НА КРАЮ «СВЕТА» 22 страница

Вдруг палестинец пал в ноги идущему навстречу человеку с густой бородой и гневным взглядом из-под больших бровей.

- Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

- Встань, человек! – приказал пророк Мухаммад, прибывший современный Содом с факелом в руке. – Возьми огонь и очисти город.

Арафат взял факел из рук пророка и сунул в задницу грешника, стоящего на коленях. Тотчас из заднего прохода вырвалось пламя, и грешник как реактивный снаряд улетел прочь, оставляя дымный след. Палестинец явно ожил и принялся поджигать остальных грешников, что с воплями уносились за пределы города и падали в воды океана. Наконец, сам Мухаммад перехватил факел и поджег тотем – гигантский член с Иблисом на головке стартовал подобно межконтинентальной ракете и улетел в Москву, где в этот день Россия праздновал свою победу, разгромив Советскую Власть.

Сусанин решительным голосом зачитал текст указа тысяча четыреста " О роспуске съезда народных депутатов", но депутаты не покинули Белый дом и подняли шум в прессе, угрожая импичментом.

В кабинет президента Сусанина вбежал взмыленный взлохмаченный Филатов. Он истерично бился головой о стол, слезы катились градом. Бывший заместитель удалого Бикбулата проклинал президента:

- Умоляю, отмените приказ, это конец, это катастрофа, – рыдал плачущий клоун. – Грядет мировая катастрофа, начнется гражданская война. Демократии конец, всему конец!

Президент дал отмашку. Филатова упрятали под юбку его жены, а следом отключили свет, воду, тепло и канализацию в Белом доме. На балконах расставили канистры с хлорпикрином – боевым отравляющим веществом. Едва такой газ окажется в помещении, люди из него вылетают быстрее, чем пробка из шампанского. Каждый офицер КГБ, принимавший в операции участие, знал с какого места и какого депутата он вынесет из зала.

Но народные депутаты за семьдесят лет напрочь растеряли боевой дух – всю жизнь они кормились у власти и следственно не могли кусать руку кормящего. Собаки и те кусают руку хозяина, а вот депутаты отказались от импичмента – побесились, поголосовали, повыступали и разошлись.

Тем временем в Москву входили танковые колонны, причем с разных сторон под разными флагами: одни с красными, другие вообще с царскими гербами – двуглавыми орлами на башнях. Но все танки спешили в Москву с одной целью – пострелять по живым мишеням. А мишени вот они – костры и множество бомжей, бежавших в Москву из бывших советских республик. Бомжам было совершенно наплевать на демократов, коммунистов и на танкистов, что живо развернули башни и ударили разом по полчищам хана Мамая, вновь осадившим Кремль. Молодым танкистам десять лет в школе вбивали легенды о татаро-монгольском иге, и теперь чумазые рожи бомжей на фоне Кремля и костров очень напомнили кочевников, что отбросили Россию на двести тысяч лет назад.

Костры взлетели вместе с бомжами, несколько снарядов подожгли здание СЭВ, что стояли развернутыми книжками. Жуткий вой встал над Москвой. Народ мигом организовал самооборону, умелые ручки живо собрали из ничего боевые снаряды. И вот уже в танки полетели знаменитые коктейли Молотова. Горящие танки принялись давить баррикады. В свою очередь, разъяренная толпа смяла кордон милиции на Смоленской площади и с ломиком в руках пробивалась к Белому дому. Из Белого дома по толпе ударили пулеметы и снайперы, приняв их в темноте за правительственные войска. Вот один из горящих танков, что крутился на месте, делая из людей кровавую кашу, взорвался.

С этой поры танкисты взбесились и принялись палить по кругу по темной Москве, рассылая снаряды бесцельно. Скоро обесточенную Москву осветили горящие здания. Черные окна отражали многочисленные пожары.

