Иллюстрации 4 страница

— Товарищи командиры взводов! Пора к лейтенанту! — приказал комиссар. Командиры тотчас ушли, а мы начали расспрашивать разведчиков о разгроме бандитского гнезда Вавиленка.

Докукин поставил перед ротой задачу: освободить всех арестованных и захватить начальника полиции, предателя Ивана Талдыкова.

Разведчики под прикрытием ночи, обойдя оврагами деревню с тыла, закрыли все выходы из нее. Смелый и дерзкий налет — и полицейский гарнизон разгромлен. Взорваны и сожжены склады с боеприпасами и продовольствием, здание штаба со всеми документами. Взяты в плен полицейские. Но самого Вавиленка в Боярщине в эту ночь не оказалось, он ушел в деревню Стрынково, к немцам на доклад, там и заночевал, и это спасло мерзавца от возмездия.

Старший сержант Зинин рассказывает:

— Из окна одной хаты полицейские открыли огонь. Вот тут меня и ранило. Ворвались мы с Докукиным в дом: пусто, никого нет. Отдернули крышку подвала, а там — битком женщин и детей… «А ну выходи! » — приказал Докукин. Вылезают. Женщины плачут и причитают. «Ой-ешеньки! Знакоменькие, докукинцы! » — кокетливо улыбаясь, защебетала девица и загородила вход в подвал. Докукин силой выдернул оттуда девицу. Тогда в проходе встала старуха, загораживая толстого человека, и заорала истошным голосом: «Не трогайте его, он хворый, болезненный»… «Хворым» оказался полицейский невероятных габаритов, с немецким автоматом. Пузо — во! Ряха — во! Подстрижен под челку, а затылок голый. Докукин выхватил из рук полицая автомат и дал в глубину подвала очередь. Остальных мы вывели, разоружили и даже заставили их связать друг другу руки… А группа младшего лейтенанта Полешкина побежала к дому Васи Талдыкова, но было уже поздно.

Дом Талдыковых полицейские разнесли гранатами. Лишь одиноко торчала закопченная печная труба. Вася, обезумев от горя, носился по деревне, разыскивая мать и маленьких братишек…

На крыльцо вышел Докукин.

— Ну, двинулись! — закусив дымящуюся трубку, он пошел вперед.

Он был неузнаваем. На гимнастерке ни единой морщинки. Распахнутая плащ-палатка развевалась на ходу.

Во всей его крепкой фигуре чувствовалась уверенность и сила. Рядом с ним шли младший лейтенант Полешкин и командир взвода Яков Ивченко. Когда деревня осталась позади, за лесом, Докукин собрал всех и озорно спросил:

— Ну как, товарищи, больные есть? Потертости ног, головные боли, желудочные? Идем в партизанский край, там госпиталей нет!

Все дружно засмеялись.

Я шла позади командиров, стараясь не отставать. Неожиданно Докукин обернулся: «Аверичева, а как у тебя дело с гранатой? Далеко можешь бросить? » — «По боевой подготовке у меня было «отлично», — похвастала я. «А мы это сейчас проверим. Бери гранату, вытащи запал! »

Все отошли в сторону. Я бросила гранату. «Хорошо, — сказал Докукин. — А ну еще разок». Ребята сбегали за гранатой. Я повторила свой бросок. «Прекрасно! А ну теперь с запалом». Я приободрилась и в третий раз бросила гранату еще дальше. Она взорвалась. «Молодец! » Вдруг он размахнулся и легко, без напряжения, бросил свою гранату. Она пролетела через всю поляну до опушки леса. Мы только ахнули. Докукин улыбнулся: «Чтобы бросать гранаты, как бросаем мы — мужчины, нужно трех таких солдат, как ты».

Все молча двинулись за Докукиным. Я шла, закусив губу. «Не расстраивайся, — пожалел меня рядом идущий боец, — ты бросила гранату нормально. А Докукин… У нас во всей роте никто не бросает так далеко».

Докукин вспомнил детство. С восторгом рассказывал, как дергал девчонок за косы. Все вокруг смеялись, вставляли реплики. Казалось, идут друзья на прогулку. Докукин, как видно, был в ударе. Его настроение передавалось всем. Я это чувствовала на себе. Мне было хорошо и легко.

