Конец первой книги! 9 страница

– Я снова отвечу. Но без некоторого подкрепления горячительной жидкостью, – сказал он, выпил и, на секунду согнувшись, вздохнул.

Подняв взгляд, он увидел Нору, которая смотрела на него в терпеливом ожидании.

– Ты достаточно красива и достаточно необузданна, что вынуждает меня задумываться о том, о чем я больше никогда не надеялся задуматься, и чувствовать то, что я больше никогда не надеялся почувствовать. Ты вынуждаешь меня бояться, что я начну забывать о том, что забывать не следует. Ты опасна.

Сатерлин кивнула, не выглядя при этом польщенной.

– Ты не первый мужчина, который меня так называет. Когда мне было шестнадцать, Сорен сказал, что смертницы в Секторе Газа, гораздо менее опасны, чем я. В том возрасте я восприняла это, как комплимент.

– В те времена ты интересовалась терроризмом?

– Нет, я сказала ему, что знаю о его любви ко мне. Таким был его ответ.

– Тебе было шестнадцать. Сколько было ему?

– Тридцать.

– Я думал, Сорен был вне обсуждения.

– Был. Но я быстро пьянею, и с трудом контролирую себя и при более благоприятных обстоятельствах. Ты можешь десять раз напоить Сорена до нашего нынешнего состояния пьяных в задницу, но он, все равно, будет контролировать себя, как живущий в пустыне аскет.

– Должно быть, он не настолько дисциплинирован, раз вступил с тобой в интимные отношения в столь молодом для тебя возрасте.

– В молодом возрасте? Этот ублюдок заставил меня ждать до моего двадцатилетия, Зак. Ты сидишь в кабинете, вероятно, самой известной писательницы эротического жанра со времен Анаис Нин, которая утверждает, что лишилась девственности в двадцать лет, – сказала Сатерлин, покачав головой.

– Я поражен. Почему так долго?

– Если бы он хотел только секса, он бы взял меня в первый же день, в этом у меня сомнений нет. Но у Д/с пар, секс второстепенен. Сорен хотел покорности. Полного подчинения. Сохранив меня девственницей в таком длительном ожидании, он доказал, что обладал мною больше, нежели доказал бы это обычным трахом. Вдобавок, он готовил меня ко всему, что планировал. СМ не для детей, и не для слабонервных. Сорену пришлось подождать, и убедиться, что я ни первое, ни второе. Теперь мой вопрос – сколько было тебе?

Истон уставился на нее. Нора протянула руку, и он передал ей свою стопку, которую она наполнила и вернула обратно.

– Меньше двадцати, – произнес он, подняв виски, чтобы выпить.

Сатерлин прочистила горло и махнула рукой в " Да брось" жесте. Зак опустил стопку.

– Ох, ну ладно, мне было тринадцать, – сказал он, и в его мысли тут же ворвались воспоминания о том, как он удрал с симпатичной старшей сестрой своего лучшего друга в сторону располагающейся позади школы чащи, откуда вернулся через десять минут с улыбкой во весь рот.

– Твою ж мать, – рассмеялась Нора, – хорошо, что сегодня Уес следит за этими школьниками.

– Ей было всего лишь четырнадцать, и хотя это оказалось довольно неловким и быстрым актом, он едва ли был травмирующим или из ряда вон выходящим.

– Мой первый раз был тщательно организован и занял всю ночь, после которой я с трудом ходила целую неделю. Считаю, раз тема Сорена вернулась к обсуждению, мы можем поговорить и о твоей жене.

– Для этого я недостаточно пьян.

– Тогда продолжай пить, и хотя бы расскажи, почему тебе так тяжело о ней говорить.