Но танки без пехоты были совершенно слепы и спасались лишь тем, что непрерывно крутили башни, прочесывая пространство пулеметным огнем.

Настало хмурое утро. Стала хорошо видна главная цель - Белый дом, и танки с Калининского моста дружно ударили по его окнам. Стреляли бризантными снарядами – множество осколков разорвало людей на мелкие куски мяса, размазывая их по стенам. Когда сутки спустя " Альфа" вошла в Белый дом, там не нашли ни одного трупа и весь дом был окрашен в два цвета: черный от пожаров и красный от крови.

Расстреляв Белый дом, танки двинулись по улицам Москвы, стреляя вдоль улиц. К вечеру по асфальту текли реки крови.

И все равно за коммунистами был перевес. Народ захватил телецентр, здание мэрии на Тверской, министерство обороны. Боевики из Тереховского " Союза офицеров" били по танкам из гранатометов с крыш высотных домов. Снаряды через открытые люки влетали в башню и подрывали боеприпас, отчего башни танков забрасывало, аж на крыши пятиэтажек. Чеченские боевики, участвующие в гражданской войне под командованием Бикбулатова набрали отличный опыт и в дальнейшем использовали его в боях за Грозный.

Наконец, Таманская дивизия, ехавшая к телецентру " Останкино" была остановлена. Встали и танки Красноярского гарнизона – генерал Журавель явно думал перейти на сторону коммунистов. Тогда-то генерал Русской и приказал восставшим идти на Кремль: " Вперед на штурм демократии! "

Президенту Ивану Сусанину доложили обстановку, никто ничего из доклада не понял. Комната была настолько прокурена, что головы, разбухшие от дыма, ничего не соображали. Отовсюду шла противоречивая информация: все центральные проспекты переполнены танками, но войсковые подразделения стоят на кольцевой дороге и в столицу входить не желают.

- Что будем делать дальше? – спросил президент у своих генералов, но те так и не смогли ответить. В абсолютной тишине встал генерал Журавель, что после долгой борьбы с самим собой принял единственное решение:

- Господин главнокомандующий, разрешите применить последнюю разработку секретного летательного аппарата под кодовым названием " Змей-Горыныч".

- А что это такое? – живо обернулся к генералу президент.

- Аппарат, поражающий неуправляемую толпу с помошью высокочастотного излучения.

- А, гиперболоид инженера Гарина! – воскликнул президент. – Лазерная пушка, космические войны, понимашь.

- О, нет – это гораздо эффективнее. Через час вы убедитесь.

Через полчаса над Москвой пролетел необыкновенный Змей-Горыныч, что, сбросив перья с могучих крыльев, сравнял Белый дом с землей, похоронив элитные части, что практически без боя взяли парламент. Махнув другим крылом, Змей-Горыныч уничтожил гостиницу " Россия", до этого горевшую несколько раз, а также ряд служебных зданий в Кремле, едва не похоронив президента с его командой. Разбушевавшееся чудовище могло уничтожить всю Москву, но, получив приказ о самоуничтожении, взорвалось на большой высоте и осыпало город горящими обломками. Те защитники, что уцелели после такого обрушения, разбрелись по городу вслепую, держась за стенки домов – лазерные лучи Змея-Горыныча сожгли сетчатки глаз. Люди ослепли и навсегда потеряли интерес к митингам.

Тотчас на улицу вышли сторонники демократии, что забрасывали защитников Белого дома тухлыми яйцами. Народных депутатов глумливая толпа принялась вешать на фонарях. Одним набрасывали веревки на шею, других более вредных вешали за ноги. Большинство умирало достойно, и только двое вертелись как червяки на крючке. Один из них был идеолог Сергей, ошибочно схваченный как коммунист. Старушка божий одуванчик подносила спички к голове наиболее вредного депутата Сергея. Волосы трещали, Сергей дергался и орал: " Мы демократы! "

- Вот тебе, сынок, за сестру Цивью. А это тебе за братьев Самуила и Боруха, которых ты сгноил на целине.

