Table of Contents 9 страница

Почему он ни разу не навестил меня? Ведь нет ничего проще. Фрэнк проживает все там же, даже номер телефона у него не изменился. Мне легче, когда я думаю, что папа просто забыл о моем существовании. Самое страшное, если все эти годы он то и дело вспоминал обо мне.

* * *

Следующие полчаса я сижу за компьютером, просматриваю сайты, которые рекомендовал Большой Луи, и размещаю объявления о пропавшем без вести на покерных дискуссионных площадках и форумах. Я втискиваю папино имя меж подсказок и бесконечных перечислений сильных рук (которые тем не менее проиграли) и леплю свой электронный адрес и телефон всюду, где только можно. Когда у меня начинает кружиться голова, я берусь за карандаш и набрасываю текст газетного объявления. Оказывается, нужные слова не так уж легко подобрать. Когда торчишь в Интернете, тебя не покидает чувство блаженной анонимности, но с печатным словом все по-другому. Если мое объявление каким-то чудом попадется папе на глаза, это будет первая весточка за двадцать с лишним лет. Хочется, чтобы слова соответствовали случаю. И почему-то совсем не хочется, чтобы Джо видел, как я сражаюсь с текстом.

* * *

— Привет.

— Хорошо спала?

— Нормально. А что… почему ты спрашиваешь?

— Да так. — Джо зевает и наливает себе кофе. — Просто ты пела во сне, вот и все.

— Серьезно? И какой у меня был репертуар?

— Трудно сказать. Только ты мычала и мычала.

— Я мычала?

— Слов было не разобрать. Мотив вроде напоминал «Там, где у улиц нет имен» [34]. Потом ты бросила петь и стала звать кого-то. Не то Барри, не то Реджа.

— А не… э-э… Ларри и Эйджа?

— Ну да. Блин. Точно, Ларри и Эйджа… А ну-ка постой. Куда это ты рванула?

— В ванную. Принять душ. Извини. Мне надо срочно принять душ.

Уже несколько дней Большой Луи не дает о себе знать. На мои электронные послания он не отвечает. После той странной вспышки гнева он словно лег на дно — и я решаю заявиться непрошеной гостьей и застать его врасплох. Все утро я вместе с Джо в центре садоводства — мы копаемся в растениях и луковицах, перебираем мешки с торфом, — и, похоже, у нас складывается оптимальное сочетание. Удивительно, сколько всего надо при этом знать. Есть легкая почва, есть почвы суглинистые, известковые, супесные и песчаные, и у каждой разный размер частиц и структура. Некоторые растения меняют цвет лепестков в зависимости от сочетания минералов в грунте, и очень важно подобрать правильную комбинацию. Не обойтись и без капсул с отравой для вредных личинок, без удерживающих влагу гранул, без набора удобрений и питательных веществ. Но самое важное — правильно выбрать лейку.

* * *

— Какой тип лейки ему нужен?

— Не знаю. А какая разница?

— Ну как же. Из металла или из пластика. С длинным носиком или с коротким. Большого объема, чтобы не бегать лишний раз к крану, или маленькую, которая поместится на балконе.

— Так. С длинным носом, объем побольше, зеленый пластик, несъемная насадка-ороситель. Нет… подожди. Нос длинный, объем небольшой, съемная насадка.

— Пластик или металл?

— Металл.

— Уверена?

— Абсолютно. Хотя, может, ему нравятся зеленые лейки.

— Значит, зеленую?

— Пусть будет зеленая.

Пит сегодня просто незаменим. К тому же он дал мне почитать книгу «Окна и цветы в домах людей богатых и знаменитых», и хотя картинки в книге — не более чем фантазия художников, думаю, Большому Луи будет интересно на них взглянуть. Мне почему-то кажется, что Луи может взять за образец окна виллы Греты Гарбо — ведь она тоже затворница, — но Пит считает, что Грета не подойдет.

— У нее ведь нет ни лобелии, ни лаванды. А твой великан особенно настаивал на лаванде.

