НА КРАЮ «СВЕТА» 7 страница

Проснувшись от яркого света, Качинский оглядел чистую квартиру и, приняв это за должное, кинулся к ледяному водопаду, у которого весело плескались молодые художники, словно молодые жеребцы, мотая мохнатыми головами – кто бы их подстриг?! Из самой вкусной в мире воды сварили чай, заваренный смородинными почками, и вот уже цепочка художников с мольбертами за плечами, подобно великолепной четверке " Битлз", пересекали " Монастырскую дорогу", иначе сказать улицу Мира. Замыкала великолепную четвертку натурщица Люся-Мюзетта в коротенькой маечке, застегнутой снизу булавкой. Центральный проспект в этот час был дорогой, ведущей в заповедник " Столбы", по которой гуще чем на первомайской демонстрации шли толпы столбистов в глубоких красных галошах с веревочными завязками и в куртках из парусины, подпоясанные красными кушаками. Часть абреков носила красные фески, что означало белую кость, большую часть года живущих на " Столбах". Абреки жили в деревянных избушках, по бревнышку занесенных на крутые вершины и питались одним горным воздухом, да подаянием, что несли простые столбисты. Переселение народов возглавляли диссидент Громов и поэт Качинский в прорезиновом плаще и резиновых сапогах, чем резко отличался от цветной толпы столбистов, бодро топающих по тропе энтузиастов с малыми детьми на шеях. На " хитром пне" отдыхала Люся-Мюзетта – до этого времени девушку несли то на руках, то на шее многочисленные эротоманы. Булавка на маечке временами расстегивалась, и глазам порядком уставшей молодежи открывался допинг – бесплатные картины турецкой бани. От этих видов, как от высоковольтных стимуляторов, из глаз выскакивали искры. В ноги било позднее зажигание и новые мощности гнали столбистов так быстро, что многие, перепрыгивая через друг друга, скоро седлали знаменитый " Слоник", а иные уже сидели на вершине " Первого столба".

Повестушник Валера Черный и идеолог " Красноярского комсомольца" Сергей шли в новейших скороходах " Чих пых" красноярской обувной фабрики. Скороходы с пороховыми двигателями друзья по блату взяли с выставки достижений местного ВПК, и уж никто не мог остановить их продвижение к месту сбора Сибирского Тайного Общества " Победы над коммунизмом". Сегодня на съезде СТОП должны были выбрать председателя, но единственный кандидат Голубев с молодой женой застрял среди столбистов, глазеющих на голую правду. Тогда Голубев приказал молодой жене снять шорты и залезть на его шею как на столб. Голубев был не молод и едва шел под весом своей жены, но славу богу ему помогали молодые люди, что держались за белую попу.

Тем временем идеолог Сергей, чтобы очистить дорогу для своих сообщников, вооружился бичом пастуха, и кожаная плеть со сверхзвуковой скоростью обвила крутые бедра голой правды Люси, тоже члена общества, но тайных нудистов. Визг, изданный Люсей-Мюзетой по децибелам, превзошел рев реактивного самолета – столбисты кинулись в рассыпную, думая, что на них падает ТУ-104. Члены другого тайного общества " У лукоморья" Французов с женой Софьей и поэт Денис Заречный никуда не бежали, а просто залезли под большой камень, именуемый Палаткой, приняли по сто и благополучно заснули. Счастливых избранников мало интересовало волнение советского общества, распавшегося на множество тайных обществ, что наглядно виделось по передвижению столбистов: синие фески собрали свой съезд на столбе " Бабка", красные сталинисты – на столбе " Первом", черные рыцари Ордена Тамплиеров обосновались на " Втором", куда также взошли совершенно случайно и литературные подростки всех школ и направлений.

Первые зеленые исламисты, сидя на крутом челе " Деда", совершали утренний намаз, кланялись в сторону Магеллановых Облаков, где живет Аллах. Мысленно кланялись Богу Дед, Бабка и Внучка, застывшие на века первые инопланетяне, что прибыли на землю в эпоху неолита на допотопных кораблях. Горючего на обратную дорогу не хватило, и семья инопланетян окаменела от тоски по родине. Однажды Бог, сжалившись над каменными идолами, послал на помощь громадную птицу, но демоны испортили систему навигации, и от великой путешественницы остались одни " Перья" …

