НА КРАЮ «СВЕТА» 19 страница

Великий писатель Астафьев пьет на брудершафт с Сусаниным и говорит великому земляку:

- Дави Ванечка, дави коммунистов, сынок.

Сусанин трижды по-русски расцеловался с Астафьевым, затем стал целоваться со своими министрами. Наконец пошел целоваться к женщинам. Особенно долго Сусанин целовался с академиком Лалой. Лала от имени экстрасенсов преподнесла президенту особую настойку на девяносто девяти травах, а на закуску дала розу, великолепно вырезанную из свеклы. Дочь президента Валентина Ивановна ревниво наблюдала за бывшей подружкой Зои Спартаковны, что угостила ее отца заговорными продуктами. Отныне президент все будет делать по старинному заговору, который он проглотил вместе с " розой".

Сусанин под влиянием странного импульса подошел вплотную к Качинскому и строго спросил, как поэт относится к коммунистам. Качинский пожал плечами: к коммунистам он относился никак - ни хорошо, ни плохо. Власть у коммунистов, но к власти идут не лучшие люди.

- Власть уже, понимашь у мен, – сказал Сусанин – Так ты скажи, коммунистов любишь?

Качинский задумался: у него всего один знакомый коммунист, да и тот друг детства – как к нему относиться?!

- Мне бы книжку издать.

- Будя тябе книжка, – пообещал Сусанин. – Ты все же скажи, как быть с коммунистами?

- Мать и отец сидели в тюрьме и не однажды, – сказал Качинский. – А я поэт. У меня все впереди – тюрьма, могила... Только я думаю, те, кто книжку мою заныкали, к коммунистам не относятся. Просто жадность и черная зависть.

- Тебя не поймешь, – нахмурился Сусанин, – Наших родителей репрессировали, деды пропали бесследно, а ты портянку жуешь.

- Красные придут – грабят, белые придут – грабят, куда бедному поэту податься?!

- Ко мне, к царю! – налился кровью президент, – Сочини стишок, расцелую дружок!

- Так позовите. Пришлите официальную бумагу с гербовой печатью – приедем с Денисом Заречным.

ГЛАВА 32

Впервые за всю историю у России объявилось сразу два царя – Михайло и Иван. Цари принялись делить Кремль. Президент СССР отстоял первый корпус под большим куполом, над которым все еще развивался красный флаг СССР. Президент Сусанин, взяв Кремль со стороны Спасских ворот, вошел в четырнадцатый корпус, где при Сталине был Кремлевский театр.

Цари терпеть не могли друг друга и всячески противодействовали. Царь Михайло, вернувшись с Фороса, поменял министра обороны, иностранных дел и председателя КГБ. Царь Иван решил переделать по-своему. Он пришел в палаты царя Михаила и вызвал к престолу министра обороны Моисеева, который и суток не пробыл на своем посту. Ломоносов сидел на престоле, а Сусанин командовал:

- Объясни ему, понимашь, что он уже не министр.

Моисеев вышел, а на смену вошел новый воевода – маршал Шапошников. Но опять случилась накладка. У царя Ивана министр обороны – генерал Кобец. На одну армию стрельцов два воеводы – российский и ордынский. Словом, все это напоминало распад Золотой Орды: Москва отделилась от Казани, а затем вновь воссоединилась, но уже силой оружия. Далее Золотая Орда будет называться Российской империей. С кем соединится Москва в третьем тысячелетии – вопрос к истории. А пока что Золотая Орда на смерть бьется с Москвой, и весь мир ждет дележа яблочного пирога – авось сладкий кусок обломится.

Поэту Качинскому пришел вызов в Кремль, а вот от кого не ясно – подпись неразборчиво. Качинский ходит по Кремлю, смотрит старинные постройки и восхищается: там красный флаг и молот с серпом, здесь флаг трехцветный и орел двуглавый. Следом за Качинским увязались повестушник Валера Черный и председатель Голубев: они зорко следят за ним – вдруг найдет что! И ни с кем не поделится! А если не поделится, то и Качинскому не дадим найти клад – запутаем дорогу, навешаем лапши, исказим образ. Уж не поэт, а извращенец идет к вам – разбегайтесь люди! Двоевластие во всем. Зоя Спартаковна садит на огороде свои цветочки, а Валентина Ивановна свои розы. Даже музыка у каждого своя: Ломоносовы любят " Лунную сонату" Бетховена, а Иван Сусанин выбивает ложками " Я под горку шла". У Качинского тоже своя музыка в сердце, она находит выход в его стихах. А стихи из Качинского так и льются: поэт то у Алмазного фонда пристроится, то к Оружейной палате прильнет – это все от волнения, что в таком месте оказался.

