НА КРАЮ «СВЕТА» 11 страница

Вот топот усилился, и в обширный кабинет влетел Мастер с пеной изо рта – его крепко оседлал художник Михаил Шемякин, что подстегивал лошадь плетью и пинками яловых сапог. Мастер встал на дыбы, пронзительно заржал и вновь ускакал, сбросив художника на ковер. Секунду спустя, вошел академик Лихачев, слегка ошалевший от вида скачущего шута. Лихачев и Зоя Спартаковна обменялись долгими поцелуями. По инициативе Лихачева Зоя Спартаковна организовала фонд культуры, благодаря чему Лихачев мог вплотную заняться любимым делом, работать над " Словом о полку Игореве". Академик хорошо отозвался о сибирском поэте Геннадии Королеве, что поэтически переложил на современный язык прекрасный памятник Древней Руси.

- Спорно! И хорошо, что спорно: уверен, что он не остановится на этом.

- Прекрасный автор! – поддержал председатель писарчуков Голубев – Но действительно спорный! Порой невыносимо спорный!

- Еще какой спорны, – подтвердил Валера Черный, пребывший в Кремль с председателем Голубевым, пробить себе место главного редактора. – Я надеюсь, Геннадий Федорович перейдет на более легкую хозяйственную работу, дабы действительно не останавливаться на этом и продолжать изыскания в ныне непроходимых словах о Полках Игоревых…

Тем временем Михаило Ломоносов стал зачитывать поздравительные телеграммы от Раджива и Сони Ганди, от финского Президента господина Койвисто, к которому семья Генерального Секретаря прилетала на крылатых пегасах. Все финны были покорены обаянием Михаило Сергеевича и его знанием финского языка. Сопровождал крылатых пегасов в качестве ястребителя перехватчика Змей-Горыныч новой модели. Финны прикрывали глаза от ослепительного блеска золотого оперения и говорили в восторге:

- Lohi Kaarme!

В дальних коридорах Кремля вновь послышался лошадиный топот и ржание. И вот в столовую ворвался Мастер с Настенкой и Ксанкой на загорбке. Ксанка держала в руках документ из секретного архива, куда они проникли благодаря крепкой голове Славы – конь на всем скаку выбил дубовую дверь архива.

Ксанка с документом в руках подошла к деду и прочитала вслух: " Акт. Куйбышев. 1941 г. Октября 28 дня. Мы, нижеподписавшиеся, согласно протоколу осудили к высшей мере наказания следующих граждан – Березовского, Абрамовича, Гусинского, Попова, Гайдара… Подписали: майор госбезопасности Путин, майор госбезопасности Лукашенко, старший лейтенант Назарбаев".

Все слушали внимательно, не выражая никаких эмоций. Фамилии были все незнакомые, и только Михаило Ломоносов, должно быть хорошо знакомый с репрессированными, качал головой: " Таких людей потеряла страна! Цвет нации! "