За время их разговора, солнце село. Истон пригубил виски, пока Нора включила настольную лампу. Теплый свет залил темную комнату, отбрасывая желтые тени, куда бы он ни посмотрел. Повернув голову, Зак поймал в окне свое отражение. Но он видел не себя. Он видел дверь за своей спиной, как она открывается, а в проеме стоит Грейс, которая могла оказаться в любом уголке земного шара, только не здесь…

– Рассказать о том, как это закончилось и почему оно закончилось… слишком похоже на то, что все закончилось. Я не знаю, готов ли я к этому, Нора. Прости.

– Я понимаю твое нежелание, чтобы это заканчивалось. Но ты можешь, по крайней мере, поведать мне, как это началось?

Истон постучал по своему колену полупустой стопкой.

– Началось все очень плохо. Я бы сказал, что мы были обречены с самого начала.

Соскользнув со стола, Нора опустилась перед ним на пол. Восприняв это, как отличную идею, Зак присоединился к ней, и облокотился на свое кресло. Он наблюдал за тем, как взяв бутылку, Сатерлин наполнила стопку.

– В год моего расставания с Сореном, я стала одержима единственным вопросом – неужели наши отношения были необратимыми? Когда все маленькие рычажки встали на свои места, и наша судьба решилась, сделав невозможным изменить то, во что мы превратились? Когда настал этот роковой момент?

– Ты нашла ответ?

Нора замотала головой.

– Нет. Думаю, рок и судьба – две стороны одной монеты.

– Мне не нужно ни думать, ни гадать. Я знаю свой роковой момент. Но ты оставила своего любовника, а моя жена оставила меня. Ты ведь можешь вернуться к своему?

– Зак, Сорен не какой‑ то парень, с которым можно поругаться и, поцеловавшись, помириться. Это захватническая армия, которая подчинит, а потом сожжет всю деревню дотла.

– Он кажется даже опаснее тебя.

– Так и есть. Намного. А еще, он самый лучший человек, которого я когда‑ либо знала. Расскажи мне о Грейс. Как она выглядит?

Прежде, чем ответить, Истон сделал паузу. Как он мог описывать свою жену постороннему человеку? Для него Грейс была открытыми объятиями, в которые он падал, приползая в кровать в два часа ночи после утомительного прочтения новой рукописи. Она была хохотушкой, перекрывающей воду в душе, как минимум, раз в неделю. Она была безмолвной поддержкой и рукой, которую он не мог отпустить во время похорон его матери, три года назад. Он оказался не в состоянии вымолвить ни слова, и Грейс, взяв его надгробную речь, прочла ее за него. Она была каждым утром, каждым вечером, каждой ночью, и во время дня, когда они были не вместе, Зак был счастлив, зная, что и утро, и вечер, и ночь снова наступят.

– Грейс… ей очень подходит ее имя. Она умна, намного умнее меня. Она поэтесса и школьная учительница, – произнес Истон, когда алкоголь вскружил ему голову, – у нее рыжие волосы и самые совершенные веснушки, которые я когда‑ либо видел на женской коже.

Зак закрыл глаза. Впервые, увидев ее абсолютно обнаженной, когда они занимались любовью в его спальне, он почти перестал дышать.

– Они есть у нее даже на спине, вплоть до бедер… самая совершенная россыпь веснушек.

– Веснушки? Это же просто несправедливо, разве нет?

– Немилосердно. У женщин с такой красотой не должно быть веснушек.

Истон грустно усмехнулся.

– По вечерам, она ложилась поперек моих коленей, читая своих малоизвестных валлийских поэтов, в то время, как я работал над рукописями. Однажды она так и уснула. Воспользовавшись своей красной ручной, я соединил линиями все веснушки у нее на пояснице. Поначалу, она сильно разозлилась. Но мы еще долго над этим смеялись.

– У вас был хороший брак. Что произошло?

Зак уставился на Сатерлин. Она сидела в двух шагах от него, но казалось, будто между ними простирался целый океан правды, лжи и воспоминаний. Он поднял свою стопку, которую Нора наполнила дрожащей рукой. Истон выпил виски, наслаждаясь его обжигающим эффектом.

– Это ужасная игра.

Закрыв глаза, он снова облокотился на свое кресло.

