Конец первой книги! 1 страница

Глава 2

Временами, Зак ненавидел свою работу. Он любил непосредственное редактирование, брать роман с претензией на гениальность, и делать его, по‑ настоящему, гениальным. Но его тошнило от политики, бюджетных кризисов, из‑ за которых его блестящему послужному списку пришлось потесниться, ради хорошо продаваемой халтуры…

И вот он здесь, тащит свой зад в Коннектикут для встречи с некой полоумной порно‑ писательницей, каким‑ то образом сумевшей убедить одного и самых уважаемых светил публицистики в том, что она заслуживает лучшего редактора художественной литературы. Да, временами он ненавидел свою работу. И сегодня он был совершенно уверен, что она ненавидела его в ответ.

Истон припарковал машину Жан‑ Поля в тени пешеходной зоны перед довольно старомодным, двухэтажным домом в Тюдоровском стиле. Еще раз проверив адрес, он уставился на жилое строение. Нора Сатерлин – скандально известная писательница эротических романов, чьи книги запрещались также часто, как и переводились жила здесь? В этом доме Зак мог представить только свою бабушку, пичкающую маленьких детей чаем с печеньем. Тяжело вздохнув, он подошел к входной двери, и нажал на звонок. Вскоре, ему послышались приближающиеся шаги – твердые, мужские. Истон позволил себе поразвлечься, представив, что " Нора Сатерлин" – это всего лишь литературный псевдоним какого‑ нибудь тучного субъекта пятидесяти с чем‑ то лет.

Дверь открыл мужчина. Вернее, не мужчина – парень. На нем, стоящем у порога, и одаривающим Зака сонной улыбкой, не оказалось ничего, кроме клетчатых пижамных штанов, и множества веревочных шнурков вокруг шеи, среди которых висел маленький серебряный крестик.

– Девятнадцать, – произнес он с акцентом, в котором Истон сразу же распознал южно‑ американский, – не шестнадцать. Она говорит всем, что мне шестнадцать, всего лишь для поддержания соответствующего имиджа.

– Имиджа? – переспросил Зак, пораженный тем, что слух о юном практиканте оказался правдой.

Паренек пожал своими веснушчатыми плечами.

– Ее слова. Уесли Райли. Просто Уес.

– Закари Истон. Я приехал для встречи с твоим… работодателем?

Паренек – Уесли – рассмеялся, изящным юношеским жестом смахнув светлые волосы со своих карих глаз.

– Дорога к моему работодателю ведет через этот порог, – ответил он, для комического эффекта, подчеркнув свой южный акцент.

Войдя в дом, Истон нашел его простым и уютным, обставленным мягкой мебелью, и забитыми книжными шкафами.

– Мне нравится ваш акцент. Вы британец?

– Последние десять лет прожил в Лондоне. Ты тоже не кажешься местным.

– Кентукки. Но мама – уроженка штата Джорджии, вот откуда у меня этот акцент. Я стараюсь от него избавиться, но Нора мне не разрешает. У нее пунктик насчет акцентов.

– Это не предвещает ничего хорошего, – произнес Зак, когда из сложенной стопки постиранной одежды, Уесли вытащил белую футболку с V‑ образным вырезом и надел ее.

Истон заметил его стройное, но жилистое тело и задался вопросом, почему Нора Сатерлин утруждала себя присутствием практиканта. Наличие девятнадцатилетнего любовника могло считаться весьма зазорным для женщины тридцати трех лет, хотя закону это не противоречило.

Проведя гостя по маленькому коридору, Уесли, не постучав, открыл дверь.

– Нор, к тебе мистер Истон.

