НА КРАЮ «СВЕТА» 2 страница

" Спасибо Вам за Ваш священный подвиг

Товарищ Генеральный Секретарь".

Последовали продолжительные бурные аплодисменты, переходящие в овации. Генеральный Секретарь встал, и зал взорвался бурей шквальных хлопков.

Аплодисменты резко оборвались, и диктор Юрий Левитан передал Амурову приглашение главного редактора. Амуров удивленно развел руки и встал, поправляя галстук. Молодой автор Качинский поднялся, тотчас послышался звук рвущейся материи – управляемое кресло не желало отпускать попрошайку без вознаграждения. Амуров помог освободиться и повел Качинского к старшему редактору, у которого, как в Греции, все есть. У старшего редактора нашлись и нитки, и запасные штаны в краске – старший редактор на деле был завхозом.

- Страшно жить – жаловался Качинский – Один танковый снаряд стоит сотню новых брюк. Восемьдесят процентов бюджета идет на оборону, ведь достаточно было бы 79 процентов, а сэкономленный процент отдать молодым авторам – пусть путешествуют в Америку, в Индию, пусть созревают для Шнобелевской премии.

Старший редактор Чесноков перемигнулся с помощником главного Георгием Пироговым – Качинский посещал литературоподобное объединение молодых писарчуков, которое и возглавлял многоуважаемый критик.

- Все знает, – с гордостью за ученика молвил Пирогов.

- Что-то не так? – спросил Качинский, заметив изучающие взгляды редакторов.

- Не волнуйтесь! Просто вы поразительно похожи на мою жену, когда она поет.

- Ну, я не пою!

- К сожалению, моя жена поет, а потом весь день голова болит как с похмелья.

Молодой автор намек понял и выставил водку, настоянную на зверобое. Сия настойка лечила от всех болезней с головы до пят – лекарство можно было принимать и внутрь по одной ложке с утра. Лекарство было столь ценное, что пользоваться им могли только руководители с талантливыми руками.

Едва Пирогов унес лекарство главному редактору, как ворвался румяный с мороза Валера Черный с большой кубинской сигарой во рту. Волосы, как у женщины лежали на плечах, а купеческая борода покрывала грудь колесом – вылитый Карло Мар! Следом бежала бездомная собака.

- Коньяк! Полцарства за коньяк!

- Да нам бы и самим, а впрочем, что за нужда?

- Пирогов лежит без сознания – требуется коньяк для дыхания.

- Да где ж это он?

- Только, что здесь был – старший редактор развел руками и увидел бездомную собаку – Кто такая?

- Да тут увязалась, любят меня бездомные животные.

И, верно, Валеру Черного повсюду сопровождали бездомные псы, поскольку подобно древнегреческим циникам, Валера считал собак символом свободы. И бездомные псы отвечали любовью, и, может быть, спали с ним в одной будке, как в бочке Диогена – от Валеры пахло псиной как от последнего бомжа.

- Скорее, скорее, – волновался Черный. – Сейчас умрет.

Старший редактор с возгласом: " Черт знает что! " - подал стакан зверобоя и молодой повестушник Валера Черный, не понюхав, залпом выпил стакан.

- Ты же говорил, что Пирогов болен?!

- Иоаныч такую мерзость не воспринимает.

Валера Черный стал быстро перебирать конверты с рукописями, затем выдернул бумагу из каретки пишущей машинки.

- Многоуважаемый Чесноков, вы читаете рукописи, не вскрывая – возмущался Валера – Подобно Серафиму Саровскому вы читаете через бумагу, и тотчас пишите рецензию одну на всех писарчуков.

- Списывателей! – уточнил старший редактор, он же завхоз, он же директор отдела писем.

- Я себя отношу к Писарчукам, – Валера расправил бороду на широкой груди. – Однажды вы мне прислали ответ, что моя повесть не удовлетворяет и напрасно! Мои герои очень даже удовлетворяют всех.

