AD URBEM PERTINET 3 страница

Капустный эль был довольно неплох, и в вопросах, касающихся матерей, нельзя переборщить с лестью, и, ладно, у человека были весьма странные зубы, которые, было такое ощущение, стремились вырваться у него изо рта, но никто не идеален и, в любом случае, что мы потеряем?

Теряли доллар, и доллары эти накапливались. Тот, кто говорит, что честного человека не обманешь, сам таковым не является.

Где-то примерно на седьмой семье начал проявлять смутный интерес стражник, так что человек в пыльном черном костюме изобразил, что он записал последнее имя и адрес и побрел по аллее. Он швырнул сломанный иконограф обратно в кучу мусора, где его и нашел — этот был из дешевых, и бес давным-давно испарился — и уже собирался отправляться в поля, но вдруг увидел катящуюся по ветру газету.

Для человека, путешествующего исключительно за счет своего хитроумия, газета была ценным сокровищем. Засунь ее в рубашку — она будет греть. Ею можно разжечь огонь. Для особо разборчивых и утонченных она могла заменить дневной запас щавеля, лопуха или других растений с широкими листьями. Ну и, в крайнем случае, ее можно читать.

Этим вечером ветер все поднимался. Человек окинул первую страницу беглым взглядом и засунул ее за жилет.

Его зубы попытались ему что-то сказать, но он никогда их не слушал. Если слушать свои зубы, можно с ума сойти.

Как только он добрался обратно до Почты, Мойст поискал семью Роскошь в «Кто-c есть Кто-c». Они были и впрямь тем, что называли «старыми деньгами», что значило, что эти деньги сделаны так давно, что черные делишки, которые когда-то наполняли сундуки, теперь стали исторически неуместными. Забавно: о бандите-отце предпочитали молчать, а вот пра-пра-пра-пра-прадедушкой пиратом-рабовладельцем можно было хвастаться направо-налево. Время превращало злобных ублюдков в негодяев, а негодяй — слово с огоньком в глазах, и в нем нет ничего постыдного.

Они были богаты столетиями. Ключевые игроки в текущем урожае Роскошей, не считая Топси, были ее деверь Марко Росокшь и его жена Каприция Роскошь, дочь известного доверительного фонда. Они жили в Генуе, насколько можно далеко от Роскошь, и это было в очень Роскошном духе. Еще были пасынок и падчерица Топси, близнецы Космо и Пупси, которые, как утверждала история, родились, сжимая руки вокруг горла другого, как истинные Роскоши. Было еще много кузенов, теток и генетических паразитов, все следили друг за другом, как кошки. Как слышал Мойст, их семейный бизнес был традиционно банковским делом, но последние поколения, поддерживаемые сложной сетью долговременных капиталовложений и древних фондов, разнообразили занятия, лишая друг друга наследства и возбуждая друг против друга дела, все это с очевидным огромным энтузиазмом и похвальной немилосердностью. Мойст припомнил их снимки со светских страниц Таймс, они заходили в лоснящиеся черные кареты или выходили из них и не много улыбались, чтобы вдруг деньги не утекли.

О семейной ветке Топси не упоминалось. Она была из Кувырком, очевидно, недостаточно благородных, чтобы быть Кем-то-с. Топси Кувырком… В этом было какое-то мюзик-холльное звучание, и Мойст мог в это поверить.

За время отсутствия Мойста его ящик для входящих наполнился до краев. Это все были неважные дела, и от него на самом деле ничего не требовалось, но беда была в новомодной копировальной бумаге. Он получал копии всего, а они занимали время.

Не то, чтобы у него плохо получалось что-то поручать. У него исключительно хорошо получалось поручать. Но этому таланту необходимы на другом конце цепочки люди, у которых хорошо получается выполнять поручения. А они такими не были. Что-то в Почте отбивало охоту к оригинальному мышлению. Письма опускаются в ящики, так? Здесь не было места людям, которые хотели бы поэкспериментировать с ними, толкая их себе в ухо, пуская их вверх по трубе или спуская в нужник. Было бы неплохо, если…

Он увидел тоненькое розовое клик-сообщение среди прочих документов и быстро его вытянул.

