Два года спустя 4 страница

— Николь, пожалуйста.

Мой подбородок дрожит, и я хватаюсь за поручень для равновесия, медленно поворачиваясь лицом к нему.

Увидеть дядю Генри снова это не что иное, как удар током. Прошло девять лет с тех пор, как я видела его в последний раз, но руки времени не коснулись его крепкой костной структуры и высокой, широкой фигуры.

Даже несколько седых прядей придают ему скорее элегантность, чем ощущение старости.

Но что я никогда не смогу забыть в дяде Генри? То, как его зеленые глаза хранят спокойствие Будды, мудрость Конфуция и доброту матери Терезы.

Он заставлял меня чувствовать себя в безопасности.

Пока безопасность не была в списке вещей, которые я могла бы иметь.

— Как ты? — спрашивает он, не обращая внимания на мое почти безумное состояние.

— Все хорошо.

— Ты уверена? Если я доставляю тебе неудобства...

— Дело не в этом...

— Тогда в чем? — он кладет руку в карман, и я рада, что он не сокращает расстояние, между нами. — В последний раз, когда мы виделись, ты убежала, и я не смог найти тебя.

— Я должна была защитить своего брата.

— Джейден, верно?

— Как... Астрид рассказала тебе?

Она практически доложила ему по дороге сюда.

— Вообще-то, это был Дэниел. Он позвонил мне два дня назад и сказал, что нашел тебя и твоего брата. Он также сказал, что привезет тебя в Лондон на случай, если я захочу с тобой встретиться.

— Он... сделал это?

— Да, и я благодарен ему. Я искал тебя много лет.

— Но почему? Разве ты не ненавидишь меня?

На его лице мелькает что-то похожее на боль.

— Я никогда не ненавидел тебя, Николь. Я признаю, что после того, как я узнал, что Виктория играла с Жасмин, стала причиной ее смерти и чуть не убила Астрид во время наезда, моей единственной целью было заставить ее заплатить.

— Она... умерла от рака после рождения Джея.

— Я знаю. Я часто навещал ее.

— Навещал?

Он ненавидел ее со свирепостью, которая пугала меня, поэтому сказать, что я удивлена, что именно он навещал ее, пока она находилась в тюрьме, было бы преуменьшением.

— Да. Я хотел увидеть, как она страдает. Но не тюрьма и не рак съели ее заживо, Николь. А тот факт, что ты отвернулась от нее.

— Сначала она отвернулась от меня.

Я борюсь со слезами, собравшимися в глазах.

Главная причина, по которой я позволила Кристоферу свободно разгуливать, заключается в том, что я боялась ее, тех жертв, на которые она пошла ради меня, того, как люди будут смотреть на нас.

Меня пугала ее реакция, даже если она заикнется об этом.

Если бы это был дядя Генри, он бы боролся за меня. Он бы не сказал мне проглотить нож с кровью.

— Она причинила тебе боль, когда ты заботился только о нас, — продолжаю я прерывающимся голосом. — Она заставила меня потерять тебя навсегда.

Он делает один шаг вперед.

— Ты никогда не теряла меня, Николь. День, когда я позволил тебе уйти из моего дома, одно из худших сожалений в моей жизни.

В моей груди сдувается давление, похожее на пузырь, и я не могу сдержать одинокую слезу, которая вытекает из глаза.

— Мне жаль, дядя. Мне так жаль, что я дочь женщины, которая причинила тебе столько боли. Мне очень жаль.

Он сокращает расстояние между нами и по-отцовски обнимает меня. Дядя Генри аристократ насквозь, поэтому проявление каких-либо эмоций кощунство, но сейчас он гладит меня по голове.

И я плачу, как ребенок.

Я плачу оттого, что потеряла его. От мысли, что он всегда хотел избавиться от меня.

— Это не твоя вина, Николь. Это мне жаль, что я позволил ненависти ослепить меня от того, что важно. — он отстраняется, улыбаясь. — Мне понадобилось потерять тебя, чтобы понять, что ты моя дочь в той же степени, что и Астрид.

— Дядя...

— Ты можешь называть меня отцом или папой, как Астрид, когда будешь готова.

— Ты действительно прощаешь меня?

