Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Annotation 11 страница



По комнате плыл теплый сытный запах горячего какао и свежеиспеченных булочек с корицей. Я довольно потянулась, не открывая глаз. Широко улыбнулась, перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Хорошо-то как! Словно вернулась в раннее детство, когда не надо никуда спешить и впереди летний длинный день, наполненный играми и весельем. В дверь осторожно стукнули. Тут же, скрипнув, она приоткрылась, хотя я не успела вымолвить и слова. — Марика, ты спишь? Я узнала голос матери. Поморщилась, благо что по-прежнему лежала, уткнувшись лицом в подушку, поэтому могла не опасаться, что она увидит мою гримасу. Нет, я всегда рада и счастлива видеть мать. Но в последние дни ее забота начала меня… утомлять. Право слово, уже надоело выслушивать постоянные благодарности небесам и богам за то, что они вернули ей дочь. Ничего страшного со мной не случилось. Наверное… И я поморщилась опять, почувствовав, как в висках неприятно закололо. Так всегда бывало, когда я пыталась вспомнить события тех двух ночей и дня, которые выпали из моей памяти. Ничего! Словно черная дыра в моей голове. Я ничего не помнила из тех часов, когда по какой-то причине отсутствовала дома. Родители рассказали, что подняли тревогу, когда я не вернулась в положенный час из цветочной лавки. Отец сначала убеждал мать не волноваться. Мол, наверняка ко мне заглянул Генрих, и мы потеряли счет времени, принявшись обсуждать предстоящую свадьбу. Ну, или занявшись более приятными делами. Дело-то молодое. Но достаточно скоро ему пришлось переменить свое мнение, поскольку в гости к нам заглянул сам Генрих, которому в тот вечер допоздна пришлось помогать отцу, поэтому он не сумел встретить меня. Генрих очень удивился, узнав, что я до сих пор не вернулась из лавки. Кинулся проверить, на месте ли я. Возможно, заболталась с какой-нибудь подружкой, заглянувшей на огонек. Благо что идти до лавки всего ничего — лишь овраг пересечь. На этом месте рассуждений я зябко поежилась. По позвоночнику пробежала быстрая холодная дрожь, как будто ледяной сквозняк пробрался под теплое одеяло и погладил меня своими щупальцами. Однако я знала, что это невозможно, потому что в комнате было тепло, даже жарко. По какой-то причине мне было очень неприятно вспоминать про овраг, который следует пересечь по дороге от нашего дома к лавке. Словно там случилось что-то очень дурное со мной. Что-то, что я никак не могу вспомнить, хотя и стараюсь изо всех сил. Впрочем, я отвлеклась. Так или иначе, но родители и Генрих устроили настоящий переполох в Гринауте. Никто не поднял их на смех, поскольку все наши соседи знали, что подобные исчезновения не в моем характере. Вот если бы Алика куда-нибудь запропастилась, то, скорее всего, родители дождались бы утра, а отец загодя приготовил бы хорошую розгу, которой наконец-то выпорол бы своенравную дочурку. Поиски не увенчались успехом. Я словно сквозь землю провалилась. Ни следов борьбы, ничего. Лишь на траве около оврага кто-то нашел капли крови, и целитель, старик Беннетт, перебудоражил всех пуще прежнего, сказав, что это следы раненого волка. После этого поиски пошли с удвоенной силой. Злополучный овраг прочесали вдоль и поперек. Изучили каждую травинку. Отец не мог сдержать слез, когда рассказывал, как заглядывал под каждый куст, опасаясь увидеть там мое истерзанное свирепым голодным хищником тело. Но все оказалось впустую. Меня не было — ни живой, ни мертвой. На следующее утро родители отправились к старосте. Но тот посоветовал им подождать хотя бы сутки, прежде чем отправлять прошение к властям на вызов королевского мага. Мол, молодые девицы склонны куда-нибудь исчезать. Особенно накануне свадьбы. Наверняка мне захотелось глотнуть воздуха свободы напоследок, и я развлекаюсь сейчас на сеновале с каким-нибудь горячим парнем. Отец после этого не удержался и как следует врезал старосте по носу. Точнее — попытался. Видать, тому было не впервой получать за свой слишком развязный язык, потому что он успел увернуться и стремглав ринулся в дом. А после, запершись на все засовы, из-за закрытой двери милостиво пообещал моему отцу, что отправит прошение завтра же. Однако уверен, что к тому моменту проблема разрешится сама собой, и я благополучно вернусь домой. К слову, так и случилось. Миновала вторая ночь, наполненная суматошными поисками по окрестностям. Несчастный Генрих, по словам моих родителей, не ложился все это время. Именно он и нашел меня. Я сидела на ступеньках лавки и блаженно улыбалась, уставившись невидящим взглядом на встающее солнце. Естественно, первым же делом меня отправили к целителю, потому что я не реагировала ни на что в окружающем мире, хотя на мне не было никаких видимых ран, а платье оказалось в полном порядке, что вроде как подтверждало: никакого насилия надо мной не учинили. Я сдвинула брови, повторив последнее мысленное рассуждение. Платье оказалось в полном порядке… Даже мать не заметила ничего дурного. Однако я пребывала в полнейшей уверенности, что на мне было чужое платье. Да, оно совершенно точно повторяло мое прежнее по цвету и фасону, но все-таки я готова была поклясться, что не в нем вышла из дома перед своим исчезновением. Это тяжело объяснить словами, да что скрывать очевидное, я сама не могла понять, на чем основывается моя уверенность. Но факт оставался фактом. Правда, о нем я не стала никому рассказывать, чтобы не расстраивать сильнее и без того переполошенных родителей. Про Генриха и говорить нечего. Он не отходил от меня ни на миг, даже рвался присутствовать при осмотре целителем, пока старик Беннетт не прикрикнул на него, грубовато пошутив, что, мол, еще успеет полюбоваться на мои прелести и после свадьбы. Я слегка покраснела. Об этой детали мне рассказала Алика. Сестре показалась очень забавной острота целителя. А я лишний раз порадовалась, что детали осмотра не сохранились в моей памяти. Да, со мной находилась мать. Не сомневаюсь, что она ни на миг не отвела от старика Беннетта глаз, к тому же последний был в таком возрасте, что вряд ли его интересовали мои прелести. Но все-таки мне было неприятно осознавать, что мужчина, который не раз и не два бывал в нашем доме с визитом, частенько чаевничал с моим отцом и давал советы по хозяйству матери, видел меня обнаженной. И даже то обстоятельство, что в свое время он принимал роды у моей матери, не могло примирить меня с суровой действительностью. Так или иначе, достаточно скоро Беннетт вынес свой вердикт. Мое телесное здоровье оказалось в полном порядке, что, увы, нельзя было сказать о душевном. Я оставалась девственной, то бишь мое таинственное исчезновение не было связано ни с каким гадким преступлением. Оставалось надеяться, что вскоре я выйду из своего непонятного ступора, вызванного, по всей видимости, каким-то сильным потрясением, и сама расскажу, где же пропадала все это время. Беннетт не ошибся. После ночи, проведенной в родном доме и в окружении родной семьи, я действительно проснулась как ни в чем не бывало. Правда, совершенно ничего не помнила о событиях минувших дней. Последнее, что осталось в моей памяти — как я закрываю лавку и иду домой. Меня расспрашивал отец. Меня расспрашивала мать. Меня расспрашивали обе сестры, и даже Айк что-то вопросительно лопотал. Прибыл староста и тоже устроил мне настоящий допрос, при этом гадливо ухмыляясь и подмигивая, словно намекая, что уж он-то точно знает причину моего исчезновения. Правда, это заметил отец, после чего без лишних слов выставил старосту прочь из дома. Один Генрих не докучал мне с расспросами. Точнее, он, конечно, задал мне несколько вопросов, и тогда я не выдержала и расплакалась. Сквозь слезы выдавила, что если и он мне не верит, то я тогда не знаю, что мне делать. Но я на самом деле не помню. Ничего не помню! Могу поклясться в этом хоть собственной душой! Генрих успокоил меня. И больше ни разу не заводил на эту тему речь, хотя пару раз я все-таки ловила на себе его задумчивый вопросительный взгляд. Тайна моего столь продолжительного отсутствия до сих пор оставалась нераскрытой. С того момента, как я очнулась в родной комнате, прошла целая неделя. Но каждый день начинался с одного и того же. Утром меня будит мать, которая успевает к моему пробуждению наготовить целую гору выпечки. Пока я завтракаю, она сидит рядом и молча смотрит мне в рот, а затем начинает исподволь расспрашивать, не промелькнуло ли в моей памяти хоть что-нибудь из событий тех полутора суток, что меня не было дома. Если честно, это напоминает самую настоящую пытку! Я бы с удовольствием уходила из дома на весь день, но куда? Отправиться на работу в лавку — значит, терпеть паломничество всех жителей нашего городка, каждый из которых будет заводить ту же песню. Спасибо, я по горло сыта визитами соседок, которые набрасываются на меня с вопросами, стоит только неосторожно показаться им на глаза. Я мечтала, что со временем острота происшествия притупится и моя жизнь придет в привычную колею. — Марика, просыпайся. Кровать прогнулась под чужим весом — это мать села рядом. Я ощутила легчайшее прикосновение к моим волосам, когда она погладила меня по голове. — Нет, я ничего не вспомнила, — глухо проговорила я, по-прежнему уткнувшись лицом в подушку. — И ничего не видела во сне. — О, мы тебя совсем замучили. — В голосе матери послышалась грустная усмешка. — Прости, дорогая. Просто все это так необычно… Твое исчезновение и столь внезапное появление… Скажи, ты точно не желаешь съездить в Гроштер? Вестия сказала, что знает мага, который специализируется именно на случаях потери памяти. А можно обратиться на факультет ментальной магии… Я так резко вздрогнула, что сама испугалась своей реакции. На миг почему-то перехватило дыхание. Но при словосочетании «факультет ментальной магии» мне стало не просто не по себе, а очень и очень страшно. Чудилось что-то зловещее в этом названии. А еще я почему-то вспомнила ворон. Черные шумные птицы, которым всегда и до всего есть дело. Не выдержав, я оторвала голову от подушки и посмотрела на подоконник, уже готовая к тому, что увижу на нем крикливую птицу. Но нет, тот был совершенно пуст. И я с непонятным облегчением перевела дыхание. — Что с тобой? — удивленно поинтересовалась мать. С плохо скрытой надеждой спросила: — Ты что-то вспомни… Но не договорила, стыдливо замявшись, когда я порывисто повернулась к ней. — Нет, матушка, я ничего не вспомнила, — терпеливо и вежливо повторила я, хотя внутри все горело от желания закричать во все горло — да когда же вы все от меня отстанете с этим вопросом! — Ну хорошо, хорошо, не переживай, значит, попозже вспомнишь, — затараторила матушка и опять ласково погладила меня по голове. Я прикрыла глаза, стараясь не сорваться на разъяренный рык. Да, это действительно пытка. Самое настоящее изощренное издевательство. Неужели даже самые родные, близкие и любимые люди не понимают, что делают мне больно этими непрекращающимися расспросами? — А что будет, если я не вспомню? — тихо поинтересовалась я, усаживаясь поудобнее и подложив под спину подушку. — Как это? — растерянно переспросила матушка. — Да вот так. — Я зло сжала кулаки и в упор взглянула на нее. — Если пройдут месяцы, годы, но это так и останется тайной? Вы перестанете любить меня? Выгоните из дома? — Не говори глупостей, — фыркнула матушка и встала, нервно одернув передник. — Конечно же, мы не перестанем любить тебя ни при каких обстоятельствах. — Тогда хватит мучить меня, — взмолилась я. — Матушка, я ведь не обманываю и не лукавлю. Ну не помню я! Ничего не помню! — Не переживай, скоро вспомнишь, — беспрекословным тоном отрезала матушка. Я закатила глаза и все-таки зарычала. О небо, я сейчас кого-то покусаю! И вдруг замерла. Звук рычания пробудил что-то в моей душе. Какое-то непонятное ощущение знакомого. Что-то темное шевельнулось в моей голове. Не воспоминание, а лишь