НА КРАЮ «СВЕТА» 17 страница

- Кармен! – орал во весь голос одуревший от одиночества Качинский. Тотчас являлся генерал-майор Журавель, и спрашивал товарища по службе:

- Я здесь! Что угодно?..

Качинский уносил «Эрику» домой и продолжал, как дятел стучать по музыкальному инструменту, что подобно мельнице махал крыльями, с которых слетали свинцовые буковки. Кот Васька на лету проглатывал секретный шрифт, данный Качинскому Богом через святых Кирилла и Мефодия.

Потом Качинский так увлекался собственным концертом, что в душе пробуждался рассвет, но, увы – кто-то тотчас гасил счастье! «Господи! » - взмаливался Качинский. – За что? » Разгадка неожиданно нашлась в Академгородке.

Качинский привычно поехал в Академгородок за " Беломорканалом", но и здесь в знаменитых гастрономах все та же пустота. Качинский все-таки нашел один отдел, полный дефицита перестроечных времен, но оказалось, что ученых кормят по все тем же талонам. Здесь Качинский столкнулся с врачом Корабельниковым. Литературный друг пригласил к себе в гости. Отличное пиво, купленное по талонам, прекрасно потреблялось организмом, попутно промывая его от вредной радиации, которой по слухам был полон Академгородок. Качинский с пивом в руках пристально разглядывал собрание старинных икон, которыми были сплошь увешаны все стены трехкомнатной хрущевки Корабельниковых. Качинский невольно ежился под все проникающим взглядом Христа, который осуждающе следил за поэтом с каждой иконы. Качинский стоял как бы в перекрестье лазерных взглядов сына Бога и непорочной Богоматери. От всех икон исходил приятный запах, и особенно сильно пахла черная икона с неразличимым ликом Божьей матери с младенцем – внизу черной доски повисла смолистая капля. Качинский снял смолу пальцем и поднес к носу – благоуханный аромат умиротворил сердце.

Подошел Корабельников, снял другую каплю тотчас выступившую из доски и воскликнул, призывая жену:

- Люба, икона мироточит!

- Торгуешь, потому и плачет…

Красавица Люба осторожно растерла миро между пальцами – большая редкость.

- Икона мироточит перед войной, – сказал Корабельников. – Надо показать отцу Сергию.

- Мой дом по весне тоже на солнце мироточит, – сказал Качинский.

- Но это не смола!

- А что?

- Никто не знает. Какая-то незримая фабрика изготавливает нечто, проявляющееся в нашем мире в форме слезы Богоматери, и каждый раз Богоматерь плачет перед бедой.

- А, может, она радуется дружбе народов!? – спросил Качинский. – Собрались вместе и пьют пиво еврей, татарин и славянка.

- А если все кровя смешать, - сказал Олег - То выйдут люди руськие.

- И что за фабрика незримая мироточит, – задумался Качинский и воскликнул – Смотрите, икона посветлела!

Древняя икона, покрытая многовековой копотью, на глазах проявлялась подобно фотографии, погруженной в химреактив. Миру явилось ясное изображение Богоматери с младенцем. Икона обрела необычный объем и стала совершенно живой. Качинский на выставке Хаммера видел подобную живую картину " Вечернее чаепитие". Богородица смотрела живыми глазами, а младенец неспокойно елозил на руках матери.

Качинский задумался – так вот кто счастье не дает! И что странно Богородица так похожа на его мать, а помощи нет … напротив, преграда!

Преграды повсюду, стоят как заборы, и Качинский мечется, ища выход.

Между тем, семья Корабельниковых ничего необычного не видела. Перед их глазами висела все та же доска с плохо различимым силуэтом. Качинский смутился, притих и, не сводя глаз с иконы, пил крепкое кофе, сваренный Любовью, красавицей и певуньей народного хора. После кофе гадали на кофейной гуще. Качинскому выпала буква " Я", означающая – жизнь наладится, а также знак орла: после борьбы – победа. Качинский кинул взгляд на икону. Вокруг старой доски вновь возникло сияние, а Богоматерь смотрела на него со строгой улыбкой.

- Интересно … - Качинский заглянул вглубь веков. – Интересно, знал ли Христос любовь помимо материнской?