Вошли в лес. Где-то вдали застрочил пулемет. Командир взвода отправил вперед дозор. Разведчики, не дожидаясь команды, выстроились гуськом. Пулемет бил слева, через ровные промежутки. Даст несколько очередей и замолчит. Несколько пуль с визгом впились в стволы сосен. Разведчики шли спокойно. Казалось, им нет никакого дела ни до немцев, ни до полицейских с их автоматами и пулеметами.

Вышли к опушке леса. Докукин остановил роту в лесу, а сам в сопровождении нескольких разведчиков пошел в наблюдение. Я тоже пошла за ними. К моему удивлению, Докукин не возражал. Наблюдая из-за куста за деревней Горбатовщиной в бинокль, командир роты потихоньку объяснял план действий.

— Аверичева, — обратился он ко мне, — видишь дзот? Это наша цель. Подползешь и забросаешь гранатами. — Он снял с пояса свою гранату и протянул мне: Держи!

В бинокль я увидела зеленый холм. Из амбразуры бил пулемет.

— Есть забросать гранатами! — отчеканила я.

После наблюдения мы соединились с ротой и вышли к разрушенному, сожженному селу. Около двух больших искалеченных берез одиноко скрипели качели. Здесь была школа. Все притихли. Голубев присел на качели, проговорил вполголоса:

— Когда-то здесь было весело…

Из лесу показались всадники. Это были партизаны. Среди них — девушка с сумкой Красного креста. На вороном коне гарцевал связной — мальчишка с немецким автоматом, перепоясанный ремнями и увешанный гранатами. Рядом партизан с белой бородой и чубастый парень в фуражке и кожаной тужурке. Я стояла как зачарованная.

Вот они, герои смоленских лесов!

Чубастый парень подбежал к Докукину, схватил его в охапку и стал тискать: «Молодцы, что разгромили полицаев! Он толкнул командира роты в бок кулаком, Докукин в ответ ловко двинул рукой, и партизан отлетел в сторону. «Вот дьяволище! » — воскликнул парень сконфуженно и с восторгом. Подошел партизан с бородой: «Жаль, Вавиленка не застали». В адрес главаря полицейских посыпались крепкие словечки. «Э-э! — остановил их Докукин. — Осторожнее! Среди нас женщины! »

Чубастый подошел ко мне. «Что у тебя за штуки на ремне? » — показал он на противотанковые гранаты. — «Толкушки, толочь картошку», — ответила я ему в тон.

— Ну, приступим к делу, — вмешался в наш диалог Докукин.

Партизаны умчались к своим, а нам комроты объяснил план боевой операции. Основная задача: освободить арестованных, заподозренных в связях с партизанами, уничтожить склады с боеприпасами, разгромить полицейский гарнизон. Действуем тремя группами. Общий пароль «25».

Темнеет… Тихо звучит команда. Гуськом двигаемся вдоль леса. Докукин забирает у меня свою гранату. «А чем же мне глушить пулемет? » — спросила я. «Пошутил, не обижайся, — ответил лейтенант. — Война не завтра кончается, хватит и на твою долю, а сегодня поползем все вместе».

Ночь темная. Подползли мы совсем близко к пулеметной точке. Залегли. Пулемет молчит, как будто притаился. Слышно дыхание соседа. Докукин спрашивает: «Не страшно? » — «Нисколько! » — «Совсем не боишься? »— «Боюсь, как бы в чем-нибудь не сплоховать, не подвести вас», — ответила я. — «Ну добро! » — я почувствовала, что он улыбнулся.

С левого фланга, у нас в тылу, залаяли собаки. Нарвались, как видно! Но тут заработали партизанские минометы и пулеметы. Это сигнал для общего рывка. Молча, со всех сторон, пошли в атаку. Полицейские и немцы проспали. Пулеметные точки уничтожены. Мы ворвались в деревню, бутылками с горючей смесью и термитными шашками зажигая склады с боеприпасами. Опомнились полицаи. Из домов, где они засели, бешеный огонь. Стало светло, как днем. Бегут освобожденные из полицейских лап люди. Справа, из сарая, отстреливаясь, выскочила группа фашистов. Мы открыли огонь. Ни один из них не ушел. Подбежал Докукин. Глаза горят. Кричит: «Вперр-р-р-ред! » Группы соединились.