Оно было от Шпильки!

Он прочел:

Успех. Возвращаюсь послезавтра. Все откроется. Ш.

Мойст аккуратно положил послание. Конечно, она страшно по нему скучала и очень хотела снова увидеть, но очень скупо расходовала деньги Траста Големов. А еще у нее, наверное, закончились сигареты.

Мойст побарабанил пальцами по столу. Год назад он просил Адору Белль Добросерд стать его женой, и она объяснила, что, вообще-то, это он станет ее мужем.

Это должно случиться… Ну, это должно случиться где-то в ближайшем будущем, когда у Миссис Добросерд все-таки лопнет терпение от занятого графика дочери и она устроит свадьбу сама.

Но как ни посмотри, он был почти женатым человеком. А почти женатые люди не связываются с семейством Роскошей. Почти женатый человек непоколебим, надежен и всегда готов подать своей почти жене пепельницу. Он должен быть таким для своих детей, которые однажды появятся, и убедиться, что они будут спать в хорошо проветриваемой детской.

Мойст разгладил послание.

И еще он завяжет с ночным лазаньем. Это по-взрослому? Это благоразумно? Он — орудие Ветинари? Нет!

Но память расшевелилась. Мойст встал и направился к шкафу с ящиками для файлов, которого он обычно старался избегать любыми способами.

Под надписью «Марки» он обнаружил маленький отчет, полученный два месяца назад от Стэнли Хоулера, Главы Отделения Марок. В отчете бегло говорилось о продолжении высокого роста продаж одно — и двухдолларовых марок, что было выше, чем даже ожидал Стэнли. Может быть, марочные деньги были распространеннее, чем он думал. В конце концов, правительство подтвердило их, так? Их проще носить. Надо проверить, сколько именно они…

Раздался сдержанный стук в дверь, и вошла Глэдис. Она чрезвычайно аккуратно несла сэндвичи с говядиной, очень, очень тонкими, как одна только Глэдис и умела делать. Достигалось это следующим образом: кусок говядины клался между двух кусков хлеба, а потом по ним сильно ударялось рукой размером с лопату.

— Я Предвидела, Что Вам Не Удастся Позавтракать, Почтмейстер, — прогремела она.

— Спасибо, Глэдис, — сказал Мойст, мысленно встряхивая себя.

— И Внизу Лорд Ветинари, — продолжила она. — Говорит, Что Незачем Спешить.

Сэндвич остановился на полпути ото рта Мойста.

— Он в здании?

— Да, Мистер Липовиг.

— Сам там один бродит? — воскликнул Мойст с нарастающим ужасом.

— В Данный Момент Он В Отделе Слепых Писем, Мистер Липовиг.

— Что он там делает?

— Читает Письма, Мистер Липовиг.

Незачем спешить, мрачно подумал Мойст. Ну да. Что ж, я доем эти сэндвичи, которые мне сделала милая леди-голем.

— Спасибо, Глэдис, — сказал он.

Когда она ушла, Мойст достал из ящика стола пару щипцов, открыл сэндвичи и принялся потрошить их, доставая кусочки костей, образовывавшихся в результате кувалдовой техники Глэдис.

Прошло чуть больше трех минут, когда голем вернулась и терпеливо встала перед столом.

— Да, Глэдис? — сказал Мойст.

— Его Светлость Пожелал, Чтоб Я Проинформировала Вас, Что Спешить Все Еще Незачем.

Мойст кинулся вниз по лестнице, и Лорд Ветинари действительно оказался в Отделе Слепых Писем с ногами на столе, пачкой писем в руках и улыбкой на лице.

— А, Липовиг, — сказал он, взмахнув неряшливыми конвертами. — Прекрасный материал! Лучше, чем кроссворды! Мне вот этот нравится: «Песивотруши Шопротиф Авдекоря». Я внизу приписал правильный адрес.

Он передал письмо Мойсту. Там было написано «К. Вистлер, Пекарь, Свинарный Холм, дом 3».