— Я помню. Но ты только посмотри на эти белые розы! Очень красиво, согласись?

— Розам нужен хороший уход. Подрезка, удаление увядших цветов, рассадка и все в таком духе.

— Ну ладно, — неохотно соглашаюсь я. — Будем исходить из того, что заказано.

Джо грузит все в багажник и повторяет, что хотел бы поехать со мной. Но он знает, что на душе у меня кошки скребут — на мои газетные объявления и призывы на покерных сайтах так никто и не откликнулся, — и больше не пристает, когда я говорю, что все сделаю сама.

— А ты не переборщила? Зачем такие объемы?

— Луи очень скрупулезен.

— Ведь задачу-то можно упростить. На что тебе три вида почвы?

— Пусть все будет тип-топ.

Джо тихонько вздыхает — знает, что меня не переубедить.

— Размеры ящика соответствуют?

— Абсолютно. Я трижды измерила балкон.

— И ты четко представляешь, что делать?

— Разумеется. Не боги горшки обжигают.

— Помнишь, что землю необходимо сперва полить?

— Конечно, помню. И надо постараться не потревожить корневища. Пятнадцать раз прочла.

— Тогда ладно. Только не выходи из машины, если заметишь что-то подозрительное.

— Не выйду. Обещаю.

— Если понадобится помощь, звони.

— Да не бойся ты, я все замечательно сделаю сама. Это ведь не так сложно. Я справлюсь.

* * *

Вообще-то земля довольно тяжелая. А лейка норовит выскользнуть из-под мышки. А растения такие длинные и нежные, что меня прямо в дрожь бросает от страха повредить их. Слава богу, юный торговец куревом на посту, втюхивает левый «Ротманс» парочке беременных девчонок. Что бы я делала без него?

Хоть нас теперь и двое, мы трижды поднимаемся с грузом на лифте. Как это мило с его стороны — оказать безвозмездную помощь. Ну, не совсем безвозмездную. Когда мы в третий раз поднялись на пятнадцатый этаж, мальчишка таки потребовал двадцать фунтов (а не то вывалит торф из мешка прямо за окно), но милостиво согласился на семнадцать. И еще сунул мне пачку «Мальборо», хоть я не уставала повторять, что бросила курить. Это показывает его с лучшей стороны. Если подумать.

* * *

Дверь Большого Луи уже приоткрыта. Слегка. Я заглядываю в щель, но в плохо освещенной прихожей никого. Что и следовало доказать.

— Входи же, Унгар. Чего ты ждешь? Скорее же, бога ради.

Голос Луи доносится из спальни. Ну да, там же безопаснее. Хорошо, я потороплюсь. Постараюсь.

— Как ты узнал, что это я? — Я утираю пот с лица. — Как ты узнал, что я привезла твой заказ?

В дверном проеме показывается ухо и полщеки — ни дать ни взять картина Пикассо. Судя по всему, Луи пожимает плечами. Я спрашиваю: может, он слышал, как я торговалась с мальчишкой?

— Нет, — с нескрываемым самодовольством отвечает Луи. — Я знал, что ты на подходе, задолго до всех ваших препирательств.

— Каким образом?

— У меня хороший нюх на растения. Как только ты погрузила их в лифт, запах уже достиг моего носа.

Я смотрю на его ухо с подозрением. Вид у уха честный. Наверное, Луи говорит правду.

— У меня очень развито обоняние. — В дверях появляется все лицо целиком. — Ведь я столько лет безвылазно просидел в игорных залах и казино. Запах соленых орешков, «Будвайзера», пота и сигаретного дома — вот и все, что заставляло дрожать мои ноздри. Да, и еще аромат псины, исходящий от Маленького Луи и жены.

— От твоей жены пахло псиной?

— Я же сказал. Зачем переспрашивать?

— Незачем, ты прав.