— Двадцать пять! — кричат партизаны.

— Двадцать пять! — отвечают разведчики.

Команда «на отход». Удивительное, неизведанное чувство победы переполняет меня. Усталости никакой. Идем гурьбой, каждому хочется быть поближе к Докукину.

В лесу Докукин ведет краткий разбор операции. Задание командования выполнено: сожжены склады с боеприпасами, девятнадцать полицаев убито, двое взяты в плен, освобождены арестованные жители. В бою отличился командир отделения Власов, он первый со своим отделением ворвался в деревню, атаковал помещение штаба полиции. Красноармейцы Кислицын и Сотсков с ручным пулеметом удачно выбрали огневую позицию и быстро подавили огневую точку противника, обеспечив нам продвижение вперед. «Аверичева, ты выдержала испытание, а я хотел тебя определить на телефон или прачкой», — шутит Докукин. Все смеются. Я смеюсь громче всех.

Светает. Проходим лес, а затем идем выжженными, искалеченными деревнями. Идем к партизанам. Перед нами большое, зеленое, совершенно целое село.

Здесь, в тылу врага, Советская власть, работают колхозы. Партизаны держат целый край.

Возле первого дома девушка в солдатских сапогах, голубом крепдешиновом платье и с винтовкой. Партизанка Лена! Ее хорошо знают докукинцы по совместным боевым операциям.

В наше распоряжение партизаны предоставляют большой дом. На столе вареная картошка, яйца, кринки с топленым молоком, черный душистый хлеб. После обильной трапезы, тут же на полу, на свежем сене, заваливаемся спать. Через секунду дом дрожит от дружного храпа. Мне не спится. Потихоньку выхожу на крыльцо. Тишина. Поднимается солнце. Пастух гонит стадо. Неужели я только что была в бою, в первом своем бою! Какая-то сила захватила меня, подняла со всеми и бросила вперед, в огонь. Как назвать эту силу, это чувство, изведанное мною? Выполнением долга? Любовью к Родине? Ясным ощущением своего места в строю, в жизни… И первое, и второе, и третье.

Вышел Докукин, сел рядом: «Ты что не спишь? » — «Не хочется. Такое утро». — «Скажи, пожалуйста, зачем ты пошла на фронт? В грязь, в кровь, в огонь! Ведь тебя никто не призывал. Что тебя заставило?.. » — «Очевидно… то же самое, что и вас…» — «Я — мужчина… — Докукин встал. — День будет тяжелый».

Целый день и ночь мы пробирались оврагами, лощинами и лесами домой. Утром, когда подходили к деревне Баушкино, услыхали гармошку. Девушки и женщины сопровождали колонну подростков, двигавшуюся вдоль дороги. Впереди, перекинув через плечо автомат, вразвалочку, медвежьей походкой, загребая носками во внутрь, шел высоченного роста красноармеец. Огромная его рука лежала на плече мальчика, который старался шагать с ним в ногу.

— Федоров! Алеха! — закричали разведчики.

Федоров остановил колонну и, сделав несколько шагов к Докукину, отрапортовал:

— Молодежь, набранная на оккупированной территории, направляется в наш тыл в ремесленные училища. Во время налета на Горбатовщину я обошел опорные пункты противника, по указанным вами местам. Задание выполнено!

Докукин пожал руку разведчика.

Вот и все, что я хотела тебе поведать, дорогой мой дневник. Я лежу в траве на окраине села, и мне с тобой хорошо.

23-е июля.