— Прощать нечего. То, что сделала Виктория, это ее вина. Ты тоже была жертвой.

— Но... но я не нравлюсь Астрид.

— Потому, что она видела только злую сторону тебя. Она обойдет тебя, как это сделал Дэниел.

Я прикусываю нижнюю губу.

— Не думаю, что он одумался.

Ему просто нравится секс. Он сам сказал, что ему нравится выводить меня из организма.

Знакомая улыбка покрывает губы дяди Генри.

— Да, он одумался. Но если он причинит тебе боль, просто дай мне знать.

— Спасибо.

— Нет, спасибо, что дала мне еще один шанс. — он целует меня в макушку. — Добро пожаловать домой.

Мое сердцебиение грохочет в ушах, и это не очень хорошо для моего глупого сердца, потому что оно начинает верить, что это счастье настоящее.

Глава 28

Дэниел

Я делаю глоток ужасного кофе, в котором определенно нет ни грамма сахара, и с нетерпением ребенка оглядываю дом Астрид.

Прошло ровно две минуты с тех пор, как Николь и дядя Генри исчезли, и да, я действительно считаю время, потому что именно столько времени я удерживал себя от того, чтобы проследить за ней и убедиться, что с ней все в порядке.

— У тебя слюни.

Мои глаза встречаются с суженными глазами Астрид, и я сопротивляюсь желанию зарычать, потому что это определенно вызовет у нее реакцию, которую она просит, а этого дерьма не будет.

— А ты направляешься в категорию старых ведьм быстрее, чем скорый поезд.

Жгучая боль вспыхивает в моей ноге, когда Леви пинает меня под столом.

— Не разговаривай так с моей женой, если не хочешь, чтобы твоя голова висела на входе в ее художественную студию.

— Рад видеть, что ты все еще сумасшедший ублюдок, капитан. Будем надеяться, что отпрыски не унаследуют этого.

Леви обменивается взглядом со своей женой.

— Этот мудак только что назвал наших детей отпрысками, принцесса?

— Он завидует.

Она проводит пальцами по его волосам.

— Чему именно? Рожать как заниматься спортом или менять подгузники?

Я делаю еще один глоток кофе.

Они игнорируют меня, и Астрид целует его в губы.

— Некоторые из нас пытаются выпить немного кофе. Отвратительно.

Я отталкиваю чашку.

Моя подруга даже не удостоила меня взглядом, когда отстранилась и шепнула Леви:

— Можешь пойти проверить, как там Лэн? Ты же знаешь, его нельзя оставлять одного надолго.

Он гладит ее по щеке и кивает. Затем смотрит на меня.

— Веди себя хорошо.

— Слушаюсь, капитан, — издевательски отдаю честь, и он делает мне подножку.

Как только он удаляется, Астрид практически бросается ко мне со смертоносностью государственного переворота.

— Объясни.

— Что?

Я хватаю чашку кофе и делаю глоток отвратительного напитка, притворяясь, что он действительно изысканный.

— Не надо мне этого, Жук. Ты с Николь, из всех возможных людей, и это требует объяснений.

— Я уже говорил тебе...

— Ты спал с ней той ночью одиннадцать лет назад, хорошо, но как ты можешь забыть обо всем остальном, что она сделала?

— Я не забыл. Именно поэтому я не мог быть с ней в отношениях. — я испускаю вздох. — У меня были чувства к ней задолго до твоего появления, но я боролся с ними сильнее, чем с чем-либо в своей жизни. Я просто не мог поверить, что могу увлечься этой сукой, особенно после того, как она обращалась с тобой.

Ее губы дрогнули.

— У тебя... чувства к Николь?

— Были. Ты пропустила прошедшее время?

— Ты с ней сейчас, после того как повзрослел, так что даже не смей отрицать это.

Я ворчу, но ничего не говорю.

— Я все еще ранен.

Она вздыхает, ее голос понижается до рокота.

— Она соблазнила Леви, Дэниел, и мне тогда было очень больно.

— Она сделала это не с целью соблазнения или из интереса к капитану. Это был ее хреновый способ привлечь внимание.

Теперь я хотя бы могу это признать. Она сделала много извращенного дерьма, дабы привлечь мое внимание, а я решил увидеть ее в прямо противоположном свете.