Подбежала Катя с Арбата, кинула хворост, поднесла к бумаге горящую зажигалку.

Хворост вспыхнул. Острое пламя лизнуло голову идеолога. Сергей заблажил как поросенок, которого коптят живого паяльной лампой.

- О-о, Гаагский суд! У-у, права человека!

Неподалеку от Резника бандиты разбирали по кирпичам пьедестал памятника, на котором прежде стоял Дзержинский, а теперь влез доктор фантастических наук Декабрь Февральевич Мартов. Мартов думал, что с высоты виднее, да от толпы подальше. Но оказалось напротив. Толпа приняла доктора Мартова за советского ученого, который долгие годы компостировал люди мозги. И теперь разбирали живой памятник, отрывая руки и ноги. Скоро от великого фантаста не осталось ни косточки – все съели собаки.

Президент Сусанин со всей президентской ратью ходил по Москве, разглядывая развалины.

- Ничаго, не впярвой! Восстановим, как подняли храм Христа спасителя. Строить не умеем, а восстанавливать, пожалуйста, понимашь.

Затем обратил взор к кремлевской стене, на которой висели коммунисты и патриоты.

- Пусть висят, товарищи, пока не просохнут. А мы, господа, перекусим.

Президента сопровождали сорок офицеров " Альфы". Мускулистые парни смотрели исподлобья – в сердцах путаница, да приказ сильнее сомнений. Впереди на Красной площади зашевелилась и звякнула крышка колодезного люка. " Альфовцы" схватились за автоматы, не иначе кто-то из уцелевших пытался выбраться наружу. Барсуков молча дал приказ. Один из офицеров штыком подцепил крышку и откатил в сторону. Тотчас полчища крыс вылезли из колодца и двинулись в сторону президента и его команды. Охрана принялась палить изо всех стволов, но крыс было больше чем пуль. И скоро они бегали вокруг президента, пытаясь заскочить на костюм. Вот уже одна крыса запрыгнула на плечи Сусанина, другая кусала лицо. Сусанин упал на колени, затем на спину, и куча отвратительных тварей с писком принялась терзать костюм и голову президента России. Охрана застыла от ужаса, не зная, что предпринять. Наконец, примчалась пожарная машина. Мерзкую кучу разнесли мощной струей воды. Реанимационная машина, завывая сиреной, увезла в кремлевскую больницу. Но оказалось, что и ворота и дворы Кремля были заминированы на случай вторжения мятежников. Лучшие хирурги Москвы оперировали президента прямо в автомобиле, наспех зашивая отвратительные раны, нанесенные животными. И уж затем президента эвакуировали в боткинскую больницу, но и та была полуразрушена. В коридорах стоял запах вокзального сортира, валялись обрывки бинтов и повязок. Наркоманы, коих в Москве было больше чем в Нью-Йорке, разграбили больницу с мировым именем, а потом президент все это свалил на деяния коммунистов.

Позднее, награждая участников гражданской войны, Сусанин обошел орденом генерала Коржакова за то, что тот позволил крысам покусать президента, Сусанин даже угрожал посадить его в " Матросскую тишину" вместе с уцелевшими парламентариями.

- То ваучер, то секвестр, а то крысы, понимшь! – восклицал Сусанин, вспоминая беды, свалившиеся на Россию по вине коммунистов.

Вина коммунистов была более чем очевидна: сначала перестройка Ломоносова, затем реформы Кайдара, а затем гиперинфляция, которую устроили коммунисты, пришедшие к власти вместе с Сусаниным.

Вот и великому спасителю России, гуманному президенту Сусанину пришлось упрятать грязных коммунистов, что проникли в ряды чистых демократов в Лефортовскую тюрьму. Всех арестованных мятежников во главе с бледным Бикбулатом поместили в светлые камеры – лучшие в России. Так ответил благородный президент на действия черных сил, каждому мятежнику выделили чистую простынь, да свежую девку, чтоб не скучали.