– Я знаю игру получше.

Что‑ то в голосе Сатерлин, его моментально отрезвило. Открыв глаза, он увидел, что она приблизилась к нему, пряча за спиной некий предмет. Протянув руку, Зак провел по ее щеке тыльной стороной ладони, и, пробравшись к волосам, вытащил шариковые ручки, смотря на темные локоны, рассыпающиеся вокруг ее лица.

– Как давно? – спросила Нора тихим, вкрадчивым голосом.

– Тринадцать месяцев.

Ему не нужно было спрашивать, что она имела виду. И не нужно было думать, прежде чем на это отвечать.

– Как давно это было для Грейс?

Истон тяжело вздохнул.

– Меньше тринадцати месяцев. В пятницу… она прислала мне электронное письмо с вопросами по счетам, адресам, всевозможным супружеским делам. Мимоходом, она упомянула про какого‑ то мужчину по имени Йен.

Сатерлин поморщилась.

– Насколько мимоходом?

– Не настолько, чтобы я не представил их вдвоем в постели. Это моя вина. Решив, что у нашего брака есть шанс на существование, мы поклялись друг другу не лгать и ничего не утаивать. Я сказал ей, что приму все, даже если она оступится, при условии, что не станет мне об этом лгать. Больше всего я ненавижу ложь, – Зак замотал головой. – И вот они мы, расставшиеся восемь месяцев назад, а Грейс, по‑ прежнему, не может мне ни в чем лгать, черт бы побрал эту девчонку.

Он посмотрел на Нору, и увидел, что в ее глазах промелькнуло какое‑ то тайное волнение.

– Мне жаль, – произнесла она, Истон понял, что это было от всего сердца.

Он скользнул пальцем по лбу и щеке Сатерлин, провел по ее полной нижней губе.

– Спасибо. Какой будет новая игра? После этой я завяжу с выпивкой.

– Даже не надейся. Ты хоть раз играл в " Я никогда"?

– Я никогда не играл в " Я никогда".

Зак знал, что он давно так не напивался, как сегодня.

– Забавная игра. Очень простая. Я говорю о том, чего никогда не делала, и если ты это, действительно, делал, то выпиваешь стопку.

– А чего ты не делала?

– Есть пара вещей. Например, я никогда…

Сатерлин наклонилась к нему достаточно близко, чтобы он ощутил аромат ее парфюма, и даже его вкус на своем полыхающем языке… достаточно близко, чтобы он почувствовал жар, исходящий от ее тела.

– Я никогда не позволяла автору эротических романов пристегнуть меня наручниками к столу, и заняться со мной оральным сексом.

У Зака перехватило дыхание. Посмотрев Норе в глаза, он почувствовал, как пошатнулись принципы его решительности. Он никогда не позволял женщине пристегивать себя наручниками, и делать с ним, что угодно. Но сегодня… он опустил взгляд на свою стопку.

– Никогда этого не делал. И никогда не сделаю.

– Ты в этом уверен?

Сатерлин вынудила его опустить глаза. Он потянулся, чтобы коснуться ее колена, и она тут же защелкнула на его правом запястье наручник.

– Узнаешь? Я подумала, что нам следует хотя бы разок воспользоваться подарками твоего надоедливого коллеги по приятному назначению.

– Ты сошла с ума.

– А ты так возбужден, что тяжело дышишь. У тебя расширились зрачки, лицо разрумянилось, и это не от виски, о чем мы оба знаем.

Истон встретил ее взгляд, но ничего не ответил.

– Тринадцать месяцев, Зак. Тебе больше не нужно меня бояться.

У него оставалось смутное воспоминание о том, как стоя на крыльце Сатерлин, он подумал, что если переступит порог ее жилища с намерением обсудить что‑ то иное, а не книгу, в их отношениях произойдут необратимые изменения. Истон взял стопку в руку. Посмотрев на янтарную жидкость, он заглянул Норе в глаза. Подняв виски к своим губам, он выпил и увидел, как Сатерлин расплылась в улыбке от уха до уха. На мгновение, она превратилась в сплошную улыбку.