— В городе три пекарни, которые могут быть названы против аптеки, — объяснил Ветинари, — но только Вистлер готовит такие довольно вкусные ватрушки, которые, к сожалению, выглядят так, как будто собака только что сделала свои дела вам на тарелку и как-то еще умудрилась добавить каплю сахарной глазури.

— Хорошая работа, сэр, — слабым голосом сказал Мойст.

На другом конце комнаты Фрэнк и Дейв, все время занятые дешифровкой неразборчивых, написанных с ошибками, не туда отправленных или просто безумных посланий, которые каждый день протекали сквозь Отдел Слепых Писем, смотрели на Ветинари с изумлением и благоговением. В углу Стукпостук, похоже, заваривал чай.

— Думаю, фокус в том, чтобы проникнуть в разум пишущего, — продолжил Ветинари, смотря на письмо, покрытое грязными отпечатками пальцев и чем-то, что выглядело как остатки чьего-то завтрака. Он добавил:

— В некоторых случаях, как я догадываюсь, места остается много.

— Фрэнку и Дейву удается разобраться с каждыми пятью из шести, — заметил Мойст.

— Они настоящие волшебники, — отозвался Ветинари. Он повернулся к людям, которые нервно улыбнулись и отшатнулись, оставив улыбки неловко висеть в воздухе перед ними как защиту. И добавил: — Но, думаю, сейчас у них должен быть перерыв на чай?

Оба посмотрели на Стукпостука, который разливал чай в две чашки.

— Где-нибудь еще? — предположил Ветинари.

Никакая экспресс-доставка не могла бы обогнать Фрэнка и Дейва. Когда дверь за ними захлопнулась, Ветинари продолжил:

— Вы осмотрели банк? Ваши заключения?

— Думаю, я скорее засуну палец в мясорубку, чем свяжусь с Роскошами, — ответил Мойст. — О, я бы, наверное, смог бы что-нибудь сделать, и Монетному Двору нужна хорошая встряска, но банком должен управлять кто-то, кто понимает банки.

— Люди, которые понимают банки, довели его до того состояния, в котором он пребывает сейчас, — заметил Ветинари. — И я стал правителем Анк-Морпорка не потому, что понимаю город. Как и банковское дело, город понять удручающе просто. Я стал правителем, заставив город понимать меня.

— Я понял вас, сэр, когда вы говорили что-то насчет ангелов, помните? Ну, так это сработало. Я исправившийся человек и буду поступать как таковой.

— Вплоть до золот-истой цепи? — спросил Ветинари, когда Стукпостук протягивал ему чашку чая.

— Чертовски верно!

— Миссис Роскошь вы очень впечатлили.

— Она сказала, что я конченый плут!

— И впрямь высокая похвала из уст Топси, — сказал Ветинари и вздохнул — Что ж, я не могу заставлять такого исправившегося человека, как вы…

Он остановился, потому что Стукпостук наклонился прошептать ему что-то на ухо, а затем продолжил:

— То есть я, ясное дело, могу заставить вас, но в данном случае не думаю, что сделаю это. Стукпостук, запишите, пожалуйста, следующее. «Я, Мойст фон Липовиг, желаю заявить, что у меня нет желания или намерения управлять или быть вовлеченным в управление любого банка Анк-Морпорка, вместо этого я предпочитаю посвятить все силы дальнейшему усовершенствованию Почтовой Службы и системы щелкающих башен». Оставьте место для подписи мистера Липовига и даты. А теперь…

— Слушайте, зачем это надо… — начал Мойст.

— … Продолжайте: «Я, Хэвлок Ветинари и т. д., подтверждаю, что я действительно обсуждал будущее банковской системы Анк-Морпорка с Мистером Липовигом и полностью соглашаюсь с выраженным им желанием продолжать его работу в Почтовой Службе, свободно и без помех или взысканий. Место для подписи и так далее… Благодарю, Стукпостук.

— К чему это все? — спросил сбитый с толку Мойст.

— В Таймс, похоже, думают, что я намереваюсь национализировать Королевский Банк, — сообщил Ветинари.