Охрана тоже была чистой – тюрьма принадлежала бывшему КГБ, затем министерству Безопасности, и купить бойцов было никак нельзя. Автозаки заезжали в один шлюз. Ворота закрывались с двух сторон, охрана проверяла документы, и затем через второй шлюз запускали на тюремный двор. Не успели депутатов расселить по первоклассной гостинице с решетками на окнах, как президент Сусанин 4 октября в 16. 00 поднял фужер с водкой за победу демократии в России. Президент и его охрана пили. А тем временем сами демократы и те, кто выступал под его знаменем, с трудом отмывали руки – вода была коричневой от копоти и крови врагов демократии.

Генерал Барсуков с трудом пробился к президенту, празднующему великую победу, и вручил трофей, личную трубку Бикбулата. Сусанин с гневом швырнул трубку с такой силой, что глиняная трубка вещица разлетелась вдребезги.

- Снова хочат, понимашь, сунуть Сталина в блиндаж!

Блиндажом президент Сусанин называл Мавзолей Ленина. Сусанин постоянно ходил вокруг мавзолея и уговаривал военных сунуть фугас под саркофаг. Ему каждый раз наливали полную чарку водки и самого выносили ногами вперед – на том споры о Мавзолее заканчивались, правда, на неделю. Через неделю Сусанин вновь проявлялся как фотография возле часового и требовал убрать сначала самого часового потом Ленина, а следом закопать и всех коммунистов. Вот и сегодня Сусанин бился насмерть с водкой и клял коммунистов, что после октябрьских боев лежали в одной безымянной братской могиле вместе с демократами – никто ни разу не пришел на могилку, не пролил слезы и не помянул, хотя бы капелькой водки.

" А когда закончился наркоз,

Стало больно мне до слез –

Для кого я своей жизнью рисковал

И братков своих соседей убивал? "

Белый дом и собор Василия Блаженного восстановили турки, да с такой быстротой, что москвичи до сих пор уверены – никаких разрушений не было, да и виселиц тоже! И вообще никакой стрельбы… Чинно мирно поменялись местами, одни ушли, а другие пришли и всех делов-то. Может, где и было, да только не в Москве! А было это в " Мокве", где " русськие" пили много " вотки", потом пошли стенка на стенку. После чаго по случаю " побиды" президент Сурсанин играл любимую " карманинскую лажками по пустым чарепам" … Словом, случилось это в четвертом параллельном мире. При этом автор еще раз напоминает, что описываемые события нигде более не имели место, и имена героев романа выбраны произвольно методом лотереи.

ГЛАВА 38

Город Провинстаун - столица голубой Америки горел, подожженный с двух сторон. С запада его жег Иисус Христос, с востока – Мухаммад. Пророки садили педиков на колы, поливали бензином и подносили факелы. Вспыхивали средневековые костры – святая инквизиция в лице Христа и Мухаммада вновь истребляли грешников, не дожидаясь суда Божьего. Председателя Союза писарчуков Голубева посадили на кол, загнутый винтом.

Город грешников чадил как промасленная тряпка, и густой дым стелился по земле как жирный дым крематория. Русская богема, случайно занесенная в этот содом, разбежалась по всему свету. Художник Курвиц пригласил на свою персональную выставку в Италию, где в Галлерее оружия в Турине все оружие вынесли и взамен конных рыцарей вывесили шедевры современной живописи, в том числе и Курвица. Рыжий Курвиц с горбатым носом и мелкими чертами принимал цветы от восторженных поклонниц, а корреспондент " Московского комсомольца" Татьяна Брендина щелкала " Кодаком" пророка сюрреализма. Курвиц выпил с Брендиной на брудершафт и закусил жадным поцелуем.