- Иисус Христос, согласно современному знанию – клонированная дева Мария, - почесал бородку врач Корабельников. – Христос не знал зла, идущего по мужской линии. Потому Бог – есть любовь, чистая и светлая …

Качинский поторопился оставить квартиру Корабельниковых, где была редчайшая икона, которую хозяин скоро продаст всего за пятьсот рублей. Через несколько лет икона Казанской Богоматери выплывет в Америке, ценой пятьсот тысяч долларов. Господи, воистину не ценим, что имеем.

День в Академгородке продолжался новыми приятными встречами. На улице Терешковой кормила с руки белок переводчица Майя. Майя тотчас взяла Качинского под руку и просила проводить ее через лес, поскольку она боялась даже ручных соболей, бегающих между кедрами. По дороге Майя поделилась семейными новостями, ее муж Алмазов ушел из аспирантуры в дворники и ныне убирает территорию института ядерной физики. В том институте даже дворники были с университетским образованием. Ночами Алмазов охранял объект особой государственной важности и, сидя на вахте, сочинял роман в стихах под мерное гудение синхрофазотрона, в огромном туннеле которого с чудовищной скоростью носилась пыль, способная пробить любую броню. Алмазова интриговали ночные термоядерные " тетки", что раздували ядерный огонек.

Майя с поддержкой Качинского шла легко и быстро. Вообще-то такой здоровый мужик мог бы унести на руках. В лесу меж деревьев мелькали ловкие фигурки лыжников в цветных костюмах. Майя боялась всего: боялась Качинского, который никак не осмелился взять ее на руки, боялась спортсменов, почему-то пробегающих мимо вместо того, чтобы подхватить Майю на руки и донести до дома культуры " Юность", куда она сейчас вела поэта Качинского. Поэт Качинский наслаждался лесной дорогой, синей глазурью мартовского неба, мраморными березами с белыми рукавичками на ветках, с перекрестьем лыжных узкоколеек. Словом, всеми красками и воздухом приближающейся весны. А переводчица Майя напротив ничего не замечала, кроме мускулистых мужиков, бегущих черт знает, куда и зачем меж белых деревьев, крашенных известью.

Скоро Майя в сопровождении крупного мужчины оказалась на литературном шоу, идущем в большом зале вокруг круглого стола с минеральной водой и конфетами " Соловьиное молоко". Стояли и две бутылки и " Монастырской избы", но их никак не могли открыть, поскольку отцы основатели Громов и Резник не могли найти штопора. Зато каждый из них нашел свою речь по случаю десятилетнего юбилея.

Не произведя ни единой строчки, члены литературного круга " Неолит" за десять лет сильно выросли в своих глазах. Если раньше от голоса Громова сыпалась штукатурка, то теперь на спину гнилой интеллигенции падали лампочки и оконные стекла – результат сермяжной правды русского крестьянина, оторванного от сохи. За сохой где-то за Костромой ходила семья Громова, а сам поэт крыл правду матку на сборищах интеллигентов. Семья работала на Громова, а Громов громил демократов всюду, где мог достать. А достать их легче всего в ДК " Юность".

Сегодня диссидент Громов доставал Майю, обращаясь, как голодный милиционер к лакомке аристократии:

- Титьки твои бы разом

Съел, не моргнувши глазом!

Переводчица отвечала адекватно:

- Было б девять рук -

Задушила б вдруг.

Идеолог Сергей обратился к собранию, выкинув руку, почему-то в сторону Качинского:

- Успокойся, шизик -

Час возмездия близок.

Классик сибирской литературы Юрий Качинский прочитал стихотворение в прозе, оцененное по девяти бальной системе, как в фигурном катании:

- Два килограмма гороха, два килограмма сахара, три бутылки кефира на девять литров воды поставить в теплое место на неделю. Затем вынести на мороз. Когда все замерзнет, разбить – внутри будет чистый спирт.

После прослушивания начались прения. Громов в свою защиту выдал " потрясную бумажку" с гербовой печатью, где удостоверялось, что Юрий Петрович является одним из выдающихся писателей России. С этой бумажкой Громов мотался по всему СССР. Однажды, оказавшись в Москве, он попал в руки " Памяти". Активисты Васильев и Виноградов окунули его в бассейн " Москва", огромную лужу, дымящуюся зимой на месте храма Христа Спасителя. После патриотического крещения Громов вернулся в Красноярск и голосом иерихонской трубы, брызгая слюной, в азарте долбил тонких лириков своими виршами. Отчего у них, баловавшихся только Рильке и Рембо, лопались барабанные перепонки.