Царица Зоя Спартаковна, стоя у раскрытого окна, читала письмо подруги академика Лалы, которую президенты Михайло и Иван отправили в Тибет в поисках легендарной Шамбалы. Лала просила прислать самолет с гуманитарной помощью, без которой местные жители не желали делиться тайной Шамбалы.

- Я знаю тайну! – сказала поэтесса Маргарита Душевная, гостившая сегодня у царицы Зои Спартаковны – Шамбала это я.

Поэтесса принялась говорить о необычных свойствах гласных букв, которые ей открыл дух Шамбалы, вселившийся в Маргариту.

- Буква " А" имеет красный цвет, гласная " Е" – желтый, буква " О" – белый – объясняла поэтесса, поглядывая на небо. Буквы словно атомы, соединяясь в поэтические строчки, образуют цветные молекулы. Слово " Весна" состоит из коричневого и красного цвета, " Лето – из коричневого и белого а " Зима" – из синего и красного. Таким образом, теплые времена сглажены холодными буквами и напротив морозное время окрашено теплыми.

- Забавно – сказала Зоя Спартаковна – Я люблю синий цвет, значит моя любимая " И"!?

- Синий цвет расширяет пространство. Гляньте на небо, Зоя Ивановна, какое оно глубокое и синее. Взрослые любят синий цвет – синие горы, синее небо, а дети и поэты любят красный.

Зоя Спартаковна невольно бросила взгляд на красный флаг, играющий с ветром на фоне синего неба.

- Флаг может быть только красным – сказала поэтесса Маргарита – Но российский флаг трехцветный по буквам " О + И + Я", то есть бело-сине-красный!

У Зои Спартаковны слегка закружилась голова. Она глянула вниз и увидела поэта Качинского. Тут и дочка Ирина прибежала с возгласом: " Мама! Наш поэт идет! " Принялись кликать Качинского. Тот, недолго думая, поднялся по пожарной лестнице и перелез на балкон.

Стоял чудесный майский день, и по такому случаю сделали праздничный стол. На вкусные запахи явился голодный царь Михайло. Качинский сильно смущался и прятал взгляд. Господи, за столом сидела сама Маргарита и царица Зоя со своей дочерью. Теплый воздух гнал в комнаты запах молодых тополиных листьев и миллионов аэрозолей испускаемых крохотными четырех лопастными вентиляторами только что распустившейся сирени. Президентский стол первого корпуса ломился от изысканных яств, в то время как народ сидел на картошке и хлебе, о чем поэт Качинский хорошо помнил, поскольку не ел почти целую неделю, ночуя на вокзальных лавках.

- Нарком продовольствия Александр Цурюпа падал в голодные обмороки! – вовремя вспоминал Качинский, кладя в рот бутерброд с черной икрой, а его дети засыпали голодными.

- Это еще что, это еще не голод? – вторил президент Ломоносов, вкушая рябчики и ананасы – Вот Сусанин разрушит колхозы, тогда все поймут, что на Северных территориях ничто не приживается, кроме социализма.

- Правильно говорите, товарищ президент – Качинский согласно кивал головой – Но требуется доказать народу, поставив крутой эксперимент, на время поменять политическую погоду…

Дочь Горбатова не сводила глаз с известного поэта: горбатый да не очень, хромой да на одну ногу, кривой да на один глаз, но зато есть руки, что куриной лапой пишут хорошие стихи! Только вот ширинка не застегнута, да как говорит великий поэт Денис Заречный – жена застегнет! Царевна ставила пластинки с оперой Пуччини " Богема".

За окном стоял знойный полдень. Над яркой зеленью садов висели цветные крыши правительственных зданий. С теплым ветром в окно влетали шмели и цветные буквы русского алфавита. И вдруг над головой зажужжали навозные мухи русского мата: женщины услышали дикую песню, несовместимую с Кремлем.

" Гоп, стоп, Зоя!

Кому давала стоя

В чулочках, что я тебе подарил? "

Следом за песней приплыл стрекот газонокосилки. Женщины выглянули в окно и увидели двух рабочих, управляющих импортными машинками.