День начался с происшествия. В сарае, где жили разведчики и куда впервые прибыло наше пополнение, живут сейчас пожилые красноармейцы из хозяйственных частей дивизии. С утра они косили сено. Докукин надел немецкий мундир, сел на велосипед и помчался мимо места, где работали красноармейцы — косари. Он решил, очевидно, пошутить над ними, а может испытать их находчивость. Красноармейцы схватили винтовки, кричат: «Стой! стой! Хенде-хох! » — и палят вверх. Как видно, решили взять «немца» живым, представить командованию «языка». Докукина и след простыл, а старики все бегут за ним и бьют по лесу. Мы выскочили с автоматами, бежим на место происшествия, не понимая в чем дело. Комиссар Полешкин объяснил старикам, что это не немец, а наш разведчик. Вернулся Докукин довольный: «Вот это бойцы! » Разведчики стояли бледные: ведь командир роты мог получить пулю. Полешкин долго отчитывал Докукина за легкомыслие.

После обеда Докукин и Полешкин провели с нами, вновь прибывшими, беседу. Собрались за селом. Мы сидели на огромном свалившемся дереве, а Докукин ходил взад, вперед, рассказывал о положении на фронте, о задачах дивизии и нашей роты.

Дивизия занимает оборону на протяжении шестидесяти километров. Бойцов не хватает, поэтому оборона строится на опорных пунктах. Задача роты: не давать врагам спокойно жить на нашей земле. Создавать им невыносимые условия. Наносить урон не только материальный, но и моральный. Рота действует в нейтральной зоне. Совершает налеты на опорные пункты противника. «Языка» мы берем путем засад и разведки боем. Наши действия в тылу врага — разведывательного и диверсионного характера. Достаем сведения, документы в тылу врага, парализуем противника. Мы должны появляться в расположении вражеских штабов неожиданно и бесследно исчезать. При этом разведчик должен всегда помнить: главное в нашем деле— подойти незаметно, потихоньку, осторожно. Нанести внезапный удар, сделать свое дело и… вовремя смыться!

Он сидел на пне и покуривал свою трубку, не выпуская ее изо рта. «Да, — подтвердил он, — вовремя смыться. Это наш закон. Разведчик не имеет права попадаться в плен живым! »

27-е июля.

Три дня назад мы покинули наше Никулино. Получено задание: взять контрольного пленного на большаке в районе Свитского Мха, под Гарь-Хлиповкой.

Идем лесом, гуськом, один за другим. Над нами огромные хвойные ветви. Сквозь такой густой лес трудно пробиться солнечному лучу. Немцы не ходят сюда, боятся. К ним на подкрепление пришли финны. Они бродят с собаками по лесу, организуют засады. На деревьях сидят «кукушки». Идем осторожно, впереди дозор. Наблюдаем вокруг, просматриваем верхушки деревьев. А вот и Свитский Мох. Перед нами картина необычайной красоты: голубовато-серый мох раскинулся на километр; как ковер, которому нет конца. От этой красоты невозможно оторвать глаз. Мы идем бесшумно по мягкому мху. Небольшие крепкие сосны скрывают нас от противника. И вдруг натыкаемся на человеческие скелеты. Наши бойцы! Это можно различить по сохранившейся каске, пряжке от ремня, разбитой винтовке, неразорвавшейся гранате. Вот они, наши «без вести пропавшие»!

Проходим молча. Дальше, дальше от этих мест. А вот и большак. Наблюдаем недолго. Слышим приближающийся легкий шум мотора. По большаку скользит темная легковая машина. Немцы, выглядывая в окна машины, держат автоматы наготове. Летят противотанковые гранаты. Машина вместе с немцами — в клочья. По большаку застрочили фашистские пулеметы, забила артиллерия. «Отход! » Впереди молча идет Докукин.

Вечереет. Солнце садится. Операция сорвана, задание не выполнено. «Нашумели, а немцы и без того боятся двигаться по этой дороге. Теперь к большаку подойти не так просто, — ворчит Самохвалыч. — Обрадовались! Из-за трех немцев столько гранат набросали». Докукин сидит на пне, посасывает трубку, ноздри его раздуваются.

Через часок с наблюдательного пункта батальона соседней 134-й дивизии наш командир докладывал полковнику Турьеву:

— Поиграли в кошки-мышки, ни хрена не получилось… Поиск продолжаем.