— Надо сказать, — Луи с явным облегчением наблюдает, как я закрываю входную дверь, — когда-то у меня было очень плохое обоняние. Запах пота, пива и псины я еще чувствовал, а вот ароматы потоньше до меня не доходили. Жена говорила, это все из-за аварии, наверное, у меня в мозгу что-то сместилось. Ведь вкусовые ощущения у меня тоже почти отсутствовали. Тогда-то я и полюбил всякие маринады и острые соусы — я хотя бы чувствовал их вкус. Так продолжалось лет десять.

— И что произошло потом? Как к тебе вернулись вкус и обоняние?

Луи таинственно понижает голос:

— При довольно-таки странных обстоятельствах. Я играл в карты в Карсоне с водителями-дальнобойщиками. Мы сидели за столом часов шестнадцать кряду. Кое-кто уже был при последнем издыхании, и пришлось открыть окно, чтобы помещение хоть немного проветрилось. Мне-то было все равно. Я даже не помню, день это был или ночь. В общем, шторы раздвинули, окно распахнули настежь, и комната наполнилась желтым солнечным светом. У меня даже глаза заболели, на мгновение я ослеп, словно Дракула или кто-то ему подобный. А потом меня сразил запах — легкий, нежный и сложный аромат. Пахло цветущими кактусами, амброзией и желтой сосной. Но все перекрывал запах моря.

— Как моря?

— В этом-то и странность, — разводит руками Луи. — Только представь себе: запах океана посередке этой поганой пустыни.

— Запах был приятный?

— Очень приятный. Свежий, прохладный и соленый. Немного рыбьей чешуи, озон и лед. — Большой Луи улыбается. — Я ощущал этот запах недолго, каких-то несколько секунд, но это было восхитительно. В жизни не испытывал ничего подобного. Наверное, ветерок пронес его через всю пустыню Мохаве с самой вершины горы Чарльстон. Этот аромат заключал в себе весь мир. Вирджинские колокольчики, карибские пальмы, пшеничные поля, вишни в цвету, бамбук, лимон и ночная прохлада. И чуть-чуть горного снега. Вот так. — Луи почесывает голову и усаживается поудобнее. — И после этого все изменилось. Мое обоняние так обострилось (верно, моему носу не терпелось еще раз ощутить тот же аромат), что я мог унюхать зрелый сыр сквозь двухфутовую броню. Я ощущал запах жены, стоило ей появиться в самом начале улицы. Запах листвы доходил до меня через три наглухо запертые комнаты.

— Ух ты. — Я не знаю, верить ему или не верить. — С ума сойти. А как обстояло дело с чувством вкуса?

— Оно вернулось вместе с обонянием. Думаешь, почему я такой толстый? Как только пупырышки на моем языке опять заработали, приговор был произнесен. Я был готов очистить любой «шведский стол» за полчаса.

— Наверное, это здорово, — я сажусь рядом с ним, — когда твое обоняние восстанавливается через столько лет.

— Ничего подобного. — Большой Луи печален. — Это было начало конца. Прекрасное обоняние… и еще кое-что… в конце концов разорило меня.

— Как это? Не понимаю.

— Я уже не мог сосредоточиться, как раньше. Одна понюшка сосновой хвои — и я был готов. Внешний мир врывался в мое сознание. Мой нос только и делал, что принюхивался. Над грудой фишек, над бокалами с пивом вечно возносилась вонь дешевого одеколона какого-нибудь молодца из числа собравшихся за столом. Теперь одно из моих чувств только отвлекало меня.

— А разве это плохо?

— Конечно, плохо. Чтобы выиграть, тебе нужны все твои чувства до единого. Зачем тебе нужен нос? Чтобы почуять запах страха, исходящий от блефующего, дух смятения, распространяемый лохом, вонь отчаяния, которой разит от тех, кто и рад бы бросить играть, да не может. Отвлекаться каждые пять минут на какие-то водоросли непозволительно. И хуже всего было то, что обоняние взяло надо мной верх. Тот прохладный аромат был такой восхитительный. Я прямо жаждал ощутить его снова.

Большой Луи беззвучно шевелит губами. На глаза ему попадается зеленая лейка, и он берет ее в руки, вертит во все стороны и улыбается, будто лейка — живое существо.

