ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Кирик видит странный сон. Странный и страшный.

Будто зима, будто мороз, будто синие льдины покачиваются на тёмных волнах.

А он сидит в нартах, Кирюха везёт его. Кирюха вырос, у него большие ветвистые рога.

Нарты летят по воздуху, как ковёр‑ самолёт. Внизу темно, холодно, страшно. Там море, там синие льдины. Вот‑ вот он упадёт туда…

Кирик кричит: «Не хочу, домой беги! » А Кирюха не слушает, летит и летит.

Кирик ещё громче кричит и вдруг чувствует чью‑ то прохладную руку на лбу, на щеках. Рука чужая, не мамина. И голос чужой:

– Что‑ то нехорошее приснилось…

В каюте почему‑ то горят все лампы, хотя и так светло. У койки, рядом с Пал Палычем, стоит незнакомая тётя.

– Где мама?

– Спокойно, браток! Доктор считает, что твоей маме будет лучше в санчасти. Там всё под рукой, там тише.

Пал Палыч волнуется, незнакомая тётя встревожена. И Кирику тревожно, он плачет.

– Ну, вот! – говорит тётя. – Мужчина – и в слёзы!

Кирик всхлипывает совсем как маленький:

– К маме хочу‑ у‑ у! К ма‑ аме!

Пал Палыч садится на койку, рокочет:

– Потерпи до утра, браток. Маме нужен покой. А мы вместе побудем.

– Утром придёшь ко мне? – Незнакомая тётя целует Кирика, уходит.

Пал Палыч гасит свет, снимает китель, садится на койку. Берёт руку мальчика, гладит её.

– Так‑ то, браток! – вздыхает Пал Палыч. – Бегут годы! Давно ли с твоим батей жил в одной каюте? Теперь вот какой у него сынок!

– Когда жили? – говорит в подушку Кирик.

– Всю войну… Плавали на «Крепыше», рыбалили на других траулерах. Потом были на фронте. Я фронтовой друг твоего бати. Твой батя тогда был молоденький боевой паренёк.

– Расскажите про войну, – просит Кирик.

– Не время, браток. На земле уже петухи голосят. Самая пора спать!

Пал Палыч укрывает Кирика тёплым одеялом, ложится на свою койку. И тут же засыпает крепким моряцким сном, слегка похрапывая.

Кирику не спится, он вздыхает, крепко зажмуривает глаза. Не идёт сон!

И тут он вспоминает, что дядя Вася однажды показал ему санчасть, – там иллюминаторы большие, как окна в доме. Мама, конечно, тоже не спит, и ей будет приятно, если он придёт к ней.

Кирик одевается, неслышно выходит из каюты, бежит по длинной резиновой дорожке и выходит на палубу.

На палубе прохладно, разгулялся ночной ветер. Море тёмное, небо зелёное.

Солнца не видно. В одном месте, у самой воды, небо розовое и море будто накалилось. Пожалуй, там и спряталось солнце.

Вот и загон. В нём пусто. Куда девался пыжик?

– Кирюха, Кирюха! – тихонько зовёт Кирик.

Тишина.

– Ки‑ рю‑ ха‑ аа!

Раздаётся строгий голос:

– Это кто шумит по ночам?

Выходит заспанный кок. Это не страшно! Спиридоныч добрый. Он подхватывает мальчика, подбрасывает его.

– Что, дружка потерял?

– Убежал… Ещё утонет!

– Спасут, – смеётся кок и раскачивает Кирика. – Ты чего тут кричишь? Спать надо.

– У меня мама больна, она в санчасти… Я пошёл проведать её, а Кирюха пропал.

– Так бы сразу и сказал. – Спиридоныч крепко прижимает к себе Кирика.

Они входят в тёмный коридорчик перед камбузом. Там, в тепле, лежит Кирюха. Морда у него довольная, ему хорошо.

– Пустил до утра, – говорит Спиридоныч. – А то ещё замёрзнет на палубе.

Кирику хочется рассказать дружку про маму, про незнакомую тётю, да при чужих он не разговаривает с олешкой.

Всё‑ таки он говорит пыжику:

– Побудь тут, а я проведаю маму.

Спиридоныч не отпускает Кирика:

– Вместе пойдём.

Вот беда! Иллюминаторы санчасти прикрыты занавесками, ничего не видно, что там делается.

– Спит твоя мама, – шепчет кок. – Пойдём‑ ка. Утро не скоро.

– Не пойду! – упрямится Кирик.

– Тогда и я не пойду. Будем вместе на ветру мёрзнуть. А я старый, люблю тепло.

Кирику жаль Спиридоныча, уходить тоже не хочется, а вдруг его пустят к маме?

Спиридоныч ёжится от холода, спрашивает:

– Так как же? Будем на палубе ночевать?

– Ладно, пойду, – соглашается Кирик.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 Следующая ⇒