Снова мы в лесу. Возвращаемся к исходной. Темнота, хоть глаз выколи. Чтобы не потерять друг друга, кладем на плечо кусочек гнилого дерева. По светящемуся в темноте огоньку не упускаем из виду впереди идущего. Докукин ведет нас уверенно. Я думаю о том, что нужно иметь особое чутье, даже талант, чтобы так ориентироваться в кромешной тьме. Плечи, спина гудят, ноют. Ноги еле передвигаю. Кажется, еще шаг — два и упаду. Наконец долгожданный привал… Завернулась в плащ-палатку, в обнимку с автоматом, и… как провалилась.

— Подъем! Подъем!

«Стук, стук, стук», — предательски стучит сердце. Неужели я струсила!? Посматриваю вокруг: все заняты собой, покряхтывают, позевывают, надевают плащ-палатки, вещевые мешки, автоматы. Двинулись. Сердце мое успокоилось.

По большаку патрулируют два танка, беспрерывно строчат их пулеметы, прочесывая местность. Мы пробираемся дальше, выбираем незаметный подход к большаку и место засады. Действуем тремя группами. Разведчики старшина Кукуев, старший сержант Борисов с ярославского завода, Валентина Лаврова, Ефим Рудкин, Михаил Голубев со своим другом Михаилом Кругловым под командованием командира взвода младшего лейтенанта Игнатьичева переходят большак и ложатся в засаду на противоположной стороне. Нашей группой, в которой почти все новенькие, командует старший лейтенант Васильев. С нами остается и Докукин. Лейтенант Ивченко с группой недалеко от нас. У пулеметов Алексей Сотсков и Василий Орлов.

Забрезжил рассвет. Большак оживает. Проходят танки, за ними следом машины с немецкой пехотой. Сидят солдаты ровными рядами, в полном боевом. Из-под касок настороженные глаза, просматривают каждый кустик. Но мы невидимы: густой кустарник, искусная маскировка хорошо скрывают нас. Машины идут одна за другой. Нужно выждать момент, чтобы бесшумно и с наименьшими потерями взять «языка».

Опустел большак. Замолчали патрулирующие танки. Кажется, что все вымерло. Никто больше не проедет и не пройдет. Тишина. Солнце уже высоко, печет, греет голову. Я разомлела, ужасно хочется спать. Но вот снова с лязгом и скрежетом идут танки, сотрясая землю. Из первого танка наугад ударил пулемет. Пули летят выше. Послышался необычный нарастающий шум. Проходит немецкий обоз под усиленной охраной пехоты. Мы приготовились к бою. Рука сжимает гранату. Обозы прошли. Команда «к бою» не прозвучала.

Затишье продолжалось недолго. Послышалось цоканье копыт и тарахтенье колес. Сначала показалась пара лошадей, потом и повозка с высокими бортами на двух огромных колесах. «Карета» приближалась к месту нашей засады. В ней сидели рядком два здоровенных немца. Оглядываясь по сторонам, они громко и быстро разговаривали, как видно подбадривали друг друга. Вот уже четко слышна их речь…

Из-за кустов поднялись разведчики группы захвата. Старшина Кукуев в одно мгновенье оказался в повозке. Вместе с одним из немцев он вывалился оттуда на большак. Здоровенный немец вырвался из рук Кукуева, но старшина догнал его, прыгнул на плечи и покатился с ним в кювет. Докукин уже бежал на помощь.

Второй немец пустился наутек. Испуганные лошади понесли, грохоча пустой повозкой. Наша группа ринулась немцу наперерез, но взрывы снарядов патрулирующих танков отрезали путь. На мгновенье все заволокло дымом. Когда дым рассеялся, мы увидели на большаке неподвижного немца, перевернутую повозку и бьющихся под ней лошадей. Навстречу ползли немецкие танки. Минометы и артиллерия били по территории Свитского Мха.

Докукин спешно выводил нас из огневого мешка. И никто из нас не знал, что он ранен в ногу.

29-е июля.

Докукин в медсанбате. В роте все ходят угрюмые. Командование ротой временно принял лейтенант Крохалев. Это сухощавый, пожилой человек, невысокого роста, с землистым цветом лица. До войны служил в районной милиции где-то под Ярославлем.

Бродим по лесу и болотам. Патрулируем в нейтральной зоне. Командование дивизии требует во что бы то ни стало взять пленного в районе Пречистого или Верхней Дубровы. Мы только что вернулись с задания. Наша группа под командованием лейтенанта Ивченко вела наблюдение за Верхней Дубровой и Вишенками.