— А почему бы тебе не съездить к морю? Или не выбраться на природу?

Луи отвечает, не глядя мне в глаза:

— Жена пыталась отправить меня в отпуск, но я не давался. Она утверждала, что я сам себя приговорил к бессрочному заключению и что только в игорном зале я как дома.

— И это правда?

— Может быть, — говорит Луи мрачно. — Дело в том, что в игорном зале я — свой человек. Я всегда знаю, как зовут каждого из игроков, знаю их характеристики, их слабости, их привязанности. О конкретном человеке я знаю все, что мне нужно. Я могу точно сказать, что за фрукт мой партнер, стоит ему сыграть первую сдачу. Точно так же я мог сказать, куда двинется тот или иной баскетболист, не успел он коснуться мяча.

Луи замолкает и опять принимается шевелить губами. Воспоминания складываются у него в слова, слова — в предложения, но я могу только догадываться в какие. Луи не издает ни звука. Он так и остается сидеть в своем кресле, когда я удаляюсь на кухню. Заварив свежего чаю, я возвращаюсь. Луи явно успел выговориться, вид у него уже не такой грустный, и я решаю прижать его посильнее.

* * *

— Мистер Блум?

— Я ведь тебе уже говорил, что для тебя я — всегда Луи.

— Хорошо. Луи?

— Чего?

— Ты никогда не думал, что тебе не помешает кое с кем повидаться?

— Кого ты имеешь в виду?

— Ну я не знаю. Проконсультироваться со специалистом, который помог бы тебе справиться со всеми твоими фобиями.

— То есть с психиатром?

— Можно и так сказать.

— Я общался с целой толпой психиатров, — небрежно отмахивается Луи. — Все они говорят одно и то же.

— И что же именно?

Луи презрительно усмехается:

— Они, Одри Унгар, твердят, что я псих. Толстый придурошный психопат. Безумнее не бывает.

— Понятно.

— С ними связываться — только время терять. Садится перед тобой такой козел бесполый и начинает умничать. Чтобы объявить меня психом, козлу нужен целый час. Сыграл бы такой аналитик со мной в покер, уж я бы его просветил, что почем. Мне достаточно часок поиграть с человеком в холдем, и я скажу о нем больше, чем такой специалист за тысячу сеансов психотерапии.

— Так ты никогда и не лечился? И никакие сеансы тебе не помогли?

— Толку ноль. Полсеанса не пройдет, как я начинаю протирать их кушетку антибактериальной салфеткой и меня просят покинуть помещение.

— Ясно.

— Это стоит двести долларов.

— Угу.

— Двести долларов за информацию о том, что я сумасшедший и в детстве тайком хотел трахнуть собственную мамашу. Говорю тебе, Одри, эти ребята — больные. Все они — трахнутые. Извиняюсь за мой французский. Сама-то ты чем намерена заняться? — Луи шумно прихлебывает чай и тянется за бисквитом. — Будешь тут сидеть весь день сложа руки и заниматься психоанализом? Или все-таки установишь этот гребаный ящик, который ты перла через полгорода?

— Сейчас займусь ящиком.

— Точно?

— Сто процентов.

— Хорошо. Тогда начнем. Отличная лейка, между прочим.

— Я рада, что она тебе понравилась.

Борьба — это все. Она изматывает больше, чем секс, захватывает больше, чем политика, она гораздо важнее денег. Ведь настоящий игрок садится за карточный стол не ради заработка.

Джоан Дидион. «Белый альбом»

Большой Луи толстым слоем расстилает газеты на кухонном столе и скрепляет листы клейкой лентой, чтобы и дырочки не осталось. На газеты Луи водружает терракотовый ящик для растений. Маленьким ящик не назовешь — три фута от кромки до кромки, — а по ширине он целиком заполняет балкончик. Стоит Луи передвинуть ящик, поднять с пола пузатый мешок с почвой и вскрыть его охотничьим ножом, как лицо его покрывают крупные капли пота, дыхание становится неровное и тяжелое и откуда-то из глубин тела доносится такое громкое хлюпанье, что делается не по себе.

Я предлагаю устроить передышку, но Луи не соглашается. Он хочет все сделать сам. Я только стою у стола и по очереди передаю ему растения и луковицы. Луи осторожно принимает их, насыпает в ящик мелкий гравий, разравнивает его и приглаживает, поливает корневища водой и оставляет так на некоторое время, чтобы отмякли. Тем временем на гравий толстым слоем укладывается торф. За работой Луи ворчит, и фыркает, и мурлычет разные мотивчики, которые порой обрастают словами. Пара куплетов из песни Синатры — и к Луи возвращается нормальное дыхание.

Я говорю, что у него хороший голос — низкий, звучный и густой, как патока, и Луи принимает мой комплимент как должное. Когда-то в Атлантик-Сити он изредка подрабатывал, изображая Фрэнка Синатру перед публикой. Так он начинал: десятидолларовый банк со старичьем и командировочными днем, и концертный номер в барах и коктейль-залах казино — по вечерам.

Прямо скажем, не худший способ зарабатывать на жизнь, но Луи ужасно раздражало постоянное дзиньканье игорных автоматов. Оно просто преследовало его. Звяканье слышалось ему даже во сне, в голове так и дребезжало. Казалось, он отбывает срок и сосед по камере нарочно колотит металлической кружкой по толстой тюремной решетке.

Когда муки сделались невыносимы, перезвон вдруг куда-то пропал. Луи как обычно сел играть (дело было в «Тадж-Махале»), развернул карты, посмотрел на пару королей и вдруг почувствовал что-то неладное. Ни один звонок не достигал его ушей. Он слышал только звуки, издаваемые другими игроками — нетерпеливые удары сердца, трусливое сопение, жадные вздохи. И тут Луи понял, что достиг нужной степени концентрации и пора двигаться дальше.

К моменту своего окончательного переезда в Лас-Вегас Большой Луи посвящал картам по десять часов в день, шесть дней в неделю, пятьдесят две недели в году. Большинство вечеров он проводил в казино в центре, «в заведениях близ Фермонт-стрит», но пару раз в неделю выбирался в пригород, где доил деревенщину и прочих акул покера, вроде автотуристов в спортивных нейлоновых куртках и страховых агентов, загорелых до черноты. Всех их Луи видел насквозь. Только успевай деньги сгребать.

Если в городе проходил какой-нибудь съезд, что случается чуть не каждый день, то часть его делегатов непременно попадала в лапы Луи. Он коршуном кружил по залу, выбирая легкую добычу — горлопанов, прикуривающих сигарету от сигареты и размазывающих по столу стопки фишек, лысых болванов, заказывающих тот сорт виски, который им явно не по средствам; и тихонь со значками на лацканах, ерзающих за карточным столом и глазеющих на люстры с таким видом, будто увидели комету.

Большой Луи был неизменно спокоен. Если нужно, он мог выжидать в засаде хоть всю ночь напролет. В своей гавайке, мокасинах и слаксах «Кей-март» он восседал за столом, нянчя в руках карты и попивая диетическую колу. Пусть противники смотрят на него свысока. Пройдет совсем немного времени, и он очистит им карманы, одному за другим. А они будут поднимать ставки, пасовать, объявлять чеки [35]и идти на повторный подъем, гадая, кто лох. Если бы Луи захотел, он мог бы просветить их на этот счет. «Коли ты за первые двадцать минут игры не выяснил, кто лох, значит, лох — ты сам» — вот что он сказал бы.

— Когда игрок начинает проигрывать, происходит странная штука, — улыбается Луи. — Кажется, он сам стремится поскорее продуться. Если его пару раз хорошо подсадить, у него внутри будто нарыв лопается. Ты и оглянуться не успел, как он уже поднимает ставку на паре троек или играет ва-банк на единственном тузе. Ему надо срочно выходить из игры, но гордость или глупость не позволяют. И он проигрывается в пух. Такой человек просто не может поверить в невезение, и судьба смеется над ним одну сдачу за другой. Это все самолюбие. — Луи тычет в меня пальцем. — Только эгоист испытывает судьбу.