намек на него. Но стоило мне сосредоточиться, как это мимолетное ощущение растаяло, будто его и не было никогда. — Ты обязательно вспомнишь, Марика, — спокойным уверенным тоном продолжила матушка, к моему счастью, не заметив этой крохотной сценки. — У каждой загадки должна быть отгадка. Тебя не обесчестили и не избили. И за это, вне всякого сомнения, надо принести благодарность богам. Но где-то же ты была все это время! И что-то ты делала! После чего развернулась и важно прошествовала к двери. На самом пороге обернулась и добавила с ласковой улыбкой: — Спускайся завтракать, Марика. Ждут только тебя. Хлопнула, закрывшись, дверь. И я все-таки испустила долгий протяжный стон. Ждут только меня! Значит, вся семья в сборе. И значит, как минимум час Алика, отец и мать то и дело будут задавать вроде как невинные вопросы, желая проверить, не обманываю ли я их. Мне еще крупно повезет, если Герда, которая уже находилась на последних месяцах беременности, не явилась проведать родителей и заодно вновь расспросить непутевую сестру про ее загадочные приключения. Хорошо, что Айк еще толком не говорит, а то бы и он наверняка принял участие в этом семейном развлечении. Не было ничего странного в том, что после сообщения матери мне немедленно захотелось улизнуть через окно, лишь бы избежать очередного допроса с пристрастием. И я с сомнением посмотрела в сторону оного. А что, моя комната на первом этаже. Вряд ли мне составит особого труда перебраться через подоконник и спрыгнуть на мягкую землю. Правда, наверняка мамины цветы в палисаднике помну, если не поломаю. Ох, и задаст мне она за это взбучку! «Взбучку тебе куда скорее зададут за попытку самовольно и без предупреждения покинуть дом, — мрачно исправил меня внутренний голос. — Вспомни, сколько раз за минувшую неделю тебе разрешалось прогуляться в одиночестве. Да нисколько! Каждый раз при этом рядом кто-то из родных присутствовал». Я окончательно пригорюнилась. Да, беспокойство моей семьи понятно. Они очень боялись, что так внезапно сначала потерянная, а потом обретенная дочь может опять куда-нибудь запропаститься. Но мне от этого не легче. Выть хочется от этой удушающей заботы. Не говоря уже про вопросы, вопросы и вопросы, которые сопровождают меня с утра до самого позднего вечера. Внезапно в створку окна с нежным звоном что-то ударилось. Я нахмурилась и на всякий случай подтянула одеяло повыше, поскольку еще не успела надеть платье и оставалась в ночной сорочке. Что это? Гадать мне долго не пришлось. Почти сразу робкий стук повторился вновь и раздался тихий шепот Генриха: — Марика, ты спишь? — Нет, — после короткой паузы отозвалась я. Странно, из всех моих знакомых и родных только Генрих не мучил меня постоянными расспросами. При наших встречах он предпочитал молчать и просто держать меня за руку. Но именно в его присутствии мне было особенно неловко. Словно я совершила какой-то постыдный поступок и вынуждена скрывать его. А еще мне почему-то разонравились прикосновения жениха. Нет, я никогда не воспаряла в небеса от блаженства, когда он гладил меня по волосам или же целовал. По-моему, такое возможно лишь в любовных романах. Но мне было приятно его присутствие. Нравилось болтать с ним ни о чем и одновременно — обо всем на свете. Однако после моего исчезновения и чудесного возвращения все изменилось. Каждая попытка Генриха обнять меня вызывала глухое раздражение, которое медленно, но верно копилось в душе. Конечно, я не показывала ему это, но, боюсь, он сам догадался. Иначе почему вдруг последние дни забегал ко мне всего на пару минут в день. Осведомлялся о моем здоровье и вновь исчезал. Наверное, Генрих готовился разорвать помолвку. Кому нужна невеста, в прошлом которой скрываются такие темные пятна и о которой судачит вся округа… «Признайся честно: ты хочешь, чтобы он сделал это, — опять забубнил внутренний голос. — Потому что сама на это никогда не осмелишься». Я даже опешила от этой мысли. Я хочу, чтобы Генрих разорвал помолвку? Да ну, чушь какая! Я люблю его и, напротив, мечтаю о том дне, когда он назовет меня своей женой! Но в глубине души опять тяжело заворочалось какое-то воспоминание. Так бывает, когда, к примеру, приходишь на кухню и вдруг осознаешь, что забыл, зачем вообще сюда шел. И кажется, будто стоит только сосредоточиться, как найдешь ответ на этот вопрос. Но время идет, и, обескураженный, ты вынужден уйти, кляня свою дырявую голову за такие проделки. Вот и теперь мысль растаяла, так и не оформившись толком. Я не понимала, почему грядущая свадьба вызывала во мне такой внутренний протест. И от этого мне было по-настоящему плохо. Хоть бы Генрих не догадался, что его невеста не испытывает особого счастья от предстоящего торжества! Он хороший парень и не заслуживает обиды с моей стороны. Между тем створки окна распахнулись шире, и в них показалась встрепанная голова Генриха. Тот подтянулся на руках и уселся на подоконник, неловким движением едва не смахнув на пол вазу с цветами. Но в последний момент успел ее поймать и виновато улыбнулся мне. Я растянула губы в ответной вежливой улыбке, хотя по-прежнему не испытывала особой радости от внезапного визита жениха. — Извини, что беспокою тебя, — сказал он, видимо, осознав, что я не особенно счастлива видеть его. Наверное, мне следовало воскликнуть, что каждая наша встреча — радость для меня, тем более столь неожиданная. Заверить, что он всегда желанный гость в нашем доме. Но я промолчала. Боюсь, мои слова прозвучат слишком фальшиво, и Генрих, несомненно, поймет мою неискренность. Однако мне самой было интересно, почему мое отношение к жениху вдруг так резко переменилось. И я постаралась беспристрастно взглянуть на Генриха, который восседал всего в нескольких шагах от меня. Да, стоило признать, что Генрих являлся обычным парнем, во внешности которого не было ничего отталкивающего. Невысокий, с русыми волосами, выгоревшими на солнце до рыжины, серыми глазами. У него имелся лишь один недостаток: привычка сутулиться. Но это из-за того, что ему часто приходится выполнять кропотливую работу. Одежда, конечно, так себе. Штаны так вообще протерты на коленях чуть ли не до дыр. Но оно и понятно. Он часто помогает своему отцу. Глупо как-то наряжаться в пыльный сарай, где все в деревянных опилках и стружках. Я внимательно посмотрела на руки Генриха, шершавые и мозолистые. Такими только молоток плотника и держать. Зато его отец делает самую лучшую мебель во всей округе. Заказы на полгода вперед расписаны. То есть бедствовать наша семья точно не будет, потому что Генрих — единственный сын и с удовольствием перенимает секреты семейного мастерства. — Что-то случилось? — Генрих, перехватив мой изучающий взгляд, покраснел и зачем-то спрятал руки за спину, словно стеснялся мозолей. — Марика, ты чего так на меня смотришь? — Интересно, почему ты так странно зашел в мою комнату, — поторопилась объяснить я. — Чем тебе дверь не угодила? — О, просто не хотел столкнуться с кем-нибудь из твоих родных. Генрих соскочил с подоконника, но остался стоять около окна, явно готовый в случае чего покинуть комнату тем же путем, что и пришел. Разумное предостережение, если он не желает, чтобы о его визите стало известно. Я продолжала вопросительно смотреть на него. Все любопытственнее и любопытственнее, как говорится. Он откроет мне цель своего визита или так и будет переминаться с ноги на ногу? — Меня послала твоя тетушка Малисса, — сказал Генрих. — Попросила, чтобы я привел тебя в лавку. — И поэтому ты влез через окно? — с сарказмом переспросила я. — Видишь ли, твои родители настоятельно рекомендовали не беспокоить тебя некоторое время, — с болезненной ухмылкой пояснил Генрих. Ух ты! Это было неожиданно, очень неожиданно. И, пожалуй, объясняло, почему после своего возвращения в лоно семьи я так редко видела Генриха. — Но почему? — изумленно переспросила я. — Наверное, считают, что я буду досаждать тебе разговорами, — честно ответил Генрих. — Твой отец так прямо сказал, чтобы я поменьше расспрашивал тебя. Мол, когда придет время, ты сама мне все расскажешь. И внезапно я рассердилась. Ах, вот оно как, значит! Получается, родители просто не верят в то, что я ничего не помню. Поэтому и ведут ежедневные допросы. Поэтому так неохотно привечают Генриха в доме. Видимо, полагают, что со мной на самом деле случилось что-нибудь постыдное. Пусть до прямого физического контакта дело не дошло, так как я сохранила невинность, но и прочих извращенцев на свете хватает. И они боятся, что я расскажу кому-нибудь всю правду — и наша семья навсегда останется… нет, не опозоренной, конечно. Но надолго окажется в центре всеобщего внимания. Какому же родителю захочется, чтобы его дочь обсуждали на все лады. Проблема заключалась лишь в том, что я действительно не имела ни малейшего понятия о произошедшем. И такое недоверие… обижало до слез. — Вот я и влез через окно, — бесхитростно завершил Генрих и пожал плечами. — И потом, скорее всего, меня бы просто не пустили к тебе, если бы я сказал твоим родителям, что хочет твоя тетушка. — А что она хочет? — недоуменно переспросила я. — К ней пришла какая-то богатая покупательница, — ответил Генрих. — Вроде как из самого Гроштера. Просит составить свадебный букет. А Малисса опасается, что старые глаза подведут ее и получится безвкусица. Поможешь? — Почему ты думаешь, что мои родители не отпустили бы меня к Малиссе? — вопросом на вопрос ответила я, все еще заинтригованная его предыдущими словами. — Потому что я уже передавал тебе от нее небольшие просьбы. — Генрих хмыкнул. — Последнюю — не далее как вчера. Твоя тетушка считает, что тебя зря держат в доме. По ее мнению, работа куда лучше прочищает мозги, чем безвылазное сидение в четырех стенах. Поэтому всю эту неделю безуспешно пыталась вытащить тебя куда-нибудь. Так как ты ни разу не пришла в лавку, а тетушку ты любишь и игнорировать бы ее просьбы не стала, то я сделал вывод, что тебе ничего не передавали. Я вспыхнула от возмущения. Ну надо же, от родителей я такого не ожидала! Нет, я понимаю, что они волнуются за меня. И потом, как ни крути, но исчезла я именно тогда, когда шла из лавки домой. Но все равно. Они не имели никакого права так со мной поступать! Я ведь даже обидеться на тетушку умудрилась, поскольку та за прошедшую неделю ни разу не пришла меня навестить, даже не прислала записку. А оказывается, мне просто никто ничего не передавал. — Отвернись! — сурово потребовала я. — Зачем? — удивленно переспросил Генрих. — Не могу же я в таком виде идти в лавку! — фыркнула я, недовольная, что надлежит объяснять настолько очевидные вещи. — Но твои родители… — попытался воззвать к моему здравому смыслу Генрих. — Они ведь не отпустят тебя… — А я им ничего не скажу. — Я взмахнула рукой, оборвав новые возражения, готовые сорваться с губ Генриха. Сурово приказала: — Быстро отвернись! Иначе начну одеваться прямо так. Генрих скептически хмыкнул, явно не поверив моей угрозе. А следующий мой поступок удивил даже меня. Я вдруг взяла и решительно откинула одеяло в сторону. Да, я все равно находилась под ним не голой, а в длинной рубахе из непрозрачной материи и весьма строгого фасона. Но мое одеяние все равно считалось ночной сорочкой. И, честно говоря, я не должна была так поступать. Это выходило за всяческие рамки приличий. Я успела увидеть, как глаза Генриха смешно округлились от изумления, а губы сложились в беззвучное «о». Затем он круто развернулся, встав ко мне спиной. И я имела удовольствие полюбоваться на уши несчастного, которые так ярко пылали пунцовым огнем смущения, что наверняка были горячие на ощупь. Но медлить было нельзя. В любой момент в спальню могла войти мать, чтобы поторопить меня к завтраку. И я соскочила с кровати и принялась метаться по комнате, шлепая босыми ногами по полу. Уже через пару минут я облачилась в удобный широкий сарафан и нацепила на ноги туфли с низким каблуком. Ну что же. Вперед в лавку к любимой тетушке! Посмотрим, что за городская краля к ней заглянула. — Марика, но твои родители… — в последний раз попытался воззвать к моему здравому смыслу и чувству ответственности Генрих. Правда, тут же осекся, когда я выразительно посмотрела на него. Но после секундного раздумья я все-таки оставила на кровати записку, в которой кратко написала, что отправилась на прогулку. Боюсь, если я напишу, что искать меня следует у тетушки, то за мной немедля отправят целую делегацию и как можно скорее вернут обратно. Генрих поймал меня, когда я спрыгнула из окна в палисадник. На короткий миг я оказалась в его объятиях. Увы, это не пробудило прежних чувств. Напротив, я с нескрываемым облегчением вздохнула, когда Генрих тут же выпустил меня, не пытаясь воспользоваться удобным случаем и поцеловать. Он не заметил этого. По крайней мере, мне бы хотелось в это верить. И, пригнувшись, мы поспешили покинуть двор. * * *