- Прекратите, прекратите, прекратите! – кричала Зоя Максимовна и бросала в рабочих дорогую посуду.

Немецкий фарфор бился о голову повестушника Черного и председателя Голубева. Осколки ломали зубы импортной техники. Техника принялась капризничать, как буржуазная девушка в постели рабочего. Черный и Голубев с матом принялись ковыряться в гениталиях капиталистических дам, обжигая пальцы о раскаленные радиаторы. Зоя Ивановна в свою очередь тоже сматерилась, поскольку обучалась не в Смольном институте, а в Московском университете.

Зоя Максимовна мысленно попросила у Бога прощения за плохие слова и Бог, услышав ее слезную просьбу, пригласил к ней священника, тотчас поднявшегося по пожарной лестнице, по следу поэта Качинского.

- Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь! – сказал, влезая в окно, отец Сергий, он же член правления Союза писарчуков Валера Черный.

Священник долго целовал руки женщин и в свою очередь дал поцеловать свою грубую лапу царю Михайло, перекрестив его: " В свете решений XXVIII съезда партии. Аминь". Только что вчера президент СССР Генеральный секретарь запрещенной КПСС, издал указ о присвоении великому советскому литератору Валерию Черному Шнобелевской премии за 1990 год, и теперь ждал от лауреата ответной благодарности. Валера и отблагодарил, сунув волосатую дулю под нос бывшего президента СССР. А когда Михаил Сергеевич, слезно изогнув бровки, потянулся губами, Черный сложил ему кукиш. После чего советский писатель обратился вновь в православного священника и, взяв под руку Маргариту, вышел вон, но уже по парадной лестнице.

- Я, деточка, по сущности своей женщина и ты не должна стесняться меня и моего боготерпимого органа, окропленного святой водой.

- В таком случае – отвечала Маргарита – Я мужчина, не знающий доступности.

Поэт Качинский, испугавшись, что священник Черный уведет Маргариту на исповедь, кинулся следом, не обращая внимания на призывные возгласы Зои Ивановны и Ирины: " Куда же вы? Давайте совместно писать книгу! "

Но Качинский, если будет писать, то уже с новым царем Борисом, что в свою очередь сигнализирует поэту из окна своего кабинета.

- Мин сине яратам – Иди к нашим воротам!

У Сусанина музыка другая – правозащитница Валентина Борисовна стала православной и ныне играет Рахманинова, сочинение 37 " Всенощное бдение". И Качинский бдел всю ночь царя Бориса, разговляясь после недавней пасхи дорогим коньяком – этого добра новый министр иностранных дел Козырев привозит из Франции ящиками. Европа поит обоих президентов за разрушение Берлинской стены. И вообще какую станцию поймаешь всюду сладострастное " Сусанин, Сусанин, Сусанин". " Маяк" объявил погоду в Испании: " 25 Цельсия, в Каталонии солнечно, в Коста Дорадо переменная облачность, в Коста Браво пляжи с великолепным песком и бассейнами".

- Папа, поехали! – просто предложила Валентина Борисовна – Как я устала от политики.

- Но за визой надо идти к Горбатову, понимашь.

- Пойди и убей его…

Убивать президента СССР не понадобилось. Он сам пригласил развеяться после сражения на баррикадах, и две семьи еще вчера, стоящие по обе стороны баррикад, сегодня тремя самолетами вылетели в Испанию. Улетели в Испанию к прекрасным танцовщицам фламенго и хабанеры, извивающихся змеями на столах среди обилия мяса и коллекционных вин. В последний момент за стойку шасси ухватился последний советский писатель Валера Черный. Свою спешку Валера объяснил экипажу самолета цитатой из " Спид-инфо":

- Половые железы выбрасывают в кровь тестостерон, который каждые три секунды приказывает мужчине – думай о женщине.

Всю дорогу Валера Черный травил анекдоты, отравляя память великих людей:

- Сталин застрелил жену, Горький убил любовницу, Есенин задушил Дункан, Маяковский вешал актрис.

Повестушника Валеру Черного в очередной раз выбросили из самолета, на этот раз из президентского. Падать Черному с большой высоты не в новость, потому повестушник запасся бульварным " Московским комсомольцем". Пока падал, пробки из ушей вылетели, и все мозги вытекли – голова стала пустой, как ночной горшок у дистрофика.