На юбилейный огонек пришли председатель Голубев и доктор фантастических наук Мартов. Голубев объявил, что диссидент Громов смещается и руководителем кружка «Умелые ручки» будет доктор Мартов. Тотчас Громов врезал в глаз Мартову, и богема принялась делить власть.

На шумок заглянул Мастер, живущий ныне где-то на загадочном Северо – Чемском районе. Мастер пытался разнять дерущихся, но тотчас на больного психа обрушился весь «Неолит». Дамы колотили зонтиками. Мастер мастерски изобразил бешенного медведя, и высокое собрание кинулось к выходу, но на дверях висел замок. С другой стороны спасительных дверей тоже в рукопашную бились демократы и коммунисты. Клочья бород летали в воздухе.

- О - у! ворковала в дверях зажатая со всех сторон журналистка Дарьялова, приглашенная в гости – Незабываемое впечатление! Вот также в Италии на нас напала Мафия! Представляешь, Майя, сто итальянцев и каждый по сто раз!

Переводчица Майя представила…

Качинский и Мастер покинули ДК «Юность» по винтовой лестнице.

- За что меня били? – спрашивал Качинский.

- А вот за это! – Мастер взял из рук Качинского тяжелый портфель с конфетами и бутылками вина – Ты пытался смыться вместе с чужим добром.

- Гы – ы! – Мастер растянул рот до ушей – Майя сама мне вручила его на хранение. Слушай, а у вас там все такие? – спрашивал Качинский, возвращая портфель Мастеру.

- Гм – м… какие?

- Северо – Чемские!

Где-то далеко за лесом слышался голос Тони Уильямса:

" Дым. Всюду горький дым.

Я в лесу один"

Наконец, показались огни ближайших домов. Во всех окнах светились телеэкраны, по которым Москва транслировала картины земного рая из Сан - Ремо. Джанни Моранди и Тото Кутунья славили счастливую жизнь на берегах Средиземного моря. По второму каналу в передаче " Про это" демонстрировали другой рай из древнеиндийского эротического эпоса " Кама – Сутра». Интеллигентный Академгородок сплошь прильнул к экрану, как один отрекаясь от " Гамлета", идущего по третьему каналу. Наконец-то в СССР пришел рынок!

Качинский пришел в журнал " Костры", где зав. отделом обещал ему дать в номер триста строчек новой поэмы " Встреча с ГКЧП". Поэма фантасмагория описывала невероятные события, случившиеся в Москве в этом году. Змей-Горыныч по имени " ГКЧП" напал на Москву, но славные девчата оглушительным визгом отбили нападение и с позором прогнали путчистов.

- У нас уже есть один фантаст, – доктор Мартов! – сказал Амуров – Надоел до смерти своими бреднями. Да вот он сам, как черт из ящика.

И верно, в отдел поэзии зашел Декабрь Февральевич и повелительно сказал: " Вас приглашают на ковер".

Амуров и ухом не повел – известный поэт, переживший блокаду Ленинграда, не любил выскочку, что подобно кузнечику запрыгнул через головы редакторов в кресло зам. главного. Скоро Валера Черный сам показался в дверях.

- Дед, ты почему не идешь, когда тебя зовут.

- Кто зовет?

- Православный народ!

Валера Черный взял седого редактора, автора десяти книжек за ухо и резко поднял с места. Амуров крикнул от боли.

Качинский пытался встать на защиту и принялся махать кулаками, но отчего-то руки, как у пьяного, не слушались его. И он впустую, как крылья ветряной мельницы молотил воздух. Старший редактор Чесноков кинулся под ноги Качинского и поэт, запнувшись, провалился в угол. На шум сошлась вся редакция. Амуров красный как вареный рак со слезами на глазах сел на стул, не в силах стоять на дрожащих ногах. И вновь Качинский убедился, что муж и жена одна сатана, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, что не лезь в драку, иначе сам получишь по морде. Тотчас вся редакция накинулась на Качинского с упреками и обвинениями в неподчинении начальству. Уж не Амуров, а Качинский обязан был выйти на ковер и выслушать все, что о нем думают.