Наша дорога лежала через злополучный овраг. Надлежало сделать слишком большой круг для того, чтобы попасть в лавку Малиссы иным путем. Естественно, что Генрих не стал делать этого, а сразу же повел меня знакомой тропкой. И я не подумала возражать, пока не увидела крутой спуск. Казалось бы, чего мне бояться? Сейчас на небе светило яркое солнце, рядом со мной был молодой, крепкий и полный сил парень, готовый в случае опасности защищать меня… На этом месте рассуждений я споткнулась. Защищать меня? Но от кого или от чего? Пожалуй, я действительно еще не оправилась после того странного приключения, о котором никак не могу вспомнить. Однако от одной мысли, что мне надлежит спуститься в овраг, почему-то накатила паника. Слепой ужас настолько овладел мною, что колени стали словно ватными, а перед глазами все потемнело, как в преддверии обморока. Больше всего на свете мне хотелось сейчас развернуться и рвануть обратно домой. — Марика, с тобой все в порядке? — осторожно осведомился Генрих. Он уже успел сделать несколько шагов вниз, но осознал, что я не тороплюсь последовать за ним, и удивленно обернулся. — Да, — кратко ответила я, стараясь не выдать дрожью в голосе охвативших меня эмоций. — Точно? — Генрих скептически вскинул бровь. — Ты вся побелела, словно увидела привидение. Привидение… Еще одно слово, которое отозвалось в моей душе странным эхом. Как будто в недавнем прошлом я сталкивалась с призраком. Я рассерженно мотнула головой. А вот это уже чушь полнейшая! Такого просто не может быть. — Марика? — опять позвал меня Генрих. — Если не хочешь идти к тете, то я провожу тебя домой. Я несколько раз глубоко вздохнула. Затем набрала полную грудь воздуха, будто перед прыжком в ледяную воду. И смело начала спуск. В голове при этом вертелась детская считалка, которая помогала мне отвлечься от чувства страха. Тот хоть и притупился, но полностью не исчез. Как будто у меня в животе сплел гнездо огромный мерзкий паук. Овраг я преодолела почти бегом, опасаясь лишний раз взглянуть по сторонам. Так и чудилось, что из-за деревьев за мной кто-то следит. Кто-то с изумрудными глазами свирепого хищника… От неожиданности я оступилась. Замерла так резко, что Генрих, который теперь шел позади меня, едва не врезался мне в спину, лишь в последний момент успев остановиться. — Ты чего? — пробурчал он. — Марика, предупреждать надо! Я ведь тебя чуть с ног не снес. Я не обратила на его недовольное бурчание ни малейшего внимания, занятая повторением последней мысли. Почему она так зацепила меня? Изумрудные глаза свирепого хищника… Казалось, что воспоминание совсем рядом. Стоит только немного напрячься — и оно непременно всплывет из темного омута, в котором утонули события тех полутора суток, когда я отсутствовала дома. Но, увы, в висках неприятно закололо, показывая, что я рискую заполучить приступ мигрени, если буду упорствовать в своих попытках. Я тяжело вздохнула и опять заторопилась по дорожке, которая теперь вела наверх. Ладно, наверняка это все пустое. Через несколько минут мы с Генрихом уже стояли у цветочной лавки. Двери ее были настежь распахнуты, и внутри шел какой-то громкий спор. — Нет, все не то! — выговаривал томный девичий голосок. — Понимаете, я хочу, чтобы букет был настоящим произведением искусства! А вы мне такие банальные розы предлагаете! — Эти розы не банальные, — обиженно возразила Малисса. — Я сама их выращиваю… — Оно и видно, — ни капли не смущаясь, перебила ее посетительница и презрительно фыркнула. Мы с Генрихом понимающе переглянулись. Да, клиентка тетушке попалась и впрямь очень капризная и своенравная. Тут хочешь или нет, а о помощи попросишь. Такие личности всю душу вытрясут, а потом все равно уйдут недовольными. Я провела рукой по волосам, проверяя, не растрепались ли они после быстрой ходьбы. Как можно приветливее улыбнулась. И смело вошла в лавку. — Доброе утро! — воскликнула я с воодушевлением, которое, правда, сама не испытывала. Придирчивая клиентка медленно обернулась на звук моего голоса. Я почувствовала, как улыбка примерзла к моим губам. Я знала девушку, которая стояла посреди цветочной лавки. Совершенно точно я ее знала. Эти длинные распущенные волосы, настолько темные, что цвет отливает в синеву. Пухлые губы, накрашенные ярко-красным кармином. А самое главное — одежда незнакомки! Алый лиф, настолько узкий, что удивительно, как она в нем могла дышать. Промолчу уж про то, насколько недвусмысленно тонкая ткань обрисовывала ее грудь, почти не давая простора для фантазии. Нескромно обтягивающие штаны. Высокие сапоги. Н-да, девушка явно была из Гроштера. В нашей глухомани так не одеваются. Но тогда я совершенно не понимала, почему она кажется мне знакомой, поскольку я ни разу за свою жизнь не была в столице! — Марика! — с плохо скрытым облегчением воскликнула Малисса. — Как же я рада тебя видеть! Она не стала меня обнимать на глазах девушки, видимо, постеснявшись прилюдно горячо выразить свои чувства. Но так искренне и широко улыбнулась, что мне невольно стало стыдно за свои недавние обиды на нее. Надо было сразу же спросить у родителей, почему тетушка Малисса проигнорировала счастливое возвращение своей любимой племянницы. Тогда бы недоразумение сразу же разрешилось. Наверное, Малисса очень переживала из-за того, что за неделю я не нашла и минутки, чтобы забежать к ней, несмотря на многочисленные просьбы. Тетушка, которая уже давно из-за старости и болезни суставов передвигалась исключительно с помощью трости, тяжело привстала со своего стула. — Сиди-сиди! — испугалась я и с прежней широкой благожелательной улыбкой обратила все свое внимание на клиентку. Та, не стесняясь, разглядывала меня с непонятным жадным любопытством. В ее карих глазах, настолько темных, что они казались почти черными, почему-то полыхал мрачный огонь ненависти. Ненависти? Я изумленно повторила про себя последнее слово. Да, похоже на то. Я была готова поклясться, что загадочная девица, каким-то ветром принесенная в нашу лавку, ненавидит меня всем сердцем. Но почему? Неужели мы действительно знакомы? Тогда выходит, что она знает, где я пропадала, потому что иначе я не представляю, где бы и когда мы еще встречались. — Как я слышала, вы желаете купить букет в нашей лавке, — произнесла я, постаравшись, чтобы мой голос прозвучал как можно более спокойно и уверенно. — Пожалуйста, скажите, для каких целей он предназначается? — Он мне нужен для похорон, — после краткой заминки ответила девушка, и быстрая злая усмешка исказила ее губы. Я услышала, как Малисса удивленно вздохнула. Обернулся даже Генрих, который отошел в сторону, чтобы не мешать разговору, и сейчас разглядывал горшки с петуниями. — Для похорон? — переспросил он. — Вы же говорили про свадьбу… — Я передумала. — Девушка легкомысленно пожала плечами. — Сначала хотела отправиться на свадьбу, а теперь решила, что мое настроение более подходит к похоронам. Мы с Малиссой переглянулись. Затем я посмотрела на Генриха, и тот, пользуясь тем, что девушка стояла к нему спиной, повертел указательным пальцем в воздухе, намекая на то, что у нашей клиентки не все в порядке с головой. Если честно, с куда большим удовольствием я бы попросила девушку пойти вон и больше не возвращаться. Да, она не скандалила и не грубила. Но мне почему-то до нервного спазма в животе не хотелось выполнять ее заказ. Ишь ты, определиться она не может, на свадьбу ей идти или на похороны. — Ну что же, в таком случае могу рекомендовать вам гвоздики, — медленно протянула я. — Это традиционный выбор для столь скорбного события. Если усопший — мужчина, то у нас есть особый сорт с темно-фиолетовыми цветами. Можно сделать красивый контрастный букет… — Усопшая — молодая девушка, — перебила меня клиентка. Скрестила на груди руки, окинула меня изучающим взглядом и добавила: — Примерно твоих лет. Светловолосая и сероглазая. Симпатичная такая. Мороз пробежал по моей коже. Клиентка явно описывала меня, причем не особенно скрывая этот факт. Что это значит? Она намекает, что мне надлежит опасаться ее? Но мы не знакомы! «Наверное». Я постаралась не услышать этот опасливый шепоток разума. А еще мне очень не понравилось то, насколько легко и непринужденно девица начала мне «тыкать». Не приветствую я подобную фамильярность. Пусть она из города, пусть из богатой семьи, но это не дает ей никакого права обращаться ко мне, как с неотесанной деревенщиной! — А из-за чего умерла ваша знакомая? — спросил Генрих. Подошел ближе и встал рядом, взяв меня за руку. Я понимала, что такое проявление заботы с его стороны в этот момент было как никогда уместно. Он просто хотел выразить мне свою поддержку и защиту. Однако, увы, его прикосновение опять вызвало во мне какое-то непонятное внутреннее отторжение. Но я усилием воли заставила себя стоять спокойно, потому что понимала: если я высвобожу сейчас руку, то Генрих наверняка обидится, и обидится очень сильно. И у него есть на это все основания. Глаза девушки вспыхнули неприятным огнем злорадства, будто она прочитала мои мысли. Прочитала мои мысли… И опять мне стало как-то очень не по себе. Это ощущение, что стоит мне только немного напрячься, как я обязательно вспомню что-нибудь, начало уже порядком раздражать. И я предпочла сосредоточиться на настоящем, оставив все рассуждения на потом. — Моя знакомая погибла в результате несчастного случая, — очень медленно, чуть ли не по слогам, процедила девушка. — Ночью она вышла прогуляться. И ее растерзали дикие звери всего в шаге от порога родного дома. — Ужасное происшествие! — воскликнула Малисса. Ее обычно бледные и дряблые щеки покраснели от эмоций, глаза увлажнились, а губы предательски затряслись. С возрастом моя добрая тетушка стала очень сострадательной и искренне сопереживала любому горю. Вот и сейчас она готова была разрыдаться от сочувствия к совершенно незнакомой девушке. — Ее растерзали дикие звери? — недоверчиво переспросил Генрих и чуть крепче сжал руки на моей ладони. — И какие же? Или это произошло не в наших краях? Просто я не припомню, чтобы у нас… — В ваших, в ваших, — перебила его незнакомка. — А какие звери… Волки ведь у вас водятся? При этом вопросе ее глаза сверкнули особенно ярко. — Волки водятся, но, право слово, я не слышал, чтобы они нападали на людей, — отозвался Генрих. — Зимой еще ладно, в силах поверить. От голодухи и впрямь могут полезть. Но летом? Или вы собираетесь на поминки, а не на похороны? — На похороны, — отрезала девушка, досадливо поморщившись. Ей не понравилась дотошность Генриха, и она словно нехотя добавила: — Знаете ли, волки разные бывают. И с разными повадками. Некоторых и не отличишь по уму и рассудительности от людей. Этот разговор не нравился мне все больше и больше. В нем было слишком много намеков, которые я не понимала. Более того, смысл которых и не стремилась разгадать. Весь мой здравый смысл кричал, чтобы я не вздумала лезть в эти дебри. Здоровее останусь. Причем как в телесном, так и в душевном смысле. Поэтому я легонько