— Вау. Ты на самом деле защищаешь ее.

— Она не такая, как ты думаешь, Жучок.

— Очевидно. Я сейчас говорю с тобой или с твоим членом?

— Дело не в моем члене.

— Очевидно, в нем! Ты что, забыл, что она занималась сексом с Кристофером Вансом в нашем домике у бассейна, пока ты испытывал к ней чувства?

Моя челюсть сжимается, и я резко ставлю чашку на стол.

— У нее не было секса с Крисом, Астрид. Он изнасиловал ее. То, что ты видела в тот день, было чертовым изнасилованием.

Она задыхается, ее глаза расширяются.

— Ч-что?

— Он взял ее против ее воли и причинил ей боль. Я даже не должен говорить тебе об этом, но я не потерплю, если ты упомянешь это слово при ней или намекнешь, что это то, что она сделала со мной.

— Но... но... она ничего не говорила...

— У нее было сотрясение мозга.

— О, Боже. Теперь, думая об этом, она выглядела страдающей.

Мой кулак сжимается.

— Я... — влага блестит на ее веках. — Я могла бы помочь ей, но не сделала этого. Мне... было больше противно, чем что-либо другое.

— Ты не знала.

Мрачная тишина опускается на нас, пока мы оба думаем обо всех способах, которыми мы могли бы остановить это, но не сделали.

Николь, должно быть, чувствовала себя чертовски одинокой, когда не к кому было обратиться.

— Она ничего не показывала. — Астрид хмурится. — После той ночи она вела себя нормально в доме.

— Потому что ее сука-мать научила ее не выражать эмоции. Она слишком боялась разочаровать ее, поэтому и не сообщила об этом.

Астрид вздрогнула.

— Так не пойдет. Она должна сообщить об этом, даже сейчас. Это ничтожество не может разгуливать на свободе после того, что он сделал. Я собираюсь поговорить с ней.

Я хватаю ее за запястье и тяну вниз.

— Не смей говорить с ней об этом. Я рассказал тебе только для того, чтобы ты лучше ее понимала и следила за своими словами рядом с ней, а не для того, чтобы ты на нее давила.

— Но Кристофер...

— О нем позаботятся.

— Как?

— Тебе не нужно знать.

Ее глаза расширяются в медленном понимании.

— Так вот почему ты вернулся в Англию спустя одиннадцать лет?

— Да. Просто обещай... хотя бы дать Николь шанс. Она изменилась.

Мягкая улыбка покрывает ее черты.

— Очевидно, она изменила и тебя.

— Что за богохульство?

— Она вернула тебя в Лондон, ты защищаешь ее, как завзятый адвокат, и заботишься о ее брате, который при других обстоятельствах должен быть отпрыском.

— Он умный отпрыск.

— Ты упускаешь всю суть. — она хватает меня за плечо. — Но я рада, что ты меняешься к лучшему, даже если причина этого она.

— Она не причина.

— Продолжай говорить себе это, Жук.

Астрид смеется, и мне хочется пнуть ее и заставить взять свои слова обратно.

Потому что, блядь, нет, я не изменился из-за Николь.

Верно?

Глава 29

Дэниел

— Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я скажу, что меня накачали наркотиками.

Николь смеется, звук разносится в прохладном полуденном воздухе и делает странную хрень с моей грудью, которой я отказываюсь дать название.

С моим членом происходит и другое дерьмо, но оно не странное и не смутное. Мне не стыдно признаться, что я хочу эту девушку с отчаянием сексуального наркомана, инкуба и нимфы вместе взятых.

На данный момент это граничит с одержимостью.

Вчера, после завтрака и обеда с Астрид и ее шумной семейкой, я не мог дождаться, когда Николь останется одна. Однако, как того и хотел маленький засранец Джейден, мы отправились с ним на экскурсию по Лондону, как туристы.

Он сделал больше фотографий, чем эгоистичная знаменитость. И прекрасно, это тоже было весело.

Мне нравится наблюдать, как Николь становится беззаботной рядом с братом или как ее материнский инстинкт проявляется при любом намеке на опасность. Именно она была категорически против возвращения в Англию, но ее желание было сильнее, чем у туристов, и Джейден объединился.