— Национализировать? — переспросил Мойст.

— Украсть, — перевел Ветинари. — Не знаю, откуда берутся такие слухи.

— Полагаю, даже у тиранов есть враги? — сказал Мойст.

— Как всегда, хорошо сказано, Мистер Липовиг, — сказал Ветинари, послав ему проницательный взгляд. — Дайте ему подписать меморандум, Стукпостук.

Стукпостук выполнил просьбу, не забыв впоследствии забрать карандаш с весьма самодовольным видом. Потом Ветинари встал и отряхнул мантию.

— Припоминаю нашу увлекательную беседу об ангелах, мистер Липовиг, и припоминаю также, мои слова о том, что ангел является только раз, — немного подавленно сказал он. — Не забывайте об этом.

— По-видимому, леопард все-таки может сменить окраску, — задумчиво произнес Стукпостук, когда по улицам пополз доходящий до пояса вечерний туман.

— Действительно, по-видимому, это так. Но Мойст фон Липовиг — человек многих видимостей. Я уверен, что он верит во все, что говорит, но надо смотреть в скрывающуюся за поверхностью сущность Липовига, честную душу с прекрасным преступным сознанием.

— Вы что-то подобное уже говорили раньше, сэр, — заметил секретарь, открывая дверь экипажа. — Но, похоже, что честность взяла верх.

Ветинари, поставив ногу на ступеньку, задержался.

— Действительно, но мне, Стукпостук, запал в душу тот факт, что он вновь украл ваш карандаш.

— Вообще-то нет, сэр, потому что я позаботился положить его в карман! — с некоторым триумфом поведал Стукпостук.

— Да, — радостно сказал Ветинари, ныряя в скрипящее кожаное нутро экипажа, а Стукпостук с нарастающим отчаянием стал хлопать себя по карманам, — Я знаю.

Ночью в банке несли службу охранники. Они патрулировали коридоры вальяжной походкой, что-то насвистывая себе под нос, твердо зная, что злодеев не пустят внутрь лучшие замки, и что весь пол на первом этаже был покрыт мрамором, на котором в долгие тихие ночные дежурства каждый шаг звучал как колокольный звон. Некоторые стражи дремали, стоя с полуприкрытыми глазами.

Но кое-кто не обратил внимания на железные замки, проник сквозь латунные решетки, беззвучно ступил на звонкие плиты, прошел под самым носом у дремлющих охранников. И тем не менее, когда фигура вошла через большие двери кабинета председателя, две арбалетных стрелы прошли сквозь нее и воткнулись в добротную деревянную отделку.

— Ну, нельзя винить тело за попытку, — сказала Миссис Роскошь.

— МЕНЯ НЕ ВОЛНУЕТ ВАШЕ ТЕЛО, МИССИС ТОПСИ РОСКОШЬ, — сказал Смерть.

— Давненько уже никого не волновало, — вздохнула Топси.

— ЭТО ЧАС РАСПЛАТЫ, МИССИС РОСКОШЬ. ФИНАЛЬНЫЙ РАСЧЕТ.

— Ты всегда в такие моменты используешь банковские аллюзии? — спросила Топси, поднимаясь. Что-то сгорбленное осталось в кресле, но это уже не было Миссис Роскошь.

— Я СТАРАЮСЬ СООТВЕТСТВОВАТЬ ОКРУЖЕНИЮ, МИССИС РОСКОШЬ.

— „Закрытие гроссбуха“ тоже неплохо звучит.

— СПАСИБО. Я ЗАПОМНЮ. А ТЕПЕРЬ ВЫ ДОЛЖНЫ ПОЙТИ СО МНОЙ.

— Похоже, что я очень вовремя составила завещание, — заметила Топси, распуская свои белые волосы.

— ВСЕГДА НАДЛЕЖИТ ЗАБОТИТЬСЯ О ПОТОМСТВЕ, МИССИС РОСКОШЬ.

— О потомстве? Роскоши могут поцеловать меня в задницу! Я с ними навсегда расправилась. О да! Что теперь, мистер Смерть?