Он отступил в сторону, и Зак удивленно моргнул при первом взгляде на скандальную Нору Сатерлин. Судя по слухам, которые до него дошли, он ожидал увидеть некую амазонку, обтянутую в одежду из красной кожи, и размахивающую стеком. Вместо этого, пред ним предстала бледная, миниатюрная красотка с темными, волнистыми волосами, с трудом удерживающимися в слабом узле на затылке. И никакой тебе красной кожи. На ней была голубая пижама в мужском стиле, как оказалось, с рисунком из маленьких желтых уточек. Ноги Сатерлин покоились на столе, а клавиатура балансировала на коленях. Она совершенно молча, без остановки печатала быстрыми, ловкими пальцами, удостаивая вошедших лишь своим очаровательным профилем.

– Нора? – напомнил Уесли.

– Даю новую, хрустящую купюру первому, кто сможет подсказать мне хороший синоним существительного " толкание". Поехали, – произнесла она, сладким, одновременно саркастичным тоном.

Несмотря на раздражение, касательно ее бесцеремонного отношения, и неуместной привлекательности, Истон, не справившись с собой, мысленно прошелся по своему богатому лексическому запасу.

– Давление, движение, погружение, действие, усилие, удар, – отчеканил он слова.

– Его медленные, неумолимые погружения заставили ее пошатнуться…, – сказала она, – звучит как комментарий к боксерскому матчу. Черт побери, почему нет хорошего синонима слову " толкание"? За что же мне такое? Хотя…

Отставив свою клавиатуру в сторону, Нора впервые повернулась к Заку лицом.

– Обожаю мужчин с большим активным словарем.

Истон остолбенел, когда ему улыбнулась самая необычайно красивая женщина, которую он только видел. Нора встала и направилась к нему, ступая босыми ногами.

– Мисс Сатерлин.

Зак пожал ее протянутую руку.

– Здравствуйте.

Из‑ за ее хрупкого телосложения он ожидал нежное рукопожатие, но она обхватила его, на удивление, сильными пальцами.

– Восхитительный акцент, – сказала Сатерлин, – не осталось и намека на былого ливерпульца, так?

– Вижу, вы хорошо выполнили свою домашнюю работу, – ответил Истон, встревоженный тем, что Нора, по‑ видимому, знала о нем больше, чем он о ней.

Теперь он жалел о том, что отправил ее биографию в мусорную корзину.

– Не все, рожденные в Ливерпуле, говорят как молодой Пол Маккартни.

– Жаль.

Ее голос упал до шепота, пока она продолжала его пристально разглядывать.

– Как жаль.

Заставив себя напрямую встретиться с ее глазами, Истон сразу же об этом пожалел. На первый взгляд, они оказались ярко‑ зелеными, но когда Нора моргнула, они, словно, поменялись на черный – такой темный, что и не вспомнить того зеленого, которым они только что сверкали. Зак понимал, что Нора смотрела только на его лицо, но все же, под ее пронизывающим взглядом, он ощущал себя абсолютно голым, полностью раскрытым. Сатерлин это знала. Истон это знал, и чувствовал, что она об этом тоже догадывалась. Решив вернуть контроль над ситуацией, Зак потянул свою руку обратно.

– Мисс Сатерлин…

– Точно. Работа.

Нора вернулась к своему столу. Оглядев ее кабинет, он увидел шкафы из темного дерева, заставленные еще большим, чем в гостиной комнате, количеством книг, наряду с блокнотами и стопками бумаги.

– Один небольшой вопрос, мистер Истон, – сказала она, падая в свое рабочее кресло, – вы, случайно, не стыдитесь своего еврейского происхождения?

– Простите? – произнес Зак, не совсем уверенный, что правильно ее расслышал.

– Нора, прекрати, – проворчал Уесли.

– Просто любопытно, – сказала Сатерлин, равнодушно махнув рукой, – вас называют Закари, но, на самом деле, ваше имя Захария, в честь иудейского пророка. Почему вы его изменили?

Этот вопрос был настолько личным, настолько не касающимся ее, что Истон не мог поверить, что соизволит на него ответить.

– Со дня моего рождения, меня называли Зак или Закари. И только при заполнении официальных документов, я вспоминаю, что мое настоящее имя Захария.

