ее Элли.

Истон посмотрел на Сорена, у которого его откровение вызвало лишь легкую улыбку.

– Это да, – произнес Сорен, когда пройдя под аркой, они оказались в другом коридоре, – Элеонор всегда ладила с детьми.

* * *

Поднявшись с постели, Нора потянула Микаэля за собой. Приказав ему стоять на месте, она встала на колени, залезла под кровать, и, вытащив металлический чемоданчик, ввела цифровую комбинацию, и с лязгом открыла замки.

– Тебе страшно? – спросила она.

– Немного, – Микаэль не отрывал от нее глаз.

– Я дам тебе кое‑ что, что поможет тебе справиться со страхом. Это называется " стоп‑ слово".

– Я читал о стоп‑ словах… в ваших книгах.

– Хорошо. Так как ты ангел, твоим стоп‑ словом будет " крылья".

– Крылья, – повторил он.

Порывшись в чемодане, Нора достала необходимые предметы – веревку, презервативы, ножницы.

– Если в какой‑ нибудь момент, ты захочешь все прекратить и отправиться домой, просто скажи " крылья" и мы остановимся. Мы все рано или поздно произносим свои стоп‑ слова. Это в порядке вещей.

Закрыв чемодан, и убрав его обратно под кровать, Нора поднялась и повернулась к нему лицом. Микаэль без обуви и Нора на высоченных каблуках, были почти одного роста.

– Давай попрактикуемся, – сказала она, – Я попрошу тебя кое‑ что сделать, и для того, чтобы прекратить действие, ты воспользуешься своим стоп‑ словом. Хорошо?

– Хорошо.

Сделав шаг назад, Нора оглядела парня с головы до ног.

– Сними свою одежду, – приказала она.

Подняв руку, Микаэль схватился за воротник своей футболки.

– Подожди, – сказала она, и парень остановился, – тебе полагалось произнести твое стоп‑ слово, ангел.

Он медленно опустил руку.

– Но что, если я не хочу?

Улыбнувшись, Нора подошла к нему так близко, что почти слышала громкое биение его сердца.

– Тогда не надо.

Снова подняв руку, Микаэль стянул свою футболку, нагнувшись, снял носки. Но когда он добрался до верхней пуговицы своих джинсов, смелость его, по‑ видимому, покинула.

– Давай помогу, – произнесла она.

Протянув руки, Нора положила их ему на живот, и пробралась к его поясу и пуговицам на ширинке. Быстро разделавшись с ними, она скользнула рукой в джинсы.

– Без белья, – сказала она и Микаэль, в очередной раз, залился краской, – Ты, действительно, один из нас?

Его губы оказались возле ее уха.

– Я хочу им быть.

Парень вздрогнул, когда Нора взяла его в свою руку. Она провела по его твердой длине, и отпустила, чтобы он избавился от своих джинсов. Выступив из них, Микаэль предстал перед ней абсолютно обнаженным.

– Ты знаешь, что это такое? – спросила она, опустившись на пол.

– Наручники, – ответил он.

– Очень хорошо. Наручники для бондажа. Две пары. Одна для лодыжек.

Скрепив один наручник вокруг его левой ноги, она повторила процесс с правой, и встала.

– А эта для запястий. Они тебе понравятся.

Микаэль протянул руки. Нора взяла его левое запястье. Поднеся к своим губам, она медленно поцеловала его шрам. Парень вдохнул, когда ее губы коснулись изуродованной кожи. Застегнув наручник вокруг запястья, она поцеловала другой шрам. Сцепив вторую руку, Нора отошла назад.

Микаэль оглядел наручники на запястьях. Посмотрел вниз, на лодыжки. Встретившись с ним взглядом, в нем она увидела себя в восемнадцать лет, когда Сорен начал ее обучение. В тот момент, когда он впервые сказал ей, кем она для него станет, и когда придет время, как всецело он будет ею обладать… она посмотрела на свои зафиксированные запястья, лодыжки и впервые поняла, как выглядит любовь.

– Спасибо, – выдохнул Микаэль.

Нора многозначительно кашлянула.

– Спасибо… Госпожа.