После праздничного обеда вышли прогуляться по свежему воздуху. Во дворе у кремлевской стены в детской песочнице сидела очередная редкость – живая игрушка из коллекции Зои Спартаковны, выписанная из далекой Индии по рекомендации академика Лалы. Игрушка была весьма дорогой в прямом смысле – великий Сатья Баба двадцатого года рождения обошелся в миллион рублей. Но индийский чародей и пророк быстро окупил себя, то и дело добывая из песочка бесценные, по мнению советских ученых, неземного происхождения изделия. Лала и Зоя Ивановна были увешаны браслетами и цепочками из неземного металла. Кремлевский кабинет Генерального Секретаря был украшен редчайшими кувшинами из прозрачного стекло материала невиданной красоты. Все это, по мнению ученых не могло быть изготовлено в условиях земной цивилизации. Безусловно, Сатья Баба каждую минуту был под наблюдением секретных служб. Каждое его слово записывалось и расшифровывалось, а все изделия подвергались детальному изучению. Редчайшего в мире колдуна всем Кремлем уговаривали установить вечный мир на Земле, предварительно уничтожив ядерное оружие, где бы оно ни находилось. Но Сатья Баба только философски отмалчивался, как дитя постоянно копаясь в песочке и добывая невероятные вещички. Сатья Баба ничего не пил, не ел, в туалет не ходил. Ночевал здесь же под наблюдением телекамер, и даже в двадцатиградусный мороз его надежно грело сари из красной ткани. Вот и сегодня, несмотря на крепкий мороз Сатья Баба копался в золотом песке, а Зоя Спартаковна кормила с руки ручную белку – с ее приходом в Кремль всякому зверью стало вольно бегать – никто не подстрелит. Зоя Спартаковна уж думала завести в Кремле зубров как в Беловежской пуще, не говоря уж о лосях и оленях. Зоя Спартаковна кормила ручных оленей и наблюдала за действиями индийского чародея. Сатья Баба, что-то копая в песочнице, вдруг достал бюст Качинского с надписью «Президент». Мастер оглядел бюст из неземного металла, заржал как молодой жеребец и пустился галопом по Европам. Валера Черный запрыгнул на спину Мастера.

- А у нас все такие, Северо-Чемские! – говорила академик Лала, поддерживая Зою Спартаковну, клонящуюся в обморок.

- А ты чего, Баба – яга, сидишь тут без пользы? – продолжила академик, принимая из рук Сатьи Бабы ржавый гвоздь – Беги за дружками!

Ржавый гвоздь обернулся ядовитой змейкой, как и великолепный перстень Зои Спартаковны, вдруг ставшиймайским жуком, с тяжелым гулом слетевший с руки. Маленький Сатья Баба кинулся следом за Мастером и Черным.

Алкоголизм был давней проблемой семьи. Брат Зои Спартаковны, вернувшись со службы на морфлоте пил, несмотря на все лечения. Вместе с братом пил и весь Советский Союз, несмотря на вырубку виноградников и поломку всех спирт заводов. Однажды Зоя Спартаковна в порыве гнева изгнала из Кремля Рязанова, у которого все фильмы были переполнены пьяницами и проститутками. Рязанов страшно обиделся на семью Ломоносовых, и едва в Кремль вошел Иван Сусанин, Рязанов тотчас же приехал снимать нового лидера России.

Больной Мастер с умным лицом крутил настройку и радио голосом Жанны принялось истерично выкрикивать: «Медицинский институт! Медицинский институт! » Всем послышалось: «Суд! Суд! » и привиделись соответствующие картинки – столы с кровостоками и трупы в физиорастворе. Это академик Лала, можно сказать, расшифровала пение Агузаровой.

Поднялся невиданный скандал. Сатья Баба зарылся в песок, академик Лала скрылась в подземном переходе, ведущем в метро имени Владимира Маяковского. Балан Чума выключил телевизор и пропал с экрана. Тем временем Мастер залез на звонницу колокольни Ивана Великого и поднял тревожный перезвон, отчего все москвичи с флагами и портретами Ивана Сусанина двинулись к Кремлю. Забравшись на Арсенальную башню, Мастер кричал охране, чтобы те взорвали мосты через речку Неглинную, давно спрятанную в бетонную трубу. В оружейной палате Мастер пудовыми кулаками разбил небьющиеся стекла и вооружился старинными ружьями. Преследуемый охраной Мастер с внучками Зои Спартаковны на спине ускакал в открытые ворота.

- Что будет, что будет? – говорил, хватаясь за голову, комендант Кремля – Весь Кремль завалили! И это трезвые люди, а что от пьяного ждать!

