Эль Прадо.

- Два взрослых и два детских, пожалуйста, - обратился мой муж к молодому сотруднику музейной кассы.

- Если Вы закажете экскурсию, то получите скидку.

- О, да! – воскликнула я радостно из-за плеча Дениса – Мы так и сделаем!

При осмотре на входе Дениса попросили оставить рюкзак в гардеробе. После этого наш путь лежал в священные залы Эль Прадо, одного из самых знаменитых музеев мира. Первым наполнившим меня чувством было удивление: ни одна из многих значимых картин, хранящихся здесь, не была защищена стеклом. «Сад земных наслаждений» Босха, «Обнаженная Маха» Гойи, «Менины» Веласкеса – все находятся на расстоянии метра от зрителей, отделенные от них лишь канатом ограждения. Мой инстинкт защиты тут же дал о себе знать: что если какой-нибудь сумасшедший повредит картины ручкой или ножом? Я знаю из собственного опыта, что любое хорошее произведение искусства автоматически порождает зависть, поэтому во время нашего последнего визита в Рим меня не удивило, что знаменитая на весь мир «Пьета» Микеланджело хранится в витрине из толстого стекла. Несколько лет назад кто-то пытался повредить скульптуру молотком, и, естественно, никто не хотел рисковать еще раз. Я уже была там в детстве со своими родителями, но тогда до скульптуры можно было почти дотронуться – как сейчас до картин в Эль Прадо.

Когда я вошла в следующий зал, все страхи улеглись, потому что верх надо мной взяли эмоции: я стояла напротив картин Босха и ванн дер Вейдена, а в глазах у меня стояли слезы. Теперь-то я точно была благодарна за то, что картины находятся в метре от меня и я могу их рассмотреть без защитного стекла.

- Что случилось, Шишик? – спросил Денис, заметив мои чувства и слезы и тут же нежно взяв меня за руку. Шишик – это ласковое прозвище, которое он каким-то образом изобрел из моего имени.

- Ах, я просто так счастлива, так взволнована, - объяснила я.

И когда я растроганно стояла перед картинами, а мои мысли блуждали, мне вспомнилась одна история о слезах по совсем другому поводу. Она случилась более тридцати лет назад.

Тогда мой папа, наверное, ощущал то же самое, что я теперь. Он был большим любителем Эль Прадо и посещал музей всякий раз, когда бывал в Мадриде. Он любил все, что было красивым, настоящим и аутентичным – три слова, которые он часто употреблял. Но, кроме того, у него с Эль Прадо была еще совсем другая, очень личная связь.

Это случилось ранним утром, когда в музее еще было мало людей. Мой отец бродил по этим великолепным и необыкновенным залам, как часто это делал. Но в этот ранний час был еще один посетитель – молодой человек, который сидел перед картиной и плакал. Папа какое-то время за ним наблюдал, а потом решился заговорить.

Не знаю, какими словами они обменялись, но имя этого человека мне хорошо известно: Фернандо. Я помню, как маленькой сидела у него на коленях, а он пел «Хоп, хоп, хоп» и притворялся лошадкой. Это был крупный мужчина с крупным смехом и жизнерадостной натурой, и – о да! – он любил яичницу! Предпочтительно из трех яиц, поджаренных на оливковом масле, как принято в Испании. Меня очень впечатляло то, что он при этом не пользовался вилкой. Вместо нее он использовал два больших ломтя белого хлеба, чтобы отправлять яичницу с тарелки прямо в рот, - и при этом не пачкался. У него был стиль, даже при поедании яичницы.

Мне вспоминается прохладный вечер, когда мы сидели на террасе в Гамонале, увитой виноградом, собравшись за красиво накрытым большим столом с огромной миской гаспаччо и охлажденным арбузом из сада. Летом температура воздуха днем обычно превышала 40 градусов, но после заката становилось прохладно. Тогда люди собирались, чтобы, так же, как мы, покушать под открытым небом.

По какому-то поводу тем вечером мы все были очень счастливы, Фернандо много смеялся. Он любил рассказывать анекдоты. И смеялся громче, чем все остальные, вместе взятые, – другим мы его просто не знали.

Фернандо происходил из привилегированных слоев, но для нас он был как еще один член семьи. В то время я спрашивала себя, почему он так уважительно относится к моему отцу. И почему он так часто бывает у нас дома, где к нему относятся, как к сыну. Ответ я получила гораздо позже, и он как раз возвращает нас к тому давнему дню в музее.

Когда папа с ним познакомился, Фернандо был студентом-медиком, без сомнения, очень одаренным. Ничего он не хотел больше, чем стать врачом и лечить людей. Он горько плакал, но его слезы не были вызваны картинами. Он плакал, потому что не сдал свой выпускной экзамен и твердо решил покончить жизнь самоубийством. Визит в Эль Прадо был последним, что он хотел совершить перед смертью.

Когда после целого дня в музее мы вернулись в свой отель, я положила голову на плечо Денису и сказала:

- Знаешь, любимый, я вдруг вспомнила историю Фернандо.

- Кто такой Фернандо? – спросил он, потому что раньше я никогда не рассказывала ему о мужчине, который долгое время принадлежал к нашей семье.

И теперь, когда я пересказала ему эту историю и проиграла ее для себя еще раз, мне стало понятно, что у нее был очень счастливый конец. При огромной моральной поддержке моего отца Фернандо решил еще раз держать экзамен – и сдал его. На этот раз он принес клятву Гиппократа и долгие годы был одним из лучших и любимых докторов в своем городе. Говорят, когда он умер, на похороны пришли сотни людей, которые хотели с любовью и благодарностью проститься с ним. Он, должно быть, помог очень многим.

Что в то утро дал ему мой отец? Семью? Надежду? Любовь?

Моему сыну Александру во время нашего посещения музея больше всего понравилась картина Эль Греко «Воскресение Христа», и в известном смысле Фернандо тогда тоже пережил своего рода воскресение. Если мой сын сейчас читает эту историю о своем дедушке, надеюсь, она научит его тому, что внимание, уделенное одному единственному нуждающемуся в нем человеку, может спасти не только его жизнь, но и многие другие. Великий опыт.