У Валеры Черного каждая повесть заканчивалась одной и той же фразой: " И он овладел ею! "

Из кабинета главного редактора спустился в люди высокий худой человек в строгих очках и показал собравшимся фотографию такого же худого интеллигента с такими же очками в крупной оправе. Все единодушно признали в строгом незнакомце родного брата главного редактора. Увы, все немного ошиблись. Это был новый член Политбюро, председатель КГБ Андропов.

- Просто вы духовные братья, – со значением подчеркнул Валера Черный и принялся раскладывать свои мысли по невидимым корзинам. – В первой корзине сильная личность, во второй - усиление правительства, в третьей – диктатура партии.

Чесноков поморщился, приложил палец к губам и кивнув на телефон с табличкой: " Внимание! Ваши переговоры прослушиваются! " молча вытолкал из кабинета массивного графомана. Затем Чесноков налил настойки зверобоя и подал главному редактору. Геннадий Федорович Королев взял аккуратно двумя пальцами стаканчик и отнес к себе в кабинет, поскольку принимал лекарство только после рабочего дня и только наедине с товарищами, которым он доверял. Геннадий Федорович, писарчук высшей категории, никогда не пил с маленькими людьми, ловко шныряющими под ногами. Геннадий Федорович смотрел на них подобно трехкратному олимпийскому чемпиону и, удивляясь расторопности маленьких борцов, никогда не соизволял бороться с ними – внутренняя этика не позволяла сходиться с людьми меньшей весовой категории.

Главный редактор вышел от людей, а на смену в дверях показалась девичья головка с серьезными глазками. Качинский подумал: " Мы где-то встречались? "

- Мы с вами встречались? – спросила девушка, и сама ответила – Вы у нас в охране работаете.

- Заходите, Марьям, – кинулся навстречу Чесноков.

В ответ девушка улыбнулась столь широко, что в комнате стало вдвое светлее.

- Вам почта! – сказала девушка, улыбаясь одновременно всем, кинула сверток и вылетела в коридор, громко стуча острыми шпильками.

Старший редактор спросил Качинского:

- У вас какая группа крови?

- Первая группа, резус – положительный.

- Вашу кровь можно перелить любому человеку. На вашем месте я бы поспешил за прекрасной дамой.

Качинский, согласно группе крови, включил скорость: ноги замелькали в воздухе, пахнуло паленой кожей, и Юрий Николаевич вылетел следом за девушкой с прямым корпусом и поднятым подбородком, что как раз уходила за кулисы, покидая подиум с взглядом скользящим поверх мужских голов. Мужские головы как магнитные поворачивались вслед уходящей даме, но странная девушка уже скрылась, словно уйдя сквозь стены. Качинский напрасно метался по бывшему Совнархозу, обтирая шубой казенные стены.

Едва Качинский покинул кабинет, где обедали редакторы " Красноярских костров", как из соседней комнаты возник полковник Голубев.

- Ушел? – спросил Голубев, доставая из кармана " Сибирский бальзам" – И часто здесь бывает сей автор?

- Родился роток, родился и кусок, – сказал Чесноков, разрезая копченое сало. – Да считай, живет у нас без прописки! Одним словом, бомж.

- Не пили неделю, стаканы похудели, – Голубев разлил по стаканам бальзам, который полагалось пить каплями, добавляя в чай. – Вор не вор, но агент 073! А я его начальник.

- Как это, как это? – всплеснулся Чесноков.

- Агент, да еще какой, двойной, – воскликнул полковник Голубев, начальник охраны ведомственной гостиницы предприятия Красноярск-26, он же председатель Союза Писарчуков.

