НА КРАЮ «СВЕТА» 27 страница

- Ой, совсем будет темно, – морщилась натурщица Люся-Мюзета, как всегда сидящая в мужской компании налегке в одних туфельках и платочке, накинутом на плечи.

Люся сидела на коленях Качинского и гладила у него горб.

- Милый, что это у тебя?

- Жизнь прошла по мне.

В супермаркете, лучшем в Сибири, купили лучших вин из Испании, и с этим приятным грузом поднялись на тридцатый этаж, где жил Качинский. В квартире богема принялась изучать огромные импортные холодильники, до отказа набитые всякой снедью. Девушки тотчас соорудили шведский стол. Богема умела делать отличный закусон из хлеба с огурцом, а уж тут простор для творчества был неограничен.

Выпили за Марьям, закусили охотничьими колбасками, разогретыми в микроволновой печи, и отпали в громадных кожаных креслах от фирмы " Пей до дна". Спели любимую украинскую песню Дениса, затем тарабарскую Юрия Николаевича. Особенность народных песен в том, что их можно исполнять без инструмента.

- Жизнь пошла веселее, – сказал Денис после того, как Качинский включил японский домашний кинотеатр с экраном столь огромным, что наблюдался полный эффект присутствия.

На спортивном канале транслировали матч " Спартак" - " Динамо". И вот на пятьдесят пятой минуте Владимир Скоков принял мяч на грудь после навеса с правого фланга и, не дав ему опуститься на траву, с левой ноги пробил в левый же угол ворот " Спартака". Вратарь Филимонов как птица взвился над вратарской площадкой, но опоздал на сотую долю секунды. Вся богема вскочила на ноги и проревела: " Ура! ". И только Валера Черный, болеющий за " Спартак" смачно выругался и метнул костыль в сторону домашнего кинотеатра. Но хитрые японцы предусмотрели и такую реакцию телезрителей. Телеэкран слегка прогнулся и отбросил костыль прямо в морду Валеры. Поверженный Валера лег в гостиной среди детишек, ползающих по толстому персидскому ковру.

- Я этого Скокова куплю за тридцать три миллиона и отправлю в " Бешикташ" до конца жизни.

- Лучше бы, Валерий Иванович, купили бы нам Герда Мюллера и Боби Мура и укрепили бы тем самым наш " Чкаловец", - просил Денис Заречный.

Внезапно на экране домашнего кинотеатра возникла очаровательная Маргарита и прелестным хорошо поставленным голосом известного в стране теледиктора спросила у Валеры Черного:

- А сколько вы бы, Валерий Иванович, дали бы за меня?

При этом Маргарита ловко обернулась вокруг оси, взмахнула теннисной ракеткой, и на богему обрушилась очередь теннисных мячей, летящих со скоростью двести километров в час. Теннисные мячи, к счастью в никого не попав, пробили насквозь кожаные кресла. Впрочем, импортная фирма предусмотрела и этот вариант: дырки в креслах тотчас затянулись после дозы жидкого полиутирана. Это необычное свойство самовосстановления годилось не в первый раз: дети постоянно протыкали кожаные кресла кухонными ножами из особо прочной стали, отрабатывая на коже уроки самообороны для детей младшего возраста. Меж тем домашний кинотеатр представил чудесную объемную картинку вечно молодого Уимблдона. Сто двадцати летний новорожденный принимал на зеленой груди, поросшей травкой высотой 4, 7 миллиметра, двух лучших теннисистов мира Сафина и Кафельникова. Игра была столь стремительной, что мячи летали со сверхзвуковой скоростью. И многие боллбои, бегающие по периметру корта не смогли поймать ни один мяч – все они ушли за пределы огромного стадиона, заполненного публикой столь богатой, что даже Валера Черный не был бы принят в их клуб. Один из мячей влетел прямо на престол Господа Бога, наблюдающего в данный момент сразу за всеми соревнованиями, происходящими на Земле.

- Смотрите, Боже, бесы их топчат, а они играют! – воскликнул преподобный Сергий Радонежский, сидящий слева.