– Хороший мальчик.

Зак подумал, что для кого‑ то, настолько пьяного, как он сам, Сатерлин двигалась с быстротой и аккуратностью, которая его почти ужасала. Она толкнула его на спину, рывком подняла ему руки над головой и, сцепив его запястья, прикрепила их к ножке стола. Оседлав его живот, Нора расстегнула верх своей черной, шелковой пижамы, позволив ей соскользнуть с рук. Истон почувствовал, как шелковая материя коснулась его лица, когда она избавилась от этой детали одежды, кинув ту поверх его пальто. Под пижамой у нее оказался черный бюстгальтер, который больше открывал, чем скрывал. Зак не мог оторвать глаз от ее изгибов, бледной кожи и плеч. Сатерлин скользнула руками под его рубашку. Прикосновение к его оголенной коже, воспламенило каждое нервное окончание. Наклонившись, она поцеловала Зака в середину живота и, расстегнув джинсы, спустила их, освобождая верхнюю часть его бедер. Истон резко вдохнул, когда Нора прикусила его тазовую кость.

– Нора…

Поднявшись, она приложила палец к его губам.

– Сорен называл меня Сиреной, – прошептала она, нависнув над ним так, что оказалась в дюйме от его лица, – он говорил, что мои навыки оральных ласк могут сбить любого мужчину с курса. Разве тебе не хочется узнать, что он имел в виду?

Зак не ответил, и Сатерлин, по‑ видимому, не было никакого дела. Начав с шеи, она поцелуями проложила дорожку вниз по его телу. С губ Истона сорвался тихий вздох, когда она вобрала его в свой рот. Даже алкоголь не мог притупить то удовольствие, которое дарили ее губы и язык. Волосы Норы скрывали ее лицо, словно шатер, кончиками локонов, щекоча его живот.

Так давно… это было так давно, с тех пор, как он испытывал нечто столь интенсивное, столь острое, что мог принять наслаждение за боль. Истону нестерпимо хотелось прикоснуться к Норе, но когда он попытался, то вспомнил, что его руки были пристегнуты наручниками.

– Расслабься, Зак. Просто наслаждайся.

Сатерлин сделала паузу, чтобы снова поцеловать его в живот.

– Сейчас твоя единственная задача – это сдаться.

Сдаться? Он забыл, каково это. Глубоко вдохнув, он положил голову на пол, пока она продолжала свои ласки. В его бедрах начало нарастать давление.

– Нора, – предупредительно произнес он, на что она не обратила никакого внимания.

Он сильно дернулся и кончил, с рваными вздохами. Сквозь туман алкоголя и оргазма, он увидел, как Сатерлин села ему на бедра, взяла бутылку, и, наполнив стопку, проглотила и его, и виски одним махом.

Нора посмотрела на своего редактора.

– Обожаю коктейль с виски.

* * *

Открыв глаза, Истон сразу же пожалел о своем решении. Он снова закрыл их, когда понял, что находился не в своей квартире. Он до сих пор оставался у Норы.

С серьезными опасениями, Зак принял сидячее положение. Движение сотрясло его и без того раскалывающийся череп, отдавшись злополучным побочным эффектом всплывших воспоминаний о событиях прошлой ночи. Он и Нора… Нет, почти. Откинувшись назад, Истон прикрыл свои ноющие глаза. Его затопило чувство стыда, когда он вспомнил, как не устояв перед Норой, позволил ей… Боже, позволил своему автору сделать ему минет.

Открыв глаза, Зак оглянулся. Он – полностью одетый – сидел на диване в прихожей Сатерлин, а не в ее спальне. Где находилась она сама, он понятия не имел. Поднявшись, мужчина направился в кабинет, но ее нигде не было видно. Воспользовавшись ее телефоном, он вызвал такси до железнодорожного вокзала. Истон положил трубку, и отыскал на нижнем этаже ванную комнату.