На презентацию Курвица прилетел лучший друг Валера Черный. Повестушник подарил художнику толстую книгу, красочно изданную в Германии, с отрубленной головой на суперобложке. Голову любимой женщины повестушник Черный отрубил в детской песочнице на глазах бабушек мирно вяжущих носочки. Книги Валеры Черного, которые он выпускал под псевдонимом Воронов, стали выходить миллионными тиражами и мгновенно раскупались юными убийцами, мечтающими о славе Чикатило. Художник Курвиц упрекнул повестушника Черного в отсутствии достоверных деталей и обещал написать картину, если Черный добудет натуру и самолично отрежет голову. Повестушник Черный глянул на семью Качинских, что пугливо жались у выхода, и обещал достать натуру. Наконец, художник и повестушник вспрыгнули на железного коня, с которого предварительно сбросили рыцаря и понеслись вдоль галереи, цокая железом по кафелю. Железная лошадь скалила зубы под ярким зеленым небом в окружении блистательных женщин.

Семья Качинских оказалась в Турине без единой лиры в кармане. Повезло, что был год голубого кабана, и Марьям, храбрая и трудолюбивая кабаниха, оказалась в полосе везения. Марьям под свою гитару отлично поставленным голосом пела неаполитанские песни, и Качинский со шляпой в руках собирал неплохой урожай. Спали Качинские наряду с европейскими бомжами в картонных коробках, накрываясь шерстяными одеялами, что бесплатно раздавали нищим офицеры " армии спасения". Когда кончались деньги, кормились у них же возле больших армейских котлов. Юрию Николаевичу еды не хватало, и он всегда просил добавки, протягивая монахиням одноразовую посуду.

Вдруг похолодало. Италию залили непрерывные дожди, и Качинский с Марьям и гитарой перебрались в Испанию. В Москве стояла зима, а в Испании отличное лето. Качинские разделились, и Марьям днем ходила одна по пляжу с великолепным песком, который долго сохранял ее следы. И морская волна не скоро смывала их. Качинский, отдыхая под жарким солнцем на скалах, наблюдал издали за женой, вокруг которой вились новые русские, принимая ее за испанку, тонкую как весенняя ветвь, которую и ураган не сломает. В свою очередь тонкие стройные испанцы принимали ее за новую русскую и настырно ломились за ней на дискотеку, где в уголке поджидал любимый муж. Случались потешные ссоры с местными аборигенами и нешуточные разборки с новыми русскими, от которых не так-то просто было отвязаться, даже объясняя несколько раз, что они муж и жена.

Особенно привязались к белокурой испанке татары, богатые нефтяники из Самотлора. Татары сразу признали Марьям своей землячкой.

- Кем? Нярся? – наступали татары на Качинского. - Ирегез кем булып эшли?

- Я поэт, а это моя жена библиотекарь.

- Я тоже поэт, – сказал Николай Шамсутдинов, член Союза писарчуков, – Но это не профессия. Я вот машинист буровой установки. А ты, что умеешь?

Качинский ничего не умел, кроме как быть мужем своей жены. Свою работу он отлично исполнял на золотом песке под южными звездами. Правда, работать сильно мешали всевозможные бандиты, наехавшие из бывших советских республик и качающих права в Испании, как на своем родном рынке. Качинским не раз приходилось спасаться с гитарой в руке, отбиваясь от бандитов рядом с высотными гостиницами с бассейнами и ресторанами. Зато с наступлением рассвета начинались чудесные времена и Качинские, бурно зевая, осматривали древние соборы Барселоны и ее рыбные рынки с необыкновенным разнообразием. Белокурую красавицу темнокожие испанцы одаривали свежей рыбой. Качинские пекли ее на камнях, а после бродили по узким улицам со старинными домами, стены которых были сплошь увиты розами и прочими необыкновенно пахнущими цветами.