пожала руку Генриху в знак безмолвной благодарности за оказанную поддержку. И с немалым облегчением высвободила ее, после чего обернулась к полкам с многочисленными горшками. — Исходя из всего сказанного, я рекомендую вам розы, — сухо проговорила я и подошла к вазам, полным цветов, которые срезали буквально час или два назад. Нежные бутоны еще не распустились до конца, но источали тонкий сладкий аромат, а на листьях блестели капли утренней росы. Я с нескрываемым удовольствием вдохнула полной грудью этот запах, после чего продолжила: — Учитывая, что ваша знакомая — молодая девушка… — Запнулась и исправилась: — Точнее, учитывая то, что она погибла в столь юном возрасте, я рекомендую вам белые розы. Это символ невинности и чистоты… — Невинности? — со злым сарказмом перебила меня клиентка. — О нет. Дайте лучше символ порока и похоти. Уверяю тебя, моя милая Марика, моя знакомая была далеко не промах и неплохо развлеклась перед заслуженной гибелью. Желание посоветовать развязной и наглой сверх всякой меры девицы поискать другую цветочную лавку стало невыносимым. Но кое-что в ее словах меня насторожило. — Разве мы знакомы? — отрывисто спросила я. — Я не припомню, чтобы называла вам свое имя. Вопросительно посмотрела на Малиссу. Возможно, тут нет ничего странного, просто тетушка беседовала с ней до моего прихода и речь зашла обо мне. Но та покачала головой, без лишних слов поняв, что я хочу спросить. Н-да, происходящее становится все загадочнее и загадочнее. В темно-карих глазах девушки вспыхнуло раздражение. Она поморщилась, недовольная, что я заметила ее случайную оговорку. Затем снисходительно пожала плечами и спокойно обронила: — Слухами земля полнится. — И какие же слухи идут обо мне? Я невольно сжала кулаки. Неужели весть о моем исчезновении и последующем возвращении вышла далеко за пределы нашего городка, который скорее можно назвать большой деревней? Но даже если и так, то сомневаюсь, что сплетни дошли бы до самого Гроштера. В столице, как и в любом большом городе, куча своих проблем. Подумаешь, эка невидаль, какая-то там девица из провинции прошлялась невесть где пару деньков. Вернулась ведь. В полном здравии причем. Вот если бы, к примеру, мой хладный труп обнаружили где-нибудь в саду, то был бы совсем другой разговор. Поэтому я никак не могла понять, почему девица так привязалась ко мне. Теперь я не сомневалась, что она пришла в лавку лишь с одной целью: увидеть меня. Наверняка намеками убедила тетушку послать за молодой помощницей. Как-то все это… загадочно. Клиентка тем временем сделала вид, будто не услышала моего прямого вопроса. Она стояла, скрестив на груди руки, и наблюдала за мной с плохо скрытой гримасой презрения. Я глубоко вздохнула, попытавшись успокоить расшалившиеся нервы. И опять обернулась к цветам. Ладно, чем быстрее я сделаю букет — тем скорее она покинет лавку. По крайней мере, хотелось бы на это надеяться. — Кстати, меня зовут Айша, — сказала девушка, наконец-то догадавшись представиться. — Айша Клинг. Фамилия незнакомки всколыхнула что-то мутное и тяжелое на дне моей души. Перед глазами словно потемнело, хотя я по-прежнему не понимала, почему так остро реагирую на слова невежливой и невоспитанной клиентки. Забывшись, я неосторожно схватилась за длинный стебель розы и тут же болезненно охнула, уколовшись об острый изогнутый шип. На подушечке большого пальца расплывалась крупная капля крови. Я чуть слышно прошипела ругательство и слизнула ее. Затем украдкой кинула быстрый взгляд через плечо, желая проверить, не заметила ли Айша мою оплошность. Увиденное ошарашило меня. Глаза девушки горели алым пламенем, тонкие ноздри трепетали, будто у гончей, берущей след. Правда, заметив, что я смотрю на нее, Айша с усилием моргнула и опустила голову, пряча лицо в тени распущенных волос. Руки быстро и уверенно делали привычную работу. Айша больше не мешала мне своими язвительными репликами, Генрих и Малисса тоже помалкивали, видимо, как и я, не имея особого желания продлевать этот визит дольше положенного. Спустя несколько минут букет был готов. Я сделала его из белоснежных роз и лилий, добавила несколько веточек рускуса, переплела кружевной лентой. Затем обернулась к Айше. — Восхитительно, — процедила она, не дожидаясь моего вопроса и даже не посмотрев на букет. Затем вытащила из кармана несколько монет и небрежно кинула их на пол передо мной. Они сверкнули золотом на солнечном свету, доказывая, что девушка переплатила во много раз за мою работу. Но меня возмутило то, с каким пренебрежением она это сделала. Неужели эта городская фифа ожидает, что я кинусь поднимать эту подачку, рассыпаясь в униженных благодарностях за проявленную щедрость? Генрих разделял мое мнение. Я услышала, как он зло скрипнул зубами и грозно заиграл желваками. Ну надо же, Айша умудрилась даже обычно спокойного и на редкость уравновешенного парня вывести из себя! Малисса приоткрыла рот, то ли собираясь поблагодарить за щедрость, то ли потребовать, чтобы девушка подняла деньги и подала их, как положено. Но не успела. Айша напоследок сверкнула огромными глазищами, тряхнула головой, позволив волосам рассыпаться по плечам блестящей тяжелой волной. После чего круто развернулась на каблуках и прошествовала к выходу. — А цветы? — успела я крикнуть в ее спину. — Оставь себе, — долетело до меня прощальное, и девушка ушла. В лавке после этого воцарилось потрясенное молчание. Я бездумно вертела в руках букет, обрывая и кидая на пол мелкие листочки. Монеты продолжали лежать на полу, и на них скрестились наши взгляды. Если честно, я совершенно не хотела брать их в руки. Да, это чуть ли не месячный заработок Малиссы. Но с куда большим удовольствием я бы швырнула эти монеты прямо в лицо Айше. — Чудная она какая-то, — первой очнулась Малисса. С приглушенным кряхтением встала со своего колченогого стула, тяжело опираясь на трость. Подошла к монетам и уставилась на них с такой недоверчивостью, будто ожидала, что в любой момент они могут исчезнуть. — Дело ваше, но я бы эти гроши выкинул, — вдруг подал голос Генрих. — Эх, молодежь. — Малисса покачала головой и нагнулась. Подобрала монеты с пола и крепко сжала их в ладони. — Ну выкинете вы их, и что? Эта же краля все равно не узнает о вашем поступке. Только себе хуже сделаете. Марика, бери половину. Честно заработала. — Тетушка, оставь все себе, — без малейшего сожаления отказалась я. Посмотрела на цветы в своих руках. По всей видимости, загадочная посетительница лавки весьма непрозрачно угрожала мне, раз оставила траурный букет. Как-то все это… непонятно. — Ты ее знаешь? — прямо спросил Генрих, должно быть, придя в своих мысленных рассуждениях к такому же выводу. Неполную минуту я сомневалась, что именно надлежит ответить. Наверное, стоит сказать Генриху, что по какой-то причине девушка показалась мне знакомой. Но это неминуемо вызовет слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов. Поэтому я предпочла ограничиться кратким: — Нет. Генрих скептически хмыкнул, вряд ли мне поверив. — Точно? — переспросил он. — Ты же знаешь, что в последнее время я чрезвычайно забывчивая особа, — измученно пошутила я. — Поэтому не рискну ничего утверждать наверняка. Если я и видела прежде эту Айшу Клинг, то обстоятельства нашей встречи не сохранились в моей памяти. — Странно, что она знает, как тебя зовут, — пробормотал Генрих. — Угу, — согласилась с ним я. Подняла уже изрядно растрепанный букет в воздух, с которого в порыве эмоций содрала почти все листья, и добавила: — А еще странно это. Зачем платить деньги за цветы, которые ей оказались не нужны? — Ну, может быть, она передумала идти на похороны, — попыталась объяснить поведение чудной девицы Малисса. Тетушка уже вернулась на свой стул и сейчас подслеповато щурилась, разглядывая монеты на своей ладони. На мгновение оторвалась от своего занятия, взглянула на меня и завершила: — Все-таки это такое дело… тяжкое. Невольно задумаешься о том, что смерть всех нас рано или поздно поджидает. — Да по-моему она просто не в себе, — брякнул Генрих. — То на свадьбу собиралась, потом на похороны. Чудная какая-то. Себе на уме. Малисса что-то возразила, стараясь оправдать щедрую покупательницу. Но я уже не слушала этот разговор, задумчиво глядя на закрывшуюся после ухода девушки дверь. Айша Клинг. Почему мне так знакомо твое имя и твоя внешность? А самое главное — почему ты так отреагировала, когда я до крови уколола шипом палец? На какой-то миг мне почудилось, будто сейчас ты кинешься на меня и вцепишься в горло. Задумавшись, я сама не заметила, как сделала несколько шагов к выходу, словно собиралась кинуться за девушкой, догнать ее и расспросить, что, собственно, значила вся эта сцена. — Марика, ты куда? — остановил меня встревоженный окрик Генриха. — Я тебя одну никуда не отпущу! В один гигантский шаг он преодолел разделяющее нас расстояние и крепко взял за руку, словно опасался, что я сбегу от него. Я с величайшим трудом преодолела первый порыв оттолкнуть его. Да что со мной творится?! Нашла в себе силы улыбнуться обеспокоенному парню и сказала: — Мне надо возвращаться домой. Я оставила записку, но родители будут в ярости. Они еще не готовы выпустить меня из-под крыла своей опеки. — Конечно, я провожу тебя, — тут же с готовностью предложил Генрих. И опять я лишь в последний момент остановила себя от раздраженного высказывания в адрес жениха. Мол, и без тебя как-нибудь разберусь. Н-да, а ведь совсем скоро мы должны будем связать свои судьбы перед ликом богов. Как-то не по себе делается от этой мысли. * * *

Ох, и попало же мне дома за своенравный побег! Часть родительского гнева великодушно принял на себя Генрих, выставив себя главным виновником моего ухода без предупреждения, после чего был вынужден выслушать в свой адрес много «ласкового». При этом самым невинным высказыванием было: «безответственный тип, от которого никто не ожидал такой несусветной глупости». После произошедшего скандала в доме царила настолько гнетущая атмосфера, что я сбежала с обеда в самом начале, стащив со стола несколько пирожков, а на ужин и вовсе не пошла, отговорившись отсутствием аппетита. В своей комнате я удобно расположилась на низком широком подоконнике и задумчиво наблюдала за тем, как солнце медленно клонится на запад. Сначала оно коснулось пылающим боком верхушек косматых елей, затем начало заваливаться прямо в тот проклятый овраг, который по совершенно необъяснимой причине навевал на меня столько страха. Я вновь и вновь обдумывала события сегодняшнего дня. Мою странную неприязнь к Генриху, панику, накатившую на меня по дороге в лавку, загадочную посетительницу. Айша Клинг. Это имя никак не давало мне покоя. Оно казалось настолько знакомым, что сводило с ума. Но откуда? И что девушка хотела сказать своим поступком? Сначала щедро заплатить за траурный букет, а потом оставить его в моих руках. Это практически невозможно воспринять иначе, как весьма недвусмысленную угрозу. Понять бы еще, чем именно я так не угодила этой девице. Почувствовав, что мои мысли начинают идти по кругу, я недовольно фыркнула. Соскочила с подоконника и прошлась по комнате, которая все больше напоминала мне темницу. Словно загнанный зверь в клетке. Почему-то при этом сравнении перед моим мысленным взором предстала огромная хищная кошка снежно-белого цвета и с изумрудными глазами. Длинный гибкий хвост нервно хлещет по бокам, тело напружинено и готово к прыжку… И мое сердце дрогнуло в сладком предчувствии, а низ живота налился теплой истомой. Я изумленно моргнула, заставив тем самым исчезнуть эту картинку. Ничего не понимаю! Такое чувство, будто я схожу с ума. Откуда берутся обрывки этих воспоминаний? В дверь осторожно стукнули, и я вынужденно отвлеклась от своих рассуждений. — Я пришла пожелать тебе спокойной ночи, — холодно проговорила мать, появляясь на пороге. На руках она держала Айка, который сонно таращил голубые