Здесь на " Перьях" и сорвался в первый раз со скалы поэт Качинский. Сидя верхом на огромном каменном «топоре», Качинский вдруг почувствовал перемену и оказался на другой каменной площадке, но уже на три метра ниже – незримые силы перевернули поэта и аккуратно усадили над пропастью на краю уступа. Качинскому кинули веревку, и одуревший поэт, цепляясь за ноги спасателей, вылез на вершину, исхода с которой не было. На глазах Качинского молодые пилоты прыгали в пропасть меж параллельных скал и уже у самой земли заклинивались за счет кожаных штанов и курток – пахло паленой кожей и соленым страхом. Качинский долго трусил, наконец, кто-то легко поддал под зад и он с криком ухнул в бездну. Так бы он и вошел в землю по колено, а, может быть, по горло, но, благо, повис на веревке, закрепленной под мышками. Мимо то и дело пролетали другие летчики в красных фесках: то Корабельников с женой Любовью, то диссидент Громов с очередной музой от политики. Наконец, мимо пролетела Марьям, и Качинский, освободившись от веревки, сиганул следом – волосы встали дыбом, а из всех дырок пошел дым. Удивляясь своей сноровке, Качинский, как опытный абрек, тормознулся резиновыми сапогами, отчего те вмиг расплавились. Расплавился и резиновый плащ, а когда резина остыла, Качинский оказался как бы в скафандре, облегающим его не совсем стройное тело. Вареная колбаса из пищевого НЗ порядком подкоптилась и обрела должный вкус. Простая бутылка водки, претерпев вторичную перегонку, обрела замечательный вкус армянского коньяка. Этими деликатесами и поделился Качинский, но уже глубокой ночью наедине с Марьям. Впрочем, Марьям предпочитала чай…

Но красивая ночь на " Столбах" дарилась только самым умелым и ловким, что проходили экзамены в несколько туров. От столба к столбу темп восхождения ускорялся, а крутизна скал увеличивалась и скоро приобрела отрицательный градус. Столбисты, словно мухи по потолку, ползали по шершавым валунам сиенита. Вулканические камни, вставая один на другой, как гимнасты в цирке поднимались под самый купол синего неба. Один огромный валун диаметром десять метров не вошел в пирамиду и качался на краю, грозя свалиться на цветной человеческий муравейник. Стоило пнуть " Колокол" пяткой под дых, как скала отзывалась одобрительным гулом и потоком душевного тепла.

Столбисты, подобно цирковым гимнастам, поднимались непрерывной цепочкой, пока очередной " чайник" не закипал от страха на туристкой тропе. Троп было много, но все они были столь узки, что двоим не разойтись. Иногда опытные абреки спускали на веревке голую правду Люсю-Мюзетту. " Чайник" закипал еще гуще и либо падал вниз, либо обретал второе дыхание, что случалось гораздо чаще.

Вот и Качинский оказался распятым меж двух каменных стен. Страх высоты парализовал поэта, казалось, навсегда, и висеть ему всю жизнь вниз головой, обратившись, наконец, в мумию, да, спасибо, скалолазка Марьям поцеловала его в точку Ди-цан, буквально передав мужество.

Диссидент Громов с музой Клио на шее взошел на вершину столба, с которого вековая тайга казалась стриженой травой английского газона. Средь травы раскинулся каменный цирк, по гигантским ступеням которого поднимались девушки с русыми косами за плечами. Иные столбисты, удобно ухватившись за них, влезали на каменные полки быстрее дам. На полках стояли избушки на куриных ножках. Абреки взимали дань с залетных – кто пятачок кинет, кто колбасы не пожалеет. Сатиры в красных кушаках в обнимку с лесными девами прыгали со скалы на скалу, качаясь на длинных веревках, а на березах, растущих прямо из камней, сидели алконосцы – вечно пьяные птицы с человеческими лицами. Птицы людям спускали на веревках людям бутылки с живой водой, крылочеловеки выпивали и мочились вниз – некоторые принимали за дождь. Всюду на всех столбах красочные надписи, но в траурных рамках, в которых сидели незримые души столбистов. Души зорко наблюдали за любителями и быстро слетали на помощь, словно ангелы, подсказывая, за какой " карман" лучше ухватиться. Вот и Качинского в очередной раз застрявшего в узком «огурце», консультировала душа уличного дружка Потехина, что разбился много лет назад – помнится, тогда мальчики бегали по камням, как обезьянки по деревьям. Душа Потехина шептала на ухо Качинскому: " Правой рукой за левый карман, левую ногу на полочку слева! " Здесь опять подоспела Марьям, и душа Вовки со скорбным видом отлетела в сторону, боясь соприкоснуться с душой библиотекаря – при жизни Вовка даже ни разу не целовался с девушкой. Втроем кое-как взошли на вершину, и здесь незримый Потехин сказал на ухо Качинскому: " Следи за ней, чтобы она не упала с шестнадцатого этажа". " Да в городе нет таких домов", – возразил Качинский. " Будут! Ее столкнет с балкона Черный гад, что в самоходных сапогах поднимается с самоваром за плечами».