- Великий русский народ, – сказал Мухаммед, сидящий справа. – Терпение его от Аллаха! Как пророк Муса водил сорок лет по пустыне людей Писания, чтобы исправить грехи и воспитание, полученное от Фирауна, так и Аллах ведет Россию к новой жизни.

- Сорок лет, – это много – сказал Господь Бог. – Пока Россия будет блуждать сорок лет во тьме и невежестве, народ вымрет, и другие народы займут их землю. Другое время, другие темпы жизни! И кто сказал, что советская власть так уж плоха. Я в своих знамениях ничего плохого о коммунистах не говорил. Просто просил их не развешивать уши, чтобы на них лапшу не вешала западная пропаганда. Но, что-то все-таки не доработано в их системе, а времени так мало осталось!

- И скажи тем, кому даровано Писание, и простецам русским – предались ли вы? – обратился к Аллаху Мухаммед. – И, если предались, то по какому пути пошли? Они отвернулись от тебя Аллах, вот им и наказание, но Аллах видит своих рабов!

- Не понимают они таких речей, – насупился Господь Бог. – Слово" раб" у них вызывает протест. Но с другой стороны, слишком стерильна была их жизнь: бесплатное обучение, бесплатная медицина, бесплатные курорты – рай на земле, да и только, что в принципе уже не хорошо, ибо, куда стремиться человеку? Уж не на небо глядит мое дитя, а на Президиум. А Президиум тоже не господь, проглядел дары данайские. И принесли враги русских подарки: виноград от виноградной лозы Содомской из полей Гоморрских. Ягоды их ядовитые, грозды их горькие, вино их яд драконов и гибельная отрада аспидов.

- Помоги им, Господи! – усиленно крестился преподобный Сергий Радонежский.

- Ума не приложу, чем помочь большим детям, объевшимся ядовитых плодов. Объевшись вина ядовитого, просыпаются и вновь едят его. Кто их научил этой гадости?

- Иблис! – воскликнул пророк Мухаммед. – Будь он проклят! С тех пор, как был изгнан из Рая, он накопил огромный опыт обмана и обольщения!

- Спаси их, Господи! – твердил свое преподобный Сергий Радонежский.

К Сергию присоединился хор других апостолов. И вот уже небо, словно колокольным звоном наполнилось молением сотен святых, проявленных на земле русской.

- Да, что я могу сделать? – разводил руками Господь Бог. – Сами себя связали, сами себя и развяжут.

- Боже! – молились святые – Ты же прошлый раз обещал послать на Землю царя русского, мудрого как Ленин и волевого как Сталин!

- Где такого взять в одном лице? – возмутился Господь Бог. – Если и есть Нечто подобного плана, так это же я сам, никем не рожденный, единый во всех сферах! Вот сижу тут в вакууме, руковожу, а ведь не устал нисколько – Слава мне!

- Аллах, – скромно потупил глаза Мухаммед. – Может, ты пошлешь кого-нибудь из нас вторично??

- Отдыхайте, – ответил Господь Бог. – Я предлагаю посмотреть хоккей – мужской спорт. А пророк, мной посланный, уже созрел и скоро проявит себя…

За ближайшей тучей послышались громовые аплодисменты. Господь Бог удивленно обернулся.

- Кто это хлопает Мне без Моего разрешения?

Хлопал словам Господа Бога сам Юрий Петрович Громов, что наблюдал за Высоким Собранием каким-то ветром занесенный на Небесный Престол Пророком, посланным на Землю. Юрий Петрович уже с детства считал самого себя Пророком. И с детства Юрий Петрович писал письма вождям. Писал с первого класса, едва овладев божьей грамотой – врожденная борьба с тиранами сидела в его крови. Писал Сталину, Хрущеву, Брежневу и, наконец, дожил до встречи с самим Господом Богом. Все письма доходили до адреса: «Москва, Кремль», и возвращались обратно с пометкой: «Адресат выбыл». Письма шли долго, годами – может, потому и был Юрий Петрович вечно живым памятником. Юрий Петрович стал узником Совести и полюбил жить в камерах, в то время как растущая семья вкалывала без сна на своем огороде и носила по пятницам морковку по всем тюрьмам России.