глаза. — Спасибо, — прохладно проговорила я, все еще тая обиду из-за недавней ссоры, в причинах которой не чувствовала себя виноватой. — Надеюсь, ты будешь достаточно благоразумной и в следующий раз предупредишь нас, если захочешь покинуть дом, — чопорно проговорила мать и выразительно посмотрела на полуоткрытое окно. — Я постараюсь, — буркнула я. — Ох, Марика! — Матушка вдруг жалобно скуксилась, будто из последних сил сдерживала слезы. — Доченька, не злись на меня. Я ведь действительно думала, что больше не увижу тебя в живых. Потому так боюсь за тебя сейчас. Потерпи еще немного. Мне надо время, чтобы научиться вновь отпускать тебя одну. Я могла бы ей сказать, что Алика старше меня всего на два года и куда более безрассуднее. Однако сегодня вечером она умчалась на танцы в соседнюю деревню, а ведь дорога туда идет по весьма безлюдной местности. И ей никто не сказал и слова, лишь попросили не хлопать дверьми, когда вернется, как и обычно — далеко за полночь. Но я предпочла промолчать. Лишь шагнула вперед и ласково чмокнула матушку в щеку, после чего взъерошила засыпающему Айку шелковистые тонкие волосики. — Доброй ночи, мама, — намного теплее проговорила я. Матушка еще раз шмыгнула носом и ушла, плотно прикрыв за собой дверь. Я осталась в одиночестве. Свет я не стала зажигать, но и ложиться не торопилась. Все равно я бы вряд ли уснула — слишком много мыслей сейчас терзали мою голову. Вместо этого я вернулась на подоконник, прежде накинув на плечи теплую шаль — к ночи слабый ветерок ощутимо посвежел. Я слышала, как дом медленно погружается в сонную тишину. Вот где-то наверху хлопнула ставня, видимо, отец закрыл окно в спальне. Расплакался было Айк, но почти сразу замолчал. Наверное, матушка случайно разбудила его, когда раздевала и укладывала в кроватку. И все затихло. Запел соловей, приветствуя приход ночи. Из-за елей выскользнул и стал подниматься на небо тонкий серп месяца. Еще несколько дней — и наступит новолуние. Тогда ночи наполнятся чернильным мраком. А пока света месяца и красной полосы отгорающей вечерней зари вполне хватало, чтобы различить очертания высокого забора… На котором кто-то сидел. Кто-то, чьи глаза горели алым огнем ярости. Я аж икнула от неожиданности. На всякий случай зажмурилась и помотала головой, надеясь, что наваждение растает само собой. Так и вышло. Когда я опять осторожно посмотрела на забор, то он был совершенно пуст. — Почудится же, — пробормотала я. Сидеть на подоконнике совершенно расхотелось, и я соскочила на пол. Потянулась было закрыть створки, поскольку ночь обещала быть прохладной, но внезапно замерла. — Марика… Зов прилетел извне. Едва слышный, на самой грани восприятия. Но я не сомневалась, что действительно услышала, как кто-то позвал меня по имени. Мельчайшие волоски на моем теле встали дыбом. Я потянулась было опять к оконным створкам. Закрыть их, немедленно, сейчас же, пока зло не проникло к дом! Но опять остановилась. Всего в шаге от меня, с другой стороны окна, стояла Айша Клинг. Призрачный лунный свет высеребрил ее лицо, сделав его молочно-белым, словно у призрака. А глаза казались двумя черными провалами, на дне которых плясали красные лепестки внутреннего огня. Девушка сейчас была в платье. Точнее сказать — в каком-то полупрозрачном одеянии, которое развевалось на ветру, не скрывая волнующих очертаний ее фигуры. Я невольно залюбовалась этим зрелищем. Крутые точеные бедра, тонкая талия, упругая грудь с напряженными сосками, бесстыдно вздымающими шелковую ткань сорочки. Она пришла сюда в таком виде? Поистине бесстрашная особа! Даже голой она выглядела бы менее вызывающе, чем сейчас. Но куда сильнее меня удивило то, что в руках девушка держала букет. Тот самый букет, который я изготовила по ее просьбе для похорон знакомой. Неужели она побывала в лавке и все-таки решила забрать цветы, раз уж заплатила за них? — Я знаю, что с тобой случилось. Губы Айши почти не шевелились, ее слова словно возникали сами по себе в моей голове. И это было… странно и почему-то знакомо. — Я могу рассказать тебе, с кем ты делила постель те две ночи. Я вздрогнула. Делила постель? Нет, это немыслимо! Целитель Беннетт уверил меня, что я осталась невинной. Но где-то в глубине души я осознавала, что Айша не врет. Теплая тяжесть чужого тела, поцелуи, такие страстные, что от них болят губы. И то незабываемое ощущение, когда весь мир вокруг взрывается от наслаждения, и ты слышишь, как твое сердце бьется в унисон с другим, а ваши тела становятся единым целым… Такое нельзя выдумать. Это можно лишь пережить. Пусть у меня исчезла память о тех событиях, но ощущения остались. — Неужели ты не хочешь получить ответы на все свои вопросы? В полумраке сверкнула белозубая улыбка Айши. Не дожидаясь, пока я приду в себя, она подняла одну руку и медленно поманила меня указательным пальцем. После чего развернулась и отправилась прочь. Я завороженно глядела ей вслед. Девушка словно не шла, а плыла над землей. И я не сомневалась, что под ее легкими невесомыми шагами не примялось ни единой травинки. Еще минута промедления — и она окончательно бы скрылась с моих глаз. Не задумываясь о том, что делаю, я вскарабкалась на подоконник и безрассудно прыгнула в палисадник. На сей раз рядом не было Генриха, который мог бы поймать меня, поэтому приземление вышло жестче, чем я рассчитывала. Я болезненно ойкнула, неудачно подвернув правую ногу. Но Айша даже не подумала замедлить шаг, и я, кряхтя, поторопилась подняться. Прихрамывая, кинулась за ней, не желая потерять ее из вида. Как я ни пыталась нагнать Айшу, она, словно издеваясь, оставалась на одном и том же расстоянии от меня, хотя не торопилась. Прошло несколько минут, но расстояние между нами не сократилось ни на шаг, но и не увеличилось. — Постой! — наконец, взмолилась я, когда мой дом оказался позади на достаточном расстоянии. Пожалуй, теперь можно говорить в полный голос, не опасаясь, что меня услышат родители. Но Айша продолжала удаляться от меня, и я опять захромала, стараясь не обращать внимания на горячую боль, пульсирующую в щиколотке. Вскоре перед нами расплескалось черное пятно оврага. Я остановилась, осознав, что девушка намерена спуститься по тропинке. Ой, что-то мне не нравится эта затея! Дорожка тут крутая и извилистая, и днем, бывало, пару раз споткнешься. А ночью я совершенно точно рискую себе шею сломать, если полезу в овраг. Света месяца для такой опасной затеи явно недостаточно. Айша вдруг прищелкнула пальцами. Тотчас же в воздух взмыл крохотный магический огонек, мгновенно выхвативший из мрака небольшой пятачок пространства. Но я продолжала стоять, готовая развернуться и отправиться восвояси. Слишком большой страх на меня наводило это место. Я и днем-то с трудом решилась туда спуститься. А сейчас и подавно не собираюсь. Айша обернулась ко мне, видимо, осознав, что рыбка рискует сорваться с крючка. — Струсишь? — язвительно спросила она. — До правды осталось всего ничего. Я просто хочу показать тебе место, где началось твое приключение. Я с сомнением посмотрела на тропинку, которая обрывалась во тьме. Если честно, меня бы вполне удовлетворило, если бы разговор с Айшей прошел здесь. Не понимаю, зачем лезть не пойми куда. — Если боишься взглянуть истине в глаза, то беги обратно, — со злым сарказмом посоветовала мне Айша. — Под заботливое крылышко маменьки и папеньки. Пусть они кудахтают над своей ненаглядной дочуркой. А ты до самой смерти будешь обречена мучиться, пытаясь разгадать тайну своего исчезновения! Презрительно фыркнула, повернулась и начала спуск. Магический светлячок плыл перед ней, выхватывая из мрака малейшую неровность тропинки. С таким сопровождающим никакая тьма не помеха. Я кинула быстрый взгляд назад. Ни одно окно моего дома не светилось. Черной молчаливой громадой он высился за моей спиной. Пара минут — и я буду под надежной защитой родных стен. Но Айша права. Если я так поступлю, то истины не узнаю. Тогда как невозможность вспомнить сводит меня с ума. И, решившись, я смело заковыляла вперед. Теперь расстояние от меня до Айши сократилось. Видимо, девушка поняла, что если будет по-прежнему держаться от меня поодаль, то я рискую все-таки пересчитать себе все кости, споткнувшись об какой-нибудь узловатый корень дерева, коварно выступающий из-под земли. Но Айша шла быстро, и мне приходилось изо всех сил стараться, лишь бы оставаться в пределах светового круга. Поэтому не было ничего удивительного в том, что достаточно скоро в левом подреберье начало колоть от усталости. Пострадавшая от моего неудачного падения щиколотка горела огнем, и при каждом шаге я со свистом втягивала через плотно сомкнутые зубы воздух. Любое испытание имеет обыкновение заканчиваться. И вот тропинка запетляла между мшистыми стволами деревьев. Еще немного — и она пошла бы вверх. А там и до цветочной лавки всего ничего останется. Но Айша остановилась. Видимо, то, что она собиралась показать мне, находилось именно на дне узкого, но глубокого оврага. Наверное, когда-то здесь тек ручей, к настоящему моменту совершенно пересохший. На это указывал мох, зелеными гирляндами обвивший стволы деревьев. Здесь царила такая неестественная тишина, что я слышала, как отчаянно колотится мое сердце, будто стремясь пробить ребра изнутри. Я посмотрела наверх. Густые кроны хвойных деревьев плотно сомкнулись над моей головой. Свет месяца и звезд сюда не достигал. Если Айша погасит свой магический огонек, то я окажусь в полнейшей темноте. От этой мысли мне стало окончательно не по себе. Не уверена, что тогда я смогу выбраться из оврага без посторонней помощи. — Узнаешь место? — спросила Айша. Отблески магического пламени плясали в ее глазах, от чего они казались алыми. Или не казались? Невольно вспомнилась та сцена в лавке, когда я уколола палец шипом розы. Тогда на какой-то миг я тоже увидела, как глаза девушки изменяют цвет, становясь кроваво-красными. — Конечно, узнаю, — хрипло ответила я и криво ухмыльнулась. — Я постоянно прохожу здесь, когда иду в лавку. — Я не про овраг. — Айша покачала головой. Протянула руку и ткнула пальцем под одно из деревьев. — Здесь. Не помнишь, как лежала здесь и делилась своей кровью с волком? Я нахмурилась. Какой бред она несет! Нет, абсолютно точно, эта самая Айша — ненормальная. Мне не стоило идти за ней. И без того понятно, что она не расскажет мне ничего. Наверное, просто услышала от знакомых о загадочном происшествии в наших краях и решила поиздеваться надо мной. Но неожиданно я осознала, что продолжаю смотреть на то место, куда указывала Айша. Трава под деревом была примята, словно с нее только недавно поднялись. И я вдруг осознала, что мне до безумия, до зуда в кончиках пальцев хочется прикоснуться к шероховатому стволу сосны. Будто дерево могло поведать мне, чему стало не так давно свидетелем. — Здесь еще чувствуется запах смерти, — негромко проговорила Айша. Перевела взгляд на букет в своей руке, размахнулась и кинула его на траву. Кружевная лента, прежде скреплявшая цветы, развязалась, и розы с лилиями рассыпались по земле. Это было красиво. Но почему-то мне стало не по себе. Словно Айша отметила место чьей-то могилы. — И здесь ты умрешь. Я не поверила собственным ушам. Вскинула на девушку испуганный взор. Та улыбалась, как будто не видела в своих словах ничего угрожающего. Впрочем, прозвучали ли они на самом деле? Словно ветер шепнул мне предупреждение. — Ты ничего не помнишь, — протянула Айша, которая внимательно наблюдала за мной. — Действительно ничего не помнишь. Норберг отлично поработал с твоей памятью. Впрочем, мой брат — настоящий мастер в подобного рода делах. Что же, в таком случае тебе наверняка будет очень обидно умирать. Потому что ты так не узнаешь, из-за чего я тебя настолько сильно ненавижу. — А разве мы знакомы? — осторожно поинтересовалась я. Айша запрокинула голову и хрипло расхохоталась. Это произошло так резко, что я чуть не подпрыгнула на месте. Впрочем, приступ ее внезапного веселья не продлился долго. Почти сразу она вновь посмотрела на меня, но теперь в ее глазах не было и капли смеха. — Я до сих пор жалею, что не перегрызла тебе глотку, когда отец разбудил моего зверя. Девушка не сказала это, а прорычала. Слова выходили из ее горла с очевидным усилием, будто она забыла, как это — говорить, и то и дело перемежались звериным фырканьем. Я попятилась, приоткрыв рот в немом изумлении и страхе. Это было немыслимо, но Айша изменялась! Человеческий облик слезал с нее, словно старая шкура со змеи. Лицо вытянулось, вдруг обернувшись заостренной мордой молодой волчицы. Гибкое хищное тело выскользнуло из просторного одеяния, которое осело на землю. «Вот почему она пришла ко мне в нем, — промелькнуло не совсем уместное в данной ситуации рассуждение. — Обычная одежда бы треснула, разошлась по швам». Мгновение, другое — и я обнаружила, что стою напротив волчицы. Та припала к земле, яростно нахлестывая себя хвостом по поджарым бокам, и утробно рычала, явно готовясь к нападению. Невольно вспомнился тот рассказ, который Айша поведала в лавке о своей якобы знакомой, растерзанной дикими животными буквально возле дома. Айша не угрожала мне. Она предупреждала, что мне надлежит ждать в будущем. — Но… почему? Происходящее никак не укладывалось в моей голове. Я попятилась, не отводя перепуганного взгляда от зверя. В голове билась лишь одна мысль — бежать, немедленно бежать! Однако остатками разума, которые еще не успело затопить паникой, я осознавала, что этого делать ни в коем случае нельзя. Если я повернусь к волчице спиной, то она немедленно нападет. И уж тем более глупо рассчитывать спастись, когда каждый шаг отдается болью в подвернутой щиколотке. — А ведь он тоже попросил Норберга стереть ему память. — Человеческие слова с брызгами слюны вылетали из пасти зверя, который совсем недавно был Айшей. — Сказал, что иначе не оставит тебя в покое. Рано или поздно, но отправится на твои поиски. Представляешь, как мне было больно слышать это? Я думала, что ты — лишь очередная игрушка в его постели. Насытившись, он обязан был выкинуть тебя и никогда больше не вспоминать. А он… — Я понятия не имею, о ком ты говоришь! — с настоящим отчаянием вскрикнула я. — Ты ревнуешь меня? Но я не помню, действительно ничего не помню!.. — Получается, с твоей стороны любовью и не пахло. — Волчица заскребла в бессильной ярости землю. — Говорят, что настоящее чувство способно преодолеть любое заклятье, пробить любой блок. Если он любит тебя, то рано или поздно вспомнит. Я не хочу рисковать. Только мертвые не возвращаются. Глаза хищника вспыхнули особенно ярко. Они светились в ночи, словно два раскаленных угля. С тихим шипением угас магический светлячок, прежде озаряющий пространство вокруг. Меня окутал мрак. И я не выдержала. Всхлипнув, развернулась и кинулась прочь, не представляя, куда вообще бегу. Казалось, будто я уже ощущаю на своей шее горячее дыхание зверя, уже чувствую на сонной артерии его клыки. «Это уже было с тобой». Мысль словно пришла извне, подсказанная кем-то. Но мне сейчас было не раздумий. Хрясть! С сочным треском под ногой сломалась ветка. Тотчас же в моей многострадальной щиколотке вспыхнула боль, такая острая, что я закричала в полный голос, едва не лишившись чувств. Не удержавшись на ногах, рухнула на колени. Во тьме что-то с силой ударило меня спереди в плечи, и я опрокинулась на спину. Ударилась затылком о какую-то корягу, и перед глазами заплясали звездочки. На мою грудь опустилась горячая тяжесть звериного тела. Лицо обожгло чужое дыхание. Что-то легонько царапнуло мою шею. Это был еще не укус, лишь преддверие его. Волчица чуть сомкнула челюсть, но тут же разжала хватку. — Нравится? — прорычала она, капая слюной мне прямо на губы. — Он делал с тобой такое? Неужели ты в самом деле забыла, как извивалась под ним, обвивала ногами его поясницу и умоляла продолжать и продолжать? — Я уже сказала, что не знаю, о ком ты говоришь! — с трудом просипела я. От ужаса горло намертво перехватило спазмом, поэтому каждое слово приходилось насильно выталкивать из себя. Но, наверное, оно и к лучшему. Зато я не унижусь до отчаянных просьб оставить меня в живых. — Ну что же, тогда тебе будет очень обидно умирать. — Кончик шершавого языка пощекотал мне щеку, будто волчица пробовала меня на вкус. Я обреченно зажмурилась, не желая видеть, как пылающие красным огнем глаза волчицы закроют для меня весь мир. И вовремя! Внезапно над нами взмыл ослепительно яркий шар света. Он повис прямо над нашими головами, озарив лес на много шагов вокруг. Айша обиженно фыркнула, и я вдруг осознала, что тяжесть ее тела больше не придавливает меня к земле. Осмелилась приоткрыть один глаз, желая оценить обстановку, но тут же изумленно распахнула оба. Волчица висела надо мной в воздухе. Она размахивала длинными лапами в безуспешной попытке достать землю и выглядела сейчас на редкость нелепо и смешно. Как неразумный щенок, которого суровый хозяин взял за шкирку, намереваясь наказать за какой-нибудь проступок. — Что за… — Айша захлебнулась в тонком отчаянном визге, не завершив ругательства. Та же неведомая сила, что оторвала волчицу от меня, неожиданно кинула ее в сторону. Впрочем, полет зверя не продлился долго. Почти сразу хищник врезался в ствол сосны. Могучее дерево заскрипело, затрещало, намереваясь сломаться, но все-таки выдержало. Волчица безжизненно сползла на траву и замерла, вывалив язык из окровавленной пасти. Я невольно содрогнулась. Такой удар должен был убить ее! Однако я видела, как вздымаются ее ребра. Она еще дышала. — Айша. Незнакомый мужской голос прозвучал, как удар кнута. Нет, это был не грозный окрик. Напротив, столь внезапно объявившийся новый участник событий почти шептал. Но от этого почему-то было страшнее многократно. Таким голосом, наверное, возможно убить. И я увидела, как в круг света медленно вошел высокий темноволосый мужчина в черной рубашке и черных же штанах, заправленных в высокие сапоги. Его глаза насыщенного фиалкового цвета остановились на мне, и он едва заметно улыбнулся, словно в знак одобрения. Потом он посмотрел на волчицу, которая все еще не подавала призраков жизни, если не считать тяжелого дыхания, и его лицо застыло в жестокой маске. — Айша, — повторил он. Я зябко обхватила себя руками, пока не рискуя встать на ноги. Было такое чувство, будто воздух вокруг засеребрился мириадами снежинок — настолько ледяной тон был у незнакомца. И я не сомневалась, что он сейчас в настоящем бешенстве. Очертания тела волчицы замерцали, и она начала обратное преображение в человека. Это заняло всего несколько секунд — и обнаженная Айша села, привалившись спиной к сосне, которая остановила ее полет. Я почувствовала, как от смущения у меня потеплели щеки. Девушка, по всей видимости, не видела ничего постыдного в своей наготе. Она даже не попыталась прикрыть руками грудь. Вместо этого со злобным шипением запустила пальцы в густую шевелюру, по всей видимости, проверяя, какие раны получила. — У меня теперь шишка вскочит, — капризно заявила она. Мужчина, не сводя с нее настороженного взгляда, подошел ко мне. Протянул мне руку, затянутую в тонкую кожу перчатки. Я уставилась на нее так, будто увидела ядовитую змею. Но после недолгого колебания все-таки приняла предложенную помощь. Боюсь, сама я бы не сумела самостоятельно встать на ноги. Сильные пальцы крепко, но осторожно обхватили мое запястье. Раз — и я уже стояла подле загадочного незнакомца, от которого так и веяло властностью. По всей видимости, я все-таки прилично приложилась затылком при падении, потому что меня вдруг опасно повело в сторону. Но рука мужчины уже лежала на моей талии, не давая мне упасть. — Какая милая картина! — язвительно фыркнула Айша. — Норберг, а братец-то наш в курсе, что ты решил полакомиться объедками с его стола? Объедками? Я недоуменно нахмурилась. О чем это она? «Это она про меня, — вдруг вспыхнуло в голове осознание. — Это я — объедки со стола их загадочного брата. Вспомни все ее упорные намеки. Те две ночи, которые я провела вне дома… Сдается, скучать это время мне не пришлось». И краска гнева бросилась мне в лицо. — Нет, Айша, добыча нашего брата останется лишь его, — спокойно проговорил Норберг, впрочем, не сделав ни малейшей попытки отпустить меня. И оно было к лучшему. Не думаю, что я сумела бы удержаться на ногах, если бы он отстранился. Перед глазами все опасно расплывалось, а на пострадавшую ногу я не могла даже наступить — так она болела. Должно быть, попытка бегства от волчицы и последующее падение лишь усугубили травму. — Тогда что ты делаешь здесь? — с настоящей ненавистью выдохнула Айша и подалась вперед. Ее груди волнующе качнулись при этом движении, и я покраснела еще сильнее. Как, ну как она может так спокойно сидеть абсолютно голой, зная, что на нее смотрит мужчина? — Ты, должно быть, забыла, что Марика спасла мне жизнь, — холодно проговорил Норберг. — Я не сумел отблагодарить ее надлежащим образом, поэтому… Ну, скажем мягко, я чувствовал себя обязанным. И присматривал за ней. — Присматривал! — не выдержав, перебила его Айша. — Скажи прямо — следил. Видать, все-таки не поверил словам Изабеллы и решил проверить, не носит ли девчонка в своем чреве выродка. Я гулко сглотнула, с величайшим трудом поспевая за бешеным полетом фантазии Айши. Так что же получается, я могу быть беременной? Но как насчет моей невинности? Ничего не понимаю! — Ничего не понимаю, — прошептала я в унисон своей последней мысли. Но ни Норберг, ни Айша не обратили на мою тихую реплику ни малейшего внимания, занятые выяснением отношений. — Марика носит выродка? — с сарказмом переспросил Норберг. — Очень смелое утверждение для той, кто был рожден вне брака. — Как и ты, — огрызнулась Айша, потянулась со звериной грацией и медленно поднялась, кривясь при этом от боли. — Как и я, — спокойно подтвердил Норберг, опять нисколько не смутившись от открывшейся ему картины. Айша стояла напротив нас обнаженной. Длинные темные волосы обнимали ее худенькие плечики подобно плащу. Небольшая упругая грудь, волнующий изгиб бедер, длинные стройные ноги. В ней все было совершенно. Даже не скажешь, что совсем недавно она находилась в куда более плачевном состоянии. В памяти вдруг всплыла непрошеная картина. Айша лежит на грязном матрасе в какой-то незнакомой комнате. Пальцы на руках переломаны, нога вывернута, вместо лица — окровавленная опухшая маска. Я удивленно моргнула, осознав, что только что увидела. Я не сомневалась, что действительно присутствовала при этой сцене. Получается, память возвращается ко мне? Стоило мне только так подумать, как рука Норберга на моей талии ощутимо потяжелела. Он искоса глянул на меня, но затем опять перевел взгляд на Айшу. — Да, я не склонен слепо верить никому, — подтвердил он. — Даже призракам. Особенно призракам. Мертвые тоже умеют обманывать. Я следил за Марикой в том числе и по этой причине. И, стоит заметить, никогда прежде моя предусмотрительность не оказывалась настолько кстати! Лицо Айши исказилось в злобной гримасе. Глаза опять полыхнули красным. По всей видимости, девушка вновь собиралась перекинуться в волчицу. — Не смей, — тихо, почти ласково предупредил ее Норберг. Правда, было в его тоне что-то такое… Не совсем хорошее. Вернее сказать, совсем не хорошее. И не было ничего удивительного в том, что Айша послушалась его. Очертания ее тела перестали мерцать, видимо, она резко передумала перекидываться в серую волчью шкуру. — Я поступаю лишь во благо стае! — выспренне заявила она, подарив мне взгляд, полный ненависти. — Ее необходимо уничтожить! Она слишком много знает о нас. — Марика ничего не помнит, — возразил Норберг. Слабо усмехнулся, добавив: — Послушай, Айша. Даже наш отец не убивал всех тех несчастных девиц, которым не повезло побывать у нас в качестве его личных гостей. Право слово, иначе округа бы обезлюдела. И я не вижу причин, по