— А ты когда-нибудь играл в турнирах? — жадно спрашиваю я. — В Мировой серии, например?

— Разумеется. — Тон у Луи такой, будто речь идет о чем-то обыденном. — Я каждый год играл в Мировой серии. Однажды я даже дошел до финала. Но настоящая борьба происходит в играх, вокруг которых нет шумихи. В безлимитных играх.

— И какие суммы на кону?

— Я же сказал. Игры без-ли-мит-ные.

— И размер банка не ограничен?

— Никаких ограничений. Чтобы просто сесть играть, нужен исходный капитал тысяч в сто. Каждая карта в прикупе обходится в пятьдесят тысяч. И должен тебе сказать, — Луи хлопочет вокруг очередной герани, — на таком уровне игра уже совершенно другая. В ход идет вся твоя фантазия, проницательность, характер. Ну и ловкость рук. Ты должен уметь просчитывать в уме шансы на конкретном банке до двух десятичных знаков. Ведь на таком уровне это все умеют. Ты должен видеть на шесть ходов вперед. Ты должен делать такие ставки, чтобы тебя приняли за ясновидящего. Истинно говорю тебе, Одри: ничто не сравнится с такой игрой. Ничто на свете.

— Из-за денег?

Луи только головой качает, удивляясь моей непонятливости.

— Из-за риска. Из-за острейших ощущений. Из-за того, что тебе выпал единственный в жизни шанс. Ведь независимо от того, как много ты знаешь, мир все равно непознаваем, тебя окружает хаос. В игре, в жизни, во всем. И вдруг тебе удается нащупать идеальную прямую. Хватайся за нее, выигрывай. Чувство такое, будто Вселенную зажал в кулаке. Жизнь вдруг обретает смысл, да еще какой!

Луи переводит дыхание и потирает виски. Глаза у него какие-то стеклянные. Внезапно он отодвигает стул и встает.

— Ты провел их всех. На этот раз у тебя получилось. Ты сосчитал каждое движение век, каждый удар сердца, каждый вдох-выдох. В долю секунды тебе все стало ясно. Не зря ты годами копил в памяти информацию. Теперь ты знаешь противников лучше, чем свою собственную жену. Ты видишь их сильные и слабые стороны, страхи и печали. А о тебе они не знают ничего. За последние три часа ты трижды блефовал по-крупному, и они не видят причины, почему бы тебе не проделать это еще раз. Но на четвертый раз у тебя есть карта. — Луи глубоко дышит. — Получайте, бессердечные ублюдки. При этом ты испытываешь такое… Одри, это чувство не сравнить даже с сексом. На тебя снисходит умиротворение, у тебя слегка кружится голова, ты свободен. Будто стоишь на одной ноге на краю пропасти и кричишь, раскинув руки. Какое-то мгновение ты живешь настоящей жизнью, а не хоронишься где-то в углу в ожидании смерти.

Большой Луи стоит перед ящиком-клумбой как проповедник перед амвоном. Его влажные глаза сверкают, его колоссальные руки-ложки воздеты вверх. Он дышит полной грудью, словно огромный насос качает воздух, и от его дыхания со стен сыплется отставшая краска. Он глядит в пространство и машинально стряхивает на стол грязь с пальцев. Проходит немало времени, прежде чем Луи осознает, где находится.

— Вот так. — Луи глубоко вздыхает и опять берется за лопатку. — Что тут говорить. Твоему отцу было хорошо знакомо это чувство.

— Откуда ты знаешь? — Я недоуменно смотрю на Луи.

— Он ведь был игрок?

— Да.

— Значит, он проходил через все это.