Поставив нахала на место, редактор Чесноков принялся тестировать поэта на здоровье – поэт часто жаловался то на плохие ноги, то на пустую голову, то на глухоту, то на хромоту, то на слепоту…

- Видишь окно через дорогу? – указал старший редактор Чесноков на общежитие – Там сидит Левин и пишет доносы в Обком партии, обвиняя нас в моральном разложении. Сейчас он как раз разглядывает нас через бинокль, а в перерывах пьет коньяк. Угадай, сколько звездочек три или пять? Угадаешь, сводишь нас в ресторан " Енисей", ошибешься - сдадим в милицию за оскорбление старейшего журнала в России.

Тем временем Валера Черный, оглядев кабинет Амурова, принялся раскладывать имущество редактора по своим корзинам.

- Это выбросить в окно – Черный указал на знаменитый стол с автографами великих писателей - Сюда поставим кассовый аппарат, сюда сейф. Аркадий, начинай!

Старший редактор совместно с доктором Мартовым понесли стол к окну. Черный принялся сдирать утеплитель, пытаясь открыть створки, хотя во дворе еще лежал снег.

- Не отдам! – Амуров упал на любимый стол.

В Ленинградской блокаде у Амурова погибла вся семья, а сын известного конструктора чудом спасся вместе с отцовским столом, полным секретных чертежей. Некоторые формулы слабеющей рукой были вырезаны прямо по дереву, потому стол и не сожгли в буржуйке. Амуров выучился на топографа и бродил с партиями по всей Сибири, пока, наконец, не пристроился в редакцию всем известного журнала.

- Пошли, дед, поговорим за жизнь, – Черный пытался вытолкнуть Амурова за дверь.

- Не тяните меня за руку.

- Не сопротивляйся, коммуняга, Скоро вам всем хана – наша взяла!

- Чья ваша?

- Наш духовный отец, Вова Юристов приведет нас к Индийскому океану, и ты, дед, будешь мыть мои сапоги!

- Никогда блокадник не будет мыть сапоги!

- Будешь, к ноге! – кричал Черный – Целуй руку!

Блокадник Амуров грохнулся в обморок. На шум пришел главный редактор Королев, но, заглянув каждому в глаза, понял, что численный интерес на стороне Черного, и бережно подняв Амурова, посадил в кресло.

Валера Черный хлопнул дверью и повел редакцию по кабинетам, которые зам. главного намерен был обратить в бордель. На ходу к Черному присоединялись графоманы, которых в прошлые годы гнали взашей. Большой компанией зашли в отдел прозы, где редактор сидела на рукописях Качинского, скрывая под собой шедевры мировой литературы. Над столом редактора висела картина " Обнаженная" Ренуара. Знатоки говорили, что французский импрессионист писал картину с редактора. Авторы, приходя в журнал с толстыми рукописями, забывали, зачем пришли. И скоро в кабинете скопилась большая коллекция романов, среди которых было немало талантливых произведений. Валера Черный, войдя в коллектив, первым делом отсортировал забытые рукописи уголек. Многие столичные журналы украсились псевдонимом А. Белый, под которым публиковал чужие произведения В. Черный.

Качинский, не зная, чем заняться, присел за стол главного редактора. На секунду выглянула редактор, следом вышел Королев.

- Геннадий Федорович! – кинулся Качинский с криком к уважаемому им настоящему поэту – Давайте действовать совместно!

Королев мельком глянул на Качинского и устало вымолвил:

- Вы не из нашего круга, ваши действия можно квалифицировать как хулиганские.

- Валерий Черный из вашего круга?!

- Да, к сожалению. Юридически он с нами, и каждый его шаг защищен законом.

- Как же попасть в ваш круг? – подавленно спросил Качинский.

- Не знаю…

- Так вы растеряете всех друзей, а я вовсе не паршивая овца! Надо собирать под свои знамена всех, кто к вам идет, но вы святее Папы Римского.

Главный ушел в свой кабинет, а на смену вышел Чесноков, который занял у Качинского пятьдесят рублей, и они вдвоем спустились в огромный буфет, где отоваривалось большое начальство. С буфетчицей Валей спустились в подвал, полный всякого дефицита, и Чесноков на деньги Качинского купил запретную водку, поставив ее в дипломат, переложив бумагой, чтобы не звенела. Затем велел Качинскому идти вперед шагов на двадцать, но не теряться из виду. В случае внезапного обыска народными контролерами Качинскому велено было сказать, что водку он купил в ресторане.

ГЛАВА 29

У Качинского увели «домашний кинотеатр», первый в Советском Союзе, который Мастер привез из Японии. Юрий Николаевич с матерками вынес из сарайки пыльный «Енисей».