Истон сохранял свой голос ровным и бесстрастным. Он знал, что сможет выйти из ситуации победителем, если будет оставаться спокойным, и не позволит Норе выбить себя из равновесия, что она, несомненно, жаждала сделать.

– Единственное, чего я стыжусь, так это данного непредвиденного спада в моей карьере.

Истон ожидал, что она либо отступит, либо полезет в ссору, но вместо этого, она просто рассмеялась.

– Не могу вас винить. Присядьте и расскажите мне об этом подробнее.

С осторожностью, Зак опустился в кресло, обитое узорчатой тканью, стоящее напротив ее стола. Кладя лодыжку одной ноги на колено второй, он застыл на полпути, когда его нога ударилась о стоящую на полу необыкновенно длинную, черную, спортивную сумку. Истон услышал отчетливый, нервирующий звук звяканья металла о металл.

– Мне нужно на занятия, – сказал Уесли, судя по голосу, отчаянно желая уйти, – все нормально?

– Ой, сомневаюсь, что в ту секунду, как ты уйдешь, мистер Истон нагнет меня над столом, и изнасилует, – произнесла Нора, подмигивая Заку, – к сожалению.

Слова и подмигивание воспроизвели в голове редактора живую картинку. Он прогнал эту мысль так же быстро, как она возникла.

Уесли покачал головой в притворном недовольстве.

– Мистер Истон, удачи, – произнес он, поворачиваясь к Заку, – просто не показывайте свою заинтересованность, и она, в конечном итоге, успокоится.

– Заинтересованность? – повторил Истон, – не думаю, что это будет проблемой.

Ожидая, пока его слова будут услышаны, Зак заметил, как глаза парня сузились, а Сатерлин всего лишь стрельнула в него взглядом из‑ под бахромы своих черных ресниц.

– Ох…, – почти промурлыкала Нора, – а он мне уже нравится.

– Помоги нам, Господь.

После своей мольбы, Уесли сразу же вышел, и Истон обернулся, смотря на его удаляющуюся фигуру. Он был не совсем уверен, что ему хотелось оставаться с этой женщиной наедине.

– Я так полагаю, это ваш сын? – спросил он, после ухода Уесли.

– Мой практикант. Вроде того. В его обязанности входит готовка, поэтому его можно назвать помощником. Практикант? Помощник?

– Слуга, – предложил Зак, в очередной раз, прибегнув к своему солидному словарному запасу, – притом, довольно хорошо обученный, как я посмотрю.

– Хорошо обученный? Уесли? Он совершенно не обучен. Я даже не могу научить его меня трахать. Однако, сомневаюсь, что вы проделали весь этот путь из Нью‑ Йорка, только для того, чтобы поговорить со мной о моем практиканте, каким бы очаровашкой он ни был.

– Да, это так.

Истон умолк. Он ждал и смотрел, как Нора Сатерлин откинулась в кресле, изучая его своим обескураживающим взглядом.

– Итак…, – начала она, – насколько я поняла, я вам не нравлюсь. Что, по крайней мере, говорит о вашем хорошем вкусе в отношении женщин. А также о том, что вы обо мне наслышаны. Я такая, какой вы ожидали меня увидеть?

Зак смотрел на нее еще секунду. Последние три автора, с которыми он работал, были мужчинами, в возрастном диапазоне от шестидесяти и выше. Он никогда не видел ни одного из них в пижаме. И никогда не имел дело с писателями, до неудобного соблазнительными, как Нора Сатерлин.

– Вы ниже.

– Спасибо Богу за каблуки, вы так не думаете? И каков вердикт? Жан‑ Поль сказал, что он предоставил вам полный контроль над книгой и надо мной. Прошло уже много времени с тех пор, как я позволяла мужчине над собой командовать. Мне этого даже где‑ то не хватает.

– Вердикт еще не вынесен.

– Значит, на рассмотрении. По мне, уж лучше пересмотр.

– Вы очень умны.

– А вы очень красивы.

Зак поерзал в своем кресле. Он не привык к флирту со своими писателями. Хотя, она не была одним из тех авторов, с которыми он обычно работал.

