Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Настоящее 3 страница



    Мои мышцы напрягаются при этих словах. Он бросает мне вызов.

    Такой низкий удар. Он знает, что я не пугаюсь перед вызовом, не смотрю на него сквозь пальцы.

    На самом деле, все наши отношения, или их отсутствие, были из-за того, что я не могла сказать «нет» вызову.

    Я не могла проиграть.

    Мои ноги парят в воздухе, когда я приближаюсь к нему, моя голова высоко поднята. Я много кто, но, как он сказал, трусиха не одна из них.

    Искусство боли это абстрактная форма мести.

    Так гласит его татуировка, сделанная жирными, аккуратными буквами, которым место в музее.

    Мое сердце замирает, когда я думаю о том, почему он набил эту татуировку на своем теле.

    Причина, по которой он хранит ее при себе вечна, хотя, похоже, он не любит наносить на свое тело другие татуировки.

    Когда я стою перед ним, то протягиваю руку и касаюсь его груди. При прикосновении меня пронзает электрический разряд, но я заставляю себя смотреть ему в глаза.

    — Вот. Ты мне не противен.

    — Прикосновение ко мне ничего не доказывает. — его ресницы падают на светлые глаза. — А вот встать на колени да.

    Я прикусываю нижнюю губу, но для того, чтобы подавить желание ударить его по голове. Он держит меня там, где хочет, и он это знает.

    — Или соси мой член, или проваливай к черту, Николь.

    Я притворно улыбаюсь.

    — Повтори это вежливо, и я сделаю.

    — Вежливо?

    — Ох, точно, ты не поймешь смысла этого понятия, даже если тебя с головой окунут в него, так что вот тебе золотая середина. Добавь «пожалуйста».

    — Что?

    — Пожалуйста, Дэниел. Слово, которое люди используют, прося о чем-то.

    — Ни хрена подобного не будет.

    — Тогда, думаю, тебе стоит вернуться к своему сольному самоудовлетворению, — сладко говорю я, скользя ладонью по его мышцам. — Это выглядело довольно жестоко, так что тебе стоит быть осторожнее.

    Я нерешительно убираю руку и поворачиваюсь, чтобы уйти, в равной степени благодарная за то, что уклонилась от пули, и разочарованная тем, что на этом все закончилось.

    — Пожалуйста.

    Низкое, напряженное слово взрывается в моих ушах и замораживает конечности. Я медленно поворачиваюсь и вижу, что Дэниел смотрит на меня так, словно я адвокат, которого он хочет раздавить под своим ботинком, как таракана.

    Но в глубине его глаз все еще светится прежняя похоть.

    — Повтори, что ты только что сказал, — бурчу я, все еще не веря ушам.

    — Нет, блядь. Я сделал свое дело, теперь ты сделаешь свое. — он качает головой в сторону пространства перед собой. — На колени.

    Я колеблюсь некоторое время, затем опускаюсь перед ним, мои колени царапают твёрдый кафельный пол.

    — Я хочу, чтобы ты сначала вылизала меня, а затем подавилась моим членом, как маленькая грязная шлюха. И сделай это хорошо, иначе проиграешь.

    — А если я выиграю, ты дашь мне кое-что, — говорю я, наполовину спокойная, наполовину дрожащая и умирающая от его грязных разговоров.

    — У тебя уже есть работа. Это и есть кое-что.

    — Кроме этого, и не используй работу для того, чтобы тебе делали минет, если не хочешь получить жалобу на сексуальное домогательство.

    — Как много грубых слов в одном предложении, мисс Невинность.

    — Может, я уже не ханжа.

    В его взгляде блеснул огонек.

    — Да?

    — Если хочешь узнать, согласись на мое условие.

    Он едва заметно кивает головой, но это все, что мне нужно, когда я беру его член в руку и облизываю сбоку.

    Мои глаза встречаются с его закрытыми, пока я высовываю язык и делаю это напоказ.

    Я ожидала, что для этого мне придется замкнуться в себе, что мне понадобится ободряющая речь, но это происходит естественнее, чем я думала.

    — Вот так. — его пальцы путаются в моих волосах. — Соси мой член, будто это твой любимый леденец.