С заработками в Испании было намного хуже – большая конкуренция, но Марьям с бешеной энергией танцевала хабанеру вместе с испанками в красных платьях, сильно отличаясь от полу арабок – полу цыганок редкими русыми волосами и ослепительно белой кожей. Испанцы со знойными глазами приходили в неописуемый восторг именно от красавицы блондинки, и Марьям старательно пряталась от солнца, постоянно нося с собой зонтик. Зато ночные посетители всевозможных кабаре, сидя вокруг столов, что ломились от изобилия мяса и фруктов, едва не лишались глаз, бешено вращая глазами следом за стройными белыми ножками. Порой Марьям позволяла уводить себя к морскому прибою в обнимку с двумя-тремя страстными ухажерами. Качинский шел следом, ничуть не ревнуя, - Испания не Россия! - и слушал прекрасный язык, одинаково приятный как женским, так и мужским ушам. Всю ночь пили красное вино, которое испанцам было вместо воды.

Все же новые русские достали Качинских, и молодожены исхитрились проникнуть на греческий теплоход, где также, кормясь гитарой, добрались таки до Греции, где все есть. Все есть, а питаться пришлось чечевичной похлебкой – факи, которой бесплатно кормили в тавернах нищих, да дикими мандаринами, что росли по обе стороны дорог. Мандарины, как и апельсины, были зелеными, да выбирать не приходилось.

Голодными не были ни разу. Греки, кому не постучишь, сначала спрашивали: " Пхес ине? " Затем говорили: " Эброс! " и кормили, чем найдется козлиным сыром и вином, что также как у испанцев было вместо воды. Часто пили виноградную самогонку, ну чистый коньяк по советским меркам. Спали постоянно на сеновалах на заднем дворе, насквозь пропахших мочевиной. Зато любовь от греческой самогонки была необыкновенной, тем более на воздухе столь же необыкновенном, насыщенном козьим запахом и запахом незнакомых цветов. От деревни к деревне, что стояли плотно вдоль дорог без больших городов, перебирались оригинальным автостопом. Марьям просто вставала посреди дороги и хочешь-не хочешь, водитель грузовичка тормозил, упираясь в грудь ослепительной блондинки. Так и ехали днем, ночуя ночью с козами и овцами. Проехали всю Грецию, оставив в стороне Афины – Марьям от зеленого винограда заболела, и сил на великолепную старину не осталось, скорей бы выбраться в Россию.

На границе повезло. Вновь встретились татары нефтяники, но уже из Уфы. Каким-то чудом сели в самолет, но в Уфе их арестовали как контрабандистов. Оказалось, что граница Росси проходит не на Западе, а посреди России в Уфе.

Пришлось звонить в Москву знаменитому барду Коле Шепилову, стихи которого Качинский читал всем попутчикам при малейшей возможности:

" Я по свету бродил. Часто был я без света.

Мне любимые люди ловушки плели".

Николай вытащил Качинских из каталажки и пригласил к себе в Москву в общежитие Союза писарчуков, где Коля снимал комнату.

Так и жили Николай со своей женой и Качинский со своей в одной комнате с туалетом в конце длинного коридора. Жили впроголодь на деньги, которые собирали в разных местах бард Шепилов и бард Марьям. Шепилов работал по всевозможным сиротским приютам и тюрьмам, коих в Москве не мало. Марьям с гитарой в руках сидела весь день на Арбате в окружении художников, что писали с нее портреты, совершенно непохожие на оригинал, но, тем не менее, охотно скупаемые иностранцами. Добытых денег едва хватало на посещение " Макдонольса" или итальянской пицерии с заоблачными ценами. Ходили в ресторан не из выпендрежа, а из необходимости. К этому времени в Москве не осталось ни одной столовой с борщом и котлетами. Самим готовить было некогда. Все вечера, а то и ночи уходили на тусовки, где не выпить, не закусить толком – одна марихуана, да пустой разговор, да гитарный перезвон.