Тем не менее, комендант встречал с хлебом и солью народную депутацию, несущую на руках бесчувственного вдрызг пьяного Сусанина.. И тут начались странные вещи, именуемые в ученых кругах новомодным словом " полтергейст". В Кремле давно не производился капитальный ремонт, и все оборудование было, можно сказать, старинное, со сталинских времен, но тем не менее служившее до сих пор надежно. Но вот фарфоровые пробки стали сами собой вылетать из электрических счетчиков и носиться по длинным коридорам, на поворотах сворачивая под прямым углом. Серебряные вилки и ложки с праздничного стола завязывались в узлы и вылетали в окна. Было точь в точь как у Корнея Чуковского: " А подушки как лягушки ускакали от меня" Подушки и прочая нечисть летали вперемешку с вороньими стаями, и над Кремлем стоял плотный " снегопад" из гусиных и куриных перьев. Под этим «снегопадом» по Кремлю носили в царских носилках с балдахином будущего царя Всея Руси Ивана Сусанина.

ГЛАВА 18

На третий Спас, всем праздникам праздник, в Красноярск прибыли два президента – царь Михаил и царь Борис. Два царя ходили по городу, собирая своих сторонников. На улице Брянской у каменного дома, выбеленного солнцем, два царя устроили референдум средь жителей окраинной улицы. Но на голосование никто не пришел, и вообще улица выглядела странно опустевшей. Цари двинулись вглубь узкого двора с красной землей, и горячий ветер волновал две тени – царя Горбатого и царя Сусанина. Горбатов тревожно вслушивался к протяжному тяжкому пению, плывущему из ниоткуда. Лысый человек с картой Америки на голове заглядывал в квадратное окно и видел на крашенном зеленом полу прямоугольное пятно света, в котором девушки в цветных сарафанах и с льняными косами торопливо вязали ковер новой русской жизни. " Почему полы зеленые? " – спрашивал царь Михаил. " Потому что у царя Бориса красная краска кончилась" – отвечали девушки.

Остальная комната пряталась в глубокой тени, откуда слышалась протяжная песня, но угадать можно было лишь " о-о" и " у-у". Тем временем с горы скатилась долгая " а-а" и два царя, отталкивая друг друга, двинулись навстречу волне мног голосного пения вдоль окон с темно-зелеными стеклами, вдоль заплотов, увенчанных хмелем. Узкий двор уперся в крутой восход деревянной лестницы, что соединяла Закаменку и Верхнюю Покровку.

Перила отходили, ступени прогибались, доски разбегались, открывая глубокие красные овраги, где чумазые мальчишки копали песчаные пещеры. " Что копаете, хлопчики? " - спрашивал царь Михаил. " Дома отдыха" – отвечали дети. - Здесь отдыхать будем после Чеченской войны".

" Глубже копайте, ребята", – сказал царь Иван. – Войны будет две, а можа три. Много свободы – много войны".

Лестница, приплясывая досками, ходила кадрилью вправо, влево, прыгала с одной скалы на другую белую. Скалы пахли серой и выходили с красной земли подобно костям древних животных. Сильный горный ветер причесывал жесткую дикую траву, украшенную желтыми цветами куриной слепоты.

Лестница прибежала, наконец, к белой часовне на зеленой Караульной горе. По синему небу бежали белые облака, пуская по земле стремительные черные тени. Луч солнца высветил девушек в сарафанах, бегущих вниз от часовни по многим дорожкам, что лежали подобно ветвям упавшего дерева. Приглядевшись, два царя увидели, что девушки одеты в сарафаны, перешитые из флагов союзных республик. Часовня стала похожа на китайскую пагоду, а вдоль края сопок шел высокий каменный забор, словно на Красноярск надвинулась Великая Китайская стена. Девушки бежали по крутым тропам и срывались в пропасть, взлетая на крыльях народной песни:

Годы прошли молодыя,

Морщины покрыли лицо.

Волосы стали седыя,

Больше не нужен никто.