которым ты так стремишься исправить это упущение по отношению к Марике. Не она первая. Но, обещаю, она станет последним. Больше в стенах нашего замка подобного не будет твориться. И довольно об этом. Спокойные, даже немного равнодушные слова мужчины заставили меня поежиться. Я была абсолютно уверена, что он говорит о чем-то очень гадком и мерзком. О чем-то, чему я стала невольной свидетельницей. — Но… — вскинулась было продолжить спор Айша. — Достаточно! — чуть повысив голос, оборвал ее Норберг. Его недовольство было обращено не на меня. Но я все-таки испуганно втянула голову в плечи. Ох, не хотела бы я когда-нибудь увидеть этого мужчину в гневе! Наверное, он поистине страшен в ярости. Айша виновато опустила голову, показывая, что слушает. — Сейчас ты вернешься домой, — холодно продолжил Норберг. — И навсегда забудешь сюда дорогу. Слышишь? Навсегда! И даже не надейся, что я в скором времени перестану приглядывать за Марикой. Точнее, это наверняка когда-нибудь произойдет, но она спасла мне жизнь. Поэтому я обязательно почувствую, если с ней случится какая-нибудь беда. Почувствую, сколько бы времени ни миновало с нашей последней встречи. И тогда тебе всерьез не поздоровится. Ты поняла меня? Айша кинула на меня очередной ненавидящий взгляд исподлобья. Но после секундного замешательства кивнула. — Отлично. — Норберг позволил себе легкую улыбку. — А теперь — прочь, Айша! Я помогу Марике добраться до дома. А уже в замке обсудим вопрос твоего наказания. Айша напоследок сверкнула на меня глазами. Развернулась и неторопливо отправилась в лес, не забыв прихватить с собой легкое одеяние, но даже не подумав накинуть его. Норберг молчал до тех пор, пока фигура обнаженной девушки окончательно не скрылась среди деревьев, затерявшись во мраке. Затем опустил голову и посмотрел на меня. — Ты начала вспоминать, — сказал он, и менее всего это напоминало вопрос. О, как бы я хотела отрицательно замотать головой! Но по неведомой причине я прекрасно понимала, что тем самым сделаю лишь хуже себе. Этот загадочный Норберг наверняка почует мою ложь. Поэтому я осторожно кивнула, внимательно наблюдая за его реакцией. В фиалковых глазах мужчины не отразилось никаких эмоций. Ни гнева, ни раздражения, ни счастья. И я понятия не имела, радоваться этому или огорчаться. — Так, — обронил он. Не успела я опомниться, как он крутанул меня, заставив встать лицом к нему. Одной рукой он продолжал придерживать меня, не давая опереться на пострадавшую ногу, а другую положил мне на живот. «Что вы делаете? » — хотела было возмутиться я. Однако слова так и не сорвались с моих губ, когда прикосновение мужчины обожгло меня огнем. Правда, неприятное ощущение тут же растаяло, будто лишь почудилось мне. На дне зрачков мужчины заплясали уже знакомые мне алые огни. Но почти сразу они вновь вернулись к своему обычному цвету. — По крайней мере, Изабелла не солгала, — задумчиво проговорил он. Пожал плечами и добавил, словно рассуждая вслух: — Правда, не знаю, хорошо это или нет. Я бы предпочел, чтобы ты вернулась в замок… Я не знала, о каком замке он говорит. Но в глубине души вдруг взметнулась такая тоска, что захотелось разрыдаться навзрыд. — А ведь он тоже начал вспоминать о тебе, — продолжил Норберг, тщательно избегая имени этого загадочного «некто», о ком говорила и Айша. Покачал головой: — Немыслимо! Мне даже немного обидно. Узнай кто об этом — и моя репутация мага-менталиста окажется изрядно подмоченной. Я не хотела, чтобы он продолжал этот разговор. Мне казалось, что еще одно слово — и я обязательно все вспомню. Но сейчас я страшилась этого. Не хочу! Это навсегда и необратимо изменит мою жизнь. И мне страшно от этого. Норберг открыл было рот, желая мне что-то сказать. Тут же закрыл его обратно и печально хмыкнул. — Хуже нет дела — быть советчиком в любовных делах, — обронил он. С грустной иронией добавил: — Особенно если сам некогда потерпел сокрушительное поражение в любовном поединке и навсегда проиграл свое сердце. — Тяжело вздохнул и продолжил уже обычным властным тоном: — Сядь, Марика. Я посмотрю, что с твоей щиколоткой. И провожу тебя до дома. Я послушно опустилась на мягкую землю, усыпанную хвоей. Вытянула перед собой ноги, стыдливо постаравшись прикрыть их как можно больше платьем. Но Норберг вдруг обеспокоенно выпрямился. Повел головой из стороны к сторону, к чему-то по-звериному принюхиваясь. Я так и не поняла, что произошло в следующий момент. Магический шар света над нашими головами вдруг взорвался, осыпав мужчину горящими искрами. От одной, упавшей ему на рубашку, та мгновенно занялась огнем. Норберг коротко выругался, его фигура окуталась прохладным голубоватым свечением, и вспыхнувшее было пламя пошло на убыль. Но воздух вдруг разрезала серая молния. Волчица напала молча, без предупреждающего рыка. По иронии судьбы, Норберг отлетел к той же сосне, которая чуть ранее остановила полет Айши. Ударился об нее, и могучее дерево все-таки не выдержало. С глухим протяжным стоном, пугающе похожим на человеческий, рухнуло на землю, а мужчина так и остался лежать подле него, неестественно вывернув шею. Я испуганно охнула при виде столь страшной картины. Перекатилась на корточки, попыталась встать, желая броситься к нему на помощь, но волчица обернулась ко мне. В сухой траве мелькали красные лепестки пламени, должно быть, Норберг успел потушить не все искры от взорвавшегося магического шара. И в кроваво-багровых всполохах я увидела, как Айша неспешно, явно растягивая удовольствие от удачной охоты, потрусила ко мне. Я понимала, что не сумею сбежать. Норберг не подавал никаких признаков жизни. Если бы он был человеком, то я бы не сомневалась в его смерти — слишком пугающей была его поза. — Я убью тебя быстро, — пообещала волчица. Припала к земле, готовая к смертоносному прыжку. И в этот момент я вспомнила. Вспомнила все, что произошло со мной за те полутора суток, которые выпали из моего сознания. Спасительное имя забилось на моих губах криком, правда, я понимала, что он не успеет прийти ко мне на помощь. — Фелан! Никогда прежде я не кричала так громко и с таким отчаянием. С ближайшего дерева с недовольным щебетом вспорхнула какая-то пичуга, потревоженная шумом. Волчица удивленно моргнула, видимо, не ожидая, что я все-таки произнесу это имя. — Фелан! — чуть не плача, повторила я, чувствуя, как саднит горло, сорванное первым криком. — Тем хуже для тебя, — выплюнула волчица. Вновь присела, яростно нахлестывая себя хвостом. И прыгнула. Я успела закрыть глаза, не желая видеть, как она вцепится мне в горло. Но тут же распахнула их вновь, в последний миг заметив, как воздух прорезала новая тень, на сей раз — снежно-белая. Тень с изумрудными глазами. Два тела, рыча и завывая на все голоса, покатились по земле, схватившись не на жизнь, а на смерть. А я поползла к Норбергу, шипя от боли при каждом неудачном движении. В тот момент, когда я добралась до него и положила ладонь на лоб, он распахнул глаза. Я испуганно одернула руку, а он улыбнулся мне и сел. При этом в его движениях не было никакой скованности, что могло бы говорить о травмах. — Вы… у вас… вы в порядке? — запинаясь, спросила я. Норберг улыбнулся шире и кивнул. — Но… — Я замолчала, внезапно осознав, что стала свидетельницей тщательно разыгранного спектакля. Норберг знал, не мог не знать, что Айша не ушла, а следит из чащи леса, выжидая удобный момент для нападения. Но почему он подставил себя под удар? — Ты вспомнила, и он вспомнил. — Норберг положил свою руку поверх моих. — Я знал, что Фелан придет на твой зов. Не сможет не прийти. Даром, что ли, последние дни только около этой деревушки и ошивается. Правду говорят, что настоящая любовь победит любые чары. — Но… В душе опять всколыхнулась старая обида. Та карета и тот миг, когда он взял меня силой. — Начните все заново, — серьезно посоветовал мне Норберг. — Пусть это останется в прошлом. Навсегда останется. Я уверен, что Фелан больше никогда не совершит подобного. Он умеет признавать свои ошибки. За моей спиной кто-то жалобно заскулил, и я обернулась, уже зная, каким будет итог схватки. Поверженная волчица лежала на земле. На ней верхом сидел снежный барс, вцепившись в шею и тихо, утробно рыча. Изумрудные глаза его горели яростью и ненавистью. Норберг в последний раз потрепал меня по плечу и встал. Прищелкнул пальцами — и по моей щиколотке пробежала теплая дрожь заклинания, неся с собой избавление от боли. А он шагнул вперед, не дожидаясь от меня благодарностей. Теперь все внимание главы рода Клинг было сосредоточено на волчице. — Ты дважды ослушалась меня. Сказать, что мне было страшно — значит, не сказать ничего. Норберг говорил, почти не разжимая губ. Но я не сомневалась, что именно так, а не криком проявляется у него крайняя степень бешенства. — И если первый раз я был готов простить тебя, то прямое непослушание и нападение не сойдут тебе с рук. Волчица заскулила громче, словно пытаясь вымолить прощение. — Я приговариваю тебя к той же участи, что постигла нашего отца, — холодно обронил Норберг. Я затаила дыхание. Он убьет Айшу? На моих глазах убьет свою сестру, как прежде убил отца? Но реальность оказалась иной. Снежный барс в последний раз мотнул головой, явно борясь с желанием перегрызть волчице глотку. Затем разжал клыки и светлой тенью скользнул в сторону. Волчица теперь скулила в полный голос. Перевернувшись, она униженно поползла к Норбергу на брюхе, волоча задние лапы. И внезапно взмыла в воздух. Норберг резко выставил вперед руку, пальцы которой окутались зеленым туманом, и без малейшего видимого напряжения удерживал зверя над землей. Волчица вдруг зарыдала в полный голос. Совсем как несправедливо обиженное дитя. Пальцы Норберга загорелись особенно ярко, и я увидела, как от зверя отделяется полупрозрачная тень. Она упрямо цеплялась за шерсть животного, но Норберг сжал кулак — и тень растаяла. Обнаженная Айша, в мгновение ока обернувшись человеком, рухнула на землю. Без чувств, но живая. — Она теперь не оборотень, — глухо проговорил Норберг, разглядывая свой кулак с таким удивлением, будто сомневался — он ли это сотворил. — Для двуединых это наказание куда худшее, чем смерть. Помнить зов леса, видеть в снах охоту — и знать, что больше никогда не повторишь все это. — Так ваш отец остался жив? — переспросила я. Вспомнились рассуждения Вентора о том, что для Норберга поступить так будет величайшей ошибкой. — Я знаю, что мальчик считает меня хуже зверя. — Едва заметная усмешка тронула губы Норберга. Он прикоснулся к хрустальной слезе уже знакомого мне амулета, видневшегося в распахнутом вороте рубашки, и завершил чуть слышно: — Но я все же стараюсь остаться человеком. Хотя бы в память о прошлом. После чего подошел к Айше, которая лежала на земле без сознания, легко поднял ее, взвалил себе на плечо и отправился прочь. Мгновение, другое — и я осталась наедине со снежным барсом, который сидел чуть поодаль и старательно, словно большая кошка, умывал лапой разбитый в кровь нос. Почувствовав мой взгляд, барс поднял голову. Длинным шершавым языком слизнул очередную каплю крови, скатившуюся по усам. И неслышимой тенью скользнул ко мне. Я все еще сидела, не рискуя пока встать, поэтому барс ласково боднул меня в плечо, едва не опрокинув тем самым назад. Заурчал, ластясь к моим босым ступням — туфли я потеряла чуть раньше, но даже не заметила этого, захваченная перипетиями происходящего. Я обвила руками его шею. Уткнулась лбом в его лоб, глядя в такие знакомые глаза. — И что же нам делать? — прошептала, страшась подумать о семье и о Генрихе. О Генрихе! Он хороший парень и не заслуживает такого. Я разобью ему сердце, если объявлю о том, что свадьбы не будет. — Я же просил в моем присутствии не вспоминать о других мужчинах, — недовольно прорычал барс. И опять воздух знакомо задрожал от превращения. Мои пальцы теперь не зарывались в теплый мех, а скользнули по голым плечам