Глава 21

Сорен привел Зака в другой коридор, как ни странно, пустынный и тихий. Несмотря на тишину, он был куда более красочным и ярким, нежели остальные, менее примечательные, показанные священником помещения и проходы. Здесь каждая дверь была расписана: одна – вызывающими СМ сценами, другая – пугающими рисунками. На одной из дверей изображалась имитация геральдического герба с единорогом, орально удовлетворяющим грифона. У Истона не возникло никаких сомнений в том, кому принадлежала эта комната. Они оказались перед дверью, исписанной одними словами.

– " Мы тут все ненормальные", зачитал он вслух знаменитую цитату из книги " Алиса в стране чудес", проходящую по двери готическим шрифтом, – думаю, она права.

– Это отношение к нашему сумасшествию. Когда‑ то садомазохизм считался психическим заболеванием. Теперь, для многих психологов это объект изучения, а не насмешек. Один из десяти человек признается, что экспериментировал с СМ… хотя я бы не удивился, если бы показатели поднялись выше.

– Я бы оказался в числе оставшихся девяти.

– Уверен, это изменится. Элеонор умеет убеждать.

Сорен послал Заку улыбку, которую – по его мнению – большинство женщин нашли бы очаровательной, он же счел ее настораживающей.

– Она не приобщит меня к этому, – Истон махнул рукой в сторону зловеще закрытых дверей.

– Все должны это попробовать, хоть раз. СМ оказывает довольно любопытное действие на тех, кто его практикует.

Теперь Сорен создавал впечатление профессионала.

– Доминант получает всплеск адреналина, в то время, как сабмиссив попадает в состоянии эйфории, приравнивающееся к наркотическому эффекту. Но для большинства из нас, физические ощущения – последнее, ради чего мы это делаем.

– А ради чего вы это делаете?

Священник сделал паузу, по‑ видимому, обдумывая вопрос.

– Назвать то, что было у меня с Элеонор " блаженством", по меньшей мере, оскорбление. Обладая ею, доминируя над ней, обучая ее реагировать на малейший приказ, только на движение моего пальца, только на изменение моего тона; любить кого‑ то так сильно, когда допускается лишь полное и безоговорочное владение… есть чистейшее удовольствие.

– Но она вас оставила, – напомнил ему Зак.

– Неподчинение – такое же доказательство власти, как и подчинение. Вы не можете быть бунтовщиком, если не признали государство. Вы не можете быть еретиком, если не уверовали. Я могу оставить священство, но все равно буду священником. Церковь будет процветать и со мной, и без меня. Некоторые клятвы – всего лишь обещания. Но некоторые из них священны. Такие, как брачные, – добавил Сорен, на мгновение, встретив взгляд собеседника, – да, она меня оставила, и я ее отпустил. Но она вернется. Тем не менее, думается, сочетание удовольствия и боли не единственное, что вас тревожит, верно?

– Тревожит иерархия. Женщины, порабощенные мужчинами. Веками они боролись против подобного отношения, и, все же, здесь…

– И, все же, здесь они добровольно и смело выбирают изучение тех аспектов своей сексуальности, которые считаются социально неприемлемыми. Очередное исследование выявило, что у невероятно высокого процента женщин имеются фантазии, связанные с насилием. Какова вероятность того, что ваша жена относится к не помышляющему о подобном меньшинству?

– Я не буду обсуждать фантазии моей жены с вами.

– А вы когда‑ нибудь обсуждали их с ней? Простите. Вам не обязательно на это отвечать, – подчеркнуто и бесцеремонно сказал Сорен.

Истон понимал, что священник вовсе не просил прощения.

– Да, в клубе следуют структуре власти. Некоторым требуется иерархия, так как они были рождены нижними. Другим требуется иерархия, так как они были рождены Верхними.

– Среди которых и Нора?

– Среди каких именно? – улыбнулся Сорен. – Вскоре, после того, как мы с Элеонор стали любовниками, я познакомил ее с повязкой для глаз. Поначалу, она ее ненавидела.

– Почему? – спросил Зак.