– Это был не комплимент. Ум – последнее спасительное средство дилетантов. В книгах я ищу глубину, страсть, сущность.

– Страсть у меня есть.

– Страсть, отождествляемая не с сексом. Признаю, ваша книга оказалась интересной, совсем не без достоинств. В определенный момент, под всеми этими описаниями плотских утех, я уловил звук сердечного ритма.

– Однако, мне слышится " но".

– Но пульс оказался нитевидным. Сюжет на грани смерти.

Посмотрев на Истона, Нора отвела взгляд. Он видел это и раньше – поражение. Зак, как и планировал, напугал ее, но задумался, почему это не принесло ему ожидаемой радости.

– Смерти…

Сатерлин снова повернулась к нему. Теперь ее глаза искрились чем‑ то новым.

– Сейчас канун Пасхи – Вознесение.

– Вознесение? Неужели? – произнес Истон, впечатленный ее упорством, – через шесть недель я перевожусь в Главный Издательский Дом Лос‑ Анджелеса. Этого срока мне будет недостаточно для участия в каком‑ нибудь достойном или ценном проекте. Но шесть недель – все, что у меня есть.

– Вы только что сказали, что этого времени недостаточно…

– Но это все, чем я располагаю. Управитесь за шесть недель, и книга пойдет на публикацию. Если нет…

– Если нет, она вернется в мусорную корзину автора всякого мусора, правильно?

Зак уставился на нее в оглушающей тишине.

– Жан‑ Поль Боннер – первый сплетник в издательской индустрии, мистер Истон. Он сказал, что вы обо мне думаете. И добавил, что, по вашему мнению, меня ждет провал.

– Я в этом совершенно уверен.

– Но если вы мой редактор, то мой провал потопит и вас.

– Я еще не ваш редактор. Я ни на что не соглашался.

– Согласитесь. Так почему вы оставили преподавательскую деятельность?

– Оставил преподавательскую деятельность?

– Вы же были профессором Кембриджа, так ведь? Довольно приличная работа, особенно для такого молодого специалиста. Но вы ее оставили.

– Десять лет назад, – произнес Истон, пораженный тем, как много Нора о нем знала.

Как, черт подери, ей удалось узнать про Кембридж?

– Так почему…

– Почему вас так интересует моя личная жизнь, ума не приложу.

– Я кошка. А вы блестящий предмет.

– Вы невыносимы.

– Так и есть, не находите? Кто‑ то должен меня отшлепать.

Сатерлин вздохнула.

– Что ж, а вы редкостный придурок. Без обид.

– А вы пара‑ тройка слов, которые мне неудобно произносить вслух.

– Я бы попросила вас их озвучить, но обещала Уесли, что не позволю вам со мной флиртовать. Но я отвлеклась. Скажите, что не так с моей книгой. Только говорите медленно, – сказала Нора, расплываясь в широкой улыбке.

– У вас весьма оптимистичное отношение к редакционному процессу. Что вы ответите, если я скажу, что вам необходимо вырезать от десяти до двадцати страниц, которые для вас являются живым, бьющимся сердцем вашей книги?

В течение долгой минуты, Сатерлин не проронила ни слова. Отведя взгляд от Зака, она, словно, потерялась в небытии. Истон наблюдал за тем, как Нора медленно вдыхала через нос, задерживала дыхание, затем медленно выдыхала через рот. После, она устремила на Зака взгляд своих таинственных, зеленых глаз.

– Отвечу, что когда‑ то вырезала живое, бьющееся сердце из своей груди, – произнесла Сатерлин голосом, лишенным прежнего легкомыслия, – я пережила ту ампутацию. Переживу и эту.

– Могу я спросить, почему вы так решительно настроены работать именно со мной? Я навел справки, мисс Сатерлин. За вами носится безумный фанат, который раздобыв номер вашего телефонного счета, умудряется на него онанировать.

– Кроме того, я очень популярна во Франции.