    Мое ядро напрягается, и я беру головку, пробуя на вкус сперму. Затем я сосу его, как леденец. На самом деле, я делаю это сильнее, и это совсем не похоже на сосания леденца. Это более первобытно и определенно больше.

    — Господи, мать твою, — ворчит он, хватая меня за волосы.

    Он начинает двигать бедрами, пытаясь получить контроль, чтобы задеть заднюю часть моего горла.

    Но я борюсь за этот контроль. Втягиваю его в себя еще больше и в итоге царапаю его зубами.

    — Никаких чертовых зубов, Николь, — удается ему вырваться, но он все еще звучит так, словно находится в гавани наслаждения.

    Я разжимаю челюсти, чтобы вместить как можно больше его огромного члена.

    Хрип, вырвавшийся из его губ, заставляет меня еще более неистово задвигаться, пытаясь контролировать темп.

    Но потом что-то происходит. Кончик его члена упирается в заднюю стенку моего горла, и хотя у меня срабатывает рвотный рефлекс, происходит и нечто другое.

    Наслаждение.

    Оно скапливается между моих бедер и требует одного-единственного трения, чтобы взорваться.

    Одного единственного прикосновения.

    — Я собираюсь трахнуть твой рот, — сообщает он мне и не дает шанса отреагировать, так как использует мои волосы, удерживая меня на месте, пока входит и выходит.

    Он использует мой язык и губы для себя, стонет при каждом толчке бедер.

    Мой желудок бунтует, и это странное ощущение от удовольствия, собравшегося в трусиках. Это настолько странно, что я даже не пытаюсь остановить. Мои руки лежат на его мускулистых бедрах, но я не впиваюсь ногтями в его кожу и не отталкиваю его.

    Я слишком поражена диким выражением его лица, его грубой силы, когда он использует мой рот, будто это лучшее, что у него когда-либо было.

    Мысль о том, что он занимается этим с другими девушками, вызывает у меня рвоту. Поэтому я отгоняю данную мысль так же быстро, как она появляется, предпочитая сосредоточиться на нем.

    Только на нем.

    Я чувствую, что он близок, по тому, как напрягается его тело и как его толчки становятся отрывистыми.

    А потом он опустошает себя в мое горло.

    — Глотай. Все до последней капли.

    Я пытаюсь, но спермы так много, что она стекает по каждой стороне моего подбородка. Дэниел вытирает капли указательным и средним пальцами и лениво размазывает их по моим губам.

    Они в синяках и припухлостях, но они раскрываются, когда он погружает эти два пальца мне в рот и трет их о мой язык.

    Один раз.

    Два раза.

    — Это твой сигнал сосать, Персик.

    Я так и делаю, обводя языком его худые пальцы, стараясь не обращать внимания на то, как тяжелеет сердце от использования моего старого прозвища. Прозвище, которое перестало появляться даже в моих снах.

    Почему оно не может оставаться просто физическим? Почему он заставляет меня ностальгировать, вызывая эмоции?

    Он вынимает пальцы со звуком, и между его рукой и моим ртом остается след из слюней, смешанных с его спермой.

    — Как я справилась? — спрашиваю я задыхающимся тоном, хотя и пытаюсь сохранить несуществующее хладнокровие.

    — Ты получила свое.

    Он погружает два пальца, которые находились у меня во рту, между своими губами и сосет их так, будто это его любимая еда. И это о чем-то говорит, учитывая, что он даже не любит еду.

    Меня поражает его вид, то, как он слизывает меня с себя, не утруждая разрывом зрительного контакта.

    На самом деле, кажется, он делает это специально, чтобы я смотрела, что он может сделать с этими пальцами.

    — Теперь я хочу получить шанс исполнить свое желание.

    В один момент я стою на коленях, в другой лежу на спине, а Дэниел раздвигает мои ноги.

    На минуту я перестаю понимать, что происходит, но затем раскаленная паника пронзает мое дыхание.

    Я задыхаюсь, из горла вырываются звуки, похожие на животные, прежде чем я начинаю биться, сильно, как пациент психиатрической клиники без транквилизаторов.

    Мои ноги парят в воздухе, и я кусаю кожу. Я не знаю, чья это кожа, но я делаю это, издавая гортанный звук. Я также царапаю куда-угодно, в любые места.

    Если я сделаю это, он не доберется до меня, если я сделаю...

    — Николь, остановись!