К счастью, он потратил всю свою энергию и немного и поэтому оказался в отключке вскоре после того, как мы вернулись домой, что дало мне шанс трахать Николь до рассвета.

Без шуток.

Но на этот раз я позаботился о том, чтобы сказать своим сотрудникам, если кто-то прервет нас утром, они будут уволены. Поскольку они любят дедушкин особняк больше, чем своих детей, они побледнели и поклялись на своем священном чае, что это больше не повторится.

Так что утром я снова трахал Николь, пока она не заскулила, потом засмеялась, потом вздохнула мне в грудь. Мне нравится, как она прижимается ко мне, будто я ее любимый человек. Будто мы единственные люди в мире.

Но еще больше я люблю то, как ей нравится, как я прикасаюсь к ней, как она больше не убегает в свои мысли и встречает мои поглаживания.

Словно она... доверяет мне.

Мой короткий медовый месяц прервался, когда Джейден постучался в нашу дверь. Он потребовал навестить своего нового друга, Брэндона.

Николь отнеслась к этому скептически, но когда дядя Генри предложил отвезти его к Астрид и провести там день, она не смогла отказать.

Мое расписание на день состояло из ласк ее сладкой киски, поедания ее на завтрак, траханья ее, а затем повторения всего этого — не в таком порядке — пока мы не сядем на самолет завтра.

У Николь, однако, имелись другие планы. Она сделала мне самый небрежный минет из всех минетов, который, возможно, перенес меня в другое царство, а затем сказала, чтобы я отвел ее в кино, если хочу еще один.

Она умница и знала, что я не смогу отказаться от того, чтобы мой член сосали ее пухлые розовые губы.

И мы пошли смотреть этот проклятый фильм. Дурацкий романтический фильм, от которого у меня закатываются глаза.

Но все в порядке, я могу справиться с этим дерьмом, потому что меня ждет еще один минет.

Лучшая валюта из когда-либо изобретенных.

— Все было не так уж плохо.

Она качает головой, пока мы идем через близлежащий парк. Поскольку сейчас ранний полдень и погода чертовски плохая, тучи за тучами, серость — ничего удивительного — не так много людей на улице.

Николь просто сияет в простом белом платье и легком свитере персикового оттенка. Ее волосы целуются с ветром и заменяют несуществующее солнце, развеваясь по лицу, как ангельский нимб.

Я не могу даже взглянуть на нее без ослепления, уколов в груди и прочих хаотичных эмоций.

Поэтому я решаю сосредоточиться на текущем разговоре.

— Нет, это было не плохо. Это было ужасно и чертовски пошловато.

— Все хорошие истории любви такие.

— Все хорошие истории любви заканчиваются трагедией, Персик.

Она смотрит на меня из-под ресниц, затем вперед.

— Мне нравится переосмысливать концовки. Трагические истории любви, я имею в виду. Когда я была моложе, это вызывало у меня головокружение.

— Не знал, что ты безнадежный романтик.

— Худшего сорта.

— Неудивительно, что твои любимые фильмы это романтика.

— Не только романтика. Я не против боевиков, исторических фильмов, триллеров или фэнтези, лишь бы среди них была романтика.

— Ты закончила путь от безнадежного романтика и перешла в категорию жуткого романтика.

— Ты не имеешь права судить, когда твой вкус в кино скучен.

— Что скажешь сейчас?

— Фильмы Квентина Тарантино твои любимые. Можешь быть более очевидным?

— Простите, мисс Адлер, но его фильмы ничуть не скучнее, чем ваши пошлые романчики.

— Стрельба. Стрельба. Бах. Конец. — она закатывает глаза. — Я имею в виду, я тебя умоляю.

— Это развлекательно.

— Нет, это пошловато, но в другом понимании.

— Мы согласимся не соглашаться с этим. — я делаю паузу, останавливая нас. — Так, погоди. Как ты узнала, что мне нравится Тарантино?

Румянец покрывает ее черты.

— Я знаю о тебе много вещей.

— Например?