Большой Луи опять устраивается за столом и с нежностью нюхает саженцы. За те несколько недель, что мы знакомы, я впервые вижу его в таком хорошем настроении. Под ногтями у него грязь, гавайка размером со скатерть вся в пыли от гравия, но его, похоже, это нимало не заботит. Большой Луи трудится: сначала посадит какое-нибудь растение, потом прикинет — и осторожненько пересадит.

Я доставила почти все, что он просил, да еще Джо добавил кое-что от себя. Перистый аспарагус заменил плющ, а парочка сочных суккулентов, которым не нужен обильный полив, дополнила картину. Большой Луи смотрит на них растроганно и сообщает мне, что его жена выращивала алоэ в их садике в Лас-Вегасе и что сок алоэ очень помогает, если обгоришь на солнце или обожжешься. Луи в превосходнейшем расположении духа. Еще бы. Ведь стоит ему прикоснуться к какой-нибудь луковице — и он уже с наслаждением вдыхает аромат цветов, донесшийся из будущего.

И вот дело сделано. Большой Луи переводит взгляд с ящика-клумбы на меня, с меня — на балкон, с балкона — опять на ящик. Ноздри его раздуваются — в затхлом воздухе комнаты он чувствует ноту, занесенную из внешнего мира.

— Ну как? — спрашивает он меня с тревогой. — Неплохо для любителя, а?

— Не то слово, — подтверждаю я. — Просто отлично.

Большой Луи даже зубами щелкает от удовольствия. Заметно, что «отлично» — его любимая оценка.

— Поставишь его на балкон для меня?

— А сам ты не хочешь его поставить? Это ведь всего лишь балкон. Тебе даже из квартиры выходить не придется.

Луи отрицательно качает головой. Застарелая боль возвращается, и лицо его мрачнеет. Я не настаиваю. Он берет ящик со стола (легко, словно пластмассовый), выносит из кухни, ставит на пол посередине комнаты и подталкивает поближе к окну. Теперь я должна выполнить свою часть задачи.

А задача не из легких. Теперь, когда ящик наполнен сырой землей с растениями, я еле могу его приподнять. Но я справляюсь.

Открыв окно, я приседаю, напрягаю мышцы, с усилием переношу ящик за окно и медленно и аккуратно устанавливаю его на место. Остается только позвать Большого Луи — пусть посмотрит.

Но Луи занят. Он уже на кухне — отскребает грязь с ладоней. Вместе с кожей.

Большой Луи отменил наши уроки. Так-то вот. Отменил без предупреждения, лишь прислал мне в субботу по электронной почте цидульку, что у него совершенно нет времени на ерунду. Надо сказать, я страшно обиделась. И было за что. Держал меня на крючке из-за этого дурацкого ящика-клумбы, а как только я все установила, сразу стала не нужна. Вот это отношение. Сидит себе, заедая трюфели маринованными огурцами и острым перцем, и ни в грош меня не ставит. Да чтоб отбеливатель сжег ему пальцы до костей! Чтоб он подавился шоколадным кексом, как его жена!

Целый час я изрыгаю проклятия и предаюсь мстительным фантазиям (типа неплохо бы разыскать Маленького Луи и усыпить), как вдруг выясняется, что я все поняла не так. Просто Большой Луи значительно более занятой человек, чем я себе представляла. Его время расписано. До Мировой серии осталось чуть больше месяца, и некоторые из учеников требуют, чтобы он позанимался с ними дополнительно. Как минимум пятеро из них собираются в начале мая отправиться в Вегас, так что у Луи совершенно нет времени на меня и на мои глупости. И на нашу «болтовню» тоже нет.

Зато у Большого Луи есть особо одаренный ученик, и Луи лелеет и пестует его талант вот уже полгода. Если как следует поработать над ним еще и в апреле, появится неплохой шанс срубить недурные деньги. В прошлом году двадцатитрехлетний британец занял второе место в основном турнире и унес в кармане миллион сто тысяч долларов. Почему бы ученику Луи не повторить достижение земляка?

Я хотела было напомнить Луи его собственные слова, что все британские игроки — задницы, но раздумала. Не время сейчас.