– Уверен, что вам, практически, невозможно представить невинную Элеонор, но когда‑ то она была, по‑ настоящему, застенчивой и робкой. Потеря способности видеть во время наших интерлюдий ужасала ее. Поэтому, разумеется, я стал часто к этому прибегать.

– Разумеется.

– В один вечер я заметил нечто странное. Прямо перед тем, как я надевал на нее повязку, она закрывала глаза. Это казалось нелогичным. Конечно, человек, настолько боящийся насильственной темноты, будет держать глаза открытыми, упиваясь каждой драгоценной секундой зрения. Затем я осознал, что она делала. Закрывая свои глаза первой, она выбирала тьму, ослепляя себя самой, и, противостоя мне своим подчинением. Удивительно. Я никогда так не гордился ею. Вот что такое это место. Вот куда мы приходим, чтобы закрывать наши глаза.

Сорен открыл дверь с цитатой из " Алисы в стране чудес" и Истон позволил ему первым войти в темную комнату. Когда зажегся свет, он тоже зашел внутрь. Священник стоял у массивной кровати, со сваленным в высокую кучу красным и золотым постельным бельем. В руке он держал масляную лампу, которая заливала колыхающимся светом каждый уголок этой комнаты. Судя по виду, это была обычная спальня, несмотря на то, что интерьером она походила на французский бордель.

– Пышно, не находите? Элеонор так и не выучила значение слова " утонченность". Вероятно, вы сможете ей с этим помочь.

– Значит, у Норы в клубе есть своя комната?

– Да. Семи главным Доминантам предоставляется собственное помещение для личного пользования. Как можете видеть, – сказал Сорен, наклонившись вниз, подняв с пола белую, кружевную подвязку, и, положив ее на помятую кровать, – она им пользуется.

Посмотрев на найденный предмет женского нижнего белья, Зак улыбнулся.

– Белое… я бы не ожидал такого от Норы. Она всегда либо в красном, либо в черном.

– Сомневаюсь, что это принадлежит Элеонор, – отозвался Сорен.

– Тогда откуда…, – начал Истон и остановился, прежде чем произнести что‑ нибудь глупое.

Конечно, Сатерлин была с другой женщиной. Он постарался обеспокоиться этим фактом, но образы, вызванные крошечным клочком кружева, пробудили в его разуме чувства, резко отличные от отвращения.

– Вы выглядите взволнованным, Закари. В чем дело? – спросил Сорен, но Истон не поверил послышавшемуся в его голосе беспокойству.

– Она шутила о сексе втроем с другими женщин. Полагаю, это была не шутка.

Священник послал ему неодобрительный взгляд.

– Элеонор всегда шутит и никогда не шутит. Лучше усвоить это как можно раньше. Хотите увидеть остальную часть апартаментов?

– Апартаментов?

– Элеонор заработала здесь весьма роскошные удобства.

Сорен поднял масляную лампу, чтобы посветить на дверь, расположенную слева от огромной кровати.

– Как она стала одной из главных Доминантов в клубе? – спросил Зак, обходя постель, и направляясь в сторону двери.

Как только священник повернулся спиной, он схватил подвязку, и сунул ее себе в карман.

– Так же, как и любой другой, кто добрался до верхушки в выбранной им области, – Сорен открыл дверь, – практикой.

Истон резко вдохнул, войдя во второе помещение апартаментов Сатерлин.

– Боже правый, – выдохнул он.

Посередине комнаты стоял массивный, деревянный Х‑ образный крест, к верхним и нижним концам которого – ее собственного, огромного креста – были приделаны кожаные ремни. Зак не сомневался, по какому назначению она его применяла. Он видел нижний уровень, видел мужчину, пристегнутого к такому же сооружению, и избиваемому до его оргазма.

С округлившимися от шока глазами, он перевел свое внимание на стены. На вешалках и крюках, с выверенной точностью висели плети, флоггеры, розги, трости… сотня вариантов пыточных инструментов. На маленьком столе лежал ассортимент распорок, вроде той, что оказалась в сумке с игрушками у Норы дома. Выдвинув шкаф, Истон обнаружил наручники, ошейники, привязи и поводки. В дополнение к кресту, в комнате стоял большой – на подобии медицинского – стол для обследования, разве что этот, с четырех сторон был оборудован ограничителями движения.