— Тебе нравится музыка Muse, и ты хочешь, чтобы на твоих похоронах играл Resistance. Ты считаешь, что читать задания скучно, и почти не сдаешь их. Ты ворчлив по утрам и раньше пил только черный кофе или кофе со льдом. Теперь ты пьешь только черный с одним граммом чертового сахара.

Я ухмыляюсь.

— И ты все равно умудряешься несколько раз все испортить.

— Это было специально, потому что ты придурок, если ты не знал.

— Шок. Наверное, стоит сообщить об этом кому-нибудь, кому не все равно.

— Ты направляешь свои наклонности мудака или они приходят сами собой?

— Понемногу и то, и другое. — я смотрю на часы. — Пора домой за минетом, пока меня не обломали.

— Еще нет.

Она прикусывает нижнюю губу.

— Еще нет? Что еще ты собираешься делать в такую дерьмовую погоду, из-за которой короли и королевы отказываются от этих земель?

— Просто гулять.

— Ты говоришь более подозрительно, чем предатель с факелом.

— Просто делай, что тебе говорят, или мои губы не дадут тебе немного любви.

— Я уже заплатил за это. Пошлый фильм, не забыла?

— Неважно. Это часть сделки.

Я стону, внутренне пиная свой измученный киской член за то, что согласился на это в первую очередь. Я мог бы отвезти ее обратно в дом и получить не минет, а полный пакет.

Но когда она сказала, что хочет провести время на воздухе, я не смог отказать. В каком-то смысле, это наше первое свидание.

Пошел ты, Джуниор. Ты на моей стороне или на ее?

— И еще, — она смотрит на меня. — Ты должен был рассказать мне о дяде Генри. Я была так взволнована.

Так и было. Но когда она вернулась, она выглядела самой счастливой из всех, кого я видел за последнее время.

— Вы оба нуждались в завершении, — я просто говорю.

Это была одна из тех вещей, которые беспокоили ее, и, очевидно, я сделал своей миссией избавление от них одного за другим.

То, что происходит дальше, совершенно выбивает меня из колеи.

Николь встает на цыпочки и целует меня в щеку.

Ну, блядь. Разве это плохо, что я хочу схватить ее за горло и поцеловать на фоне дерева, пока все смотрят?

— Что это было? — спрашиваю я.

— Благодарность. — она сглатывает. — Я думала, что потеряла его навсегда, но оказалось, что он всегда искал меня.

— Если ты хочешь по-настоящему отблагодарить меня, то этот поцелуй может отправиться куда-нибудь вниз.

Она смотрит на меня игривым взглядом.

— Я сказала «позже».

— Позже — это не измеряемое время, поэтому оно бессмысленно. На самом деле, позже могут быть те пятнадцать минут, которые мы проведем в дороге домой.

— Хорошая попытка.

Николь смеется, и я не могу насытиться этим звуком. От его беззаботности.

Тот факт, что она светится сквозь боль, делает ее еще более особенной.

Я бы продал обе свои почки, если бы это означало, что я буду видеть ее смех чаще.

Поэтому я стараюсь сохранить его на ее лице, пока мы идем по этой гребаной тропинке, дважды, пока я держу ее за руку. Потому что к черту, я буду сопливым, если это будет с ней.

Как только мы садимся на скамейку, она проводит пальцем по заживающей ране на моем виске, ее брови сходятся вместе.

— Болит?

— Не очень, но я серьезно беспокоюсь о том, что останется шрам. Мой статус модели на обложке журнала под угрозой.

Она смеется.

— Это их потеря. Кроме того, шрамы украшают.

— Как это?

— Мы люди, мы не должны быть идеальными.

— Разве ты не философ?

Она опирается на обе ладони и смотрит на небо, такое же дерьмовое и облачное, как это, я бы хотел быть этим небом прямо сейчас.

— Я просто научилась ценить вещи и стирать другие.

— Было трудно?

— Иногда. Но я не позволяла себе опускать руки.

Она улыбается, и я хочу спрятать эту улыбку у себя в груди. Еще лучше, если бы я был рядом все эти годы, когда она боролась в одиночку.

Я бы не хотел, чтобы мой член диктовал мне мои действия и чувства.

— Мне нужно проверить Джея. — Николь роется в сумке. — Уф, не могу найти эту штуку. Можешь позвонить мне?