Здесь требуется уточнить: царь Иван летел в Испанию через Японию, поскольку Сусанин очень хотел побыть в воздухе как можно больше один, уйти от стресса на большой скорости и высоте. И так случилось, что повестушника выбросили над Красноярском. Приземлился он на крышу нового небоскреба " Красуголь", где на случай войны лежали ящики с переносными ракетными комплексами " Игла". Черный достал " Иглу" и пустил вслед самолету. Ракета вошла в двигатель, и самолет упал в Енисей. Французский коньяк успели спасти, а про летчиков забыли.

Два самолета из трех продолжали полет, но их ждал новый сюрприз. Ведущий президентский самолет " ИЛ-62" столкнулся с космическим челноком " Селлленджер". Американцы, пользуясь безвластием, опустили свой челнок с 200 до 10 километров и вели электронную разведку секретного объекта АБЦ: один находился в Москве, другой в Красноярске.

Царь Иван напросился в кабину пилотов и сел на место второго. Штурвал сам ходил в его руках, и Сусанин, любуясь звездным небом, отпивал коньяк из фляжки. Как вдруг одна звезда упала и обратилась в космический корабль. Сусанин автоматически нажал педаль пушки, и в небо устремились цветные трассеры. " Селленжер" взорвался, а летчик первого класса Измайлов с трудом вернул на аэродром самолет, иссеченный осколками. Назревал международный скандал, а ссориться с Западом было никак нельзя.

Царь Иван срочно вернулся в Москву, переговорил с царем Михайлом. И вот президент СССР вылетел в Англию на свидание со своей " любовницей" Миргарит Титчас. Состоялся последний диалог очень неудачный. После чего судьба СССР и его президента была окончательно решена.

Последний диалог был весьма примечателен и мы, воспользовавшись доступом в секретный архив, с разрешения Михайло Ломоносова решили воспроизвести стенографию.

Президент СССР Ломоносов: " Консенсус, перестройка, реформы! "

Миргарит Титчас: " Will you sinq this song again! " (Спойте, пожалуйста, эту песню еще раз! )

Президент Ломоносов: " Английская сука"

Титчас: " What did he say? " (Что он сказал? )

Переводчик: " Это не переводимо"

Президент Ломоносов: " Советские демократы требуют включить лже президента Сусанина в списки врагов западной демократии"

Титчас: " Давайте не будем ссориться из-за него! "

Президент Ломоносов: " Дайте СССР современную западную технологию, а мы вам взамен дадим нефть и газ! "

Титчас: " Ваша песня спета. Мы оставим в России 30 миллионов трудоспособного населения",

Президент Ломоносов: " Мать твою триста через ворота с присвистом, через дыру в доске с балалайкой в руке! "

Президент Михайло Ломоносов вылетел из СССР, а прилетел в Российскую Федерацию: в его отсутствие Шушкевич, Кравчук и Ельцин растащили неделимую страну на суверенные области.

Правда, на судьбе Качинского политические передряги никак не отразились. Поэту приходили правильные мысли: хорошо бы им пожениться, чтобы каждую ночь играть до утра в живые шахматы! Пешки по мере игры превращаются в дам полусвета, танцующих канкан, а королева под музыку бельканто ложится под шахматного короля, и над ними с завыванием взлетают тяжелые самолеты…

По утру солнце золотыми лучами прошивает старый сруб, и солнечный луч висит в комнате как красная нить, соединяющая сердца. Старый дом на горе, весело посверкивая стеклянными очами, глядит из-под крыши на город и говорит хозяину: " Своя хатка, что родная матка, а родина – малина! "

ГЛАВА 33

Проснулся Качинский от жуткого холода. Пытался встать, а спина не разгибается. Так и ходил по мерзлой хате, согнувшись буквой Г и с прилипшей к горбу ледяной простыней.

Качинский глянул на термометр – плюс пять градусов С. Глянул на часы – стрелки сошлись на двенадцати. Глянул в окно, а город расцвечен цветной иллюминацией, и над крышей взлетают разноцветные ракеты. Что же это – раннее утро или поздний вечер? И какой сегодня праздник?!

За ночь горб вырос вдвое, левая нога укоротилась на два сантиметра, и Качинский пошел в поликлинику, где в таких случаях ставили блокаду, после чего Качинский распрямлялся и даже горб пропадал.

Качинский для согрева разжег трубку, и табачный дым " Нептуна" смешался с печным дымом частного сектора и керосиновым дымом самолетов, взлетающих с оглушительным ревом с близкой Покровки.