ГЛАВА 3

Глубокой ночью на склоне холма, средь черных старых домов, глядящих слепыми окнами на город, простроченный дальними огнями, светилось домашним теплом родовое гнездо поэта Юрия Качинского. Сырой весенний ветер играл на контрабасе толстых, в руку толщиной проводов ЛЭП-500. С крайней фазы на крышу дома поэта был сброшен провод и через слуховое окно подключен к правой руке поэта. Мощный поток электричества раскалял до красна железное перо, а перо, подобно электроду, выжигало на материале сокровенные мысли стрелка ведомственной охраны. Бумага тлела, и сам поэт дымился от перегрузки и буквально горел на творческой работе. За спино поэта стояла незримая женщина в розовом платье с вышивкой и рюшами на рукавах: на груди украшение – живая белая роза. Женщина просматривала черновики, быстро редактировала и тотчас садилась за печатную машинку. На обычный взгляд, казалось, сама машинка печатала и правила текст.

Работала женщина, словно живой робот, но иногда уставала и в минуту отдыха включала музыку Эдварда Грига к драме " Пер Гюнт". Грампластинка сама собой выходила из фонотеки, и адаптер сам собой ложился на музыкальную дорожку. Женщина, войдя в образ героини романа, танцевала танец Анитры, дочери вождя бедуинов. Ее партнером был горный Король, что выходил из подполья с духами тьмы. Казалось, злая сила подземелья переполнит дом и сокрушит гнездо поэта, но Юрий Качинский не видел незримые силы, да и женщина, защищая поэта, держала Короля под контролем.

Поэт, сладко позевывая, глядел в окно, где раннее утро еще не разделилось на ночь и день, на свет и тень. Казалось, еще минута и в блестящем форте солнце прорвется через облака, но тени сгущались, и поэт с удвоенной ревностью выжигал взглядом дымные образы.

Черновики падали на пол, строчки краснели и загорались и, чтобы не случился пожар, дворовая Пальма и кот Черныш носили бумагу к печке, а домовой Василий кидал макулатуру в топку. Кирпичи грели рисованную на печи розовую от жара русалку. Мультяшка ворочалась на камнях, выставляла на обозрение большой зад и, наконец, не выдержав жары, бежала на двор, пописать над весенним ручьем, шумно текущим через двор.

Скоро поэт Качинский и сам разогревался настолько, что бежал на двор под весенний водопад, где гасил дымящую голову. Талая вода, пройдя желудок, выходила горячим минеральным источником, целебным для хариусов, живущим в горном ручье. Хариусы так и прыгали из дворового Терека, на лету глотая минералку из живого источника. Иногда хариусы подлетали к самому животу, и поэт ловил их рукой, в другой раз хариусы клевали вагину молодой русалки, часто сидящей над ручьем. Помимо хариусов щипались и нимфы, что сидели на камешках в компании прочих горных муз, каждая со своим инструментом. И вот уж скоро под пение валторны и щебетание флейт выходила заря и садилась на город. По камням, по блескучей воде со звоном прыгали первые золотые стрелы раннего солнца. На охоту за полезными лучами выходили студенты, живущие во флигеле. Глупая русалка плескалась с художниками в дворовом ручье, играла детородными органами, по молодости не понимая их назначение. К шумной игре подключилась почтальонша Вера, и скоро стоял такой визг, что ревниво залаяли окрестные псы. Покровские мужики с вершины холма наблюдали за творческим процессом – художники, обмакнув кисти в хрустальном водопаде, чудесными красками переносили на полотно образы русских женщин, голых, как, правда, жизни.

- Эти глаза напротив калейдоскоп любви! – восторгался турецкой баней на улице Брянской певец Валерий Ободзинский, вращаясь до головокружения на виниловой пластинке.

Вместе с популярным певцом 80-х годов крутился и Саша маленький, сынок благополучных родителей, и потому не обязанный учиться. Саша маленький следил за серебряным самоваром, пускающим по кругу белый дым и поющим через свисток разными голосами щеглов и свиристелей. Самовару подпевали перелетные вертолеты, присевшие передохнуть на провода ЛЭП-500.