Когда Юрий Петрович был свободен, то сочинял книжки по орфографии – скоро, уже в этом году бывший учитель обязан был защитить докторскую диссертацию: «Божественная транскрипция Тамбовского края».

Диссертация требовала рецензии, и Громов тайно как из пушки прибыл на небеса, где его встретила ангельская стража, кинула вместе с одеждой в жаропропиточную камеру. И вот Юрий Петрович розовый и ароматный в парадном костюме сочинял очередное письмо очередному тирану, то бишь Господину Богу от одного из выдающихся сочинителей Всея России… В письме Громов требовал орден Первого Пророка…

- Орден – это хорошо! - сказал преподобный Сергий Радонежский. – Мы с медведями часто ходили. Бывало ни сухарика в котомке, а все идешь по глубокому снегу только не на лыжах, а на ступоницах и не пятнадцать километров, а сто пятьдесят верст. Такой был марафон у меня и у моего друга Мишки-Топтыгина. А вот награды никакой! Нельзя без медали! Плохо Пророку без ордена Героя Всех Героев!

- Орден можно и купить! – возразил Мухаммед. – Березин не участвовал в соревнованиях верблюдов, а приз взял! Целых три миллиарда! Вот Качинский бежит свой марафон, а никто результат не засчитывает!

- Засчитают, не засчитают, а бежать надо, – сказал Господь Бог. – Это мы сидим, а им надо бежать. Время летит быстрее света.

- Русских всегда обижали, – вздохнул Сергий Радонежский. – Сначала татарва, потом немчура. Сейчас американцы придумали бесовские игры…

- А по мне нет круче " Формулы 1", - сказал пророк Мухаммед – Я и сам любил на верблюдах скакать. А недавно я пробовал посидеть на месте Себастьена Анжольра. На мне комбинезон, маска, шлем и перчатки. Температура в кабине под шестьдесят градусов, и я выхожу на прямой участок под названием " Индианаполис". Акселератор в пол, шестая передача, скорость триста тридцать километров в час. На повороте " Арнаж" скорость падает до шестидесяти и вновь стремится к тремстам. И так круглые сутки: стресс, визг моторов, ослепительный свет и непрерывная суета в боксах! Прыгнув за руль как-то спросонок, мы с пилотом Себостьеном врезались в ближайший отбойник на скорости двести семьдесят километров в час. И вот мы опять на небе у твоего престола Аллах! Прими душу Себостьена.

- Смелый юноша – сказал Господь Бог – Пусть сидит рядом со мной вечно!..

Глава 46

В Красноярске большой праздник. Тетушка Пу привезла из Москвы американский мужской хор нетрадиционной ориентации.

Солист хора Боря Моисеев сладко запевал:

- Знаю милый, знаю что с тобой!

Потерял себя ты потерял!

Над сценой поднимался голубой дымок, на пол сыпался золотой песок. Публика совками собирала дары. Чтобы не потерять себя, на концерт пришли покровские пацаны с раскаленными паяльниками.

ОМОН разогнал пацанов, а педики бежали в аэропорт.

По городу бегал сумасшедший Мастер вот с большими глазами:

- На город напали инопланетяне!

Устами юродивого говорила истина: на Красноярск действительно напали инопланетяне, в качестве базы захватившие Красноярский оперный театр. Навстречу Мастеру попался Валера Черный, один из спонсоров инопланетного десанта. Мастер отобрал у Валеры костыль и, прицелившись, выстрелил вслед улетающему «ТУ – 154». Послышался загробный вой сотни бесов. За городом ударил взрыв – это накрылся американский хор.

- Ну, все! Не будет никому пощады! – крикнул Валера Черный и кинулся почему-то в поисках квартиры поэта Качинского.

- Скомкает Бог мою душу и бросит

В бездну Веленной как свой черновик.