Качинский, как робот, механически передвигал ногами. Спина совсем переломилась пополам, а горб стал большим как у верблюда, что вызывало большое веселье у встречных прохожих, коих, чем ближе к центру, тем становилось гуще.

- Что за праздник ребята? – старческим голосом спросил Качинский у молодежи, густо идущей с ярко освещенного проспекта Мира.

- С Новым годом, дедушка! – хором крикнули девушки все в дорогих шубках и с лицами, румяными как у Снегурочки.

У Качинского выступили слезы на глазах: опять двадцать пять! Да был уже Новый год.

- Дедушка, это старый новый год!

- И опять Маргарита?!

- А вы спросите у царя Ивана: с кем разрешит, с теми и будем встречать – с красными или белыми! С красными - Новый год, а с белыми - старый новый год!

- Я предпочитаю брюнеток!

- Дедушка, вам брюнетки вредны для здоровья!

- Товарищ Качинский, почему вы один? А где Маргарита?

Из автобуса высыпала толпа молодых людей со счастливыми лицами. Завязался разговор, а Качинский все никак не мог вспомнить молодых ученых из Академгородка, где он и Маргарита читали стихи. Чуть ли не насильно Качинского задвинули в автобус. Ему уступили место, и пазик покатил в Академгородок по главному проспекту, плотно забитому молодежью, встречающей старый Новый год на улице с шампанским и фейерверком.

Шампанское пили и в автобусе. Качинскому налили полный фужер. Он выпил и стал своим среди своих.

- Олег, женись на мне, хотя бы на Новый год, - просила молодая женщина врача Корабельникова.

- Синий чулок, а у тебя какая группа крови?

- Четвертая.

- А у меня первая, как видишь несовместимость. Твоя группа мне не подходит, а мою напротив, можно влить всем.

- Ну, вот и влей, дорогой.

- Моя группа самая древняя, животная. Все чемпионы мира с первой группой, а все нобелевские лауреаты имеют четвертую духовную группу. Она самая молодая, ей всего тысяча лет. Ну, представь себе, у нас будет ребенок - и чемпион мира, и нобелевский лауреат. Нет, такие люди не скоро явятся, а группа у них, должно быть, будет пятая.

Качинский подумал: " А какая группа крови у Маргариты? " Автобус резко тормознул, и в салон ввалились пьяные повестушник Черный и художник Курвиц. Вместе с ними в автобус влетело нечто крупное и жужжащее, стрекочущее, как швейная машинка. Черный и Курвиц во всю отмахивались, пытаясь спрятаться от странного существа, кусающего на расстоянии тонкими иголками. Качинский пригляделся и понял: это вертолет с миниатюрной подлодки, который у него украли прошлой ночью, когда он отсутствовал в ночную смену. Так вот кто украл подводную лодку!

- Шмель среди зимы, - хлопали в ладони женщины. – Не выпустим, пока не исполнит заветное желание.

- Да ты сама золотая рыбка, – сюсюкал с красивой женщиной повестушник, отмахиваясь от " шмеля". – Скажи, я сам исполню.

- Ой, ли?! Квартиру-сказку, дочку-златогласку и мужа-ласку!

- Ну, это три желания.

- Пусть три! Пусть исполнится!

- Рыбка подумала и согласилась! Первое желание! Квартиру-сказку в центре Парижа.

- Явился страховой агент и принес страховку в миллион долларов за дочку-златовласку, убитую бандитами. На эти деньги ты и купишь квартиру в Париже.

- Да ты с ума сошел. Не нужно квартиру, верни мне дочку.

- Пришли призраки дочери и мужа, погибшего в Чечне.

- Не надо, не надо, не надо.

- Призраки исчезли. Так исполнились все три твои желания.

- Ох, и сволочь ты, Черный. Любишь портить праздники.

- Не плачь. Все твои желания будут исполнены, но в будущем.

Женщины зашипели на Черного, как злые гусыни, требуя, чтобы он покинул автобус. Автобус вновь резко тормознул, но Валера не вышел, напротив, в дверях показались журналисты и телевизионщики. Художник Курвиц пригласил всех на презентацию своих вкусных картин и, заодно, встретить старый Новый год в мастерской. А тут и у автобуса искра ушла в землю, и двигатель заглох до следующего года. Впрочем, на улице значительно потеплело, повалил крупный снег, и ученая молодежь под звон гитары и с лозунгом " Молодым у нас везде праздник" спустилась в подвальчик " Голубая луна", где висели живые натюрморты и портреты из колбас и бананов великого сибирского художника Курвица. Картины были скоро съедены, шампанское с головками ангелов выпито, а Новый год все не начинался – что-то больно время растянулось как резина.