К зеркалу Нора прикрепила записку… " Доброе утро, красавчик", говорилось в ней. " Католики – 1, Ливерпульцы – 0". Сорвав записку с зеркала, Зак выбросил ее в мусорную корзину.

Он заметил, что Сатерлин оставила для него зубную щетку и упаковку аспирина. Истон незамедлительно воспользовался и тем, и другим. Когда он открыл дверцу аптечного шкафчика, чтобы вернуть лекарство на место, его взгляд упал на флакон с ее фамилией и именем. Зак понимал, что его любопытство было неприличным, но, не сумев сдержаться, покосился на название препарата. С какой стати, подумал он, Нора пила бета‑ блокатор – лекарство, которое принимал его отец из‑ за болезни сердца? Истон не мог представить, чтобы кто‑ то, столь бодрый и энергичный, как Сатерлин, мог страдать от такого серьезного недуга. Вернув таблетки дрожащими руками в шкаф, он закрыл дверцу.

Зак выбрался из ванной комнаты, и услышал шум, который доносился со стороны кухни. Каждая часть него хотела забрать пальто и уйти до того, как кто‑ нибудь заметит, что он проснулся. Но Истон знал, что рано или поздно, ему придется столкнуться с утренней неловкостью из‑ за необдуманного поступка. К тому же, после обнаружения того, вселяющего ужас препарата, он должен был найти Сатерлин, и убедиться, что с ней все в порядке.

Нору и Уесли он застал на кухне суетящимися, и пытающимися приготовить завтрак скорее в воюющей, нежели в мирной манере.

– Господи Боже, Уесли, – вздыхала Сатерлин в притворном негодовании, – омлет с сыром должен быть с сыром, иначе это обычные, безвкусные, взбитые яйца.

– Женщина, из‑ за твоего омлета, в штате Висконсин объявили сырный кризис.

Уесли шлепнул ее по руке, когда она пыталась добавить в блюдо больше сыра.

– Накрывай на стол и перестань вести себя, как повар– недоучка.

Нора вытащила тарелки из шкафа, и Истона передернуло от грохочущего звука ударяющейся друг о друга керамической посуды.

– Может, лучше взять пластиковые тарелки? – спросил Зак, войдя в кухню, – они тише.

Повернувшись, Сатерлин послала ему улыбку, в которой он не увидел ничего, кроме дружелюбия и внимания. Может то, что произошло прошлой ночью, ему приснилось?

– Доброе утро, Зак. Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Кофе, – произнес он, – пожалуйста.

– Кофе. Мне хорошо знакомо это чувство.

Нора налила ему чашку черного кофе, который он принял с благодарностью.

– У нас поздний завтрак. Тебе стоит присоединиться.

– Ты в порядке, Зак? – спросил Уесли.

Он стоял спиной к плите со сковородой, держа лопатку в руке.

– Выглядишь так, как‑ будто тебя и в хвост, и в гриву.

Сатерлин прыснула со смеху.

– Что? – спросил Уесли, – так говорят о лошадях.

– Конечно, о них, – оправдалась она, и расплылась в порочной улыбке, как только парень повернулся спиной.

Проклятье, произошедшее прошлой ночью ему не приснилось.

– Я в порядке, – произнес Истон, отвечая на вопрос Уесли, – страдаю от похмелья и возмущаюсь по поводу того, что у Норы его нет.

– Когда я вернулся домой в восемь утра, ее выворачивало наизнанку, – сказал он, и Сатерлин запустила в него салфеткой, от которой он отбился лопаткой.

– Думаю, вам обоим не помешает проповедь о расплате за грехи.

– Пожалуйста, никаких проповедей. Просто немного жирной еды, – взмолилась Нора.

– Ты сможешь съесть омлет, Зак? – спросил Уесли.

Истон заставил себя сфокусироваться на парне, который перекинув кухонное полотенце через плечо, ловко возился с завтраком.