Обретя крылья, вышивальщицы Русской судьбы парили над Закаменкой, над мокрыми дорогами, над блестящими крышами, над трубами " Лакокраски", льющей из золотоплавильных печей оранжевый свет на уже вечернюю Брянскую улицу. Вместе со светом печей через большие окна выходило на улицу мужское пение:

Ой, машина ты железна-а,

Ты куда меня завезла-а…

Сверху на раскрытых сарафанах как на парашютах спустился женский хор. Поющие плавильщики выходили через ворота в фартуках, желтых сапогах, посыпанных золотой пудрой. И вот уже два хора, объединившись, шли вниз по Каменке мимо смоляных костров и факелов, освещающих рабочий люд, занятый укреплением берегов и возведением деревянных набережных.

«Верила, верила, верю,

Верила, верила я,

Но никогда не поверю,

Что ты разлюбишь меня! »

" Какой век на дворе? " – спрашивал царь Михаило Ломоносов.

Цари вдруг узрели рядом с собой Чехова. Чехов тоже смотрел сверху на Красноярск и не узнавал его – с юга наступала на старый город плотная стена бетонных домов, все как один похожих на тюрьмы.

" Пойдемте вниз", – пригласили два царя великого гуманиста. Но Чехов отрицательно мотнул головой: " Много странного для меня. Десять лет назад я бы еще понял вас, а сейчас нет! "

Два царя спустились вниз, следом за убежавшим народом, но вновь никого не нашли, и только во всех дворах и огородах лежали плоды жаркого сибирского лета. В одном месте сушилась розовая картошка, в другом стояли кадушки для засолки с горячей водой, в которые только что были брошены раскаленные на кострах камни. Из кадушек со свистом вырывались клубы пара, но вот людей не было видно. Народ странно попрятался, не желая участвовать в борьбе за власть. Кому какое дело, какой барин правит, лишь бы холопу жилось не совсем худо. Два царя Иван и Михайло, если бы правили вместе, возможно, хорошо бы дополнили друг друга. Михайло Ломоносов – луч света в темном царстве – по крови был русским интеллигентом, которого упираясь штыком в спину, вела к власти жена – татарка. Иван, напротив мужицких кровей, любил сам ходить с рогатиной на медведя, а в молодости ходил стенка на стенку, и об его широкую спину было сломано несколько орясин. Любимая жена Зинаида шла с будущим царем под руки и не любила колдунов. Впрочем, она сама была чуть колдунья.

Два царя продвигались по старому городу и вышли на закаменский базар, где праздник с заходом солнца закончился, но дух его остался. Корзины с чесноком, мешки с крупным золотым луком, красные горы моркови, охапки пряного укропа. И опять никакого народа, кроме кавказского, который не признавал никакой борьбы, кроме торговой. Кавказские купцы наперебой хвалили товар: " Кушай, дорогой". Царь Иван, радуясь базару, пробовал все подряд и обещал накормить Россию вдоволь всеми заморскими фруктами, какие есть на свете. И тогда у русских людей, измученных диатезом, вырастут новые зубы. Народ встанет на ноги и с хоругвями и иконами выйдет в новый бой с татарвой в лице Зои Спартаковны, от которых вот уж 800 лет житья нет. И вновь как шатуны паровозных колес закрутятся народные силы. И поедет Россия по проложенным рельсам к Индийскому океану, как ныне призывает во всех пивных самый русский из русских сын юриста и доктора шахматных наук

Но нет, народ не обезлюдел. Посреди базара сидело Бабье Лето и угощало мужиков добрым вином – из правой груди вино солнечное красное, а из левой груди белое лунное. Царь Иван присосался сначала к правой затем к левой, затем опять к правой. А тут, наконец, мужики показались на запах вина, кто с чайником, кто с бидоном. И следом за царем Иваном присасывались поочередно к огромным грудям, пока не отпадали в усмерть пьяными. Рядом с Бабьим Летом по имени Сива сидел другой хозяин жизни - Радогош, что покровительствовал торговым людям. На Яблочный спас Радогош угощал пьяный народ крупными яблоками, вкусными как женская грудь.