Бард Шепилов мучился язвой, то и дело ложился в больницу, где ставили прямые уколы в желудок, а по выходу Николай вновь пил водку вместо воды, как грузины пьют вино. Впрочем, так пила вся Москва и на улице не было видно ни одного пьяного. Но у богемы было все наоборот – пили несколько человек, а пьяными ходили все. Глаза у молодых пиитов были чересчур блескучими, а разговор громким, переходящий в хохот без видимых причин. На повсеместных презентациях висел веселый мат и клубы желтого дыма, пахнущего полынью и унитазом. Качинские совершенно устали от московской жизни, от переполненных метро и улиц, столь широких, что перейти невозможно. И Качинские по-английски, не прощаясь, сели в мерзлый вагон, пропахший кислыми носками. По вагонам ходил мужик с перебитым носом в жеваном костюме и наяривал устаревшую частушку:

" Я и Зоя, я и Миша,

Я фундамент, я и крыша".

Мужик снимал шляпу и просил: " Подайте Христа ради".

- Христос и подаст, – отвечал вагон. – В Москве сытно, а в России обидно.

В дороге случилось чудо – в одном купе с Качинскими объявился великий художник Курвиц, что возвращался в родной Красноярск с чемоданом долларов.

- Колер меняется на глазах, – говорил художник, пережевывая копченую колбасу. – Красный выцвел и обратился в коричневый. Белый стал черным, а голубой стал зеленым.

Курвиц ехал поездом оттого, что в аэропорту у него украли один чемодан с долларами, которые он заработал на продаже картин. Бандиты настолько обнаглели, что, вырвав один чемодан прямо из рук, пытались отобрать и второй. Да помогли два милиционера, что стояли у стойки выхода на летное поле. Пришлось нанять этих милиционеров для охраны второго чемодана. Милиционеры ехали в соседнем купе и поочередно, сменяя друг друга, держали вахту у дверей. За это Курвиц в конце смены наливал охранникам по стакану конька.

- Хамы! – восклицал Курвиц. И было непонятно, кого он имел в виду – Без воспитания, без образования, без культуры пьют коньяк стаканами.

Сам Курвиц пил коньяк фужерами, забывая угостить попутчиков. Напившись в холст, художник сорил сотнями долларов, а, протрезвившись, начинал обшаривать все купе сантиметр за сантиметром, и заглядывать за пазуху Марьям, так и, норовя запустить руку. Опохмелившись, Курвиц продолжал философию.

- Зачем учить русского медведя? Будь трижды гений, место ему в тайге.

Курвиц не любил Качинского и считал его выскочкой, которому нет места в городах западнее Урала. А когда Качинский, подражая кому-то, сказал: " Питер", Курвиц едва не потерял сознание от наглости собеседника – в бывшей столице русской империи мог жить только Богом избранный народ. И вообще каждому животному своя экологическая ниша.

Курвиц вдруг уперся в Качинского тяжелым взглядом:

- А ты знаешь, что о тебе говорят?

- Если о тебе говорят, значит, ты существуешь, – парировал Качинский.

- Ну, и что говорят о моем муже?! – подступилась с кулачками Марьям.

Включилось радио: Газманов скачет, а Серов плачет.

- Я все это сделал бы лучше, - отозвался Курвиц на пение постсоветских певцов.

- Так может вам, в самом деле, лучше петь, чем рисовать? – спросила Марьям.

Курвиц приподнял нижнюю полку и достал автомат " Ока".

- Ну, что критики от искусства поговорим о моих картинах!

Качинский с трудом отобрал у сумасшедшего художника автомат и, распечатав окно, выкинул в форточку.

- Ты что наделал! – шумел Курвиц. – Кругом враги. Вчера со своим другом по-пьяни лобызался, а сегодня у него оружие и ты обязан его уничтожить.

- Да, где твои враги? – спросил Качинский. – Картины хорошо продал, везешь домой мешок денег…

- Во Владике мои враги, – пояснил Курвиц. – Какой-то критик плохо отозвался о моих картинах. Поехали со мной, дорогой корм за мой счет.