Зак сжал челюсть, ощутив первые признаки надвигающейся мигрени.

– Разве ваш " практикант" не говорил, что вы, в конечном итоге, успокоитесь?

– Мистер Истон, – начала Нора, откидываясь на вращающемся кресле, и кладя свои ноги на рабочий стол, – я спокойна.

– Чего я и боялся, – Зак поднялся, собираясь уходить.

– Эта книга, – начав, Сатерлин остановилась.

Она спустила ноги со стола, и, перекрестив их, устроилась в своем кресле. На мгновение, Нора показалась очень серьезной и, вместе с тем, очень молодой.

– Что с ней?

Сатерлин отвела взгляд, по‑ видимому, в поиске подходящих слов.

– Она… для меня много значит. Это не очередной сборник пошлых историй. Я обратилась в Главный Издательский Дом, потому что с этим романом мне нужно все сделать правильно.

Снова встретившись с Заком взглядом, она без тени легкомыслия или веселья, произнесла, – Пожалуйста. Мне нужна ваша помощь.

– Я работаю только с серьезными писателями.

– Я не серьезный человек. Я это знаю. Но я серьезный писатель. Писательская деятельность – одна из двух вещей в моей жизни, к которым я отношусь с предельной серьезностью.

– А вторая?

– Римско‑ католическая церковь.

– Думаю, на этом мы закончим.

– Значит, вы не настоящий редактор, – поддразнила Сатерлин, когда Зак направился к двери, – еще слишком рано заканчивать. Даже я об этом знаю, не будучи редактором.

– Мисс Сатерлин, очевидно, вы крайне эмоциональны в отношении вашей книги. Это хорошо для писания, но редактировать книгу, которую вы любите, больно.

– Мне нравится делать то, от чего больно, – Нора расплылась в улыбке, как у Чеширского кота, – Жан‑ Поль говорил, что вы лучший. Думаю, он прав. Я сделаю все, что нужно, все что скажете. Стану умолять, если это поможет мне. Встану на колени, если это поможем вам.

– Я ухожу.

– Боннер также говорил, что в издательстве вас называют " Лондонским Туманом", – сказала Сатерлин, когда Истон повернулся к ней спиной, – это из‑ за вашего длинного пальто, акцента, или способности оставлять людей в холодном поту после совместного времяпрепровождения?

– Оставлю это на ваше усмотрение.

– Скажите, что мне сделать, и я это сделаю, – крикнула она Заку вслед, заставив его оценить свою настойчивость.

И он не мог поверить в то, что был готов ее вознаградить.

– Писатели пишут, – сказал Истон, снова поворачиваясь к ней лицом, – напишите для меня что‑ нибудь стоящее. Меня не волнует ни объем, ни тема. Просто впечатлите меня. У вас двадцать четыре часа. Покажите мне, что вы можете создать под давлением, и я подумаю.

– Вы будете удивлены, узнав, что я могу сделать под давлением – произнесла Нора, но у Зака, на этот счет, были свои сомнения.

Слуга, шутки, флирт – она точно не была серьезным писателем.

– Какие‑ нибудь пожелания? – спросила Сатерлин, на этот раз чуть более искренне.

– Не пишите о том, что знаете – пишите о том, что хотите узнать. И, – добавил он, тыча в ее сторону пальцем, – больше никаких дешевых выходок.

Ее спина выпрямилась, как‑ будто Заку, наконец‑ то, удалось найти оскорбление, поразившее цель.

– Уверяю вас, мистер Истон, – произнесла Нора жестким, одновременно укоряющим тоном, – мои выходки какие угодно, только не дешевые.

– Тогда докажите. У вас двадцать четыре часа.

Откинувшись в своем кресле, Сатерлин улыбнулась.

– Хрен с вашими двадцатью четырьмя часами. Вы получите результат сегодня.