— ТЕПЕРЬ? — спросил Смерть. — ТЕПЕРЬ, МОЖНО СКАЗАТЬ, НАСТУПИТ ВРЕМЯ… РЕВИЗИИ.

— О. Такая есть, да? Ну, мне ни за что не стыдно.

— ЭТО УЧИТЫВАЕТСЯ.

— Хорошо. Оно и должно, — сказала Топси.

Она взяла Смерть под руку и проследовала с ним через двери по черной пустыне в бесконечную ночь.

Через некоторое время мистер Непоседа сел и завыл.

На следующее утро в Таймс появилась маленькая статья о банковском деле. В ней часто употреблялось слово „кризис“.

А, вот мы где, подумал Мойст, добравшись до четвертого абзаца. Точнее, вот я где.

Лорд Ветинари сообщил Таймс:

„Это правда, что, с разрешения председателя банка, я обсуждал с Главным Почтмейстером возможность его предложения своей помощи Королевскому Банку в эти трудные времена. Он отказался, и на этом вопрос исчерпан. Управлять банками — не дело правительства. Будущее Королевского Банка Анк-Морпорка — в руках его директоров и владельцев акций. “

И да помогут этому боги, подумал Мойст.

Он энергично принялся за документы. Окунулся в бумаги, проверяя расчеты, исправляя ошибки и мыча себе под нос, чтобы заглушить внутренний голос искушения.

Пришло время завтрака, а вместе с ним тарелка доставленных Глэдис сэндвичей с сыром, каждый шириной с фут, а еще полуденный номер Таймс.

Миссис Роскошь умерла ночью. Мойст уставился на статью. Там говорилось, что старушка, долгое время болевшая, тихо скончалась во сне.

Он выронил газету и уставился в стену. Было похоже, что она держалась на одной только выдержке и джине. Но все равно, эта живость, эта искра… Ну, она же не могла держаться вечно. И что же будет теперь? О боги, как хорошо, что он вовремя выбрался из всего этого!

И, несомненно, не лучшее время, чтобы быть мистером Непоседой. Он выглядел неуклюжей собакой, так что ему бы лучше научиться бегать очень быстро.

В последней принесенной Глэдис почте был еще длинный и явно не в первый раз используемый конверт, адресованный ему „личтно“ черными жирными буквами. Мойст разрезал его ножом для бумаги и вытряхнул содержимое в мусорную корзину, так, на всякий случай.

Внутри была сложенная газета. Как оказалось, вчерашняя Таймс с Мойстом фон Липовигом на передовице. Обведенным кружком.

Мойст развернул конверт. На другой стороне крошечным четким почерком было написано:

Уважаемый сэр, я придпринял маленькую передосторожность, поместив некатарые письманные свидетельсва на сохранение знакомым доверинным лицам. Познее я ищо дам вам о себе знать…

Друг

Спокойно, спокойно… От друга оно быть никак не может. Все, кого он может считать друзьями, умеют нормально писать. Это, наверное, какое-то мошенничество, да? Но у него не было скелетов в шкафу…

О, ну ладно, если цепляться к деталям, то вообще-то у него скелетов было столько, что хватило бы на вместительный склеп, и еще осталось бы на ярмарочную Комнату Ужаса и, может даже, на мрачную, но весьма занятную пепельницу. Но они никак не были связаны с именем Липовиг. Он очень об этом заботился. Его преступления умерли вместе с Альбертом Спэнглером. Хороший палач точно знает, сколько веревки следует дать человеку, и отмерил ему ровно столько, чтобы перекинуть из одной жизни в другую.

Может, кто-то его узнал? Но ведь он без своего золотого костюма — самый незапоминающийся человек в мире! Когда он был маленьким, его мать иногда забирала из школы не того ребенка!

А когда он надевал костюм, то люди узнавали костюм. Он скрывался благодаря тому, что бросался в глаза…

Это точно какое-то жульничество. Да, оно и есть. Старая уловка „преступного секрета“. Наверняка никто не мог добиться такого положения, не накопив каких-то фактов, которые он бы не желал делать достоянием общественности. Но штрих про письменные свидетельства был хорош. Это для того, чтобы нервный человек стал задаваться вопросами. Это предполагало, что отправитель знал что-то настолько опасное, что вы, получатель, можете попытаться заставить его замолчать, а он сможет натравить на вас адвокатов.