– Сомневаюсь, что я смогу что‑ нибудь съесть… до следующей недели. Кофе вполне достаточно, спасибо.

– Чем вы вчера занимались? Играли в Хемингуэя и Фолкнера? – спросил Уесли.

– Я была, скорее, Оскаром Уайльдом, – ответила Сатерлин и подмигнула, когда Зак стрельнул в нее взглядом.

– Тот был… ирландцем.

Судя по всему, Уесли не понял двусмысленности сказанного. Он всего лишь переложил омлет Норе на тарелку, и сел за стол.

– То, чем мы вчера занимались, определенно, было неудачной идеей, и этого больше не повторится, – произнес Истон.

Улыбка в глазах Сатерлин потухла, и она начала гонять свою еду по тарелке. Уесли отправил себе в рот большой кусок завтрака.

– Я могу сделать тост, или…

Предложение парня прервал раздавшийся с верхушки холодильника пронзительный звонок.

– Боже правый, что это?

Звук просверлил в голове Зака сквозную дыру. Нора и Уесли обменялись взглядами. Поднявшись с места, она достала телефон с холодильника и перевела его на беззвучный режим. Прежде чем ответить, Сатерлин глянула на номер, – Черт. Это не Кинг, – и посмотрела на Уесли со страхом на лице – еще большим страхом, чем на вчерашней автограф‑ сессии.

Истон увидел отражение ее эмоций и в глазах Уесли.

– Это…, – запнулся парень и Нора кивнула.

Она сделала быстрый, глубокий вдох.

– Да, Сэр, – в конце концов, ответила она.

Медленно встав с места, Уесли направился к двери.

– Уес? – позвала она и Заку послышалась дрожь в ее голосе.

– Что? – он повернулся к ней лицом.

– Это Сорен.

– Ага, я знаю.

Сатерлин стала бледной, как приведение.

– Я хотела сказать, Сорен просит тебя к телефону. Он хочет поговорить с тобой.

Глаза Уесли округлились от шока.

– Зачем?

– Не знаю. Просто, поговори с ним, пожалуйста.

Уесли забрал у нее трубку с явной неохотой.

– Алло, – сказал парень, и Истон сочувственно поморщился, услышав в его голосе боль.

Сложив руки на груди, Нора облокотилась на столешницу. Послушав с секунду, Уес вышел из кухни за пределы слышимости.

– Что происходит? – спросил Зак.

– Я не знаю.

Сатерлин казалась всерьез обеспокоенной.

– И часто Сорен и Уесли общаются?

– Нет, они никогда не виделись, и никогда не разговаривали. Малой ненавидит Сорена.

Нора снова села за стол. После, как показалось, целой вечности – что, возможно, заняло всего минуту или две – Уесли вернулся в комнату, и отдал ей красный телефон.

– Чего он хотел, Уес? – поинтересовалась Сатерлин.

Истон внимательно посмотрел парню в лицо. Уесли был покрасневшим и напуганным.

– Он поблагодарил меня.

– Поблагодарил тебя за что? – спросила она.

– За то, что вчера оттащил от тебя того парня. Сказал, что так как он больше не может защищать тебя, то благодарен человеку, который обеспечил твою безопасность.

Нора усмехнулась.

– Это в его духе. Что ответил ты?

– Я ответил " пожалуйста". Я не знал, что говорить. Нора, откуда ему, вообще, известно о том, что произошло?

– Если это связано со мной, ему всегда все известно.

– Почему он мне позвонил?

– Потому что это Сорен, – произнесла она, – и он тебе благодарен. Все просто.

– Я оттащил того парня не ради него, Нора. Я сделал это ради тебя.

– Я знаю. Но Сорен…

– Он все еще думает, что ты принадлежишь ему, так?

– Он все еще любит меня.

Уесли отвернулся от Сатерлин. Взяв свою тарелку, он выкинул свой недоеденный омлет в мусорное ведро, и, выходя из кухни, оглянулся.