Из‑ за его плеча раздался голос Сорена,

– Впечатляюще, не так ли?

– Нет, – ответил Зак, – устрашающе.

– Неужели? Какое сильное слово для описания чувственных занятий, происходящих между двумя согласными, взрослыми людьми.

– Причинение людям боли ради удовольствия? Ради сексуального удовольствия?

– Удерживать Элеонор, в то время, как она боролась подо мной, умоляя меня остановиться… вот в чем была красота.

– Насилие не есть красота.

– Но, видите ли, это не насилие, – сказал Сорен в легком тоне беседы, – она наслаждалась сопротивлением, чувством подавления и овладевания. К насилию я отношусь крайне серьезно, Закари. Моя мать была жертвой насилия.

Обернувшись, Истон уставился на священника, потрясенный внезапным сочувствием. Его недоверие к этому человеку пошатнулось.

– Мне очень жаль, – искренне произнес он, – должно быть это обернулось травмой и для нее, и для вас.

– Так и было.

– Могу я спросить, сколько вам было, когда это произошло? – поинтересовался Зак, пытаясь отыскать корень жестоких сексуальных предпочтений Сорена.

– Это произошло ровно за девять месяцев до моего рождения. Но речь не об этом. Судя по всему, вы испытываете дискомфорт в окружении женщин, всецело владеющих своей сексуальностью.

– Неправда. У женщин есть столько же прав на свое тело и желания, сколько у мужчин. Зачастую Нора обвиняет меня в том, что я чопорный англичанин, и она недалека от истины. Но я не ханжа.

– Вы говорите это, и все же, мысль о том, что женщина позволяет над собой насилие, пугает вас.

– Конечно, пугает. Существуют рамки нормальности.

– Нормальности… интересный выбор слова. Вам знакома болезнь под названием проказа?

Истон нахмурился странности вопроса.

– Полагаю, не больше, чем любому, обычному человеку.

– Я упомянул о ней неспроста.

Сорен принялся медленно ходить по кругу.

– В летний период моей учебы в семинарии, я работал в находящемся в Индии, лагерном городке больных проказой. Об этом заболевании существует невероятное количество ложной информации. Версия о том, что она заражает конечности и приводит к их гноению и отпаданию… миф чистой воды. Проказа – она же болезнь Хансена, как ее следует называть – заболевание нервной системы. Она поражает нервные клетки, отвечающие за боль. И как только способность испытывать боль исчезает, оказывается совершенно просто обжечь руку во время готовки ужина на открытом огне, или наступить на маленький гвоздь и не заметить этого, пока через неделю врач не извлечет его из гноящейся раны. Бывало по утрам, – сказал священник, снимая плеть с настенного крюка, и оглядывая ее, – я просыпался от крика. Без способности испытывать боль, можно беззаботно спать, пока за ночь крысы обгладывают ваши пальцы.

– Боль – необходимое зло, – произнес Зак, сопротивляясь дрожи, вызванной гипнотической речью Сорена, – но, тем не менее, это зло.

– Боль – это Божий дар. Она несет с собой понимание, мудрость. Боль – это жизнь. И здесь мы доставляем боль так же свободно, как доставляем удовольствие.

Истон наблюдал за рукой священника, держащую рукоять плети, и с ловкостью сворачивающую ее в кольцо. Каждое движение Сорена было аккуратным, его пальцы такими же умелыми, как и у музыканта, его мышцы сухими и натянутыми, как у танцора. А на его лице отражалось выражение спокойной гармонии, осмысленного безразличия. Истинный верующий, подумал Истон. Но верующий во что? Ему на ум пришли слова " Paradise Lost" – " Лучше править в Аду, чем служить в Раю". Он понял, что каким‑ то образом, священник Сатерлин нашел способ делать и то, и другое.

– Если боль – это знак любви, – произнес Зак, когда Сорен повесил плеть на стену, – тогда я должен любить очень сильно.

Теперь он думал о Грейс, гадая, что бы она сказала, узнав, где он находился и чем он занимался. Священник посмотрел на Истона, и взгляд, который он ему послал, был преисполнен глубокого сострадания.