И, верно, по отвесной скале с дымящимся самоваром по отвесной скале поднимался повестушник Валера Черный. Марьям восторженно всплеснула руками. Следом показалась голова Люси, затем ее большая попа, отлично сидевшая на больших плечах хирурга Корабельникова. Рядом, ничуть не ревнуя мужа, по той же стене поднималась его жена Люба, художественный руководитель ансамбля русского танца " Чалдоны". Прибывший минутой раньше идеолог Сергей фотографировал рекордсменов для книги " Выдающиеся люди".

- Настоящий писарчук, – хвалил Валеру Черного Голубев. – Буду рекомендовать вас в члены Союза.

- А я буду рекомендовать Люсю – сказал повестушник.

- А я предлагаю принять в Союз " Внучку" и " Бабку", – загремел как первый весенний гром полемист Громов. – Эти каменные бабы, вырубленные древними татарами, лучше всех писарчуков знают природу – им и " Перья" в руки.

Солнце село, резко похолодало, стали пить из самовара чай, на который тотчас слетелись алконосцы и столбисты на парапланах. Парашютисты подобно сказочным птицам летали в лучах заходящего солнца. Повара и токари, академики и медсестры, кто с гитарой, кто с баяном прилетали на парашютах, а трое чудиков тащили на веревках пианино " Сибирь". Скоро на всех столбах звучала музыка и на каждом своя. Вот в ночи засветились костры, на свет которых слетелись василиски-крылатые девы, ночные охранницы подземных заводов, где кузнецы-роботы ковали стратегические ракеты " СС-20". Умные ракеты могли из космоса отличить чернокожего хулигана от белого наркомана. Верхом на василисках прибыл сварщик Набиулин и его жена Лиза. Лиза непрерывно тараторила и пыталась отправить домой любимого мужа, в данный момент надоевшего ей до чертиков. Рудик привез с собой радиоактивные краски, светящиеся в ночи. Художники писали панораму столбов, освещенных полной луной, а также портреты друзей, освещенные колеблющимся светом костров. Чудесные краски давали живые картины, и портреты перемигивались между собой и корчили рожи друг другу. Вот клоун с длинным носом вышел из рамки и, схватив повестушника, кинул Валеру в пропасть. Валера приземлился на самоходные сапоги. В цилиндре возникло давление, вспыхнуло дизельное топливо, и Валера вновь вознесся на небо. Упав прямо в костер, пьяный Валера стал дергаться как заводная кукла. Марьям, находясь ближе всех, выдернула повестушника из огня.

- Второй раз родился, - сказал Голубев. – Жить тебе девятьсот лет как Муфасаилу.

- Так долго, – покачал головой сварщик Набиулин. – Никакая печень не выдержит такого количества вина, которое за эти годы выпьет наш уважаемый Валерий Чертов…

Все задумались, неужели так долго жили эти древние пророки?

- Обмельчали, людишки, – сказал Громов, глядя на всех сверху, сам крепкий как древний пророк. – Первые должны жить долго.

- Невольно задумаешься, – сказал Качинский. – Даже язык и тот от Бога. Судьба – суд божий, совесть – совместная весть…

- Да при чем здесь Бог? – раздражался Голубев. – Народ творит язык. Деревня – место, где выдрали деревья, село, где сели у дороги, дорога – тропа, которую продрали в лесу…

- Зять – от слова взять, теща – тетя та еще – язвил Корабельников – Стожар – сто звездных шаров…

Все подняли голову к Большой Медведице.

- Звезда – свет давать, небо – небытие, место, где ничто не болит, – расшифровал русьский филолог Алмазов. – Смотрите, Полярная звезда полетела.