Ха! И ему дали время, чтобы, предположительно, заставить терзаться от беспокойства. Его! Мойста фон Липовига! Ну и пусть посмотрят, кто кого в конце концов истерзает. А пока он засунул послание в нижний ящик. Ха!

Раздался стук в дверь.

— Входи, Глэдис, — сказал он, снова принимаясь рыться в ящике для бумаг.

Дверь открылась, и из нее показалось озабоченное, бледное лицо Стэнли Хоулера.

— Это я, сэр. Стэнли, сэр, — сказало лицо.

— Да, Стэнли?

— Глава Отделения Марок в Почтовой Службе, сэр, — добавил Стэнли на случай, если вдруг было нужно подробное описание.

— Да, Стэнли, я знаю, — терпеливо сказал Мойст. — Я тебя каждый день вижу. Что ты хотел?

— Ничего, сэр, — ответил Стэнли. Наступила пауза, и Мойст настроил свое сознание на мир, пропущенный сквозь мозг Стэнли Хоулера. Стэнли был очень… тщательным и терпеливым, как могила.

— По какой причине, ты, пришел сюда, увидеть меня, сегодня, Стэнли? — попробовал Мойст, четко все проговаривая, надеясь донести предложение маленькими кусочками.

— Внизу юрист, сэр, — провозгласил Стэнли.

— Да я же только-только прочитал угрож… — начал было Мойст, а потом расслабился. — Юрист? Сказал, почему?

— Сказал, что дело большой важности. С ним два стражника, сэр. И собака.

— Правда? — спокойно произнес Мойст. — Ну, тогда тебе стоит пригласить их.

Он взглянул на часы.

Ла-адно… Нехорошо.

Ланкрский Экспресс отправляется через сорок пять секунд. Он знал, что сможет спуститься по этой проклятой водосточной трубе за одиннадцать секунд. Стэнли шел вниз, чтобы привести их сюда, допустим, что это, может, тридцать секунд. Убедиться, что их нет на первом этаже, вот что главное. Вскочить сзади на карету, спрыгнуть, когда она притормозит у Пупсторонних Ворот, подобрать жестяной сундучок, который он припрятал в балках старого стойла в Брошенном Лоскуте, переодеться и изменить лицо, прогуляться по городу выпить кофе в магазинчике напротив главного здания Стражи, некоторое время понаблюдать за трафиком щелкающих башен, пройтись до Курино-Цыплячьего Двора, где у него был еще один тайник в стволе дерева под присмотром Ничего-не-знаю Джека, переодеться, уйти со своим маленьким мешком и твидовой шляпой (которую он в какой-нибудь аллее сменит на старый коричневый котелок на тот случай, если у Джека вдруг случится приступ хорошей памяти, связанный с чрезмерной суммой денег), проследовать в квартал скотобоен, превратиться в Джефа-загонщика и завалиться в зловонный бар Орел Мясника, где обычно загонщики останавливались стряхнуть дорожную пыль. Теперь в Страже служил вампир, и уже несколько лет — оборотень. Ну вот и пусть эти хваленые острые носы унюхают коктейль из зловония навоза, страха, пота, падали и мочи и тогда посмотрим, как им это понравится! Так оно в баре и пахло — если что, в скотобойнях было еще хуже.

Потом он, может быть, подождет до вечера и вместе с другими пьяными загонщиками напросится на одну из богатых испарениями навозных телег, выезжающих из города. Охранники у ворот никогда не озабочивались их проверкой. С другой стороны, если его шестое чувство все еще будет вопить об опасности, тогда он сыграет в наперсток с каким-нибудь пьянчугой, пока не накопит на маленькую бутыль духов и дешевый, но вполне приличный костюм в каком-нибудь неприметном магазине и явится к Съемным Комнатам Для Достойных Рабочих Людей Миссис Евкразии Арканум, где с шляпой набок и очками в тонкой оправе он станет мистером Грешем Вылупетухом, торговцем шерстью, который всегда останавливался там, когда бывал по делам в городе, и который всегда преподносил хозяйке маленький подарок, подходящий для вдовы тех лет, которых, как ей бы хотелось, люди ей давали. Да, это будет прекрасной идеей. У миссис Арканум еда была основательной и в изобилии. Кровати тоже были хорошими, и ими редко приходилось делиться.