– Уверен, что так и есть.

Зак держал взгляд Сорена столько, сколько мог, но момент становился слишком интимным, поэтому он отвернулся. Гриффин назвал его " лучшим священником". Определенно, Сорен был опытным по части побуждения к исповеди.

Четвертую стену украшала настенная роспись. Взяв масляную лампу, Истон озарил светом изображение знакомого монстра.

– Урок Бармаглота, – произнес он, изучая линии и углы картины.

Подойдя, Сорен встал сбоку от него.

– У Норы я видел одну книгу. " Бармаглот". Вы – я думаю, что это были именно вы – написали, " Никогда не забывай урок Бармаглота". Но это ничего не значащий стих. Он не несет в себе никакого урока.

– Как раз наоборот, – возразил священник, – прекрасный принц сражается с ужасным драконом, повергает его и, привязав к седлу, отвозит голову убиенного чудовища домой. Урок очевиден. Будучи монстром, лучше остерегаться рыцарей в сияющих доспехах. Это хороший урок для Элеонор.

В его словах был смысл.

– Нора не монстр. Очевидно, что она не идеальна. Но она хороший человек, и называть ее монстром смешно.

– Вы настолько близко ее знаете? – спросил Сорен, полностью повернувшись к Истону лицом, – до сегодняшнего вечера Элеонор вас пугала, разве нет? Уверен, ее дерзость и бесстрашие поначалу пугающие и совершенно чуждые тем, кто следует пресловутой жизни безмолвного отчаяния, которой, думается, живете вы. Она пугала вас одной только силой своего существа и жизни. Но сейчас, оглядевшись по сторонам, вы думаете, что смелость Элеонор – побочный продукт ее извращения. Вы воображали, что я истязал ее, менял ее. А вы спасете ее, как и Уесли, представляющий, что это ему по силам? Вы будете ее рыцарем в сияющих доспехах? Да, раньше вы боялись Элеонор, а сейчас жалеете. Уверяю вас, Закари, ваше первое впечатление было правильным.

* * *

Это была ее любимая часть. Приказав Микаэлю лечь на спину на середине кровати, Нора достала из‑ под нее серебряную распорку. Она положила устройство, моток веревки и ножницы у его бедра, зажгла три свечи и оставила их гореть рядом с постелью.

– Не бойся, ангел, – сказала Нора, – здесь ты в полной безопасности. У тебя есть стоп‑ слово. Ты можешь прекратить это в любое время. Тебе не нужно делать ничего, только лежать и принимать все, что я тебе даю. Понимаешь?

Микаэль с опаской оглядел ножницы и сделал глубокий вдох.

– Да, Госпожа. Понимаю.

Взяв два карабинных замка, Нора пристегнула лодыжки парня к каждому концу распорки, протянула веревку через пряжку его ножных оков, пристегнула браслеты к стойке кровати и аккуратно обрезала лишнюю длину веревки. Добравшись до изголовья кровати, она взяла каждое из запястий Микаэля в свои руки, развела их, словно на Андреевском кресте, и зафиксировала. Парень не мог двигать ни руками, ни ногами.

Наклонившись, она прикусила мягкую кожу над его запястьем, заставив его вздрогнуть всем телом. Его глаза были устремлены в потолок, спокойно смотря в пустое пространство. Нора знала этот взгляд, который бывал у нее самой во время тысяч ночей, проведенных с Сореном.

– Микаэль, оставайся со мной.

– Я здесь.

Его глаза снова сфокусировались на ее лице. Нора знала, как легко было раствориться в происходящем. Но она хотела, чтобы парень запомнил это, и был с ней каждую секунду действа.

– Хороший мальчик. Что ты чувствуешь?

Микаэль потянул за свои наручники, но не с силой. По всей видимости, он получал удовольствие от своего состояния.

– Свободу, – произнес парень, и она с точностью знала, что он имел в виду.

Поднявшись с кровати, Нора расстегнула свою юбку, позволяя той упасть на пол, и прокравшись обратно на постель, села рядом с Микаэлем. Она провела руками по его коже… гладкой и прохладной на ощупь, поласкала его лицо, погладила его руки, скользнула вдоль внутренней стороны его бедер. В конце концов, когда, судя по всему, он не мог больше ждать, она оседлала парня, взяла его плоть в руку и направила в себя.