Глава 3

Оцепенение. Будучи редактором, Зак зачастую вынуждал своих писателей смотреть глубже, отбрасывая очевидное, и отыскивая идеальное слово для каждого предложения. Идеальным словом, чтобы описать это мероприятие, посвященное выходу очередной книги, на котором его заставили присутствовать, было… оцепенение. Истон слонялся по вечеринке, оставляя многочисленным коллегам не больше банального приветствия. Он появился здесь из‑ за Жан‑ Поля, в очередной раз, взявшего его за жабры, и из‑ за Роуз Эвели – виновницы торжества, являвшейся писательницей Главного Издательского Дома вот уже на протяжении тридцати лет. Как бы то ни было, вечеринка была абсурдной; свет приглушили для создания атмосферы ночного клуба, но даже этому обстоятельству было не по силам превратить банкетный зал заезженного отеля в нечто, отличное от скучной коробки.

Он направился в сторону расположенной в углу помещения винтовой лестницы, чтобы незаметно глянуть на свои часы. Если Истону удастся пережить на мероприятии два часа, возможно, этого окажется достаточно, чтобы удовлетворить его начальника, того еще светского льва. Оглядев толпу, Зак увидел свою двадцативосьмилетнюю ассистентку Мэри, пытающуюся уговорить собственного мужа потанцевать. В течение первой рабочей недели в Нью‑ Йорке, он был приятно удивлен, узнав, что его вспыльчивая помощница, была так же, как и он, еврейкой. Истон дразнил ее, что никогда не встречал ни одной иудейки по имени Мэри, и начал называть ее своей " псевдошиксой". Она же, при всей своей очаровательной грубости, всегда обращалась к нему исключительно " Босс".

Боннер стоял рядом с Роуз Эвели. Они оба находились в браке со своими вторыми половинками десятки лет, но ничто не могло остановить Жан‑ Поля от благородного флирта с любой женщиной, имеющей терпение выслушивать его литературные речи. Казалось, что все наслаждались этой убогой вечеринкой. Но почему не он? Истон еще раз глянул на часы.

– Я могу спасти вас, если хотите, – раздался над ним женский голос.

Обернувшись, Зак посмотрел наверх. На самом верху лестницы, улыбаясь ему, стояла Нора Сатерлин.

– Спасти меня?

Он посмотрел на нее, прищурив глаза.

– От этой вечеринки.

Нора поманила его указательным пальцем. Здравый рассудок Истона предупреждал его о том, что идея взобраться по лестнице может быть, и впрямь, очень плохой. И все же, отвергнув этот довод, Зак поднялся по ступенькам, и оказался на верхней площадке.

Он изогнул бровь, послав одеянию Сатерлин неодобрительный взгляд. Утром, у себя дома, писательница предстала в бесформенной пижаме, скрывающей каждую ее часть, за исключением, выдающейся личности. Теперь же, Истон, как на ладони, видел то, что раньше только представлял в своем воображении.

Конечно же, Сатерлин была в красном. Кроваво‑ красном и совсем небольшом. Ее платье начиналось у кромки грудей, заканчиваясь у верхней границы гладких бедер. У нее были чудесные изгибы, которые не мог скрыть даже эффектный красный жакет в пол. Что еще хуже, Нора была обута в черные, кожаные сапоги, завязывающиеся шнуровкой до самых колен. Пиратская обувь и лукавая улыбка прекрасной темноволосой женщины… впервые, за долгое время, Зак ощутил что‑ то иное, кроме оцепенения.

– Откуда вы знаете, что я хочу быть спасенным с этой вечеринки, мисс Сатерлин?

– Истон облокотился о перила, скрестив руки.

– Я слежу за вами со своей маленькой наблюдательной вышки с той секунды, как вы сюда вошли. Вы, должно быть, произнесли пять слов четырем гостям, успели посмотреть на свои часы три раза, и что‑ то прошептали Жан‑ Полю, что, судя по выражению его лица, оказалось смертельной угрозой. Вы находитесь здесь против своей воли. И я могу вас спасти.

Зак послал ей самоуничижительную улыбку.