Теплое солнечное утро. Разведчики чистят автоматы, заряжают диски. А у кого все в порядке, — блаженно растягиваются на траве. Я наблюдаю за ребятами. Какие они все разные! Вот красноармеец Дима Ершов из Брейтовского района. Лежит на спине. В его глазах отразилось небо, и они голубые и добрые, как небо. «Хорошо у нас дома: леса какие! » — «А что, тебе здесь лесов не хватает? » — удивляется Серега Соловьев. «Мне твоя Смоленщина тем и нравится, что она напоминает мою Ярославщину. Вот так же и у нас: грибов!.. Каких только нет! Знай собирай. Но особенно я люблю рыбачить… А девчонки у нас какие! Придем мы к ним на посиделки, а они уже сидят на скамейках вдоль стен, принаряженные, каждая ожидает «свово милого»… А какие бои у нас были с ребятами из-за девчат! Если только кто посмеет поухаживать за нашими, сейчас подходишь и спрашиваешь: «Заявляешь? » Если смельчак отвечает «заявляю», начинается потасовка». — «Нашел чем хвастать! — возмутилась Лаврова. — Какая дикость, допотопщина. Прямо как при царе Горохе». Все рассмеялись.

— А мы перед войной жили в Таллине, — начинает свой рассказ Савченко. — Отец у меня военный, полковник… Потом в Ярославль переехали. Сейчас там мать и две сестренки. Отец в армии.

— Товарищ лейтенант, — спрашивает Валентина Якова Ивченко. — Вы тоже украинец? Как же вы попали в нашу дивизию?

— Да, я из Черкасской области, а село мое называется Змагайловка. Мы прибыли в дивизию в мае месяце 1942 года. Карпухин, Замятин, Горшков, Цыганков и я — пять командиров и все пошли до роты Докукина. Докукин встретил нас хорошо, налил нам водки с термоса, а когда узнал, что я с Украины, начал со мной бороться, як Тарас Бульба со своим сыном. Дома я никогда не уступал в борьбе. Ну, а Докукин, кто же его осилит! — На моей Украине сейчас фашисты. Там и мать и батько… Не все ли равно, в какой дивизии бить гадов. А ярославцы хлопцы веселые, с ними не зажуришься. Мы с Докукиным договорились: кончится война, непременно приедем до вашего Ярославля!

Все вокруг заволновались, зашумели.

— Товарищ командир, — окая, басит Михаил Круглов, — к нам в Сусанино приезжайте!

— В Переславль, на наше озеро! — кричат Борисов и Саша Семенов.

— А мне Докукин обещал, что обязательно приедет в Кострому. Он всегда говорит: «Лева, а Кострома совсем рядом с Курском! » — смеется Маслов.

Мы с Валентиной волнуемся больше всех. Она кричит: «Если вы не заедете ко мне в школу! » А я твержу: «Мимо театра, конечно, вы не пройдете. Я уверена, что знакомство с Ярославлем начнете именно с театра Волкова». И все согласились. Как можно не побывать в Переславле-Залесском, там же Петр Первый строил свой первый флот на озере Плещееве! Как можно пройти мимо театра Волкова, это же первый русский театр! Нам казалось, что конец войны близок, что все мечты наши непременно осуществятся.

Прибежал Варзанов: «Товарищи, к нам в роту еще одну девушку прислали — санинструктора! » — «Вот не было печали… заполонил роту женский пол», — проворчал Иван Журавлев. «А что они тебе сделали? Разве они тебе мешают! » — накинулись на него Коля Внуков и Сережа Соловьев. — «Да ни выразиться при них нельзя, ни… все как-то не вольно. А девушка, да еще санинструктор начнет: «Мойте шею, уши! Проверка на вшивость! Здесь не кури, там не плюй! » — волновался Иван, сопровождая каждую фразу жестами. «Эх ты, Нерехта! » — смеется Михаил Голубев. «А что? Иван прав, без них как-то свободнее», — вставляет свое слово Марусин. Но большинство настаивает на своем: «С девушками веселее и здесь и в бою. Если девушка идет в бой, то уж наш брат, мужчина, хошь не хошь, — а иди вперед, пример показывай».