– Я думал, он остался в прошлом, – произнес он, и Зак увидел в глазах парня тень печали и ревности.

– Я ничего не могу поделать, если он не желает там оставаться, – сказала Нора.

Уесли вышел, и она снова принялась гонять еду по тарелке. Она не съела ни кусочка.

– Нора, ты в порядке?

Поднявшись, Сатерлин отправила свой завтрак к омлету Уесли.

– Пойдем, Зак. Я отвезу тебя домой.

Она протянула свою руку. Истон посмотрел на нее, но не взял.

– Я вызвал такси.

Глава 14

" Толкнув Каролину на спину, Уильям поднял ее руки над головой. Он делал это так много раз, что ему даже не приходилось задумываться над тем, сколько сил прикладывать, чтобы удерживать ее одной рукой, в то время, как второй привязывать ее запястья к прикроватному столбу.

Уильям туго затянул узел, но не достаточно для того, чтобы перекрыть циркуляцию крови в сосудах. Он снова и снова будет делать ей больно, но, скорее отрежет себе руку, прежде чем причинит ей вред.

Посмотрев вниз, Уильям увидел, как лицо Каролины обратилось к окну, через которое пробивался солнечный свет, окрашивая ее глаза и светлые волосы в белый, словно голубиное перо, цвет. Когда он медленно погрузился в нее, с ее губ сорвался тихий вздох. Голова Каролины откинулась назад, и она всхлипнула. Уильям вышел из нее и она, притянув колени к груди, со все еще сцепленными над головой руками, перекатилась набок.

– Я не знаю, – ответила она на вопрос, который он был не в состоянии задать, – мне жаль, Сэр.

– Поговори со мной, Каролина. Что с тобой?

– Я не знаю, – повторила она.

Она сделала глубокий вдох, затем еще один, и неторопливо опять перевернулась на спину.

– Нам не обязательно останавливаться.

Наклонившись вперед, Уильям развязал ей запястья, и притянул ее в свои объятия. Это действие, похоже, освободило таящееся внутри нее беспокойство. Рыдая, Каролина упала ему на грудь. С осторожностью, прижимая ее к себе как можно крепче, Уильям произнес три самых страшных для него слова, – Может, и обязательно".

Перестав печатать, Нора потянула свои запястья и руки. Ей хотелось удалить все, что она сейчас написала, потому как сцена казалось мелодраматичной. Но опять же, большинство разрушающихся отношений, зачастую опускаются до мелодрамы. В скорби нет достоинства – правда, которую Нора знала слишком хорошо.

После расставания с Сореном, она почти на год превратилась в тень. Так длилось до тех пор, пока ей это не наскучило, и она не пресытилась своей печалью, целыми днями проводя на грязных простынях в тошнотворном состоянии, после чего взяла ручку, и начала составлять предложения, которые превратились в абзацы, те, в свою очередь, в страницы, полные демонов, изгоняемых из ее собственной души. И все же, Нора была не в силах вернуться к жизни. До тех пор, пока ее мать не предъявила решающий ультиматум – подняться с постели, или убраться прочь.

В тот раз, Нора послушалась свою мать. Она сделала и первое, и второе. Унизившись перед Кингсли Эджем (King – в перев. с англ. Король) – Королем Преисподней и ближайшим другом Сорена, она сказала ему, что сделает, что угодно, лишь бы оплачивать свое жилище, чтобы спокойно писать и горевать в тишине.

– Что угодно, ché rie? – спросил он Нору, – совсем‑ совсем?

– Только по работе, Кинг. Я буду официанткой в клубе, уборщицей… все равно.

Рассмеявшись, он вынудил ее опустить взгляд. За годы, проведенные с Сореном, она научилась никогда не встречать взгляд Доминанта до поступления соответствующего приказа. Но в тот день, она его встретила. Нора смотрела на него, зная, что в ее глазах читалась вся боль, и все отчаяние адского года, покрывшие ее, словно броней.