Я бы предпочёл не звонить. Мне слишком нравится спокойствие этого момента, чтобы разрушать его, но я все равно это делаю.

Она достает его и вздыхает.

— Нашла.

Я останавливаюсь на имени, под которым она меня сохранила, и выхватываю у нее телефон.

— Вы называете своего босса Чертовым Идиотом, мисс Адлер?

По ее щекам и шее разливается румянец.

— Все ассистенты так делают.

— Когда это началось?

— Когда нам было по восемнадцать.

— Так не пойдет.

Я говорю ей разблокировать телефон, затем меняю имя на «Дэниел» в окружении двух сердечек. Затем делаю селфи, целуя ее губы, и ставлю его в качестве фотографии.

Николь называет меня глупым, но улыбается, как безнадежный романтик, которым она и является.

Мы проводим еще немного времени в парке, прежде чем она настаивает на том, чтобы мы купили продукты.

— Ты же знаешь, что у меня есть персонал, который следит за запасами в холодильнике, верно?

Я толкаю тележку, пока она бросает в нее всевозможные вещи.

— У них случится мини-инсульт, и они будут называть тебя американизированной за твоей спиной, потягивая свой чай Эрл Грей.

Она улыбается мне через плечо.

— Я буду пить с ними. Я люблю чай.

— Поздравляю, что ты одна из многих британцев, которые потребляют его в нездоровых количествах.

— Это не так. Ты предпочитаешь кофе.

— Именно поэтому мои сотрудники за спиной называют меня американизированным Стерлингом. Так что мы с тобой приятели. Еще раз поздравляю.

Она смотрит на меня, сжимая пакет с чем-то зеленым, плавающим в жидкости, похожей на сопли. Пожалуйста, скажите мне, что она просто проверяет это из любопытства, а не собирается на самом деле взять.

— Твои сотрудники оставались в особняке все эти годы?

— Все одиннадцать Рождеств без единого подарка от тебя.

— Но почему?

— Они прилагаются вместе с особняком.

— Но они же люди.

— Крайне раздражающие, с чувством преданности, напоминающим вторую руку самурая. Ну, знаешь, та, которая добивает их после того, как они сами себя выпотрошат. В моем случае, если я решу уйти, они отравят мой кофе.

— Почему?

— Они ненавидят эту дрянь. Насколько я слышал, считается кощунством предпочесть его чаю.

— Нет, я имею в виду, почему ты их оставишь?

— Я не оставлю. Технически они были уволены одиннадцать лет назад, но они более упрямы, чем мое отношение «мне все равно».

— Кто им платит?

— Мой брат, через принадлежащие мне акции. Он управлял всем этим делом и, вероятно, подкупил их китайским чаем высшего сорта, чтобы они были занозой в моем боку.

— Им, наверное, было так одиноко, обслуживать особняк без хозяина.

— Эй? Ты пропустила ту часть, где они пьют чай, сплетничая о нас?

— Ты исчез на одиннадцать лет, а потом неожиданно вернулся. Ты должен быть благодарен, что они вообще приняли тебя.

— Там было ключевое слово, которое ты пропустила. Это мой особняк.

— В котором они жили больше, чем ты. Это такая красивая собственность, но ты оставил ее без оглядки.

— Я не особенно привязываюсь к местам.

— Я это заметила. — ее тон смягчается. — Могу поспорить, что ты даже не считаешь свой пентхаус домом.

— Это просто дом.

— Тогда где твой дом, Дэниел?

Прямо передо мной.

Подождите. Что?

О чем, блядь, вообще эта мысль? Я не просто думал о Николь как о своем доме.

Я просто не думал.

— Нигде, — ворчу я, крепче сжимая тележку.

— Это просто грустно, — говорит она с отстраненным взглядом в глазах, а затем быстро трезвеет. — В любом случае, я должна рассчитать твоих сотрудников для ужина.

— Ты же не готовишь для отпрыска Мэри Поппинс, Персик.

— Да, готовлю.

Она бросает сопливую штуковину в корзину.

И я надеюсь, что они подавятся.

***

Николь не шутила, когда сказала, что пересчитала их. Швейцар, повар, горничная, дворецкий и садовник. Все пять снобистских чайных монстров.