Студенты сию музыку плохо воспринимали – у них горе. Вчера во флигирьке собралось все художественное училище имени Сурикова, а возглавляла ежемесячный сбор милая необыкновенная Стипендия, но ее зачем-то обменяли на " Солнцедар" и короткая любовь кончилась головной болью – как вернуть милую даму в обмен на пустые бутылки?

Только художники сели вокруг зеркального самовара, как пришел друг поэта врач Корабельников, первым из писарчуков, раскусившим тайну родового гнезда. В рассказе " Дом" Олег Корабельников изобразил родовое гнездо, как дом из бревен с проводами внутри сруба. Мощное поле ЛЭП-500, согласно закону левой руки, наводило индукцию в соленоиде, отчего всегда было тепло и сухо, а талая вода обращалась в вино – прямо живой пророк, а не поэт. Впрочем, все пророки были поэтами. Как, к примеру, Мухаммед, который вина не пил – он общался с Богом без допинга.

Следом пришел доктор Булочкин, единственный красноярский любитель, знающий рецепт приготовления бастурмы по-грузински: маринованное в кефире мясо жарилось на древесных углях, а затем пожар во рту тушился пивом. Рецепт изготовления пива на солоде из хмеля, выращенного в штате Вашингтон, принес критик Пирогов. Химик Александр Федорович Степанов также принес рецепт отличного самогона, изготовленного на импортном оборудовании завода " Химбытпейпойспециализация".

Компания дружно звенела пустыми стаканами, закусывала пустыми шампурами, и все были счастливы – на утро не придется страдать от похмелья.

А все спасибо секретарю горкома партии Михаило Ломоносову, а также его горячо любимой жене татарке Зое Спартаковне, что все спиртное и закуску отправили на БАМ, а взамен город получил орден Ленина.

Ох уж эти татары – сами не пьют и даром не нальют.

- Пьют, пьют! – уверял Валера Черный, отхлебывая из цилиндрического флакона " Тройной" одеколон.

Никто не видел, как объявился во дворе грузный и блестящий как жук повестушник, который все знал. Валера хлебал как нарзан " Тройной" одеколон, а компания деликатно отвернулась, ей богу, ничуть не завидуя – ну пусть хоть один человек будет счастлив.

- Пьют, – утверждал Валера. – Пьют кумыс крепкий, как брага. Сам пил с татарами!

Валера был интернационалистом. С татарами ел мясо – халял, конину и баранину, зарезанную по законам ислама, с евреями вкушал кошерную пищу, мясо животных, зарезанных по правилам шехиты, ритуального убоя, а с русскими пожирал запретную свинину. В жилах Валеры текла собирательная кровь разных наций, и везде он был свой среди своих.

- Нальем, друзья, скорей стаканы.

И кто там врет, что, дескать, пьяны?

Ну, кто нам " Тройного" нальет?

- Да почему ж из флакона? – пожалели Валеру художники. - Сейчас мы тебе красивую заграничную посуду нарисуем.

И Валера скоро пускал большие пузыри, отпивая английское " Бредни" из красивой бутылки. Высокое напряжение ЛЭП-500 гоняло одеколон по жилам, как эликсир молодости в реторте алхимика – только успевай сливать! Валера и сливал это, стоя на краю крутого обрыва и глядя на город, стелящийся внизу.

Мимо по крутой тропе бегал Коля Буриков, прыгая, как горный козел со скалы на скалу. Николай тренировался перед соревнованиями, скрываясь среди старых домов Закаменки и вновь взбегая на вершину Караульной горы. С высоты горы от белой Часовни Николай бежал, раскинув руки как крылья, перепрыгивая крутые овраги и белые скалы. Тренировался Николай в лыжном костюме зимой и летом, в жару и в мороз, и только тетушка Наиля могла перегнать спортсмена.

Вот и сегодня в городских кварталах возник страшный шум, подобный реву реактивного самолета. Скоро показался Николай Буриков, бегущий с бледным лицом. Его обогнала женщина могучего сложения и стала на тропе.