К сараю подходит старшина роты, а с ним маленькая девушка. Черная шапка кудрявых волос, сверкающие карие глаза, маленький носик. На загорелом лице яркий румянец. Где я видела эту хорошенькую мордашку? Не успеваю вспомнить, как девушка представляется:

— Здравствуйте, я к вам. Санинструктор Анна Тюканова!

Ну конечно! Это гостеприимная медсестричка из лагеря, где мы выступали в Октябрьский праздник!

— Анюта! — вскрикиваю я.

— Ой! А я вас сразу и не узнала! — она опускается рядом со мной на траву, и мы обнимаемся.

5-е августа.

На днях нам зачитали приказ Верховного Главнокомандующего: «Ни шагу назад», в котором говори лось, что наши войска сдали противнику некоторые города без использования всех средств сопротивления. Отныне приказ: не отходить ни на шаг. Состоялся короткий митинг. Бойцы выступали дружно: «У нас есть только один путь — вперед! На запад! Приветствуем приказ! Не отступим ни на шаг! Стоять насмерть! »

После митинга разошлись по взводам. Через час выступаем. Приказ иметь при себе не менее 500 патронов, пять ручных гранат и одну-две противотанковые. Чистим и без того чистые автоматы, набиваем запасные диски патронами. Михаил Голубев нашел в углу сарая гранату РГД-33 и решил ее, как видно, присвоить. Вдруг в гранате хлопнул запал. Михаил бросил ее на пол. Граната зашипела. Мы ринулись в противоположный угол. Михаил тут же схватил ее и побежал к выходу, но в этот момент в дверях появился старший сержант Власов. Голубев не растерялся: бросил гранату в прорезанную над дверью дыру. Граната пролетела над головой Власова и в воздухе взорвалась.

В сарае тишина. Врывается комиссар Полешкин: «Что за хулиганство? Кто бросил гранату? » Мы стоим в углу, притихшие и бледные, а Михаил, заикаясь, отвечает: «Я-я! Г-г-олубев! »

После ухода комиссара мы начали анализировать происшедшее. Все сошлись на том, что Голубев молодец. Удивлялись его находчивости. А Михаил Круглов смотрел на своего тезку и говорил: «Я, паря, честно скажу, испугался… Вот так за здорово живешь — и нет тебя! А домой сообщат: погиб смертью храбрых…»

— Стройся! — послышалась команда. Рота вытянулась вдоль дороги. Перед строем комиссар роты. Старшина проверяет снаряжение. Сначала на грузовых машинах двинулись по ухабам и рытвинам на левый фланг нашей дивизии. Когда стемнело, мы уже шагали далеко от своей деревни Никулино.

Привал! Все падают там, где стояли. Маленькая, пухленькая Анюта подкатилась ко мне тепленьким комочком: «Аверичева, я с тобой». Теплое дыхание подружки, две плащ-палатки — блаженство!

Проснулась от артиллерийского грома. Говорят, учебный батальон атакует противника. Моросит дождь.

Снова шагаем. Навстречу идут раненые бойцы. Говорят, что ход боя можно определить по лицам раненых. Всматриваюсь в каждого. Идут бойцы, поддерживая друг друга, забинтованные, превозмогая боль, но настроение у всех бодрое. Потом мы узнаем, что учебный батальон с приданными ему танками и другими подразделениями под командованием командира батальона лейтенанта Малкова внезапным налетом прорвал линию обороны противника. Разгромлен крупный немецкий гарнизон, состоящий из войск СС. Захвачено множество дзотов с круговыми ходами сообщения. Занята деревня Зазерье.

Бой удалялся. Догорали подорванные танки. Много перевернутых немецких артиллерийских и минометных орудий и повозок. Две кухни с наполненными термосами. В термосах горячая пища.