К ночи уж весь окрестный народ лежал на зеленых лужайках по обе стороны Каменки и смотрел на осеннее небо с яркими звездами. Где-то далеко на Западе светлый дед Сварог, творец мироздания держал в руке перевернутый рог-фаллос, и из рога вытекал студеный вечный родник – Млечный путь. По небу вокруг Полярной звезды ходили священные животные славянской богини Рожаницы – Большая и Малая медведица. Под звездной каруселью по склонам Караульной горы ползли языки пламени – это покровская молодежь поджигала сухую траву, подобно туземцам, прыгая через огонь. Два царя продолжали ночную прогулку по спящему городу, причем совершали они действия противоположные друг другу. Царь Михаило вырубал у своих избирателей всякий продукт, годный для перегонки самогона. И вот уже левая грудь Сивы высохла как у старухи, иссякло самопальное вино. А из правой, благодаря усилиям царя Ивана, потекла водка, изготовленная из технического спирта – много народу перемерло, употребив сие зелье. Царь Иван, ошалев от синтетической водки из опилок, бродил по ночному городу в поисках электората, а избиратели, в свою очередь, искали своего царя, топча асфальт у множества ресторанов, закрытых на переучет. Русский царь входил в круг алкашей, сидящих на ящиках, и представлял им свою программу борьбы с привилегиями. Алкаши с испитыми лицами внимательно слушали агитатора и принимались махать кулаками. Царь Иван когда-то в далекой юности участвовал в кулачных боях – до сих пор на спине сохранился глубокий след от оглобли, которой его угостил парни из соседней деревни, куда он повадился ходить за девками, как лис за курами. Кулачные бои сказались и на голове. С некоторых пор царь Борис почувствовал себя поэтом и в выборных речах учил отличать ямба от хорея.

В темноте, с трудом отыскав старый дом, два царя пришли в гости к Юрию Николаевичу Качинскому. Прямо скажем, оба президента и приехали- то в Красноярск не столько на родину, сколько пообщаться напрямую с великим русским поэтом, глаголом и флагом современной литературы. Дом был полон всякого народа, но хозяин отсутствовал. Гостевой народец был рад отсутствию хозяина и чувствовал себя. Напротив, не гостем, но хозяином: ноги на столе, в воздухе клубы табачного дыма, столь ядовитого, что команда игрушечной подводной лодки лежала вповалку словно была не отравлена, но пьяна до неприличия. Впрочем, пьяны были молодые художники от слова «худо». Вошедших царей анархисты встретили комьями грязных слов. Как выяснилось, собственно художников здесь и не наблюдалось, а гулял всякий сброд района Закаменки и Покровки: Качинский не закрывал хату на ключ и всякий кто был пьян забредал на ночной огонек. Пьяный народец изголялся над домовым, подпаливая спичками желтую как пакля бороду, и окуривал, как пасечник улью, миниатюоную подлодку.

Михайло Ломоносов тотчас нашел, как избавиться от уличных хулиганов и скомандовал: «Товсь! Левым бортом ракетами с Черемухой! Пли! » Пьяный народец, выблевывая все химическое оружие, кинулся в окна и двери. В дверях навстречу народцу встал Вий с большими мохнатыми бровями и сказал: «Откройте мне очи! » Это вернулся домой Юрий Качинский хозяин дома. Качинскому подняли мохнатые брови, вставили спички и Юрий Николаевич, протерев слезы от химического оружия, поздоровался с царями.

- Что хотели господа?

- Да нет, это вы что-то хотели от нас, пробудив к жизни наши души! Сначала вас не устраивал Застой, затем Перестройка, тепереча Реформы не идут – что тем самым вы хотите сказать нам?! – наступал на Юрия Николаевича царь всея Руси Иван Сусанин.