И верно, Полярная звезда снялась с места и с невероятной скоростью понеслась средь звезд, делая повороты под прямым углом. Скоро звезда под тысячу " ура! " опустилась к Земле, и вот уже гигантский ящер из сверхпрочного материала пролетел над столбами, ослепляя туристов сотнями прожекторов. Это был первый экземпляр межпланетного аппарата, еще неизвестный противникам Советского Союза. Долго не могли угомониться, обсуждая необычную машину, и великие возможности родной сверхдержавы. По такому случаю Качинский, отпив большой глоток отличного коньяка, пустил бутылку по кругу, а затем поцеловал Марьям, так хорошо он не целовался ни разу в жизни. Должно быть, Марьям тоже понравилось целоваться, поскольку она не отказала и Валере Черному, прилипшему своими погаными губами к ее алым устам на целую минуту, показавшуюся часом, а то и сутками… Ночью Качинскому приснился театр с двадцатью этажами ложей и балконов. Вместо крыш над головой сияло звездное небо с семью планетами, выстроившимися в грандиозный парад. Планеты плыли столь низко, что можно было разглядеть знаменитые кольца Сатурна, состоящие из миллионов летательных аппаратов. Было хорошо видно, что Марсианские моря состоят из туч красной пыли, висящей в жидком воздухе, подобно взвеси в мутной воде… Продолжением сна было видение, представшее Качинскому, когда он спустился в грот, именуемый Чертовой кухней. В глубине пещеры мелькали лучи фонариков и слышались странные речи: " Сатана, Антихрист, Лжепророк – вот наш идеал! Торжественно принимаем тебя, Валерий в Орден Рыцарей Соломонова храма. Отныне будешь поклоняться Бафомету, черному козлу с золотой трехликой человеческой головой! Тебя приветствует сам Мишель Нострадамус, штатный прорицатель Ордена Тамплиеров, в нынешнем воплощении, носящий имя Председателя Союза" … Из-под ног Качинского выкатился камешек и упал в пещеру. Голос тотчас смолк, фонарики погасли, и наступила зловещая тишина. Качинский покинул Черную кухню и скоро, дрожа от холода, прижался к спине Марьям, что быстро развернулась к нему и сама, дрожа от утреннего холода, пыталась согреться в его руках, необычно теплых по сравнению с ее холодными пальцами.

На востоке вспыхнул красный прожектор. Над бескрайней тайгой показался край огромного солнца – видимо за ночь светило вплотную приблизилось к Земле, чтобы показать свои истинные размеры. От столбов легли гигантские тени. Умывшись в каменной луже, Качинский читал гектометры, посвященные Марьям.

- Летит как птица, над тайгой паря.

Луна как солнце, губы как заря.

Луч солнца, отразившись от самовара, высек из глаз Председателя Голубева красный лазер. Луч, упав на мольберт Саши Макарова, прожег дырку на полотне, как раз в глазу живого портрета Марьям. Марьям схватилась за глаз и вскрикнула от боли. Тем временем под крики туристов на край столба сел летающий кентавр, схватил молодую жену председателя и, кинув ее на спину, улетел прочь, сказав напоследок: " А на фига попу гармонь! "

Таким образом, Председатель потерял одновременно медсестру, завхоза, домработницу и вообще женщину, с которой тепло спать. Повестушник Валера и идеолух Сергей, надев сапоги скороходы, подобно горным козлам, стали прыгать с камня на камень. Никто не разбился – повестушник зацепился бородой за вершину березки, а Сергей надолго сел верхом на " Внучку". Идеолог окаменел от страха, и ни нашатырь, ни водка не могли привести его в чувство. Спасатели сняли вертолетом статую и увезли идеолога в город, где поставили в сырой подвал рядом с гипсовыми пионерами и бюстами бывших вождей. Находясь в коме, он все слышал и чувствовал, но не мог двинуть пальцем.