В малом осколке мир отражается также как и в большом зеркале. Телевизор " Енисей" тоже можно было считать осколком, отражающим события, назревающие в Москве. Какой канал включит Качинский, всюду бои. На первой программе во " Взгляде" Белозерцев выступал против Яковлева, на второй программе Юрий Арбатчиков вел бой с кубинцем Педро, а на третьей боксерский ринг сменил " Музыкальный ринг", где Кинчев из " Алисы", соревнуясь с Сукачевым и блатным Розенбаумом, демонстрировал голый зад восторженным поклонникам демократии. На четвертом, только что открывшемся ночном канале, шли занятия сексуального университета. Курс ликбеза предлагал уроки любви по-французски: органы должны быть чище, чем шея, а шею, как известно надо мыть каждый день. Преподаватели Роза и Валерий подробно демонстрировали возбуждение, эрекцию, коитус, эякуляцию и, наконец, расслабление. Словом, Москва как всегда шла впереди планеты всей…

В Союзе писарчуков тоже шли бои местного значения. Лауреат Ленинской премии Валерий Черный предлагал союз трех славянских народов – цыган, хазар и чукчей. Прослышав о дискриминации, с близкого базара пришли кавказцы.

- А грузины? – спрашивали темпераментные товарищи.

- А немцы? – вопросом на вопрос отвечал Валерий Черный.

- А мы? – спрашивали узбеки.

- А чеченцы кто? – наступали на председателя Голубева приезжие строители, всю зиму перекладывающие стены Правления.

И чеченцы и члены СП ходили в кирпичной пыли. Чеченцы помимо всего были измазаны кровью: вчера 16 апреля 1991 года на празднике разговения Ураза Байрам мусульмане резали жертвенных барашков и жертвенной кровью мазали лица. Все кавказцы были крепкого телосложения и на голову выше бледных писарчуков. Пииты со страхом поглядывали на пришельцев и думали: " Дай бог, чтобы в здоровом теле нашелся здоровый дух". Только один Громов речью и ростом был под стать кавказским товарищам, а шуму от него было больше чем от всего базара разом.

- Слюшай дорогой, выпей со мной, – братались кавказцы с писарчуками.

Подоспевшая милиция принялась заламывать руки непрошеным гостям. Собрание писарчуков громкими аплодисментами поддержало действия правоохранительных органов.

Внезапно наступила тишина, и по рядам писарчуков прошел шепоток: " Мастер пришел". Мастер присел рядом с Качинским, и к нему со всех сторон потянулись дружеские руки – вот ведь больной псих, а каким уважением пользуется! Качинский хмурился от неприятного соседства.

- Вы меня дискредитируете! Люди подумают черт знает что!

- Пилоту осторожным быть надо: по трассе «Формулы – 1» ползают улитки – не долго и разбиться на дорогой машине. Гы – гы!

Вдруг вошел Громов и объявил себя пророком: правительственный журнал берет его стихи!

Собрание зашумело, рождалась сенсация. Но совершенно не ясно было, что за журнал и какого государства – а вдруг и впрямь! И вот уже все знатные писарчуки окружили Громова и принялись каждый перетягивать на свою сторону – только пуговицы отлетали. Большой Громов, пугаясь славы, вдруг упавшей на него, кинулся прочь, а литераторы змейкой, цепляясь друг за друга, бросились следом. Валерий Черный ухватился за пиджак Громова, председатель в свою очередь поймал бороду Валеры, и возникла некая игра типа ручейка. Ручеек потек в сторону железнодорожного вокзала: готовился второй десант на Москву. Первый десант был выброшен из самолета без парашютов и разбился о мостовые подобно коровьим лепешкам. Теперь вторая волна, учтя опыт, катилась поездом «Сибиряк».

На Качинского постоянно налетали переводчица Майя и экономист Французов.

- Отдай конфеты, – требовал Французов.

- Подушечки что ли? Их Мастер съел!

- Ты нас разорил! Такой дорогой кожаный портфэль!

Качинский пытался убрать отрицательные эмоции настроем доктора Сытина: " Я настраиваюсь на энергичную, веселую, молодую жизнь. Через тридцать лет я буду веселым, здоровым, красивым молодым человеком тридцати семи лет! " Тридцать семь лет – середина жизни, чувствуется, чем все это кончится. И Качинский чувствовал, что будет все хорошо. Настрой доктора Сытина вливал в плоть свежую кровь, отчего щеки становились румяными, кровь с молоком, а руки железными.