– К сожалению, вы правы. Я здесь против своей воли. Однако, должен полюбопытствовать, что, вообще, здесь делаете вы? Разве я не оставил вам домашнего задания? – спросил он, вспомнив о своем опрометчивом утреннем решении дать Норе последний шанс его впечатлить.

– Оставили. И я, как хорошая девочка, его выполнила. Видите?

Истон попытался отвернуться, но так и не смог отвести глаз, когда пробравшись в лиф своего платья, Сатерлин вынула оттуда сложенный лист бумаги и протянула ему. Бумага все еще была теплой от ее кожи.

– Это и все? – спросил Зак, увидев только три абзаца.

– Не судите книгу по писательнице. Просто прочтите.

Истон посмотрел на Нору еще один раз, о чем тут же пожалел. При каждом взгляде на Сатерлин, Зак находил в ней нечто, неизменно его привлекающее. Жакет Норы сполз по ее руке, представляя его взору бледное, хрупкое плечо. Хрупкое? Его маленькая, миниатюрная писательница, наряду со своими впечатляющими изгибами, обладала приличной мускулатурой. Она была сильнее, чем казалась. Придя в себя, Истон отвернулся от нее, и, поднеся письмо к источнику света, начал читать.

" Сначала, она заметила его бедра. Глаза могут быть зеркалом души, но мужские бедра – это центр власти. Она сомневалась, что он выбрал эти идеально сидящие джинсы и черную футболку, изобличающую его упругий пресс, с целью преувеличить достоинства нижней части своего тела, но он их надел, и теперь она потерялась в фантазиях, где своими губами ласкала ту утонченную впадину, пролегающую между гладкой кожей и изящно выступающей бедренной костью. В конце концов, ей пришлось встретиться с его глазами. Нехотя она скользнула взглядом к его лицу, величественному и рельефному, как и все остальное в нем. Бледная кожа и темные, короткие волосы, контрастировали с глазами, цвета льда. Она решила, что его глаза были ледяными, скрывающими тайные глубины. Он был мужчиной с холодной красотой, созданный для обожания знающей в ней толк женщины. Высокий и стройный, с ощутимыми мышцами атлета, он являл собой верх мужественности. Его личность затмила остальной мир, и теперь, когда он ушел, она разрывалась между его одинаково сильнодействующим присутствием и отсутствием".

Зак перечитал еще раз, все это время пытаясь игнорировать до раздражения приятные образы Норы Сатерлин, ласкающей своими губами его обнаженное бедро.

– Я заметил, что в своих книгах вы обычно избегаете длинных изобразительных переходов, – сказал Истон.

– Я знаю, что люди думают, якобы эротика – это просто роман с более жестким сексом. Это не так. Если ее и можно отнести к какой‑ нибудь разновидности жанров, то это ужасы.

– Ужасы? В самом деле?

– Роман – это секс и любовь. Эротика – это секс и страх. И вы меня страшитесь, верно?

– Немного, – признался Зак, потирая шею.

– Рассудительный автор ужасов никогда детально не раскроет монстра, потому как воображение читателей способно воссоздать собственных демонов. В эротических романах нежелательно чрезмерно подробное описание физических характеристик главных героев. Таким образом, читатели смогут привнести в произведение свои фантазии, свои страхи. Эротика – плод совместных усилий писателя и читателя.

– Это как? – спросил Истон, заинтригованный тем, что у Норы Сатерлин могли возникнуть собственные литературные теории.

– Писать эротику – все равно, что трахать кого‑ то в первый раз. Ты не можешь наверняка быть уверенным в том, чего ему хочется, поэтому пытаешься дать все, чего он, возможно, желает. Все на свете…

Сатерлин произносила слова лениво, будто кошка, потягивающаяся на солнце.

– Ты задеваешь каждое нервное окончание, и, в конечном итоге, попадаешь в нужное. Я еще не попала в ваши нервные окончания?

Зак сжал свою челюсть.

– Ни в одно, в которое вы целились.

– Вы не знаете, в которое я целилась. Ну, так что вы думаете о написанном?