Качинский и Марьям брели краем глубокого ущелья, на дне, которого поблескивала в лучах солнца речка Мана, и поражались стремительному ходу времени – оказалось, в одну ночь уложился целый месяц. В.. заповедник пришло лето. Над цветными саранками, вырезанными чудесным мастером из прозрачного материала, носились стрекозы, и подобно истребителям переворачивались в воздухе. А над кустами пахучих Марьиных корений плавали в воздухе прекрасные махаоны из тяжелого красного бархата с серебряной и золотой вышивкой. Яркие бабочки садились на цветы из розового фарфора, из тенистого соснового бора на жаркий солнечный склон выползли корявые черные корни, словно змеи пригревшись на каменных плитах и желтом песке. На каменных плитах и желтом песке лежали влюбленные Качинский и Марьям, а сверху над ними, как облака, проплывали годы, бессильные взять влюбленных…

ГЛАВА 13

В правлении Союза Писарчуков на улице Каменской прошли литературные чтения, организованные председателем Голубевым. Все началось согласно духу плюрализма и гласности, модных ныне в советском обществе. Все участники семинара, большей частью интеллигенты из Академгородка, академики в смокингах и галстуках, ученые попроще в костюмах тройках, и только диссидент Громов гремел по паркету огромными валенками.

На улице жесточайший мороз под сорок градусов, зимнее солнце высекает цветомузыку на окнах, сплошь покрытых толстым льдом, а в зале уютно и тепло. Вокруг мягких кресел высокие книжные шкафы с мировой литературой, а в креслах - любители великой поэзии, время от времени сами пробующие взяться за перо. Впрочем, среди мужчин футбол на первом месте – в кулуарах живо обсуждают финальный матч юношеского чемпионата по футболу на приз " Известий" СССР – Швеция 7: 1! Всюду слышна фамилия Саленко, что забил пять голов… И тут, заглушая спортивный шепоток академиков, меж рядов, грохоча промороженными валенками, прошел Громов, пожимая руки иноверцев и уничтожая взглядом гнилых интеллигентов из вымирающего класса. Когда-нибудь Академгородок закроют, а пока революционер вынужден работать с ним. Громов вышел к трибуне и с высоты подобно Маяковскому, принялся крыть общество образами только ему понятными.

- Для поэта осень – весна души, когда зимние плоды распускаются цветами.

Председатель Голубев поморщился, словно съел лимон, но приходилось терпеть около литературного бомжа в лице Громова. Впрочем, председатель нашел решение – не было кворума, то бишь отсутствовал идеолог Сергей.

Сергея нашли в подвале Правления среди бюстов советских классиков – он подобно пионеру застыл с поднятой рукой. Окаменевшего на долгие годы идеолога вынесли и поставили рядом с Президиумом.

Громов продолжил прерванное выступление. Незадолго до семинара Громов разослал по всему СССР гневные письма, обличающие как местных нуворишей, так и Генерального Секретаря. Ответные репрессии как всегда запаздывали, и Громов спешил сказать правду матку, пока его не упрятали в очередной раз в очередную психбольницу.

Как всегда он говорил настолько путано, что многие начинали невольно зевать, но иные, напротив, выходили к лектору с кулаками.

- Театр начинается с вешалки! Но у нашего Генсека Ломоносова отсутствует челюсть, то есть несколько поколений предков кушали кашу, и в итоге жевательный механизм атрофировался. А надо знать, что толстые губы бывают только у добрых людей!

В зале наступила настороженная тишина. Плюрализм да гласность – хорошо, да зачем плевать против ветра! У всех на памяти времена, когда вместе с одним критиканом заметали целые городки, пусть даже трижды академические. У председателя Голубева глаза обрели стальной блеск – Правление пошло навстречу демократии, впервые пишущие массы из около литературной среды обрели возможность, и вот некто Громов, активный бездельник, не сочинивший за всю жизнь ни одной осмысленной строки, использует высокую трибуну для борьбы с Олимпом! " Идейный борец" с любой властью, подобно неразумному дитя, катит на палочке пустой обод круглых фраз, а взамен на председателя Голубева посыпятся с неба такие бочки, что и жить невозможно станет среди обвала. А ведь совсем недавно, ну буквально вчера вечером, великий Михаил Ломоносов сказал, что писарчуки – рыцари партийной конницы, управляющие движением толпы анархистов.

Председатель схватился за голову: прогнать Громова нет возможности, но и закрыть первый в СССР семинар также никак нельзя – что скажет партия и народ!

Громов продолжал говорить.

- … Вместе с челюстью отпала и животная часть, так необходимая человеку для поддержания жизни. А поскольку нет жизни плоти, то нет и жизни духа! Вожак в стае голодных волков катит на лыжах по снежной целине – остальные тонут по горло в снегу, но подвывают вожаку…

- Причем здесь лыжи? – спросил Качинский, сильно взволнованный метафорой о вожаке и стае.