- Что это ты мне кланяешься? – спрашивал Громов, брезгливо наблюдая со второй полки за поклонами Качинского – Погоди, я еще не получил Нобелевскую премию и посему не могу поделиться с тобой. Ну, будет случай, свожу тебя в " Пекин".

- В Москву, в Москву, в Москву! – напирала толпа, взбираясь на крышу экспресса. – Клянемся, что мы ограбим и убьем любого, кто не поделиться нами, но отныне мы никогда не будем голодными!

Неделю назад по городским кинотеатрам прошел американский фильм " Унесенные ветром", и клятва Скарлетт вбилась многим в голову как гвоздь.

Мощный ветер взметал тучи рукописей и шляп.

- За что?! – вопили пассажиры, отставшие от счастья.

«За грехи молодости» - говорила реклама американского фильма по обе стороны вагона – ресторана. Герои триллера, опоясанные крест накрест пулеметными лентами призывали русский народ идти с ними на Москву защищать царя Ивана Сусанина. Конечно, это была не реклама, а лозунг цветной оппозиции, розовой и голубой интеллигенции, что пряталась внутри «Сибиряка».

В Москве, сибирская богема, изрядно опохмелившись, принялась стучать зонтиками и тросточками по танковой броне Кантемировской дивизии, что следом за «Сибиряком» медленно втягивалась в столицу, отравляя улицы густым дымом дизелей.

На помощь сибирскому десанту бежала московские братишки, вооруженные велосипедными цепями и металлическими прутьями. Этими дубинами братва тоже стучала по танковой броне, отчего молодые танкисты крыли матом всех царей пока еще единого государства. На Красной площади началось братание: Денис братался с бардом Колей, идеолог Сергей с Собчаком, Соня Французова повисла на шее Бурбулиса, а затем и вовсе села ему на шею с бутылкой шампанского в руке – сибиряки в который раз спасли Москву!
И вот, почуяв запах Победы, с правительственных дач выехала вся президентская рать Ивана Сусанина. Ехали на двух открытых " Чайках", на которых министр обороны обычно принимал парад. В первой машине рядом с шофером с российским флагом в руках стояла красавица Маргарита, символизирующая свободную Россию, подобно тому, как Марианна, стоящая на баррикадах с открытой грудью символизирует свободную Францию. Позади Маргариты стояли два героя Советского Союза генерал Русской и генерал Журавель, что прикрывали своими телами третью неясную фигуру. Во второй " Чайке" ехала семья Сусанина жена и две дочери. Тылы прикрывали повестушник Валера Черный и идеолог Сергейс огнеметом " Шмель" в руках.

На лесном перекрестке кортеж встретили танки и взяли в кольцо с непонятной целью, то ли для охраны, то ли ареста. Далее кортеж следовал в сопровождении танков, причем танки отчаянно чадили, и Маргарита с ее слабыми легкими задыхалась от выхлопных газов, но продолжала уверенно стоять с флагом в руке. Ехали на большой скорости, перемалывая гусеницами асфальт. По обеим сторонам дороги в густом ельнике пряталась " Альфа", которой было приказано арестовать Сусанина и случайно убить в перестрелке. Но альфисты, как и танкисты, молча наблюдали за пронесшимся кортежем, и только начальник спецгруппы Карпухин требовал по рации остановить машину.

Российский флаг, гордо развиваясь на ветру, въехал в Москву. Президент Сусанин вышел из-за спины генералов и воздвиг российский флаг на баррикаде напротив дверей Белого дома. И флаг, и президента окружила плотная толпа сподвижников, а сам Сусанин указывал пальцем на крыши окружающих домов, с которых его якобы обстреливали снайперы ГКЧП. Но Геннадий Янаев согласился взять на себя обязанности президента только до Сессии СССР, причем до первой крови: как только появится угроза насилия, Янаев обещал немедленно свернуть деятельность ГКЧП.