- Откуда дровишки? – спрашивал Качинский, пробуя водку прямо из горлышка.

- От Шороша – объяснила миловидная Валентина Петровна с солнечными глазами.

Венгерский миллионер Шорош скупал картины оптом, а Курвиц писал их пачками сразу на нескольких станках, а затем, не глядя, забрасывал полотна цветными кляксами. Краски растекались, образуя зеленые морды Венер с красными глазами и клыками в волосатой пасти.

Богема изощрялась в определениях:

- Кубизм? Кретинизм?

Курвиц в ответ поливал богему шампанским.

- Есть порох в ягодицах.

- Какого дьявола вы здесь потеряли? – спрашивал Качинский великолепную женщину Валентину Петровну.

- Какого демона вы здесь нашли? – отвечала вопросом на вопрос Валентина Петровна, пуская по выставке солнечные зайчики из своих необычных глаз.

Валентину Петровну постоянно преследовали люди с телекамерой, и блестящая ученая ходила в ярком свете юпитеров как гимнастка в цирке, раздавая воздушные поцелуи незримым жителям первого канала.

Качинский плохо соображал, где находится.

- Давай поженимся, – сказал он в очередной раз, столкнувшись с Валентиной Петровной, что сияла, словно модель на подиуме в лучах прожекторов.

- Да хоть сейчас, – эхом ответила блестящая Валентина Петровна, выводя Качинского под руки из подвала на свежий воздух.

- А, где этот чертов ЗАГС? – оглядывался Качинский, кружась на скользком тротуаре.

- Сначало свадебное путешествие, – говорила Валентина Петровна, ведя Качинского по яркой улице к электрическому дому со стеклянными стенами.

- Это мой жених, – сказала Валентина Петровна, показав на входе пригласительный билет. – Жених по сердцу и муж по уму.

Вообще-то Валентина Петровна немного лгала – женщина она была насколько блестящая, настолько и рассудочная.

Качинский впервые в жизни оказался на таком балу, какой не то что в Америке, но и в Кремле не встречался. Многие гости, ряженные во всякие одежды, поднимались по великолепным коврам и вдруг съезжали по льду в фойе, где всех встречали медовухой, которую черпали из огромных бочек. Пиво фонтанировало сразу в нескольких фонтанах. Те гости, что пришли в цивильном, переодевались оперными персонажами, и по часовой стрелке ходили тысячной толпой по роскошному саду с птицами и бассейнами. В толпе не было двух костюмов, схожих друг с другом. Качинский в костюме Арлекино из цветных ромбов вел Валентину Петровну, что была в костюме Коломбины. И в полупрозрачном тюле выглядела столь привлекательно, что мужчины, как намагниченные, шли за ней следом.

Карнавальная толпа кружила вокруг шведских столов, образуя танцевальный марафон, что обрывался фейерверком – из бассейна над зеркальной водой били разноцветные огненные струи. Менялся цвет и ритм фейерверка, следственно менялся и танец: медленный вальс сменялся бешеным рок-н-роллом. Рок-н-ролл плясали и стар, и млад. Наконец, мустанга укрощали, и на круг вылетали казаки со сверкающими над головой саблями. Казачка сменили старинные песни, что также сильно волновали и младенцев, и стариков, не забывших о своих корнях. Половина чалдонов в свое время прибыли с Украины, и половина фамилий оканчивалась на о. Крепкая медовуха распечатывала глухие сердца, и вот весь карнавал танцевал гопак. Украинцев сменяли тирольцы в шляпах с перьями и коротких штанишках. На смену немцам вышли башкиры в огромных медвежьих шапках, что изображали орлов, кружась, как волчки друг против друга. Над карнавалом медленно всплыл большой шар с портретом царя Ивана Сусанина с пивной кружкой в руках.