Мне пришлось перенести свой минет больше раз, чем я мог сосчитать, а потом я стал помогать ей на кухне несмотря на то, что от запаха мне хотелось блевать на все оборудование из нержавеющей стали.

Она сказала мне, что справится с этим с помощью повара, но мне оставалось либо занять себя, либо нагнуть ее и трахнуть так, что мой персонал будет десятилетиями рассказывать о чае.

При этом случайно травмируя их.

Николь даже подает им еду на кухне и велит мне помочь ей накрыть обеденный стол на четверых.

Я, она, Джей, и я предполагаю, что она пригласила дядю Генри на ужин, чтобы провести с ним как можно больше времени перед возвращением в Нью-Йорк.

Двойной удар.

Но я не могу этого допустить, если хочу нормально функционировать во время проклятого ужина.

Поэтому, когда она говорит, что пойдет переоденется и вернется, я следую за ней, как профессиональный сталкер.

Я прохожу мимо персонала, который восхищается ее едой с благоговением, которое, должно быть, вызывает у них отвращение в глубине души.

Вот так, чайные монстры, будьте впечатлены.

Звук душа доносится до меня, как только я ступаю в нашу комнату. Она не пошла в отведенную ей комнату для гостей, а пришла в ту, в которую я отвел ее в ту первую ночь.

Если бы Астрид не использовала свою карту жуткой/королевы драмы, я бы оставался с Николь в постели два дня подряд, придумывая креативные способы заставить ее кончить.

Теперь мне нужно ходить на цыпочках в своем собственном доме.

Я скидываю одежду, беру маленький предмет, который купил раньше, когда она не смотрела, и иду в ванную.

Пар проникает в пространство настолько, что создает вокруг Николь мистическую дымоподобную ауру.

И эта загадка не ускользает от меня. Сейчас она как дым, я могу прикоснуться к нему, но в конце концов он исчезнет.

Как и раньше.

Я прогоняю эти ядовитые мысли из головы и провожаю взглядом ее изящные изгибы, гладкую талию и персиковую попку.

Она стоит лицом к стене, откинув голову назад и позволяя воде стекать по ней каскадом. И я почти уверен, что поймал в ловушку ангела, которого не собираюсь никогда отпускать.

Я скольжу за ней и хватаю ее за подбородок, откинутый назад. Она вздрагивает, и я не могу удержаться, чтобы не засунуть палец ей в рот.

Она сосет его, оживляя мой член с каждым движением губ.

— О том минете, Персик. — я хватаю ее за задницу и сжимаю, пока она не застонет. — Я перехожу к траху в душе. И под этим я подразумеваю твою киску, а затем задницу.

Из ее нежного горла вырывается вздох, ее покусанные губы раскрываются вокруг моего пальца.

Подушечки моих пальцев впиваются в плоть ее попки, и я медленно раздвигаю ее.

— Кто-то касался этого места?

— Нет...

Она смотрит на меня через плечо, и я чуть не кончаю.

Мне всегда было интересно, что скрывается за тем, как Николь смотрит на меня. Взгляд был пустым, почти раздраженным, поэтому я остановился на том, что она стерва, но никогда не думала, что на самом деле она не раздражена мной.

Возможно, она была раздражена на себя за то, что наблюдала за мной.

За то, что чувствовала необходимость оставить мне свои соблазнительные персиковые леденцы и быть рядом со мной, нравилось ей это или нет.

И теперь этот взгляд вернулся, легкое раздражение, смешанное с глубоким вожделением.

— Ты ненавидишь это, не так ли? — я просовываю колено между ее ног, намеренно касаясь своей кожей ее ядра. — Ты ненавидишь, как сильно твоя маленькая киска хочет моего члена.

Она бормочет что-то похожее на «заткнись».

Я усмехаюсь ей в ухо, заставляя вздрогнуть, а затем прикусываю внешнюю оболочку.

— Ты ненавидишь, что мы так совместимы, ты, вероятно, прикасалась к себе, вспоминая нас поздно ночью, под одеялом, в одном из своих хлопковых халатиков. Но это никогда не казалось реальным, не так ли? Не так, как сейчас.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