– Non, – сказал Кинг, взяв ее лицо в свои ладони.

Он улыбнулся, и она поняла, что попала в самую большую беду в своей жизни.

– Никаких официанток и уборщиц. Ты больше не будешь прислуживать. У меня есть идея получше…

– Нор?

Повернув голову, она увидела стоящего в дверях ее кабинета Уесли.

– Привет, малой. Прости, я была в другом мире. В чем дело?

– Ни в чем. Как обстоят дела с книгой?

– Надеюсь, что хорошо.

– Заку понравились новые главы, которые ты ему отправила?

– Не знаю. Я не говорила с ним последние пару дней.

Пройдя в ее кабинет, Уесли опустился в кресло. Он внимательно смотрел на Нору, которую нервировала сообразительность, прячущаяся за этими карими глазами. Ей следовало нанять тупоголового практиканта.

– Субботней ночью… между вами двумя что‑ то произошло, так?

– Мы не трахались, если тебя это волнует.

– Меня волнуешь ты.

– Значит, ты слишком сильно волнуешься. Я в порядке. И с книгой все хорошо.

Поднявшись с места, Уесли посмотрел на нее. Нора глянула в ответ и улыбнулась. Ей никогда не приходилось ему лгать, если она была в состоянии улыбаться. И бедный парень каждый раз на это покупался.

– Ладно, я собираюсь к Джошу. Увидимся позже.

– Занимайся усердно. Учи все эти квадратники и изотопники, и так далее.

– Ты, правда, была отличницей по английскому языку?

– Ровно, как и двоечницей, – напомнила Нора, выпроваживая Уесли из своего кабинета.

Она встала с кресла, и принялась ходить из угла в угол, признательная за свое одиночество. Нора посмотрела на свой рабочий телефон. Тот не звонил ни сегодня, ни вчера, ни позавчера. Зак не разговаривал с ней с воскресенья, когда неловко попрощавшись, залез в такси. Нора же продолжала слать ему электронной почтой свои переписанные страницы, которые он отправлял обратно с комментариями и предложениями, но без каких‑ либо личных записей, одобрений, оскорблений… ничего. Она переживала всем сердцем, а он лишь правил ее пунктуацию.

Отвернувшись от черного, рабочего телефона, Нора отыскала свой красный мобильник, и нажала на цифру восемь – единственную цифру, запрограммированную на быстрый набор.

– Oh là là, – произнес Кингсли своим обычным, соблазнительным, протяжным голосом, – видимо, вести о твоей кончине крайне преувеличены. Или я говорю с призраком?

– Ты говоришь с Госпожой, мать твою, Норой, которая раздражена и помирает от скуки.

– Значит, все как всегда. Чем могу служить?

– Кто стоит в моем списке ожидания?

– Tout le monde, Maî tresse. Абсолютно все.

– Выбери кого‑ нибудь и организуй встречу.

– Mais bien sû r, ma ché rie. Перезвоню через пять минут.

Кинг перезвонил меньше, чем через пять минут с именем, местом и временем – через час, от настоящей минуты.

Помчавшись в свою спальню, Нора открыла шкаф и вытащила любимое одеяние своего клиента – сшитый на заказ, белый костюм в стиле Марлен Дитрих. Она поправила светло‑ голубые подтяжки, надела пиджак и встала перед зеркалом, завязывая галстук.

– Нор?

– Черт.

Обернувшись, Нора увидела в спальне бледного и замершего Уесли.

– Я думала, ты занимаешься.

– Я забыл свои конспекты, – произнес он с дрожью в голосе, – и вернулся за ними. Нора…

– Не надо. Мне нужен отгул.

Нора взяла свою, подходящую к образу белую шляпу с широкими полями, но не стала ее надевать. Захватив пальто и ключи, она направилась к входной двери.

– Нора, ты сказала, что все в порядке.

– Так и есть, – ответила она у порога.

– Пожалуйста, очень прошу, береги себя.

Слова Уесли застряли у него в горле.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