    Мои запястья со стуком ударяются о пол, и реальность начинает вползать в зрение.

    Меня встречает лицо Дэниела. Он нависает надо мной, его колени по обе стороны от моего живота, а руки держат мои запястья в заложниках на кафельном полу.

    На моем языке появляется соль, и я понимаю, что это слезы. Я плачу и являю собой всеобщий беспорядок, который я пыталась скрыть от всех, особенно от него.

    Человека, который, возможно, сделал меня такой.

    Брови Дэниела сведены вместе, он следит за каждым моим движением, как охотник.

    — Что, черт возьми, с тобой не так?

    Авторитарность в его тоне подействовала бы на меня в любой другой день, кроме сегодняшнего.

    Я слизываю пот и слезы с верхней губы.

    — Отпусти меня.

    — Нет, пока ты не скажешь мне, почему, черт возьми, ты вела себя так, будто в тебя вселился сам Сатана.

    — Отпусти меня, Дэниел... пожалуйста... просто отпусти меня.

    Дрожь проходит проходит по всему телу, и я не знаю, из-за этого или из-за моей мольбы, но Дэниел отстраняется.

    Как только он отпускает мои запястья, я отползаю назад на локтях, а затем так быстро поднимаюсь, что спотыкаюсь.

    Сильная рука удерживает меня в вертикальном положении, но я вздрагиваю, сердце колотится в горле.

    — Николь...

    — Хочешь знать, какое у меня желание? — я вздергиваю подбородок, даже когда на него наворачивается слеза. — Не прикасайся ко мне, Дэниел.

    И тогда я выбегаю из ванной, мое сердце кровоточит, а душа пылает.

 

***

 

    Наши отношения никогда не были прежними после инцидента с бегством после минета на прошлой неделе.

    У нас все та же рутина: я готовлю на его

 кухне, а компанию составляют Джей и Лолли. На этой неделе мы даже провели у него три ночи из четырех.

    Но в остальном отношения были напряженными.

    Не поймите меня неправильно, Дэниел по-прежнему худший босс-дьявол, которого только можно пожелать, с дипломом от самого короля ада, но он роботизирован.

    Как будто ему нужно быть злым. Как будто если он не будет злым, это будет стоить ему места на коленях у Сатаны.

    И я не знаю, как это исправить, кроме как вернуться в прошлое и не соглашаться на тот вызов.

    Я должна была проиграть и принять удар, как многие другие удары.

    А еще лучше, мне вообще не следовало входить в его комнату.

    Если бы я не вошла, мы могли бы жить своей странной домашней жизнью и просто мирно сосуществовать.

    Но, быть может, я устала от уступок и подставления другой щеки. Может, я хотела бросить вызов после столь долгого перерыва.

    Кроме того, кого я обманываю? Дэниел в конце концов все равно увидел бы мою уродливую сторону.

    Он, как никто другой, стал бы свидетелем этого.

    А я не могу смотреть ему в глаза после той ночи. Я даже не говорю в ответ на его смехотворные команды, как обычно. Это означало бы уставиться на него, а этой энергии сейчас нет.

    Могу сказать, что он усиливает свое ледяное поведение и добавляет немного мороза, чтобы вывести меня из себя и заставить говорить, но я не клюю на приманку.

    В конце концов, он устанет требовать от меня ответа и двинется дальше.

    Или, по крайней мере, я надеюсь на это.

    А пока я стараюсь не находиться рядом с ним без крайней необходимости. Тот факт, что мы практически все время в его квартире, не помогает. Я пыталась настаивать на своем, но Дэниел на удивление непреклонен, не позволяя нам возвращаться в большинстве дней. Он даже поставил условие, чтобы мы продолжали работать.          

    Мой брат-предатель тоже на его стороне. Ничего удивительного. Джей ненавидел наш район и всегда говорил, что станет богатым и купит нам дом, чтобы мы уехали из этой дыры. Часть меня радуется, что его астма стала значительно лучше, так как мы не проводим много времени в сырой квартире, но другая часть одновременно тревожится и совершенно не хочет находиться рядом с Дэниелом.

    Я ношу потрескавшуюся профессиональную маску, и уверена, что он видит ее насквозь.

    Как, черт возьми, я должна быть профессионалом после того, как сделала ему минет, как первоклассная шлюха?