Добрейшее лицо Янаева и его дрожащие руки то и дело появлялись на экране телевизора в паузах между классической музыкой. По всему было видать, что Янаев и есть тот самый принц из " Лебединого озера", что оказался между добрыми и злыми силами. Никто не заметил позади Янаева лицо миловидной женщины с восточными чертами. Этой дамой на втором плане была академик Лала, что монотонным голосом без перерыва вставляла в уши Янаева гипнограммы. У временного президента СССР Янаева был положительный императив, и, ввиду чрезвычайной доброты характера, его внутренняя установка не противоречила цыганскому гипнозу, которым в совершенстве владела Лала. Янаев был готов в любой момент бросить к черту не свойственное ему бремя власти, и только многочисленные телеграммы поддержки: " Правильно! Хорошо! Наконец-то! " подобно костылям удерживали Янаева на кремлевской высоте.

Красная площадь быстро заполнялась трезвым народом. Трезвым, потому что еще действовал сухой закон. Но трезвый народ потому и собрался на Красной площади, что жаждал хлеба и зрелищ. Устал русский народ, надорвал пупок, не желал более быть впереди планеты всей. Русский народ и вовсе впадет в спячку, не желая плодиться – великий сон сморил русского мужика. Некого стало благодарить за помощь, за добро, за ласку, за окрик, за пинок и за подсказку. Не станет ни надзирателей, ни зеков, ни колхозников, ни рабочих, ни армии, ни авиации. И только ржавая ракета " Сатана", да сибирская нефть будут держать Россию на краю пропасти, что подобно Чаплинскому домику будет качаться на краю скалы, где вымирающий мужик будет бегать по хате, пытаясь сохранить равновесие. А за краем пропасти на другом берегу провала будет подниматься древний китайский народ, еще вчера, ходивший без штанов…

Без штанов, без трусиков ходила между танками натурщица Люся-Мюзета, упавшая на Москву вместе с мокрожепой богемой. Мюзета вставляла в пушечные стволы гвоздики и отвлекала танковые прицелы от Белого дома, выставив как мишень свою розовую попочку, живую иллюстрацию журнала " Плейбой", по-русски - " Шалопай". Бронемашины десантников разместили по углам Белого дома, а солдат завели в спортзал. Троянского коня десантной роты специально запустили в Белый дом, чтобы легче было штурмовать изнутри. Ситуация была грозной, защитники Белого дома подозревали друг друга в измене. И если бы Янаев дал приказ о штурме, защищать царя Сусанина было бы некому.

Сам Сусанин ночевал на разных этажах, прячась в кабинетах, окна которых выходили во внутренний двор. На ночь в здании свет выключали, а коридоры Белого дома перегородили мебелью. Шкафы и кресла валялись перевернутыми, их называли " полосой препятствия".

Днем по коридорам Белого дома ходила невесть, как проникшие сквозь плотную охрану, красноярская богема. Идеолог Сергей поддерживал солдат своими агитками:

" Тянется из зарубежья

Помощь эмигрантов"

Майя радовала своеобразным стриптизом: " Я снимаю кожу, оголяю кости», а вечный диссидент Громов " раздавал поцелуи солнечным девкам".

Ночью повестушник Валера Черный пошел по темным коридорам в уборную и, запнувшись о перевернутую мебель, с грохотом упал. Идеолог Сергей, подумав, что начался штурм, включил огнемет. Длинная струя огня подожгла занавески и ковер. Сбежавшиеся защитники Белого дома с трудом погасили сильный пожар. Красноярскую богему с позором изгнали из Белого дома.

Маргарита вместе с Мюзетой ходила среди солдат и раздавала гвоздики. Цветов было много. Цветы только что созрели на многочисленных дачах и бабушки носили цветы корзинами. Старушки всю жизнь простояли у станков, в то время как их ровесницы в бразильских сериалах отдыхали на фазендах, разводя цветы и детей. Следом за Маргаритой и Мюзетой ходила строем рота десантников в защитной форме – в карманах разгрузки лежали гранаты и запасные обоймы. Качинский среди десантников заметил Мастера.

- И вы тут?

- Я ваш ангел – хранитель!

- Чей ваш?

- Ваш и Маргариты!

Мастер с автоматом в руках охранял бардов Шепилова и Кукина, что с гитарами в руках держали боевой настрой защитников Белого дома.

" Он прицелился да с карабина,

И я кровью снег пропитал"

Вдруг и впрямь оглушительно ударил зенитный пулемет – танкисты от скуки расстреливали небо над Москвой. Качинский от испуга кинулся прочь, и, запнувшись, упал прямо в ноги Маргариты, окруженной плотной толпой поклонников. Все эти флаги и праздничный салют безусловно были устроены в честь самой красивой женщины России.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