- Стой, алиментщик! Гони квартплату!

- Я неделю назад отдал тебе!

Напрасно Николай спорил с хозяйкой – тетушка Наиля страдала склерозом и могла взимать квартплату каждый день.

- Коля, как тебе не стыдно обижать одинокую женщину! Эти таньга маме на памятник!

Уйти от тетушки Наили не было возможности – в молодости она была чемпионкой Красноярска по толканию ядра, а ныне хозяйка двора перешла на кросс, чтобы за время обеденного перерыва обежать весь город и обменять дефицит: книги на колбасу, индийский чай на книги, да заодно поговорить по душам.

Сегодня тетушка Наиля побывала в гостях у землячкиЗои, жены первого секретаря горкома партии Ломоносова. Бывшие школьные подруги пили дорогой чай, и тетушка Наиля пригласила подругу в гости, на что Зоя Спартаковна с радостью дала согласие – она сто лет не была на родной улице.

Школьная дружба самая крепкая, сидели на первой партой парте в школе имени Сурикова, но ехать на машине лучшей подружки тетушка Наиля отказалась – не хватало времени оббежать всех подруг, да и бегала тетушка быстрее автомобиля. Тетушка уже взбегала на гору, а Зоя Спартаковна только переезжала деревянный мост через речку. И тут колесо провалилось сквозь гнилую доску… Тем временем во дворе тетушки созревала История.

Тетушка Наиля возвышалась над Николаем Буриковым, как Родина-мать с вознесенным мечом. И вдруг хозяйка узрела бородатого незнакомца, нагло писающего у самых ворот родного дома тетушки.

Гневу хозяйки не было границ, а в гневе тетушка Наиля не управляла собой. И тетушка Наиля пресекла преступные действия Черной Бороды – совершенно бессознательно мощной дланью она с корнем оторвала мужское достоинство Валеры Черного.

- Что это, что это!? – кричала тетушка Наиля и, держа в руке стручок красного " перца" – Видела всякие, а такой сморщенный в первый раз.

И тетушка кинула оторванный орган с крутого обрыва как раз на дорогое платье Зои Спартаковны. Поднялся ужасный визг. Кричала Зоя Спартаковна в окровавленном дорогом платье от Зайцева. Белугой ревел Валера Черный, корчась в судорогах у ног высокой покровительницы – повестушник недавно приступил к описанию высокой четы и часто бывал на даче, изучая семейные альбомы… И только тетушка Наиля, сохраняя олимпийское спокойствие, входила в свой двор, как в райскую обитель, с высоты которой можно было радостно взирать на грешный город, лежащий далеко внизу…

Студент Макаров писал копию известной картины Пластова " Ваня-подпасок", в которую по своей прихоти внес авторские поправки – коровы и козы паслись по склону Караульной горы, а над стадом хищно кружил " ИЛ-18". Самолет дал пулеметную очередь, и картина окрасилась кровью повестушника Валеры Черного – это тетушка Наиля, окунув руки в бочку с водой, стряхнула кисти, отчего брызги разлетелись по всему двору.

Квартирная хозяйка принялась, бешено колотить двери любимого племянника. Еще немного и дверь бы упала, но тетушка уже ходила вокруг дома, попеременно заглядывая во все окна.

- Юрка, я тебя вижу! – шумела тетушка Наиля, сильно интригуя соседских стариков, что выглядывали из своего окна, наблюдая подобно Мао-Цзе-Дуну за битвой бумажных тигров.