    А потом случился эпический срыв, когда он дотронулся до тебя. Не забывай об этом, Николь.

    Вздохнув, я выхожу из лифта на этаже управляющих партнеров. Сейчас обеденное время, и я обычно провожу его с Аспен — когда у нее нет работы вне офиса, что бывает так же редко, как и спокойные дни в моей жизни.

    Она единственный человек, которого я считаю здесь другом. И думаю, что я также ее единственный настоящий друг.

    Большинство людей, включая ее помощницу, либо боятся ее, либо запуганы ею.

    Она даже более одинока, чем я. По крайней мере, у меня есть Джей и Лолли — и, да, Лолли считается. Аспен настоящая одинокая волчица. Несмотря на ее статус старшего партнера и образ крутой стервы, на ее стороне нет никого. Кроме Натаниэля Уивера, быть может.

    И поскольку она не особенно близка ни с кем, кроме меня, я удивляюсь, когда вижу молодого стажера, стоящего перед ее кабинетом. Из того, что мне удалось узнать за время моего пребывания здесь, ее зовут Гвинет Шоу Уивер, дочь Кингсли Шоу и жена Натаниэля Уивера.

    Она прижалась к отцу, ее лицо покраснело, а Аспен смотрит на нее с выражением, которого я никогда у нее не видела.

    Уязвимость.

    Она что-то говорит, но Гвинет опускает голову, и Кингсли ухмыляется, отводя дочь в сторону.

    Как только они скрываются из виду, я медленно подхожу к застывшей Аспен.

    — Ты в порядке?

    Она заходит внутрь твердыми шагами, и я следую за ней, закрывая дверь.

    Аспен хватает свою стеклянную табличку и швыряет ее в стену.

    — Вот ублюдок! — затем она выпрямляется и приводит в порядок свой темно-синий пиджак, успокаиваясь так же быстро, как и потеряла самообладание. — Извини. — она улыбается мне, поднимая свой бейджик, который на удивление все еще цел, и кладет его обратно на стол. — Мне нужно было снять это с себя, иначе у меня произошёл бы инсульт.

    — Не осуждаю. — я ставлю контейнер с обедом на стол и сажусь. —Надеюсь, тебе понравится лазанья.

    — Мне нравится все, что ты готовишь. Никто никогда не готовил мне домашнюю еду.

    — Ну, в этом плане я твоя девочка.

    Она опускается на кресло напротив меня, и несколько мгновений мы едим в тишине. Несмотря на небольшой приступ ярости, она не выглядит расслабленной. Просто... напряженной.

    Это так не похоже на нее — быть напряженной долгое время. Да, у нее бывает плохое настроение после каждой ссоры с Кингсли, но обычно она вскоре забывает об этом.

    — Она моя дочь, — шепчет она.

    Я делаю глоток воды.

    — Кто?

    — Гвинет.

    Я давлюсь водой, и Аспен оказывается рядом, хлопая меня по спине.

    — Господи, Николь. Я говорю тебе что-то, а ты чуть не захлебываешься? Спасибо за моральную поддержку.

    Я прочищаю горло.

    — Я... удивлена, вот и все. Разве ей не около двадцати?

    — Ей двадцать.

    — А тебе тридцать пять. Когда ты ее родила? В четырнадцать?

    — В пятнадцать, да.

    — Ничего себе.

    — Вроде как обнадеживающая реакция.

    Она ковыряется вилкой в лазанье и откусывает большой кусок, который едва помещается во рту.

    — Это не осуждение. Я просто перевариваю все это. — я касаюсь ее руки. — Должно быть, это было тяжело.

    Она прекращает жевать и смотрит на меня так, словно я клоун в фильме ужасов. Если бы я не думала, что это так неправдоподобно, я бы подумала, что в ее глазах блестят слезы.

    — Ты... первый человек, который мне это сказал.

    — Это потому, что другие люди боятся тебе что-то сказать.

    Она проглотила кусочек еды.

    — В любом случае, не важно. Она... Гвинет не любит меня и не считает меня своей матерью, а этот гребаный мудак Кингсли настраивает ее против меня при каждом удобном случае. Он даже не дает мне шанса стать частью ее жизни.

    — Разве она недостаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения?