Качинский, возможно единственный из молодых писарчуков, был одет в скромный свитер и джинсы и выглядел как раз очень демократично, в духе перестройки. Качинского сильно занимала перестройка. Он считал себя истинным идеологом предстоящей реформы тоталитарного государства, основанного вождями Лениным и Сталиным. К Ленину он относился никак, не понимая основателя советского государства, а вот Сталина недолюбливал, поскольку считал тирана творцом судьбы поэта – дед поэта был репрессирован в трагическом тридцать седьмом году. Дед поэта был репрессирован, и Юрий Качинский принужден был стать великим поэтом, предварительно изучив великий русский язык, а зачем? Разве плохо было бы просто торговать лошадьми? Что толку входить при жизни в небесные сферы, теряя связь с земной атмосферой – скоро уж и дышать нечем будет! Потерял связь со всем, что дорого с детства и главное потерял всех женщин. А как на свете без любви прожить?! Последнее время Качинского сильно занимал вопрос, зачем и куда бесследно исчез безвредный человек, торгующий лошадьми? И Качинскому очень хотелось выступить по этому вопросу. Он встал и вступил в полемику с Громовым, но, обращаясь непосредственно к председателю Голубеву, к своему непосредственному начальнику, поскольку тот одновременно занимал два поста – начальника снабжения и начальника красноярских писарчуков.

- Почему до сих пор не опубликован секретный доклад Хрущева о том, что Сталин после долгой продолжительной борьбы внутри партии и после ошибок коллективизации сильно заболел манией преследования!? Сталину требовался хороший отдых где-нибудь на Канарских островах…

- На Багамах, – поддержал Громов.

- Да хотя бы на речке Мане! – также поддержал доктор Хайдар, директор института Экономики. – А пока один вождь отдыхал, очередную пятилетку, работал бы товарищ Троцкий…

- Знакомая песня, – сказал генерал Журавель, только что вернувшийся из Афгана, где вел переговоры с моджахедами о поставках и пушек, и масла в обмен на спокойную границу между Афганистаном и СССР.

Генерал как никто другой хорошо знал, что пушки отличное противодействие любому действию и силе может противостоять только сила, причем пушки должны быть хорошо смазаны машинным маслом. А, чтобы пушки не стреляли противника надо подмазывать сливочным маслом.

- Границу Афгана надо смотреть как противодействие резиновых мешков: когда в одном давление падает, в другом нарастает. А насчет Сталина скажу как человек военный, когда меняют командующего, то сражение, как правило, проиграно.

Генералу воспротивилось сразу несколько возмущенных голосов.

- Нам требуется давление не военное, но экономическое! – кричал продавец цветов. – Надо закидать противника цветами и они сдадутся.

- Приезжайте, уважаемый – сел в мягкое кресло генерал – Закидывайте.

- Тогда отключите электричество – гнул свое продавец. – Без цветов, без горячей воды, без холодильника… русский народ запросит пощады!

- Вам бы, уважаемый, электричеством торговать – посмеялся доктор Хайдар. – А вы все в экономику, политику. Нет жизни без Троцкого! Он бы разобрался.

- Тогда уж лучше Киров! – вдруг высказался всегда молчащий Французов. – Он бы нам ваучеры раздал.

- Что такое ваучер? – вскинулся Ваня Казачок – Самогон пил, а ваучер не пробовал.

- Я отвечу, что такое ваучер, – сказал доктор экономических наук Хайдар, развивая любимую тему. – Ваучер – доля гражданина в государственном пироге. Выдать каждому его долю, и пусть он пропивает, как Ваня Казачок или умножает, как уважаемый продавец цветов Чуб. Будет честное соревнование, и каждый будет есть своей любимой ложкой – Ванечка из корыта, а Толечка со шведского стола.

- А сколько это будет в рублях! – воскликнул до сих пор молчавший истукан идеолог Сергей, который в жаркой дискуссии стал понемногу оттаивать.

- Суммируйте всю стоимость земли Советов, – начал загибать пальцы доктор Хайдар – Стоимость заводов, рудников, алмазного фонда и поделите на триста миллионов – на каждого выпадет миллиард.

- Дайте ваучер мой, и я пойду домой – сказал Французов.

- А где твой дом? – с подозрением глянул генерал.

- Во Франции, – проболтался поэт, и Соня тотчас врезала ему по губам рукописью, свернутой трубочкой, за разглашение семейной тайны.

- Вот именно! – воскликнул генерал – Через год от СССР останутся развалины. Стоит, например, отделиться Крыму и крымскую АЭС растащат по проводку.