Качинский пожал плечами. Человек он безработный, ничем не повязанный, кроме семейных уз. Да, хоть снова в Америку. Но Марьям была категорически против, и скоро молодая семья на смерть разругалась.

Дружки отправились в ресторан. Из ресторана пошли дальше на край света и заснули в чужом купе. Марьям перед выходом в Красноярске принялась искать мужа, но тот хорошо " спрятался".

Тем временем в купе нагрянули подозрительные соловьи-разбойники, принялись алчно разглядывать Марьям и тяжелый чемодан, лежащий на полке. Марьям, боясь за судьбу беспризорного богатства, прихватила чемодан с долларами.

Очнулись художник и критик уже где-то около Байкала, кинулись в свой вагон, а уж след Марьям простыл, пропал и чемодан. Но в карманах Шурвица было еще не мало ценной бумаги с измятыми профилями американских президентов. При сумасшедшей инфляции доллары, что золото, причем много легче по весу. Уж коробок спичек стоил единицу со многими нулями, и сто долларовая бумажка была целым состоянием.

Безродного критика, врага Курвица дружки искали месяца три. И на одной из крутых улиц Владивостока нашли совершенно пьяненьких Колю Шепилова и Ванечку Казачка, что возвращались домой после посещения очередной тюрьмы, где братки встречали бардов на ура. А " кум" - начальник тюрьмы дал денег на обратную дорогу и справку, что бывшие зеки, отбыв наказание, возвращаются к маме и большая просьба нигде их не задерживать.

Художник и поэты долго, целые сутки братались в вагоне поезда Владивосток – Москва.

- Всю Россию объездили, - хвастался Ванечка-казачок – Из тюрьмы в тюрьму, из поезда в поезд.

- Везде русский люд и в тюрьме тоже, – говорил Коля Шепилов.

- Империя зла, – морщился Курвиц, напрашиваясь на второй синяк.

Первый синяк Курвиц получил от Вани-казачка за неуважительный отзыв о его матери, что прошла несколько тюрем и войн.

- Из тюрьмы в тюрьму, из войны на войну, – сказал Шепилов, приглашая друзей в Чечню.

Шепилов познакомился с Дудаевым еще на БАМе, затем они встречались на московских баррикадах в 91 и 93 году. Генералу нравились песни Шепилова, которые Николай кричал хриплым голосом, сидя на танке. И вот теперь поэтический десант по приглашению Дудаева поехал в Грозный.

Друзья прибыли в Грозный как раз на Новый год. Шепилов долго обнимался, целовался с Аллой Дудаевой, с которой он учился в литературном институте. Друзей разместили в президентском дворце на верхнем этаже, прямо скажем в королевских покоях.

Только сели встречать Новый год и Шепилов исполнил песню на стихи Аллы, как вдруг жуткий грохот прервал маленький концерт. Во всем городе погас свет и в полной темноте, натыкаясь на мебель, запинаясь о ступени, все побежали на крышу. С крыши президентского дворца открылась изумительная картина войны. Всюду вспыхивали букеты оранжевого цвета, над головой с воем проносились снаряды, и скоро начались пожары, которые никто не желал тушить. По ночным улицам без единого фонаря ползли незримые танки, освещая дорогу бортовыми прожекторами. С крыш многих домов били гранатометы. Вот вспыхнул первый танк, далеко позади другой. И вот один за другим периодически стали взрываться остальные танки. Казалось, из земли вырывается сноп огня и дыма. При этом здание президентского дворца заметно колебалось. Сейсмографы в Москве, еще не зная о войне в Грозном, отметили в столице Чечни землетрясение в пять балов. Один взрыв был настолько мощным, что танк разнесло в клочья. В общем, за эту новогоднюю ночь сгорело 70 зданий и 70 танков.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