- Мне не нужны посредники! – рассердился Качинский. – Свою идею я буду озвучивать сам! Немедленно передайте мне всю Полноту Власти!

- Сумасшедший! – плевались царь Иван и царь Михайло, срочно покидая дом Качинского. – Где, кто и когда добровольно раставлся с властью?!

В Москву возвращался царь Иван с распухшей челюстью и разбитыми кулаками. Тем временем его соперник царь Михайло искал союзников среди интеллигенции, к которой причислял себя и Союз писарчуков. В правлении шла борьба столь же ожесточенная, как и между двумя президентами. Писарчуки вначале соревновались между собой на бильярдном столе, а с прибытием группы поддержки в лице Михайло Ломоносова, принялись охаживать друг друга бильярдными киями за право попасть в списки членов будущих лауреатов Шнобелевской премии. Чтобы проявить истину с ходу Президент СССР предложил председателю Голубеву конкурс на Короля поэтов – так в начале века соревновались между собой Игорь Северянин и Маяковский.

Полковник КГБ, он же председатель Голубев собрал людей, верных ему, и в итоге был объявлен Королем повестушник Черный, никогда в жтзни не писавший стихов. Короля поэтов тотчас приняли в Союз Писарчуков и выдвинули на Ленинскую премию.

ГЛАВА 19

Солнце упало вглубь Караульной Часовни. Там вспыхнул лазер, и упавший на город луч нарисовал иной город с домами из цветного камня, с крышами из серебра, с зеркальными улицами и тонкими девушками с кукольными лицами: брюнетки с лицами Марьям, а блондинки с лицами Маргариты.

На небе зажглись гирлянды звезд, средь которых то и дело возникали яркие лучи прожекторов самолетов, взлетающих с горы. Ил-18 так и прыгали с горы, задевая крыши неубранными шасси.

Летчики из ярких кабин махали рукой Юрию Качинскому, что тоскливым взглядом провожал гигантские изделия из металла, чудом державшиеся в воздухе. Качинский вновь смотрел на город и думал, как бы прославить себя и свое отечество с тем, чтобы, покинув его, подарить человечеству счастье. А счастьем было бы всеобщее разоружение и совершенный мир на Земле. А ведь у Качинского были ключи к этому счастью! Качинский мог управлять историей, проникнув в глубины Аналитического Центра.

Не теряя времени, Качинский отдал художнику Макарову бумажки с печатями от бронированных дверей. Макаров сапожным ножом вырезал из каблука старого ботинка печать, ничем не отличимую от оригинала.

- А деньги можешь? – спросил Качинский.

- Творчество не может быть фальшивым, – отрезал Макаров.

Отныне Качинский каждое дежурство проникал в операционный зал с огромной картой, переливающейся разноцветными линиями и подвижными значками. Аналитический Центр был снабжен новейшими компьютерами с простейшим управлением, и скоро Качинский стал первым хакером в СССР, который проник в святая святых супердержавы – никому в голову не входило защитить столь важный объект от безграмотного прапорщика, впервые оказавшегося за монитором. Спустя время всемирная Карта подчинилась воле прапорщика Качинского, всего за неделю ставшего Генералиссимусом, перед которым склонил бы шляпу сам Наполеон. Качинский принялся перестраивать Историю и Экономику больших стран. В Японии падали акции " Джи-Ви-Си", а в Америке тайфуны и смерчи переносили целые города. В Советском Союзе шла своя разрушительная работа – диссиденты перебрались из тесных кухонь в обширные подвалы и принялись выпускать в самиздате авангардиста Боба Муравушкина:

" Мур мура муравей

Муся мусор воробей"

Правда, счастье для граждан Земли Качинский не смог добыть. Некие враждебные силы противостояли неумелым действиям, и планету начал оплетать негатив. Компьютеры Аналитического Центра стали заражаться вирусами. Настали дни, когда любое действие Качинского в поисках добра было обречено на провал. Компьютеры заболели несварением, и Карта Мира покрылась дрянью.