Лифт с музыкальным звоном остановился на тридцатом этаже как раз напротив бронированной двери, за которой слышались странные крики и вопли. Вдруг дверь распахнулась, и с квартиры принялись вылетать всякие бомжи с грязными стаканами в черных лапах – это Марьям, вернувшись домой, выметала метлой богему, что прижилась в квартире Качинского с его согласия.

Богема с воплями бежала, дверь с грохотом захлопнулась, а растерянный Валера поднял с кафельного пола пластмассовый стакан, из которого пили десятки людей, никак не связанные между собой. Пили бомжи, пила богема, пили воры. Пили коньяк, пили и спирт, выливая в полосатую пасть жуткую смесь, настоянную на палочках Коха, и с бледными сифилисными спирохетами. Пили, умирали и вновь пили. Выпил и Валера, налив себе из потайного карманчика бодягу, купленную даром у теплотрассы – на дорогой коньяк не хватило какого-то доллара, который у него вывернули с карманами. Спирт, завезенный из Бразилии, разгруженный в Сухуми из танкеров в спиртовозы, и лично доставленный богатейшему в России банкиру дал в ногах такую слабость, что Валера Черный не успел дойти до туалета. Моча потекла через гнилую дыру на месте бывшего детородного органа и обильно орошила волосатые как у обезьяны ноги. Валера Черный уже не способен был навредить ни одной женщине в мире, но он мечтал поставить точку в своем блестящем романе: " И Марьям овладела мною! "

Черный постучал костылем в железную дверь, никто не отозвался. Тогда Валера, приставив костыль к замку, выстрелил. Образовалась дыра размером с голову. Дверь тихо открылась, Валера зашел в помещение, густо затянутое дымом, и тотчас ему в грудь по рукоятку вошли три ножа – это дети Качинских принялись тренироваться на манекене.

Обычному смертному хватило бы одного ножа. Но Валера был бессмертен, как само зло, как бессмертно черное небо, на черном бархате которого блестят алмазы звезд.

С ножами в груди Валера Черный принялся шарить костылем в густом дыму, намереваясь найти детей Качинского и выбросить их с тридцатого этажа. Меж тем дети все как один были бойцовского качества и длинными пиками доставали Черного, сами, находясь в относительной безопасности. Валера Черный, взвывая от боли, выстрелил из второго гранатомета. Стеклянная стена, вывалившись целиком, разбилась на глазах прохожих на миллионы самодельных алмазов.

Люди в недоумении собрались вокруг большой кучи стекла, упавшей из-под самой крыши. У многих стекло было не только в карманах и волосах, но и даже под нижним бельем. Стряхивая стеклянную пыль, люди из-под руки следили за исходом битвы на тридцатом этаже, откуда доносились истошные крики.

Меж тем сам поэт Качинский на пару с Денисом Заречным ходили по базару, единственному мирному месту в Красноярске. Только здесь мирно уживались десятки национальностей бывшего СССР. Правда, знакомый азербайджанец жаловался:

- Мы стали иностранцами как китайцы!

Дядька с Украины, что продавал яблоки из-под Чернобыля, тоже жаловался, но уже на кавказцев:

- Сначала съедают сами, а то, что выходит из задницы, продают на десять рублей дороже!

К своему изумлению Качинский обнаружил на базаре листовки со своим портретом. Такие листовки клеились раньше у отделения милиции под объявлением о розыске. Это Валера Черный, обычно жадный до патологии, не пожалел денег на дискредитацию поэта. Акция дала результат, и вот уже бабушки, несущие домой любимому внучку единственное яблочко, купленное на пенсию, плевались вслед Качинскому: " Коммуняка".

Безработный Качинский срывал листовки с портретом в анфас и профиль, а над головой пролетал последний Змей-Горыныч, каркая разом в три мегафона: " Демократия, реформа, понимашь! " Базар задирал голову, и кавказцы сочувственно кивали большими кепками:

- Бэдняка, прэзидента съел, однако!