Царя Ивана все любили. И случись, гражданская война на его сторону перешел бы весь русский народ, истомленный правом нести на спине все остальные народы Советского Союза, а самому быть битым за малейшее непослушание. Любили царя современные женщины с румянцем на скулах и твердостью в глазах. Любили и простые девушки из народных ансамблей, что водили хоровод и пели подблюдные песни. Но особенно любили Сусанина девушки с лицензионными сигаретами в зубах и итальянских сапогах выше колен…

Скоро все смешалось в Доме ученых: кружились казаки в плисовых рубашках, ряженые в шубах на выворот, цыгане с медведем на поводке, девушки в сарафанах в горошек. В разгар плясок под импортную музыку Валентина Петровна схватила Качинского под руку. Грянуло дружное: Ура! " А Валентина Петровна сказала: " Это нас поздравляют! "

Это пришел старый Новый год, который отмечают только белые люди – стрелки сошлись, как влюбленные, и под перезвон кремлевских часов над праздничными столами взлетели фужеры с дымящимся шампанским.

- Давай поженимся! – восклицал Качинский, вставая на колени перед любимой.

- Да хоть сейчас! – отвечала Валентина Петровна, водя пальчиком по лицу Качинского – Какое лицо выразительное!

Потом Валентина Петровна обняла его за талию, повела руку вверх по спине и остановилась, наткнувшись на препятствие.

- Давно это у тебя?

- С молодости. Гнулся в боксерской стойке, да так и закрепилось.

- Я вылечу, я помогу…

- Люблю, люблю – ворковал Качинский, целуя драгоценность, которую ветер времени мог в любой момент сдуть с руки – Я согласен на все.

Согласный на все Качинский поднялся с Валентиной Петровной в артистическую уборную, где возле огромного трехстворчатого зеркала стояло множество хрустальных флаконов с граненными пробками. Валентина Петровна погасила хрустальные бра, и целый час поэт Качинский и великолепная Валентина Петровна изучали друг друга в полной темноте, исследуя руками, как слепые.

- Что это?! – воскликнула Валентина, обнаружив нечто такое, что ни с того ни с сего увеличило свой размер в десятки раз.

- Ты с Луны свалилась? – с придыханием отвечал вопросом Качинский, в свою очередь, исследуя цветок полулунной формы, тонкий как папиросная бумага.

- Ты с ума сошел! – утверждала Валентина Петровна, когда Качинский, не глядя, вложил раскаленное железо в сахарницу.

- Это ты съехала! – упорствовал Качинский, продолжая наступление на женщину без артиллерийской стрельбы шампанским и без белых свадебных флагов.

- Немедленно убери! – гневно шептала Валентина Петровна, как разъяренная львица, убегая прочь от насильника, покусившегося на единственный драгоценный, чудом уцелевший цветок, по латыни flos.

Зажгли свет. Качинский стоял ни жив, ни мертв.

- Что с тобой? Ты бледен, не пей медовуху – проницательно сказала Валентина Петровна – Не ешь много меда, да из разных бочек.

- Лучше умереть от сладкого, чем от горького!

Вновь грянул рок-н-ролл, ставший классикой, и седая молодежь золотых пятидесятых в галстуках с пальмами и ботинках на каучуковой подошве смачно рисовала дорожку на пару с " девчушками" в коротеньких юбочках и голубых башмачках. И вновь Элвиса Пресли сменил Чайковский. Под музыку вальса цветов кружились индийские куклы, восточные красавицы в прозрачных шароварах и простые советские ученые в протертых джинсах.

Вдруг с луны свалился диссидент Громов в разбитых валенках и с бичом в руках. Громов принялся гонять бичом шнобелевского лауреата Валеру Черного, что смотрелось весьма оригинально как эпизод из карнавального шоу. Громов загнал Черного в бассейн, и не выпускал его из воды, пока тот не всплыл дуриком, выпучив глаза, как утопленник, иллюстрируя собой песенку Александра Галича:

" Пил в субботу, пил в воскресенье

Вылез на берег и вновь в окосении".

Валентина Петровна достала из сейфа квадратную бутылку с кактусовой водкой, ныне популярной на Западе, и стоившую бешеные деньги. Выпили текилу, и Валентина Петровна учила Качинского закусывать лимоном с солью. Мексиканская водка отдавала самогонкой, но лимон выправил вкус. Вдруг непрошенная слеза скатилась по щеке, не бритой вот уже сутки.

- Что с тобой?

- Водка плачет, – отвечал Качинский.

- Ты всегда плачешь?

- Нет, только после текилы, а такую слезную водку я пью в первый раз.

- Ты плачешь? – поразилась Валентина Петровна. – Чем же тебе помочь любимый? Ну, ладно, обойдемся без штампа в паспорте. Кушай, милый, мед из моей бочки!

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