    — Да, но она также слишком привязана к нему, учитывая, что он растил ее один. Я сказала ей, что думала, что она умерла, и что я не специально ее бросила, но она все равно ненавидит меня за то, что ей пришлось расти без матери. Это понятно, но все же. …

    — Как насчет того, чтобы попросить помощи у ее мужа? Ты же дружишь с Натаниэлем.

    — Нейт сказал мне дать ей время. Но с ее придурком отцом никакое количество времени не поможет. — она делает паузу, сузив глаза на абстрактную картину на стене. — Может, мне стоит оказать услугу всему миру и нанять кого-нибудь, чтобы на этот раз убить этого ублюдка по-настоящему.

    — Уверена, что хочешь говорить это вслух?

    — Притворись, что ты ничего не слышала.

    Она улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

    Затем мы погружаемся в молчаливое общение. Теперь я знаю, почему Аспен помогла мне в первый раз, когда я постучала в ее дверь, без лишних вопросов.

    Она испытала на себе, каково это потерять ребенка, и, судя по тому, какой она оказалась защитницей, боль, должно быть, была неизмеримой. Возможно, это сформировало в ней ту женщину, которой она является сегодня.

    Я не могу представить свою жизнь без Джейдена. Он мой второй шанс стать лучше, сделать что-то хорошее.

    И я буду бороться за него до самой смерти, если придется.

    Мой телефон пикает от сообщения, и я вздрагиваю, а затем мое сердце подскакивает, когда я вижу имя на экране.

    Чертов Идиот: У меня появилась работа в последнюю минуту. Забронируйте мне билет в Сингапур и номер в отеле на два дня.

    Сингапур? На два дня?

    Я не знаю, почему мой желудок сжимается от этой новости. Несмотря на то, что он каждый день находится в своем кабинете и в основном ведет дела удаленно, Дэниел все еще международный адвокат, и путешествия по работе не в новинку.

    Николь: Сразу же.

     Чертов Идиот: Оставайся в моей квартире с ребенком и кошкой.

    Николь: Нам и в нашей квартире хорошо.

    Чертов Идиот: Это приказ, мисс Адлер. Я не хочу слышать ваших надоедливых соседей через телефон, когда буду звонить по работе.

    Я поджимаю губы. Ему либо нравится быть придурком, либо он не умеет быть милым без придури.

    Николь: Поняла.

    Чертов Идиот: О, и считай это своим крайним сроком. Когда я вернусь, тебе лучше сказать мне, что за чертовщина с тобой произошла на днях, или я сам это выясню. Любой из вариантов даст мне одинаковый результат, но ты можешь выбрать, будешь ли ты платить за скрытие от меня информации.

 

Глава 18

Николь

 

    — Разве ты не сказала, что он будет здесь в девять?

    Я морщусь от обвинения в тоне Джея, затем делаю вид, что проверяю огромные часы с римскими цифрами на стене.

    — Говорил.

    — Ну, сейчас три минуты девятого, а его еще нет.

    — Рейсы могут задерживаться, милый. И три минуты это вряд ли опоздание.

    — Тогда позвони ему, Никки.

    Он трясет меня за подол платья, изображая навязчивую четырехлетнюю версию самой себя.

    Как сказать ему, что мысль о звонке Дэниелу ничем не отличается от того, что я сую палец в рот с намерением проблеваться?

    Последние два дня я была на взводе, обдумывая, как лучше солгать, когда он вернется.

    Ни за что на свете я бы не стала добровольно вспоминать о своем состоянии. Не в этой жизни.

    Две части меня в равной степени воевали друг с другом по поводу того, что я должна испытывать. Часть меня желает, чтобы он не возвращался в ближайшее время. Но другая часть жаждет этого не меньше, чем Джей, если не больше.

    Не помогает и то, что мы остались в его квартире. Мало того, мои извращенные желания привели в его комнату поздно ночью, и я спала, обнимая его подушку, пропитанную его запахом.

    И я, возможно, также прикасалась к себе. Я просунула пальцы в свои промокшие трусики и представляла его лицо, когда входила и выходила из своей киски. Достигнув освобождения, я зарыдала в подушку от того, что была такой бесповоротно дисфункциональной.

    — В аэропорту у него выключен телефон, — вру я сквозь зубы.