Микаэль выгнулся под ней, когда его окружило ее тепло. Нора смотрела, как его глаза закрылись в потрясенном изумлении и снова открылись, потемнев от осознания. Он простонал, когда опустившись, она крепко сжала его своими мышцами. Наклонившись, она впилась в его жаждущие, неумелые, с привкусом снега губы.

Нора помнила последний поцелуй, которым одарил ее Сорен, прежде чем проникнуть в ее тело первый раз. Необыкновенное удовольствие переплелось с необыкновенной болью… болью, как вспышка фотоаппарата, которая воспроизвела момент, навсегда запечатлевшийся в ее памяти. Микаэль тоже запомнит этот момент. Нора сделает для этого все возможное.

Снова опустившись на парня, она позволила себе насладиться его телом внутри себя. На секунду, Нора закрыла глаза, представив под собой, в себе, кого‑ то другого – кого‑ то со светлыми волосами, вместо черных, кого‑ то с карими глазами, вместо серебристых… и почувствовала, как в ее теле стал формироваться оргазм, подавив который, она открыла глаза. Приподнявшись, она потянулась к горящей рядом с кроватью свече, и осторожно взяла ее, не давая пролиться ни одной капле воска. Взгляд Микаэля проследил за мерцающим пламенем, когда Нора поднесла его к центру его задыхающейся груди.

– Что ты чувствуешь сейчас? – спросила она, и качнула своими бедрами, вытягивая из него еще один стон.

Парень перевел свое внимание от свечи к ее лицу. Лицо самого Микаэля выражало полное страха доверие и полный доверия страх.

– Безопасность, – прошептал он.

Улыбнувшись ему, Нора позволила капле расплавленного воска соскользнуть вниз.

* * *

Потушив масляную лампу, Сорен закрыл позади них дверь и Зак последовал за ним вниз по очередному ряду коридоров и лестниц. Священник остановился перед одной из дверей, он не спешил ее открывать. Они оказались перед невидимой чертой.

– Для чего вы меня сюда привели? – спросил Истон.

– Я думал, вам было необходимо увидеть, кто такая Элеонор. Вам казалось, что до сегодняшнего вечера, вы ее знали.

– Я и знаю.

– Нет, вам только кажется. Это один из ее лучших трюков. Она флиртует, дразнит, признается во всем, но не изобличает ничего. Это самый старый магический трюк – дым, зеркала, дезориентация. Вы абсолютно уверены, что она находится здесь…, – Сорен щелкнул пальцами у правого уха Зака, – а тем временем, она находится здесь.

Посмотрев на священника, Истон увидел в его руке свой бумажник.

– Хороший трюк, – выхватив бумажник, он сунул его обратно в карман, – но я думаю, что знаю Нору куда лучше.

– Вы, правда, так думаете? Расскажите мне, какова – по вашему мнению – ее самая страшная тайна?

– Вы, – ответил Зак, – когда‑ то она была любовницей католического священника. Теперь я это знаю, что меня мало заботит.

– Я? Самая страшная тайна? Едва ли. Она держит это в тайне ради меня, а не ради себя.

– Все мы делали вещи, которых стыдимся. У каждого есть прошлое.

– У Элеонор есть прошлое, да. Но у нее есть и настоящее.

Шагнув вперед с большей смелостью, чем – он полагал – у него имелась, Истон впился в Сорена взглядом.

– Вы ревнуете, – сказал он.

– Неужели?

По‑ видимому, сказанное развеселило священника.

– Да, потому что она нашла жизнь без вас и вне этого места. Она говорила мне, что вы хотите ее вернуть. Но она не вернется. Когда‑ то она любила вас. Но сейчас вы – всего лишь игра, в которую она устала играть.

– Уверяю вас, игра только началась.

Зак не уступал.

– Зато игра, в которую играете со мной вы, закончилась. Покажите мне все, что хотите показать. Расскажите все ужасные истории, которые у вас есть. Но я знаю, кто такая Нора Сатерлин.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