Тетушка совала через стекло ватрушки с творогом и плакала навзрыд, жалея непутевого племянника, что охранял в горах урановые рудники и охотился на медведей. Давным-давно отец большой семьи пропал без вести в этих самых урановых рудниках, и старшая сестра Сонясодержала семью, выйдя на работу в пятнадцать лет. Теперь тетушка Наиля как могла, пыталась отблагодарить сестру, подкармливая племянника. Не добившись племянника, тетушка принялась пинать двери флигеля, в погребе которого прятался весь второй курс училища имени Сурикова. Беспризорные художники буйствовали целый месяц, а теперь дрожали от страха в сыром подвале в обнимку с русалкой.

- Коля, я тебя вижу! – пугала хозяйка, просовывая руку в форточку, и ловя воздух всего в сантиметре от носа Бурикова.

Николай возлегал на кровати и читал газету " Советский спорт", причем газета была перевернута – верный признак отхода к дневному сну. Тем временем бестелесная русалка выскользнула из подвала и принялась дразнить Николая соблазнительными формами. Поднялся невероятный шум: Николай бегал по комнате, спасаясь от мультяшки, тетушка била в окна, а на дворе орал повестушник Валера Черный, зажимая руками кровавую рану. Валеру окружили лучшие врачи города и срочно оперировали повестушника – доктор Булочкин, хирург Корабельников суровыми нитками зашили дыру между ног, прижгли рану горящей сигарой и увезли на скорой помощи в номенклатурную больницу, где часто лечилась Зоя Спартаковна. По дороге в больницу жена секретаря горкома велела заехать в татарский аул, где в этот день холостили жеребцов. Раньше на мясокомбинат везли старых лошадей, из которых готовили конскую колбасу: дескать, всеядные татары съедят, лишь бы запах был. Придя к большой власти, Зоя Спартаковна усовестила безнравственных мясников и робких татар, забывших вековые традиции. По традиции на мясо взращивали молодых кобылиц и кастрированных жеребцов, никогда не ходивших под седлом. И вот, только что отрезанный конский орган обложили льдом, и спустя час опытные хирурги пришили Валере Черному, взамен оторванного. Валеру положили на сохранение, а тетушка Наиля пошла на дефицитную работу в " Союзпечать", в виду склероза мигом забыв о нечаянном членовредительстве – плохое забывается, а помнится только хорошее.

ГЛАВА 4

По выходным дням на улице Каменской на берегу речки Каменка в правлении Писарчуков густо дымила " Шипкой" золотушная молодежь.

- Лечились мы с Заречным

Рассолом огуречным.

Юрий Качинский по-братски обнимался с непьющим Денисом Заречным, поэтом столь худеньким, что тот порой терялся среди огромных под потолок книжных шкафов, где после смерти селились классики. Денис Заречный очень жалостными глазами пускал слезу: " И мне здесь быть!

- Несчастней нет людей на свете,

Почивших здесь в библиотеке!

Начальник кружка Пирогов с мятым лицом и в жеваном костюме привел под руки и поставил на кафедру Юрия Петровича Громова, борца с геронтократией. Борец был в ватнике и валенках с галошами.

Громов очень походил на раннего Маяковского периода эгофутуризма – во всяком случае, он так думал.

Диссидент громовым голосом зачитал программный проект передачи власти стариков к молодежи.

- Титьки твои,

Подобно набухшим почкам,

Брызнули млечным соком

В пафосе кафедра упала и мальчик-амбальчик, ступая валенками, сошел, как древнегреческий бог.

- Браво! – захлопал повестушник Валера Черный – Он овладел музой!

- Как зовут вашу девушку? – любопытствовал Юрий Качинский.

- Ее зовут Политбюро! – в пол-оборота отвечала Майя, талантливая переводчица железнодорожных стрелок.

Майя глубоко ненавидела поэта-стрелка Юрия Качинского, считая его выскочкой, только что слезшего с дерева, в то время как предки Майи семь тысяч лет торили дорогу человечеству. Тем временем ее лучшая подруга художница Соня достала Валеру Черного, требуя подарить ей стручок красного " перца", висящего на груди повестушника.

- Да это талисман! – отмахнулся Черный.

- Можно попробовать?