    Мысль о том, чтобы услышать голос Дэниела, заставляет меня нервничать. Последние два дня я едва могла говорить с ним о рабочих вопросах. Скажем так, я благодарна двенадцатичасовой разнице во времени.

    — Мы не можем поехать в аэропорт?

    — Нет, Джей. Мы не можем. — я делаю вдох. — Просто иди смотреть телевизор.

    Он дуется, будто я сказала ему, что рыбы не будет целую неделю, потом обнимает суетящуюся Лолли и ложится на диван.

    Надо отдать ему должное, он действительно пытается не заснуть, качая головой и расширяя глаза, но через тридцать минут он отключается.

    Я накрываю его и Лолли, которая спит на его ноге одеялом. Она хнычет и смотрит на меня боковым зрением в стиле королевы драмы, а потом снова погружается в дремоту.

    — Ты тоже скучаешь по нему, да? — шепчу я брату, чувствуя, как тяжесть размером с кирпич давит на грудь.

    Я не должна скучать по этому проклятому придурку. Не тогда, когда он сделал своей миссией превратить мою жизнь в колоссальный ад. Но пустота, которую я испытывала последние два дня, хуже могильной тишины.

    Вздохнув, я убираю приготовленную еду и проскальзываю в его кабинет. Еще одно место, где я могу почувствовать его запах.

    Иногда запаха достаточно. Не нужно прикосновений или чего-то еще.

    Только запах.

    Состоящий из бергамота, лайма и безумной мужественности.

    Я бы пошла в его спальню, но не хочу, чтобы меня застали там, если он приедет.

    Пространство большое, чистое, с винтажным характером. Полки и стол из прочного темного дерева, а в гостиной стоит один из тех высоких честерфилдов, которые словно сошли с исторического шоу.

    Я приступаю к упорядочиванию папок на его столе, хотя там нет особого беспорядка. Затем перехожу к ящикам и замираю, когда открываю первый из них.

    Мои пальцы дрожат, а сердце едва не падает к ногам.

    Я моргаю раз, два, не в силах поверить в то, что, черт возьми, находится передо мной.

    Предмет не исчезает.

    Мои пальцы дрожат, когда я обхватываю ими гладкую поверхность и поднимаю вверх.

    Это не сон.

    Крошечные блестки искусственного снега покачиваются вокруг девушки, и моя грудь так же сильно вздрагивает.

    Я переворачиваю снежный шар на всякий случай, вдруг это копия, но инициалы, которые папа выгравировал внизу, чуть не заставляют меня разрыдаться.

    Н. А.

    Но зачем?

    Зачем Дэниелу хранить этот снежный шар... двадцать один год? Он же ясно сказал, что не сохранил его.

    Никогда в своих самых смелых мечтах я не могла подумать, что он действительно сохранит его.

    — Видно, ты приобрела привычку шпионить.

    Я резко вскидываю голову, и горло смыкается.

    Дэниел стоит напротив, как мрачный воин в щегольском темно-синем костюме. Сочетание цвета его одежды и его глаз было бы завораживающим, если бы он не был в процессе пожирания меня заживо этими глазами.

    Разрывая меня на куски.

    Исследуя каждую часть.

    — Почему... — мой голос это воздушный вздох, и я сглатываю в беспомощной попытке говорить правильно. — Почему у тебя это?

    Он движется ко мне несколькими быстрыми шагами, сокращая расстояние, между нами, вместе с любым подобием здравомыслия, за которое я держалась обрубленными, окровавленными пальцами.

    Дэниел хватает снежный шар, но я не отпускаю его, и он остается висеть, между нами.

    — Когда я думала, что потеряла его тогда, я спросила тебя, не видел ли ты его, и ты ответил, что выбросил его. Ты сказал, чтобы я смирилась, потому что эта вещь ничего не значит.

    — Это этот шар ничего не значит.

    Ледяная холодность его тона больше не обманывает меня.

    Я начинаю думать, что он использует его как камуфляж для чего-то более глубокого.

    — Если бы он ничего не значил, ты бы не хранил его двадцать один год, Дэниел.

      — Должно быть, он попал с мусором.

    — Чушь.

    Я расправляю плечи.

    — Тебе стоит следить за своим языком, если хочешь получить награду «Невинность Года».