– Могло быть и лучше.

Истон сложил лист.

– Вы слишком часто прибегаете к прошедшему времени.

– Это черновой вариант, – беззастенчиво ответила Сатерлин, смотря на него темным, выжидательным взглядом.

– Последняя строчка самая острая – " одинаково сильнодействующим присутствием и отсутствием".

Истон знал, что ему следовало отдать лист Норе, но по непонятной причине, он сунул его в свой карман.

– В целом, неплохо.

Сатерлин расплылась в медленной, опасной улыбке.

– Это про вас.

На секунду Зак уставился на нее, затем вынул сложенный лист бумаги обратно.

– Про меня? – спросил он, залившись краской.

– Да. И каждый длинный, стройный дюйм вашего тела. Рассказ написан этим утром сразу же после вашего ухода. Стоит ли говорить, что вдохновением для него послужил ваш визит?

С трудом сглотнув, Зак снова развернул лист. " Темные, короткие волосы… глаза, цвета льда… джинсы, черная футболка…", это был он.

– Извините, – начал Истон, пытаясь вернуть контроль над разговором, – но разве не я неоднократно обидел вас этим утром?

– Ваше ворчание само очарование. Мне нравятся мужчины, которые ко мне недоброжелательны. Я им больше доверяю.

Нора склонила голову набок, и ее непослушные черные волосы упали ей на лоб, прикрывая черно‑ зеленые глаза.

– Простите. Кажется, на данный момент, я лишился дара речи.

– Это был ваш приказ, – сказала Сатерлин, – Вы сказали, чтобы я писала не о том, что знаю, а о том, что хочу узнать. Я хотела узнать… вас.

Нора шагнула к Заку, и его сердце упало чуть ниже, оказавшись где‑ то в районе паха.

– Кто вы, мисс Сатерлин? – спросил Истон, не совсем понимая, что он подразумевал под этим вопросом.

– Всего лишь писательница. Писательница по имени Нора. Именно так ты и можешь ко мне обращаться, Зак.

– Значит, Нора. Сожалею. Я не привык к заигрываниям со стороны своих авторов. Особенно после моих словесных оскорблений.

Глаза Сатерлин заискрились весельем.

– Словесных оскорблений? Зак, откуда я родом, слово " шлюха" – выражение нежности. Хочешь глянуть на мою родину?

– Нет.

– Жаль, – произнесла Сатерлин, совершенно ни удивленным, ни расстроенным голосом.

– Куда же нам теперь направиться? Я обещала, что спасу тебя с этой вечеринки, разве не так?

– Мне, действительно, не стоит уходить, – возразил Истон, ужаснувшись мысли о том, что произойдет, останься он с Норой наедине.

– Да ладно тебе, Зак. Эта вечеринка отсосная, причем не в самом лучшем смысле этого слова. Мой цитологический мазок и то интереснее, чем она.

Истон замаскировал свой смех под кашель.

– Должен признаться, ты умеешь обращаться со словами.

– Так значит, ты возьмешься за редакцию? Пожалуйста?

Сатерлин похлопала ресницами в притворной непорочности.

– Ты не пожалеешь об этом.

Истон уставился в потолок, словно тот мог дать какой‑ нибудь намек на то, в какое адово пламя он лез. Нора Сатерлин… у Зака оставалось всего шесть недель до отъезда из Нью‑ Йорка в Лос‑ Анджелес. Почему он вообще задумывался о том, чтобы связаться с этой писательницей и ее книгой? Истон знал почему. Сейчас в его жизни больше ничего не было. Ему нравилось работать с Мэри и Жан‑ Полем. Но в этом городе он не обзавелся ни друзьями, ни иного рода отношениями. Зак даже не позволял себе мысли о том, чтобы с кем‑ нибудь встречаться. А однажды в приступе гнева, он снял свое обручальное кольцо, и теперь не мог найти причины надеть его обратно. Прямо сейчас Истон не мог даже подумать о том, чтобы связаться с какой‑ нибудь женщиной.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