И не успел Валера глазом моргнуть, как художница откусила половину талисмана, а другую дала переводчице Майе. Женщины пожевали. Соня с отвращением выплюнула, а Майя равнодушно проглотила, не ощутив ни сладости, ни горечи.

Пошли на перекур. Майя попросила у ненавистного Качинского папиросу " Беломорканал", чтобы, затянувшись одним ядом, лечь в одну могилу с глубоко противным ей поэтом с улицы Брянской. Майя глотнула клуб дыма, и тотчас из глаз брызнули слезы – ее всю заколебало, а сердечко так и прыгнуло из груди. Майя упала на руки негодяя, сняла очечки и положила руку Качинского на свое сердечко, жалуясь томным голосом

- О, вскройте могилу, сидящий в крапиве!

Мой череп достаньте, лежат бриллианты

Под крышкой из кости –

О, сколько в них злости!

Всем до слез стало жалко цветущую женщину, так рано похоронившую себя.

- О, Майя! – качал головой идеолог Сергей. – Проблемы глобальные, гробовые.

- Мы все заживо похороненные! – кричал доктор наук Кайдар, мальчик в коротких штанишках. – Но мы разрушим это кладбище и построим рай на земле!

- Чем же тебе плохо живется? – недоумевал Юрий Качинский.

- Если бы мой дед встал из могилы, он сказал бы, что это не моя страна. Он строил рай для своей семьи, но в раю оказались одни коммунисты.

Критик Пирогов пытался увести опасный разговор с большим креном антисоветизма. Пирогов принялся сыпать латинизмами через каждое матерное слово. Вскоре кружковцы тоже выражались красиво. Искусствовед Доманский стал говорить по-французски.

- В метафорах Громова я увидел молоковоз с двумя кранами: в одном молоко, а в другом пиво. Но лучшее пиво на улице Мира.

– Лучшая бражка – у моей Машки, – сказал трезвенник Денис Заречный, поэт с грустными глазами.

- Фиг Вам! – выразился по-английски поэт Французов, эстет с добрыми толстыми губами. – Лучшее пиво в баре у Сони!

- Перестаньте хамить при женщинах, – возмутилась художница Соня и принялась рукописью, свернутую трубочкой, шлепать мужа Милорда по большим губам.

Переводчица Майя, схватившись за голову, заплакала.

- Да не женщина я, не женщина, – опровергала Майя свой пол. – Я мужчина, мужчина.

Богема притихла. Со времени сотворения мира шла великая путаница полов, и каждый мужчина мог сказать: " Я женщина". А женщина, обнаружив юношеский пушок под носом, сказать: " Я мужчина". У некоторых древних наций излишняя волосатость, у других, напротив, голый череп, но стоило ли кричать об этом на весь белый свет! И право стоило ли об этом объявлять на весь свет – все равно рожали детей не мужчины, а женщины.

Но Майя продолжала настаивать на том, что она мужчина, а ее муж Алмазов – женщина.

Здесь и художница Соня, отставив в сторону руку, с дымящимся импортным " Кингом", обвинила своего мужа в гомосексуализме. Дескать, тот, побывав в командировке в Германии, так ничего и не выбрал из 299 видов кружевных трусиков.

- Так все равно никто же не увидит, а значит, не оценит! – сердился поэт Французов.

- Ну, может быть, вот из этих импотентов никто не увидит, – художница обвела вокруг себя указующим перстом. – Зато настоящие мужчины все равно оценят!

Кружковцы встали в позу и дружно возмутились

- А для кого же тогда эти кружева?!

- Для насильников.

- О, мой батальон сильно изголодался! – сказал афганец майор Журавель.

- Теперь я знаю, за что вам дали орден! – воскликнула зеленоглазая библиотекарша Марьям, до сих пор упорно молчавшая.

- Не смейте трогать мои ордена! – воскликнул майор и прямым шагом вышел вон.