- Товарищ Журавель, перестаньте вести пропаганду – председатель Голубев ударом резинового молоточка прекратил дискуссию.

Но на некоторых удары молотком действуют оживляюще, и диссидент Громов вновь включил речевой аппарат. Теперь он переключился на другого Генсека Сталина, который тоже не давал ему покоя, на предмет все той же физионамистики.

- У Сталина был узкий лоб, что говорит о животных инстинктах вождя. Огромная власть дает полную свободу инстинктам, и этот инстинкт раскрепощает все остальные, в том числе и половой инстинкт. Тиранию Сталина можно объяснить сексуальной теорией Фрейда, не признанной нашей наукой.

- И правильно не признаем, бред какой-то. Ты сам-то в зеркало давно смотрелся?

Громов почесал затылок и сменил тон.

- Умный, волевой, кристально чистый вождь Иосиф Сталин не переносил вида высоких, красивых, породистых мужчин, что были основой его генералитета, – Громов мысленно заглянул в зеркало и увидел себя в погонах Генералиссимуса. – Эти герои статью и ростом сравнимые с былинными невольно угрожали авторитету Сталина, отцу народов, кормчему великого государства…

Вдоль президиума метался председатель Голубев.

- Товарищи, перекур! Перекур, граждане!

- Каких еще кур? – подмигивал Ваня Казачок, прикуривая чужую сигарету от чужого огонька – Куры " Прибой" или куры " Беломор"?

- Самый крепкий – Мухомор! – Качинский закашлялся, наглотавшись табачного дыма, густо повисшего в Доме Писарчуков.

Курили все, пионеры и комсомольцы, академики и колхозницы.

- Как твоя либретто колхозной оперетто? – спросил Денис Заречный, поэт для поэтов и потому одетый соответственно: курточка на рыбьем меху и купринская бородка, которую он носил одинаково и в жару, и в мороз, не снимая даже на сон. Впрочем, никто не видел его спящим – даже жена и трое детей, что кормились одним папиным духом, но странно, были живы.

Заречному, что Сталин, что Троцкий, что родная жена – все по боку, и этим был похож на известного классика, который мечтал купить собаку.

- Готовы две арии для свинячьей хари, – Качинский угощал всех, в том числе и детей ленинградским " Беломором". – Тракторист женился на Марыне, а гармонист на Рябине.

- У тебя самые лучшие оперы, – хвалил композитора Качинского поэт Заречный. – Китайцы отстают…

- А ты, Денис, удивительно похож на русского классика, что осветил " Темные аллеи", – похвалил Качинский Заречного. – Глядишь, и Шнобелевскую премию подкинут по сходству!

Едва прозвучало слово " премия", как возник ниоткуда повестушник Валера Черный – совершенная иллюстрация к мифу о сотворении мира, именно таким и выглядел Адам, с животом и бородой до пупа. Валера тотчас стал загибать пальцы, как бы считая и одновременно пряча в кулак большие Деньги, рожденные Премией.

- В первой корзине – миллион долларов, во второй корзине – шведская королева, а в третьей – вот вам! – и Валера Черный показал всем фигу. – Все будет мое!

- Черный человек, а Черный, займи десятку! – осклабился Ваня Казачок – На реставрацию древних рукописей!

Последнее время Зоя Ломоносова усилила борьбу с алкашами, которые взяли в плен ее брата. Помимо рубки виноградных лоз, генеральная секретарша пустила под пресс водочные заводы, ввела запрет на слово алкоголь. Народ ответил новым говором: вместо водки стали говорить " книга", а вместо самогона – " рукопись".

" Всю ночь читал рукопись! " – объяснял начальнику, опоздавший на дежурство прапорщик Качинский.

" Лучше бы читал столичную " книгу…" – говорил начальник, глядя на физиономию, сильно помятую рукописью.

" Библиотека сгорела", – чесал голову поэт.

Действительно, сгорел синий магазинчик в Покровке, подожженный местными мужиками: год назад пропал " Тройной" одеколон, а ныне сгинул и стеклоочиститель.

- Если так дело пойдет, весь народ засветится от счастья! – при этом Французов сложил толстые губы куриной гузкой.

Соня очень не любила физиогимнастику мужа и тотчас влепила рукописью по голове, отчего любимый упал без сознания, и на пол посыпались осколки головы.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