Качинскому стало очевидно, что управлять Историей можно только постепенно и с большим опытом – ведь даже к управлению электровоза допускаются машинисты с большим стажем работы на маневровом тепловозе, а Маршалом можно стать, лишь пройдя все ступени, начиная с рядового. Большая беда случается, когда к власти приходит ефрейтор, который требует все и сразу.

Вот и действия непрофессионального историка в лице Качинского привели к разрушению Берлинской стены и затем к распаду Варшавского договора. Если Качинский мог вычислить алгоритм грузина Чевчавадзе и как-то вкладывать в его уста свои мысли о счастье, то вот устройство Маргарит Титчас и президентов Ойгана и Буша ему были совершенно недоступны. Сие существа были явно нерусского происхождения, а, следственно, не подлежали исправлению. Зато свой Генштаб слишком уж принимал к сердцу духовного лидера, коим объявил себя Качинский. Стоило поиграть " мышкой" и вывести на карту Мира свои мысли и намерения как тотчас начинался у генералов мандраж – командующий Западной группой войск начинал гнать на восток эшелоны с оружием, эшалоны, едва прибыв в Россию, тотчас сваливались под откос. И вот уже в райских уголках Приднестровья на месте вырубленных виноградников подобно терриконам поднимались горы смертоносного оружия. Да и сам Генеральный Секретарь Ломоносов, недавно объявивший себя президентом, тоже хорош гусь: едва Качинский отсылал письмо в Кремль с намеком – а не жирно ли кормить всю Европу бесплатной нефтью и газом, как тотчас президент, не завоевавший ни одного километра, принимался дарить земли то Китаю, то Японии, то Америке. Следствием такой раздачи возникали бунты, как в союзных республиках, так и внутри государства. Колонны танков в сопровождении вертолетов покидали Польшу и Венгрию, которые со слезами на глазах провожали своих защитников. Уж не американцы ли отныне будут поставлять бесплатное топливо и хлеб?!

Качинский с разочарованием в сердце закрывал операционный зал, ставил печать и вешал ключ на место. И на пост возвращался мальчик тридцати семи лет из кружка " Умелые ручки", так и не нашедший применения своим скудным знаниям.

Утром Качинский сдавал пост и выходил на улицу, где Закаменский люд, одуревший от Виктора Цоя и сухого закона, надеждой и рукоплесканием встречал нового Пророка, которому согласно поговорке не было места в своем отечестве. Качинский, пожимая руки, как Ленин указывал рукой на сверкающий вал белых новостроек, что быстро катился со стороны Николаевки и обязан был, если не случиться война, снести с лица земли старую прогнившую Закаменку. А войны как уверял Качинский не должно быть, поскольку президент Ломоносов в одностороннем порядке уничтожил тактические ракеты и поехал в Японию подарить остров Кунашир. Вообще-то Качинский предлагал продать остров на вес золота: килограмм земли обменять на килограмм платины и на вырученные средства засеять весь СССР новейшими заводами, как по производству компьютеров, так и солнечных батарей, что навесят на каждую крышу вот этих новых девятиэтажек – ура товарищи!

С крыши одного из " Базарбилдинг" вопила Маша Распутина:

" Отпустите меня в Гималаи,

А не то я собакой залаю"

И тут к великой радости Качинкого из бани вышла Марьям в шали, накинутой на мокрую голову. Качинский целых два года не видел девушку, весьма похудевшую после бани, а, может, от иных переживаний. Марьям боялась простыть, отчего разговор шел на ходу и Качинский едва успел сговориться на цирк.

Друг детства Александр Федорович нашел Качинскому хороший калым по замене сгнивших шпал на заводской станции. Двое суток без перекура Качинский долбил огромным ломом каменную землю и передвигал стальные рельсы. После чего Качинский стал ходить вопросительным знаком, но зато заимел семьдесят рублей и на эти огромные деньги пригласил на солнечного Олега Попова. Но цирк начался еще на улице: в середине декабря выпал дождь, и Качинскому пришлось нести любимую девушку на руках под проливным дождем, ступая по огромным лужам.