Потом уже можно будет построить настоящие планы.

Маршрут бегства извивался перед его внутренним взором со скоростью ветра. Внешний же взор натолкнулся на кое-что менее приятное. В каретном дворе стоял стражник, болтая с парой кучеров. Мойст узнал Сержанта Фреда Колона, чья главная обязанность, похоже, заключалась в том, чтобы слоняться по городу и болтать со стариками того же возраста и поведения, что и он сам.

Стражник заметил в окне Мойста и помахал ему рукой.

Нет, если сбежать, то все станет сложным и беспорядочным. Ему придется выкрутиться здесь, наверху. Технически он ведь ничего плохого не делал. Это письмо вывело его из равновесия, вот и все.

Мойст сидел за своим столом и притворялся сильно занятым, когда вернулся Стэнли, торопя войти мистера Криввса, самого известного и, в его 351 год, наверное, старейшего юриста в городе. Его сопровождали Сержант Ангва и Капрал Ноббс, о котором все шептались, будто он — секретный оборотень Стражи. Капрал Ноббс нес большую плетеную корзину, а Сержант Ангва держала резиновую кость-пищалку и время от времени рассеянно ею пищала. Дела улучшались, но как-то странно.

Обмен любезностями был не таким уж и любезным из-за нахождения вблизи от Нобби Ноббса и юриста, который пах жидкостью для бальзамирования, но с этим было покончено. Мистер Криввс сказал:

— Я так понимаю, вы вчера были у Миссис Топси Роскошь, мистер Липовиг.

— О, да. Э, когда она была жива, — добавил Мойст и выругал себя и неизвестного автора письма. Он явно начал сдавать.

— Это не расследование убийства, сэр, — спокойно сообщила сержант.

— Вы уверены? В подобных обстоятельствах…

— Мы удостоверились в этом, сэр, — сказал сержант, — в подобных обстоятельствах!

— Так значит, вы не думаете, что это семья?

— Нет, сэр. Или вы.

— Я? — Мойст, как и следовало, открыл рот на такое предположение.

— Известно, что миссис Роскошь была тяжело больна, — сказал Криввс. — И похоже, что вы ей очень приглянулись, мистер Липовиг. Она оставила вам свою маленькую собачку, мистера Непоседу.

— И еще мешок игрушек, ковриков, клетчатых накидочек, маленьких ботинок, восемь ошейников, один из которых с бриллиантами и, о, кучу всяких других вещей, — добавила Сержант Ангва. Она опять пискнула резиновой костью.

Мойст захлопнул рот.

— Собаку, — сказал он глухим голосом. — Только собаку? И игрушки?

— Вы ждали чего-то еще? — спросила Ангва.

— Я даже этого не ждал! — Мойст покосился на корзинку. Она была подозрительно тихой.

— Я дал ему одну из его синих таблеточек, — услужливо подсказал Нобби Ноббс. — Они его ненадолго вырубают. На людей, правда, не действуют. На вкус как анис.

— Это все немного… странно, так ведь? — произнес Мойст. — Зачем здесь Стража? Бриллиантовый ошейник? И вообще я думал, что завещание читают только после похорон…

Мистер Криввс кашлянул. У него изо рта вылетела моль.

— Да, это так. Но, зная содержание ее завещания, я счел благоразумным поторопить Королевский Банк и разобраться с самыми…

Наступила очень длинная пауза. Для зомби вся жизнь — пауза, но сейчас, похоже, он подыскивал нужное слово.

— …Проблематичными актами завещания немедленно, — закончил он.