Фелана. Он потянулся к моим губам. Впился в них требовательным поцелуем, но тут же отпрянул, словно испугавшись чего-то. — Марика, я не уверен, что смогу сдержаться, — хрипло проговорил он. — Как и тогда, от тебя пахнет кровью и страхом. Как и тогда, я слишком зол. Более того — только что пережил схватку. Я боюсь, что сделаю тебе больно… Я мягко улыбнулась и с силой, удивившей даже меня, привлекла его к себе. — Только платье не рви, — попросила я. — Пожалуйста. Фелан издал что-то среднее между коротким горловым смешком и рыком голодного зверя. Опять прильнул к моим губам, опрокидывая на землю. Я чувствовала, как тряслись от внутреннего напряжения его руки, когда он стаскивал с меня это разнесчастное платье. Наверное, это было самым тяжелым для него — осторожно поддеть пальцами лямки из тонкой ткани и бережно потянуть ее без всяких рывков. Я глубоко вздохнула от наслаждения, когда наши обнаженные тела соприкоснулись. Его кожа была настолько горяча, что почти обжигала. — Как же я скучал по тебе, — пробормотал он. — Даже не помня тебя, продолжал скучать. Прости меня, Марика. Прости за все. Я вел себя как последний идиот. Я закусила губу, сдерживая стон удовольствия, когда его язык скользнул по моей шее вниз. Он втянул в себя мой сосок, другой при этом лаская подушечкой большого пальца. Затем выпустил и начал спускаться с поцелуями все ниже и ниже. Когда его язык проник в меня, я все-таки не выдержала и тонко застонала. Запустила пальцы в его шевелюру, больше всего опасаясь, что сейчас он остановится. Затем язык сменили пальцы. Такие длинные и тонкие, они достигали самых сокровенных уголков моего тела, заставив извиваться и глухо вскрикивать каждый раз, когда их танец слегка замедлялся. — Я больше никогда не причиню тебе боли, — шепнул Фелан. Я распахнула глаза, когда он притянул меня к себе за бедра и длинным плавным движением вошел. Нет, как он и обещал, больно не было. Но я успела забыть, насколько это было приятно. А когда Фелан начал двигаться, все посторонние мысли покинули мою голову. На всем свете оставалось только двое — я и он. А еще огромное звездное небо, которое проглядывало через кроны деревьев и словно подмигивало нам, обещая хранить эту тайну. И уже позже, когда я засыпала на его плече, и думать забыв про возвращение домой, вдруг пришло осознание: Фелан опять не воспользовался чарами, предохраняющими от беременности. — Я знаю, — шепнул он мне на ухо. — Я знаю, Марика. Но спи. Утро вечера мудренее. И мое негодование растаяло, так толком и не оформившись. Никакие дурные мысли или кошмары не тревожили меня, когда я заснула в его объятиях. Эпилог

Утром я проснулась в своей кровати. Это было так странно и удивительно, что я несколько раз с силой ущипнула себя за локоть, пытаясь разогнать наваждение. В памяти были слишком свежи события прошедшей ночи. Айша, выманившая меня из дома, ее схватка сначала с Норбергом, потом с Феланом. Наша ночь, наполненная безмолвными признаниями в любви и стонами взаимного наслаждения… Неужели мне все это лишь приснилось? Я еще раз с силой ущипнула себя за локоть. Ойкнула от боли, наблюдая за тем, как темным пятном расплывается синяк. Похоже, немного переборщила. Затем села и неверяще уставилась на платье, в котором ночью отправилась на разговор с Айшей. Оно висело на стуле рядом, аккуратно расправленное и безукоризненно чистое. Правда — вот ведь незадача! — я отчетливо помнила, как за ужином пролила на подол несколько капель смородинового морса. Но сейчас на подоле не было и пятнышка. Я резко откинула одеяло и уставилась на свои ноги. Совершенно обычные ноги, без малейшей царапины или кровоподтека. И не скажешь даже, что всего несколько часов назад я бегала по хвойному лесу босиком. Провела рукой по волосам. Н-да, голову бы помыть не мешало, конечно, но ни намека на какую-либо ссадину или шишку. А ведь приложилась я вчера затылком ощутимо. Сомнения в реальности ночных приключений все возрастали и возрастали. Я встала, накинула на плечи халат и отправилась к умывальнику. — Марика. В дверь стукнули и тут же открыли, не дожидаясь моего разрешения. Я от неожиданности едва не выронила кувшин. Обернулась к матери, ожидая, что та сейчас примется ругать меня и заклеймит позором семьи. Матушка в самом деле была обеспокоена. Но вряд ли мной и моим ночным исчезновением. По крайней мере, она приветливо улыбнулась мне, хотя тонкая морщинка тут же вновь разломила ее переносицу. — Там в гостиной Генрих, — сказала она. — Очень хочет поговорить с тобой. Я пыталась объяснить, что ты еще спишь, но он был очень настойчив. Да и время уже к полудню. Я перевела взгляд на умывальник. Опять посмотрела на взволнованную матушку. — Сейчас спущусь, — коротко ответила я. — Только приведу себя в порядок. — Помолчала немного и со скрытым намеком обронила: — Что-то я сегодня совсем разоспалась. Если бы мать была в курсе моей ночной отлучки, то наверняка съязвила бы в ответ, а скорее сурово отчитала меня. Но она лишь кивнула, показывая, что услышала меня, и выскользнула прочь из комнаты. Любопытство грызло меня настолько сильно, что я оделась всего за пару минут. Бросила себе в лицо несколько пригоршней воды, растерлась жестким полотенцем. И помчалась в гостиную. Генрих в самом деле ждал меня в комнате. Он не стал садиться, а нервно расхаживал по комнате, то сжимая, то разжимая кулаки. Матушка примостилась на самом краешке кресла, с нескрываемой тревогой наблюдая за ним. При виде меня она облегченно вздохнула и с демонстративной радостью воскликнула: — А вот и Марика! Генрих, ну теперь-то ты расскажешь нам, что за нелегкая тебя принесла и почему ты так нервничаешь? Генрих остановился по центру комнаты. Виновато посмотрел на меня. — Прости меня, — сказал он. — Марика, мне прислали приглашение в одну из наиболее знаменитых столярных мастерских. Ее хозяин написал, что видел мою работу и она произвела на него неизгладимое впечатление. По его мнению, уже через пару лет мое имя прогремит по всему Лейтону, если я перейду работать под его начало. — Чудесно! — Матушка воссияла счастливой улыбкой. — Генрих, это же просто великолепно! Что же ты нас так пугаешь… — Но у него есть одно условие, — чуть повысив голос, невежливо перебил ее Генрих. — Мастерская находится в Гроштере. Я должен буду на время обучения переехать туда. И мастер Ксанир особенно подчеркнул в своем письме, что его ученики обязаны соблюдать строгие правила. Основное из которых — отсутствие романтических, любовных или семейных отношений весь тот период, что я буду называться его подмастерьем. Мол, вся эта чепуха лишь отвлекает от работы и мешает овладеть истинным искусством. Матушка опешила. Растерянно и робко посмотрела на меня, видимо, ожидая, что я разрыдаюсь от этого сообщения в полный голос. Но я молчала. Интересно, каким образом Фелан это устроил? — Ну… Обучение ведь не будет длиться вечно, — робко проговорила матушка, видимо, осознав, что ждать какой-нибудь реакции от меня пока рано. — Ничего страшного не произойдет, если мы перенесем свадьбу на осень, к примеру. Мы ждали этого чудесного события так долго… — На пять лет, — хмуро обронил Генрих. — Именно столько длится обучение. Мать округлила рот в беззвучном «о». Опять посмотрела на меня. Я опустила голову, пряча в тени наспех убранных в косу волос усмешку. Пожалуй, никто не поймет, если я выскажу свою радость. — Пожалуй, мне стоит вас оставить, — наконец приняла решение матушка. Встала и с сочувствием посмотрела на меня, добавив: — Вам надо обсудить все это. После ее ухода в комнате еще несколько минут сохранялась тишина. Генрих угрюмо рассматривал пол под своими сапогами, а я украдкой наблюдала за ним. Надо же, а сегодня он совсем другой. Смотрит на меня абсолютно иначе. В глазах потух огонь симпатии. По всему видно, что мыслями мой так и несостоявшийся жених уже в Гроштере. — Прости, Марика, — первым нарушил затянувшуюся паузу Генрих. — Но это такой шанс… Я не могу от него отказаться. Понимаешь? Просто не могу! — Я понимаю, — спокойно ответила я, борясь с невыносимым желанием броситься от восторга ему на шею. — Я не буду просить тебя дождаться меня. — Генрих пожал плечами. — Пять лет, проведенных вдали друг от друга, — слишком большой срок. И у тебя, и у меня, скорее всего, появятся новые друзья и завяжутся новые отношения. — Я понимаю, — опять сказала я. — Постарайся не слишком сильно злиться на меня, — обронил Генрих. Развернулся и прошествовал к выходу, больше ни разу не посмотрев на меня. Я проводила его взглядом. Как там ночью сказал Норберг? Истинное чувство сильнее любых чар? Что же, получается, Генрих не прошел этого испытания. А я не сомневалась, что в его случае без какого-либо охлаждающего заклинания дело не обошлось. Но, что скрывать очевидное, я была рада подобному исходу. За любовь так легко принять симпатию и долгую дружбу. Хорошо, что мы с Генрихом не испортим друг другу жизнь. После обеда я собралась в цветочную лавку. Удивительно, но на сей раз родители не возражали, должно быть, решив, что тем самым я отвлекусь от грустных размышлений о несостоявшемся семейном счастье. Матушка успела рассказать отцу и прочим о срыве свадьбы, поэтому то и дело я ловила на себе сочувствующие взгляды, а Алика украдкой пообещала мне подговорить своего очередного ухажера поколотить Генриха. И мне стоило немалых трудов убедить ее так не поступать. На сей раз я безбоязненно пересекла овраг, хотя то и дело прислушивалась — не раздастся ли позади треск сухой ветки, доказывающий, что Фелан рядом. Но ничего такого не произошло. Более того, исчезло даже чувство, будто за мной наблюдают. И это все сильнее и сильнее беспокоило меня. В небольших городках и деревнях слухи и сплетни распространяются со скоростью лесного пожара. Поэтому не было ничего удивительного в том, что и тетушка Малисса оказалась в курсе сорвавшейся свадьбы. Она чуть ли не насильно напоила меня ромашковым чаем, щедро добавив туда отвара валерианы. И долго утешала, совершенно не слушая моих уверений в том, что я не переживаю из-за случившегося. Расчувствовавшись, тетушка даже вытащила из закромов бутылку дорогого вина. Правда, не рассчитала своих сил и после первого же бокала мирно задремала в кресле. Я укрыла ноги сладко посапывающей тетушки шерстяным пледом. Да, погода стояла теплая, даже жаркая, но я прекрасно знала, что из-за преклонного возраста Малисса постоянно мерзла. Затем я вышла в сад, решив немного позаниматься цветами. Увлекшись подрезанием роз, я не услышала шагов за спиной. Обернулась, лишь когда на меня упала чья-то тень. За моей спиной стоял Фелан. В черном камзоле, украшенном серебряным шитьем, непривычно серьезный и сосредоточенный. — Мне сказали, вы лучшая цветочница в округе, — проговорил он, и мягкая усмешка заиграла в глубине его зеленых кошачьих глаз. — И что желает господин? — ответила я ему в тон. — Свадебный букет для самой прекрасной девушки в мире. — Фелан шагнул ко мне и протянул руку. На его ладони лежала хрустальная слеза — один в один тот амулет, который не так давно одолжил мне Норберг. Добавил: — И еще. Носи его постоянно, Марика. Не снимай даже во время сна. Ты станешь для меня единственной девушкой в мире, чьих мыслей я не буду знать. Я наклонила голову, когда он надевал амулет мне на шею. Почувствовала, как он легонько поцеловал меня в волосы. А затем сделал шаг назад и церемонно осведомился: — Так что насчет букета, моя милая цветочница? Не могу сказать, что мои родители были рады столь быстрому развитию событий. Но разве может кто-нибудь устоять перед напором оборотня, желающего получить свое? Поэтому уже через несколько недель мы сыграли свадьбу. Кстати, наш первенец появился на свет примерно на месяц раньше положенного срока. Но в нашей семье договорились не обращать внимания на это крохотное недоразумение. Главное, что у нашего сына ярко-зеленые кошачьи глаза.
 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.