Нашу роту бросили с ходу на подкрепление учебного батальона, Анюту оставили на КП. Из разрушенной немецкой траншеи под взрывами снарядов и пулеметным огнем, согнувшись, бежим по открытому полю. Мы с Валентиной бежим рядом, что есть духу, перегоняя друг друга. Вдруг позади крик: «Стой, стой! Назад, Аверичева, Лаврова! Назад! »

Из траншеи кто-то машет нам рукой. Перед нами командир с двумя шпалами. Худенький, тонкошеий. Из-под каски курносый нос. «По приказу начальника штаба дивизии Завадского вы останетесь здесь». У меня перехватило дыхание. Валентина от злости побледнела. Пожав плечами, она пошла вразвалочку к землянке. А я осталась в траншее, недовольная, злая. Вокруг разбитые траншеи. Развороченная землянка с немецкими медикаментами. Неподалеку командир учбата лейтенант Малков отдает какие-то распоряжения.

Начался поток раненых. Среди них я узнаю своих друзей по боевой подготовке из комсомольской роты. Двое бойцов на плащ-палатке несут тяжелораненого. У него разворочен живот. Лицо серое, в поту. Боец стонет. Разорвала я индивидуальный пакет, прикрыла рану. Боец схватил меня за руку. Он умирает.

— Докукинцы! Кто здесь из докукинцев? — кричит командир учбата. — Нужно срочно отнести приказание Крохалеву!

— Товарищ лейтенант, разрешите мне! — прошу я.

— А что ты тут стоишь? Разве ты не боец? — кричит Малков, записывая что-то в полевой книжке. — Отправляйся, да живо!

Я выскакиваю из траншеи.

Наша рота в глубоких, добротных немецких траншеях круговой обороны. Сколько же здесь проволочных заграждений и минных полей!.. Ребята обрадовались. И мне возле них стало как-то спокойнее. Противник начал артподготовку. Мы сидим в траншеях, выжидая, когда немец перенесет огонь в глубь нашей обороны. И вот огонь бушует позади нас. Немцы пошли в контратаку. Вот они довольно близко. Наши пулеметчики Федоров, Голубев, Прилеппо, Сотсков, Кислицын точным огнем положили их. Уцелевшие отступают к лесу.

Бой идет правее нас. На нашем участке началась более интенсивная артиллерийская обработка. Огонь еще не перешел в глубину, как началась новая контратака, Немецкие пулеметы поливают наши траншеи, нельзя высунуть голову. Под прикрытием своих пулеметов немцы продвинулись совсем близко к нам. Наши пулеметчики ведут огонь по немецким пулеметам, а мы бьем из автоматов по пехоте.

И вновь наступило затишье. Прибежали Валентина и Анютка. Не успели мы обменяться приветственными словами, как началась новая контратака. Артиллерийская подготовка продолжалась долго. Нас забрасывало землей, с визгом и воем пролетали над головой осколки.

Затем все стихло, и в наступившей тишине раздались какие-то дикие звуки труб. Немцы в рост шли из леса сплошной массой. Психическая атака. «Подпустить поближе! »— раздалась команда. Бойцы, не отрывая глаз от немцев, приговаривали: «Иди, иди сюда, фриц! » — «Ближе, ближе! Захотел землицы нашей, сейчас ты ее получишь». После каждой фразы добавлялись крепкие русские слова в комбинациях, доселе мной не слыханных.

Фашисты приближались. Это было не войско, а скопище пьяных дикарей. Гремели трубы, пищали губные гармошки, раздавался дикий, лающий хохот. Они были невменяемы.

Команда «огонь! » Первая очередь автоматов и пулеметов — как вздох облегчения. Эсэсовцы падали замертво. Дикое стадо редело, но продолжало надвигаться на нас. Но вот серо-зеленая масса дрогнула и с воем стала откатываться назад. Наши пулеметчики усилили огонь, артиллерия забила по лесу. Поле боя покрылось немецкими трупами.

С утра все началось снова. Атака за атакой. Фашисты искали слабые места нашей обороны, но ни одно подразделение не отступило ни на шаг. Немцы приближались так близко, что забрасывали к нам в траншеи гранаты. Мы их на лету перехватывали и бросали в немцев. Особенно яростной была атака в полдень. Шел гранатный бой. Затем по команде Крохалева — «В атаку! »— мы выскочили из траншей и гнали фашистов до опушки леса. На наши позиции было предпринято шесть атак.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