— Да, ну, я понимаю, что собаку нужно кормить, — заметил Мойст, — но я не думал, что…

— Проблема… Если ее таковой считать, вообще-то, в его документах, — перебил его Криввс.

— Что, плохая родословная? — предположил Мойст.

— Дело не в родословной, — ответил Криввс, открывая свой портфель. — Вы, может быть, осведомлены о том, что покойный Сэр Джошуа Росокшь оставил один процент акций банка мистеру Непоседе?

Холодный черный ветер подул в сознании Мойста.

— Да, — подтвердил он. — Я знаю.

— Покойная миссис Роскошь оставила ему еще пятьдесят процентов. А это, по обычаям банка, означает, что он теперь новый председатель банка, мистер Липовиг. А он принадлежит вам.

— Стойте, животные не могут…

— О, могут, мистер Липовиг, могут! — возразил Криввс с правоведческим ликованием. — Существует масса прецедентов. Когда-то были даже осел, посвященный в духовный сан и черепаха, назначенная судьей. Очевидно, что в более трудных занятиях такое случалось реже. Например, ни одна лошадь еще не справлялась с работой плотника. Но собака в качестве председателя — это почти обычное дело.

— Это бред какой-то! Она меня почти не знала! — тут вклинился его разум со словами „Еще как знала! Она тебя раскусила, и глазом не моргнув! “

— Завещание было продиктовано мне прошлой ночью, мистер Липовиг, в присутствии двух свидетелей и врача миссис Росокшь, который объявил, что она, если уж не в теле, то точно в своем уме. — Мистер Криввс поднялся на ноги. — Короче говоря, завещание законно. Оно не обязано быть благоразумным.

— Но как он может, ну, председательствовать? Все, что он может сделать с любыми сидениями — это обнюхать ножки!

— Я предполагаю, что фактически он будет действовать как председатель через вас, — сказал адвокат. Со стороны Сержанта Ангвы послышалось пищание.

— А что случится, если он умрет? — спросил Мойст.

— А, спасибо, что напомнили, — сказал Криввс, доставая из портфеля документ. — Да, вот здесь говорится: акции распределятся между всеми оставшимися членами семьи.

— Всеми оставшимися членами семьи? Что, его семьи? Я что-то не думаю, что у него найдется хоть один!

— Нет, мистер Липовиг, — ответил Криввс. — семьи Роскошей.

Мойст почувствовал, что ветер стал еще холоднее.

— Сколько живут собаки?

— Обычная собака? — спросил Нобби Ноббс. — Или собака, которая стоит между кучкой Роскошей и очередной наживой?

— Капрал Ноббс, это было неуместное замечание! — быстро вмешалась Сержант Ангва.

— Извиняюсь, сержант.

— Кхем, — кашель мистера Криввса высвободил еще одну моль. — Мистер Непоседа обычно спит в апартаментах Управляющего в банке, мистер Липовиг. Вы тоже там будете спать. Это условие завещания.

Мойст встал.

— Я не обязан делать ничего из этого, — резко ответил он. — Я никакого преступления не совершал! Нельзя управлять жизнью людей из моги… Нет, ну, вы можете, сэр, тут проблем нет, но она не может просто…

Из портфеля был извлечен еще один конверт. Мистер Криввс улыбался, а это всегда был дурной знак.

— Миссис Роскошь также написала вам эту искреннюю просьбу, — сказал он. — А теперь, сержант, думаю, лучше оставить мистера Липовига одного.

Они вышли, хотя через пару секунд Сержант Ангва вернулась и, не сказав ни слова и не смотря в его сторону, прошла к мешку с игрушками и бросила в него пищащую кость.

Мойст подошел к корзине и поднял крышку. Мистер Непоседа посмотрел на него, зевнул, а потом откинул подушку и встал на задние лапки. Хвост неуверенно махнулся пару раз, а огромные глаза наполнились надеждой.

— Не смотри на меня, малыш, — сказал Мойст и отвернулся.

Письмо Миссис Роскошь было смочено лавандовой водой и слегка отдавало джином. Она писала очень аккуратным пожилым почерком:

Дорогой Мистер Липовиг,

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