Но кавказский юмор не нравился закаменским ворам в законе. Коренные чалдоны страшно противились обилию беженцев со всех фронтов – свой брат исхудал настолько, что ни в одном кармане не звенит. Словом, скоро мир покинул и базар, последний кусочек рая в сибирском аду. Ухнуло в одном конце базара, отозвалось в другом. И вот уже всюду затрещали помповые ружья, чей заряд пробивал насквозь автомобильный мотор.

Панический страх вот с такими большими глазами поднял всех на ноги и взрывной волной понес толпу сквозь торговые ряды. Могучие кавказцы несли на широких плечах деревянные лотки и бетонные заборы.

- Е-мое – только и смог сказать поэт Денис, грустными глазами провожая взбешенную толпу, что подобно стаду быков, неслась через Каменку в гору. И вот уже вся Караульная сопка покрылась кожаными куртками. Куртками и шапками, всевозможными игрушками и фруктами был усеян и сам базар – не ленись, подбирай. Но уже отряд омоновцев в касках и бронежилетах принялся добивать то, что не успели разрушить сами кавказцы, разнося базар в щепки.

Качинский, несмотря на годы, вспомнил молодость, ловко катнулся по асфальту, сгруппировавшись и защищая голову руками. Таким образом, пролетев сквозь строй железных ребят, Качинский смотался сам и успел прихватить товарища. Правда, Денису досталось по спине и ягодицам, но гораздо круче пришлось закаменским ворам, что корчились под ударами дубинок, никак не желая покинуть райский уголок, где можно прокормиться. Некоторые прыгали в зловонную Каменку, и скоро народу в речке стало больше чем воды.

Поэты, втянув головы, скачками неслись мимо бронированных омоновцев, и носки кованых ботинок со свистом пролетали над их головам – один удар разворотил горб Качинского. Качинский со слезами на глазах кинулся домой под защиту любимой жены, что и умоет его и перевяжет, и напоследок и грудь даст пососать, лишь бы дитя не плакало. Под конец досталось все-таки и Денису. Денис со сломанным ребром улетел в подвал брошенного дома.

- Сволочь – плюнул вслед омоновец, ненавидя христосика с грустными глазами – Такие вот и продали Рассею.

В доме поэта тоже шла война. Маленькие мальчики, с такой же первой группы крови как у Качинского, во главе с матерью с трудом отбивались от озверевшего шнобелевского лауреата. Чем яростнее шла битва, тем больше зрителей стекалось к дому Качинского. Можно сказать у известного в городе небоскреба собрались все герои романа. Вот сварщик Рудик Набиулин и Александр Федорович Керенский, друг детства Качинского растягивали с помощниками батут, предназначенный для гимнастов. Доктора Корабельников и Булочкин подготовили носилки и перевязочные средства. Борис и Алла Кокаревы организовали прохожих на собирание картонных коробок. И вот уже на асфальте выросла целая гора подобно тем, что организуют для каскадеров во время съемок. Медсестры Маргарита, Клавдия и военврач Валентина Петровна развернули походный госпиталь с палатками для реанимации. Вся редакция " Красноярских костров" в составе критика Пирогова и старшего редактора Чеснокова суетилась по сбору макулатуры, которую также обильно сваливали вокруг небоскреба. Жители ближайших домов несли старые книги и надо сказать, что все это сработало очень здорово.

Злобный повестушник Валера Черный, объявленный Человеком года, исхитрился таки, прыгая на одной ноге, поймать мальчиков за шиворот и подтащить их к краю пропасти. Мальчики не в пример отцу все как один бойцовского качества отчаянно кусались и дрались. Но слишком малы были юные дошкольники. Вот уж они висели в воздухе, отчаянно цепляясь за край стены с рваными стеклянными осколками, изрезав пальчики в кровь. Тем временем Черный вытащил из норы последнего детеныша и кинул в пропасть. Обезумевшая от горя мать бросилась на Валеру Черного и, прихватив его с собой, тоже взмыла в воздух вслед за детьми.

Марьям взмыла в воздух, но не упала! Произошло нечто странное. Вдруг и Марьям, и ее дети стали легче воздуха, и подобно связке воздушных шаров поплыли в небе, гонимые ветром.