- Хочу в Афган! – глотала слезы переводчица Майя. – Если я мужчина, то и быть мне на передовой. Одни гибнут в Афгане, другие на диване.

- У нее глаза зеленые, семафорные, – сказал муж Майи Алмазов. – Вот крыша и поехала прямо в Афганистан.

- Да помогите же мне! – Майя говорила густым басом и острыми коготками царапала рыжую головку. – У меня в голове что-то сидит!

Богема молчала, не зная, что и думать. Случай тяжелый: в советскую психушку своего товарища сдавать жалко – уж, сколько наших там! С другой стороны Майя водку не пьет – чем же еще ее лечить, скажите? И здесь выдвинулся хирург Корабельников

- Мне нужны ассистенты.

Сдвинули столы, сняли шторы с окон, запеленали Майю как младенца, стали кружком, зажгли свечи. Хирург Корабельников перочинным ножиком снял скальп, и действительно обнаружили мужчину, на которого жаловалась Майя, точнее часть мужчины – детородный орган.

- Какая гадость! – художница Соня взяла в руки половину стручка красного " перца" и выкинула в окно мужскую мерзость, что из желудка попала в голову

Майя много думала о мужчинах и вот прямой результат! Майя от радости запела колоратурным сопрано

- Звезды на небе, звезды на море

Мужество в сердце моем!

Библиотекарь Марьям указала пальчиком на орден Красной Звезды на груди майора Журавель. Майор переменился в лице.

- Я попросил бы вас не трогать звезд, которые не падают с неба, но обретаются в бою!

И майор живо рассказал, как мусульманский пятнадцатый век встречает свинцовым, хлебом и кровавой солью христианский двадцатый век, который был представлен безбожными советскими войсками. Журавель рисовал столь живые и образные картинки, что зримо виделись очереди трассеров, уходящих в афганское небо, где на черном бархате сверкали созвездия южных звезд. Пахнуло дикой травой и камнем выжженных гористых пустынь. В нос ударили выхлопные газы танковых дизелей, близкая броня искрилась от пуль, рикошетом бреющих головы молодых писарчуков. Остро пахнуло порохом и кровью, отчего ученые дамы закатили глаза в легком обмороке.

Валера Черный принялся загибать толстые пальцы с грязными ногтями, считая незримые корзины, в которые он раскладывал свои мысли.

- В первой корзине – наркотики в " черных тюльпанах", во второй корзине – медсестра Зина в синих чулках.

- Повесить тебя на этом чулке, – сказал хирург Корабельников. – Военные медсестры не проститутки, а жалостливые женщины, любящие слабых мужчин.

- Видели мы их жалость – сказал доктор наук Кайдар.

- Где видели?

- В госпиталях, где я часто лежал.

Литературное объединение разделилось на демократов и республиканцев.

Майор Журавель рубил рукой воздух.

- Мир надо пробовать штыком! Если поддается – надо идти вперед, если стена – надо взрывать.

- Ужас какой-то! – сказала художница Соня. – Надо срочно переезжать во Францию там безопасно.

- Безопаснее всего в пивном подвальчике на Мира, – сказал критик Пирогов. – Там стены толщиной в два метра, никакая бомба не возьмет.

И, действительно, в подвальчике было очень хорошо: толстые стены отсекали уличный шум, а внутри стоял лишь звон пивных кружек, да тихие беседы пиво сосущих, восседающих на пивных бочках.

Шумный элемент исчез: диссидент Громов ушел писать письмо господину Генеральному Секретарю, а повестушник Черный пошел служить в епархию, где читал с амвона Псалтырь, совершенно не веря в бога.

Остальные смаковали великолепное пиво, сваренное из американского хмеля по лучшим советским рецептам. Через двадцать лет это пиво будут вспоминать как легенду о старых добрых временах, когда в знаменитой пивной встречались лучшие люди типа Ванечки Казачок, что любил пускать к потолку разноцветные стихи.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