Слава богу, еще не все потеряно. Контратака за мной. Для начала я коварно предлагаю Большому Луи еще два горшка с комнатными растениями — они прекрасно дополнят то, что уже есть, — а также «Окна и цветы в домах людей богатых и знаменитых» — якобы в прошлый раз забыла передать ему книгу. Луи благосклонен. Он с интересом ознакомится с книжкой, а из комнатных растений он больше всего любит лаванду и кактусы. Если, конечно, я не против.

Теперь можно пускать в ход засадный полк. Тут дело более тонкое. Надо добиться, чтобы ему стало меня жалко. Я втолковываю Луи, что мои призывы на покер-сайтах остались без ответа (я получила только несколько матримониальных предложений и приглашение в Куинс, где у кого-то на дому будет проходить большая игра) и мне очень плохо. Я убеждаю Луи, что если он научит меня играть, то ход мыслей папы станет мне ближе и я пойму, почему игра поглотила его и он так и не вернулся.

Время идет, ответа нет. Я почти вижу, как Луи гримасничает за своим компьютером, и пробую достучаться до него еще и еще раз. С шестой попытки добиваюсь успеха: Луи обзывает меня унылой занудой, мотающей ему нервы, а я отвечаю, что он — настоящий грабитель. Он бухтит, что место дам у игорных автоматов (если только дамы в данный момент не заняты вязанием). Я парирую: Луи — просто убогий мужской шовинист. Это определение приходится ему по душе.

В конце концов мы заключаем джентльменское соглашение. Луи свяжется со своими старыми приятелями по покеру в Лас-Вегасе и расспросит их насчет папы, а я целую неделю не буду его беспокоить и займусь покером на дому. Если он решит, что я делаю успехи (и если ему понравятся мои кактусы, маринованные огурцы, трюфели и книги по садоводству), он даже, может быть, допустит меня до настоящей игры. На настоящие деньги. Против тех, кто обычно собирается у него в пятницу вечером. И против своего гениального ученика.

* * *

— Сколько же денег ты потратила?

— Не знаю. Не так много.

— Тут двадцать две книги. И все они про одно и то же.

— Тут ты ошибаешься. Это только на первый взгляд они все на одну тему. На самом деле между ними есть разница. Не всегда значительная, но существенная.

— Значит, есть разница между «Как играть в холдем» и «Как выиграть в холдем»?

— Конечно, есть.

— И какая разница между «Методикой пот-лимита [36]для начинающих» и «Методикой участия в турнирах для начинающих»?

— Очень большая.

— А как насчет «Грудей за сто тысяч долларов»? Это что, тоже про тактику и стратегию покера?

— Да. Хотя, знаешь, не совсем. Это что-то вроде сборника историй про игроков. Вот, смотри, — я открываю книгу на нужной странице и передаю Джо, — с одним игроком однажды заключили пари на сто тысяч долларов. Он должен был вшить себе силиконовые груди, десятый номер, и ходить в таком виде целый год. Игрок выиграл пари. Вот псих, а?

— Ну и ну… — Джо только руками разводит.

* * *

Джо не в восторге от моей подборки покерной литературы. Наверное, он прав. Что-то я размахнулась. Вчера в лавке для картежников на Грейт-Ормонд-стрит я скупила все самоучители. Теперь у меня есть учебники почти всех великих тактиков: Дэйвида Склянского, Лу Кригера, Майка Каро, Бобби Болдуина, Мейсона Малмута и Герберта О. Ярдли. В лавке не было только «Супер/Системы» Дойла Брансона. Говорят, на данный момент эту книгу очень трудно достать.

Правда, продавец сказал, что в выбранных мною книгах раскрыты все нужные мне темы. Психология, позиция [37], блеф, полублеф [38], овер-карты [39], чек-рэйзы [40]и шансы банка [41]. Есть статьи о старшинстве рук, вероятности и замедленной игре [42], а также пятисотстраничная энциклопедия о непроизвольных телодвижениях, по которым можно заключить, насколько сильна у противника карта.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