От страшных криков матери проснулось вечно сонное небо. Многоцветные лучи приклеились к спинам детей, и только один из них богатырь Ваня начал падать, но не так быстро, чтобы разбиться. Ванечка упал на брезент, растянутый пожарниками. С брезента рикошетом упал на книги, а тут уже и сам Качинский поймал в воздухе неуклюжего медвежонка, будущего чемпиона по борьбе без правил.

С тяжелым грузом на руках Качинский наблюдал за плывущей в воздухе Марьям в окружении четырех воздушных детей. Скоро святая семейка скрылась в облаках, и Качинский. Немой от горя. С единственным сыном на руках, обливаясь слезами, поплелся доиой. Какие-то дальние родственники забрали Ваню.

Поэт пытался проникнуть в квартиру, но лифт был отключен, как и весь дом из-за долгов за электричество. Все же по окружной лестнице Качинский поднялся наверх, где разрыдался при виде страшного погрома. Он уже и сам был готов прыгнуть в страшную пропасть без дна, но тут чья-то мягкая рука легла на его плечо. Качинский резко обернулся и в слабом свете дрожащей свечи увидел Иисуса Христа. И лишь секунду спустя понял, что это Денис Заречный.

- Напугал – сказал, тяжело дыша Качинский – Ну, вылитый пророк.

- Пойдем, брат мой – сказал Денис и, освещая немеркнущей свечой, повел Качинского по ночному Красноярску, необыкновенно страшному и красивому одновременно.

Красочная картина ждала Качинского и в родовом гнезде поэта, куда он вернулся в скорби и отчаяньи.

Подобно большой люстре висел над двором Млечный путь. Звездную иллюминацию украшал парад планет. Низко висел Марс с красными пыльными бурями. Следом плыла кипящая от переизбытка любви Венера.

Сам великий двор родового гнезда был плотно забит молчавшим народом, что со свечами в руках напряженно следил за одноногим оратором, что-то вещающим с белой скалы, как с трибуны. Качинский спрашивал у людей, что за митинг, и ему отвечали тихо как на похоронах, что сегодня, дескать, день памяти великого гражданина, проживавшего здесь когда-то сотню лет назад. Качинский протискивался сквозь ряды хорошо одетых людей и с удивлением открывал, что все в этом месте необычное. И сам дом Качинского, стоящий на скале, и флигелек в глубине двора были странным образом отшлифованы, покрыты лаком настолько, что не за что было зацепиться. Качинский заглядывал во все углы – все на месте, но все заново выделано, и каждая вещь служила не хозяину, а вечности. Вот толпа разом обернула головы в сторону дверей, где жил сам Качинский – двери открылись и вышли родители Качинского необыкновенно молодые и красивые, словно ожившие с довоенных фотографий. Следом вышли дети, внуки, правнуки…

И тут ноги Качинского задрожали, подкосились, он едва не упал от страшной боли в спине. Денис подхватил вовремя, и они двинулись краем горы Караульной со стороны часовни.

Часовня была ярко освещена, стояла большая толпа числом не менее, чем во дворе Качинского. Шла странная служба сразу на нескольких языках с непонятным текстом, а сама часовня переливалась меж тем как алмазная, словно сделана была из сплошного драгоценного камня..

Боль в спине нарастала, казалось он лежит на операционном столе и бригада хирургов полосует его без наркоза, производя непонятную операцию.

- Не могу! – сказал Качинский сопровождающему Денису.

Невыносимая боль погнала Качинского вниз к городу, внезапно запестревшему множеством огней. Каждое здание, каждое дерево было расцвечено множеством гирлянд из необыкновенно лучистых лампочек. Качинский бежал вниз под гору и чувствовал, что с каждым шагом кровь все сильнее течет по спине. Горб разрывает страшная боль, и что-то необыкновенное разворачивается за его спиной.

Внезапно за спиной послышался хлопок как от купола парашюта. Качинский изумленно повернул голову и увидел два гигантских крыла. Крылья помимо его воли уже на самом краю пропасти подняли его в воздух…

Конец 1 части.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 22 23 24 25 2627