Солнечный клоун состарился, разлил свой живой свет еще в молодости. Теперь онсобирал в корзину свет искусственный, который никого не грел. Собрав корзину света, Олег Попов поднялся на второй ряд, где к большому удивлению Качинского, сидели Маргарита и Мастер. Попов подарил Маргарите корзину цветов, затем взял ее за руки и вывел на арену. Мастер увязался следом. Клоун, слегка хмурясь, посадил Мастера на лошадь, и погнал ее по кругу. Скоро Мастер под смех и рукоплескание зрителей летел в воздухе, подвешаный на незримом нейлоновом тросе. Сама Маргарита в великолепном платье, которым ее тут же на сцене одарил солнечный клоун с гитарой в руке, качаясь на качелях, в свете прожекторов взмыла под купол цирка и, ничуть не растерявшись, спела свою песенку:

" Не кончайся, живи, потому

Что другого с небес не дано,

Ведь известно тебе одному,

Что к победе придем все равно! "

Пока шло представленье, город настигло дыхание Северного Ледовитого океана и город, омытый дождем, покрылся тонкой коркой льда и стал сплошным катком. Цирк вновь вышел на улицу, но уже ледяную. Автомобили стояли на месте, бешено вращая колесами и упираясь бамперами друг в друга. Сцепившись, как борцы, " Жигули" и " Москвичи" скатывались под уклон.

С каждой минутой цирк становился опасней. Люди шли, держась за стенки, но и стены были покрыты льдом и даже провода стали скользкими. Воробьи как пьяные падали на бок. А вороны так и катались по ледяным крышам, распустив крылья и находя в этом большое удовольствие. Собаки прятались под навесами и выли на луну, что ныряла в облака, также катаясь по скользкому небу. Тяжелые грузовики, съезжая под гору, въезжали в жилые дворы, и сносили углы гнилых избушек, вросших в землю под крышу.

Качинский и Марьям, вдоволь накатавшись по ледяным тротуарам, отдыхали на попутной лавочке перед решительным броском. Марьям выглядела скорбно: между бровей легла горькая складка, в глазах стояло напряженное ожидание.

- О чем ты думаешь?

- О сапожках, – солгала Марьям. – Мне зимой не в чем ходить.

- А сколько они стоят?

- Семьдесят, мой оклад библиотекаря, – Марьям закрыла лицо руками и горько разрыдалась.

- Мелочи жизни, – воскликнул Качинский, доставая необходимую сумму и не понимая как можно плакать из-за такого пустяка.

Марьям плакала совершенно о другом. Вчера она вдрызг разругалась с Берлинским, что вот уже два года откладывал свадьбу под предлогом покупки квартиры в кооперативе. Под нажимом Марьям Герой социалистического труда с трудом закончил вечернюю школу и с еще большим напряжением поступил в технологический институт на улице Мира. Студент за тридцать лет никак не мог медвежьей лапой освоить начертательную геометрию, а уж высшая математика и вовсе не шла в звериную голову, отчего Берлинский то и дело запивал с такими же " студентами", спуская в унитаз деньги, заработанные горбом. Марьям колотила слабыми ручками пьяную морду Героя, тем самым вредила себе. Совершенно измучившись с темной природой Берлинского, Марьям откликнулась на приглашение Качинского, желая хоть на день отдохнуть от медвежьих объятий.

Марьям с ходу отвергла деньги и расплакалась еще горше. Качинский только развел руками: своими умелыми ручками он мог освоить самый секретный компьютер, а вот девушку с таким странным характером Качинский не мог успокоить. И Качинский от растерянности стал изобретать разные вещи, прикинувшись крупным специалистом:

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