    — Ты не станешь менять тему. — мои губы дрожат. — Скажи мне, почему он все еще у тебя? Почему ты солгал, что выбросил его?

    Он поджимает губы, его челюсть напрягается, но он ничего не говорит.

    — Ты лгал о других вещах? — мой голос ломается, в нем слишком много эмоций. — Есть ли другая ложь, о которой я должна знать?

    — Давай сначала начнем с твоей.

    Он забирает снежный шар из моих пальцев, бросает его в ящик и захлопывает.

    Затем его большие, горячие руки обхватывают мою талию, и мир уходит у меня из-под ног. Он поднимает меня, понимаю я, но прежде, чем я успеваю среагировать, мой зад сталкивается с твердой поверхностью стола.

    — Что это?

    — Я специально упомянул, что мне понадобятся ответы, когда я вернусь. Начинай говорить.

    Мои ладони находят его плечи, и я толкаю его, но с таким же успехом я могла бы пытаться сдвинуть здание.

    — Почему ты хочешь знать?

    — Не загружай этим свой умный мозг. Все, что тебе нужно сделать, это выплюнуть причину, по которой ты так себя вела, когда я прикасался к тебе.

    Я смотрю в сторону.

    — Может, я не хочу об этом говорить.

    — А может, мне наплевать на то, чего ты хочешь. — его пальцы впиваются в мои бока. — Теперь смотри на меня и говори. Не заставляй меня повторяться.

    Я не думаю о своём следующем шаге.

    Хотя, наверное, стоило бы.

    Я придумала миллион лжи, чтобы сказать ему, но, глядя на его лицо, я не могу произнести ни одной из них.

    Поэтому я перехожу к чему-то другому.

    К отвлечению.

    Ухватившись за его пиджак, я притягиваю его ближе и прижимаюсь губами к его губам. Сначала просто мои губы на его губах в тишине кабинета.

    Затем в воздухе раздается рычание. Его.

    Мои мысли рассеиваются и уходят в небытие, когда одна его ладонь с силой сжимает мой затылок, а другая остается на талии. Большая, теплая и... безопасная.

    Это последняя мысль, которая должна была возникнуть у меня насчёт этой ситуации или о нем, но она там, в глубине моего испорченного сознания — это безопасно.

    Полностью и абсолютно безопасно.

    Он целует меня медленно, словно, как и я, не верит, что это происходит.

    Спустя годы.

    Одиннадцать, если быть точной, но кто считает, верно?

    Я стараюсь держать себя в руках, правда. Я та, кто это начал, и это должно быть на моих условиях и только на моих.

    Поэтому я держу свои губы в замке.

    — Откройся. Мне.

    Он подчеркивает каждое слово, прикусывая мою нижнюю губу, а когда я не подчиняюсь, он захватывает чувствительную кожу между зубами и прикусывает так сильно, что я удивляюсь, что не идёт кровь.

    — Блядь. Открой рот.

    Мой рот разрывается от хныканья, и он использует эту возможность, просовывая язык. Внутренности разжижаются от грубой страсти и неапологетичной силы, с которой он держит меня.

    Он целует меня так, словно хочет разрушить меня и одновременно поклоняться моему телу. Он целует меня так, словно я его заклятый враг и единственный друг.

    Моя голова плывет от недоумения, и это размывает признаки приступа паники, которую я обычно испытываю при подобных обстоятельствах.

    Его язык играет с моим, лижет и делает совершенно беспомощным. В воздухе раздается стон, и я не уверена, его это или мой.

    Я даже не уверена, что я делаю. Я всего лишь хотела заткнуть его, но это превращается в нечто большее.

    Это превращается в то, что я не могу остановить или контролировать, даже если бы захотела.

    Мои ноги широко раздвигаются, когда он устраивается между ними, и это заставляет возбуждение, которое я беспомощно сдерживала, разгореться во мне.

    Сначала я не в состоянии сложить два и два, но потом ощущаю пустоту от его руки на моей талии. Вскоре после этого два длинных мозолистых пальца прочерчивают линию моего нижнего белья. Они скользят под ткань, дразня клитор, а затем проникают в меня.

    Все за раз.

    Я задыхаюсь у него во рту, живот сжимается. Несмотря на удовольствие, несмотря на небрежные звуки его пальцев при движениях, меня тошнит.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.