НА КРАЮ «СВЕТА» 1 страница

Юниль Булатов

НА КРАЮ «СВЕТА»

Роман

ГЛАВА 1

На очередной встрече иностранных журналистов с болгарской провидицей спросили о феномене, проживающем в Сибири.

Слепая баба Ванга долго молчала, прислушиваясь к голосам, и тихо ответила

- В Красноярском крае есть 26 Красноярсков. 25 из них находятся под землей. А на верху на берегах Енисея раскинулся старый город, где на улице Брянской живет необычный человек.

- Чем же он необычный? – придвинулись ближе агенты ЦРУ, КГБ и прочих пятидесяти разведок, прибывших в Болгарию под видом журналистов.

- Бог наказал его, – сказала Ванга.

- Чем же наказал Бог? – любопытствовали журналисты.

- Наказал работать!

- Работать?! Да мы все без работы не сидим!

- Наказал работать без вознаграждения.

- Тогда действительно наказал! – журналисты разочарованно разошлись, и только один самый настырный агент не отступил.

- Не могли вы уточнить имя необычного человека, обреченного на Сизифов труд?!

- Не могли бы вы уточнить имя необычного человека?

Баба Ванга задумалась, вновь прислушивалась к внутренним голосам и, обратив слепые глаза к настырному журналисту, вдруг заговорила чужим металлическим голосом.

- Настоящее имя необычного человека не дано знать. Он работает стрелком охраны гостиницы для высоких чинов. - Слепая бабушка вновь задумалась и добавила – Бог наказал, бог и помилует.

…Тем временем в далекой Сибири прапорщик с фамилией Качинский сильно икал. Юрий Николаевич пробовал пить газированную воду из автомата – сорок маленьких глотков! Затем пробовал отжиматься, висеть на руках, стоять на ушах – ничего не помогало. Работа прапорщика была крайне – опасная и сложная - он охранял двор и парадный вход ведомственной гостиницы. По утрам ровно в семь ноль- ноль гостиницу покидали усталые невыспавшие люди в погонах с множеством звездочек. Людей было столь много, что в стеклянных дверях возникало волнение. Ровно в восемь ноль-ноль шла обратная волна, и стеклянные двери поглощали толпу столь же многочисленную, но уже со свежими лицами. Толпа входила в огромную кабину подземного лифта и с большой скоростью погружалась на глубину ста метров, где и находился один из 26 номерных подземных Красноярсков.

Прапорщик с фамилией Качинский никак не интересовался подземным Красноярском: во-первых, любопытство было запрещено, а во-вторых, ночами на службе Юрий Николаевич писал стихи. Краем уха, от местных шоферюг из огромного гаража он слышал о каком-то огромном экране, на котором демонстрировалась цветная карта Мира, подобно карте ЦУП на космодроме Байконур.

В этот чудесный день прапорщик по фамилии Качинский успел хорошо опохмелиться с шоферюгами, но душа не приняла дрянное вино " Солнцедар", отчего и возникла икота. Распивали вино из огромных темных бутылок среди сверкающих черных автомобилей " Волга", за которыми в углу гаража пряталась маленькая железная дверка. За дверцей находился рай, поскольку оттуда выплывали всякие закуски и папиросы " Беломорканал" Ленинградской фабрики имени Урицкого. Когда шоферы заснули в кожаных креслах уютных автомобилей, Качинский проник за дверцу и тотчас ухнул вниз вместе с кабиной грузового лифта. Путаными коридорами с множеством переходных лестниц прапорщик вошел в большой зал объекта Сибирского Аналитического Центра. Второй объект АБЦ находился в Москве на Ленинском проспекте. Множество военных сидело за мониторами персональных компьютеров и наблюдало на огромном экране круглый Овальный кабинет Белого дома. В столице США шла встреча президента Ойгана и госпожи Маргарит Титчас. Скрытая камера передавала картинку на советский спутник шпион " Метеор-1, 2, 3, 4". Спутник, пролетая над Красноярском, сбрасывал информацию на суперкомпьютер, собранный из нескольких десятков японских машинок. Скрытые камеры были установлены также в ванной и туалетах Белого дома, куда часто перемещались выше названные господа.

Английский премьер-министр беспричинно и громко смеялась и с тяжестью в сердце прятала красное лицо в горячих ладонях. Президент Ойган, склонясь на ушко премьер-министра, предлагал всякие глупости, сильно смущая железную леди. Интерьер кабинета снова сменился огромной картой мира. Операторы с темными кругами под глазами принялись энергично разминать руки и головы, взбалтывая кисель мозгов. Карта мира была многоцветной. Территория СССР выделялась большим белым пятном, а пограничные территории окрашены в красные и зеленые тона. Ярким глазом семафора смотрел Афганистан, отсталое государство с кочевыми племенами. И только дружественная Индия радовала глаз зеленым цветом.

В зале началось движение, гражданские лица сменили военных, что покидали аналитический центр железной походкой и стальным блеском в глазах. Яркий блеск в глазах генералов отражался в зеркалах многих просторных лифтов, идущих со стометровой глубины в холодные вестибюли обычных НИИ и библиотек, якобы пионерских. На выходе каждого секретного лифта сидели агенты и, сличая отпечатки пальцев, выпускали на свободу специалистов, равных которым не было в мире.

Прапорщик по фамилии Качинский заметался в долгих переходах и, было заблудился, как вдруг оказался в читальном зале большой библиотеки. Случалось сидеть и на этом посту, также сличая отпечатки пальцев, выходящих из подземелья. Библиотека располагалась в старинном здании рядом с кинотеатром " Октябрь" и часто в ночные смены прапорщика смущали голоса и музыка, доносящиеся из соседнего кинотеатра – какие фильмы могли демонстрироваться за полночь, а то и под утро?

На этот раз на вахте под видом библиотекаря сидела девушка с большими серьезными глазами с осиной талией и грациозной головкой. Прапорщик напряг память, пытаясь вспомнить имя прекрасной сотрудницы из штата КГБ. Юрий Николаевич понял, что через эту вахту ему не выйти на свободу и только вздохнул – какой счастливчик владеет таким сокровищем.

- Пока никто! – сказала вслух девушка – Поторопитесь!

Прапорщик кинулся вперед, но турникет цепко схватил его и отбросил в глубь библиотеки. После мучительных поисков средь высоких стеллажей со старинными книгами прапорщик оказался в кабинете начальника гостиницы.

- Товарищ полковник, разрешите отовариться.

Иван Иванович Голубев, был добрым, как Генеральный секретарь и также любил целовать всех встречных. От избытка чувств губастый Иван Иванович принялся лобызать прапорщика. Целоваться с Иван Иванычем было трудно из-за густой бороды, какую любил носить полковник. «Потеряешься в бороде, пока найдешь губы» - жаловалась жена. Зная слабость начальника, прапорщик всегда крепил булавку к воротнику. Больно уколовшись, полковник сел писать отпускную записку начальнику столовой.

" Прашу Вас товарыш полковник выделить прапорщику Качинскому мяса сколько хошь. Полковник Голубев".

В подвале столовой прапорщик огромным топором отхватил медвежью ляжку килограммов на пятнадцать и в дверях столкнулся с Маслимом Нагумаевым, что так же пришел рубить филейную часть огромного медведя, добытого в тайге, близко подходящей к индустриальному городу. Маслим Нагумаев был страшно зол, и махал родовым кинжалом с пятнышком крови – только что Иван Иванович тоже пытался мусолить губы известного баритона, но тот с кавказским темпераментом едва не отсек ухо полковника. Перепуганный начальник разрешил взять медвежьего мяса, сколько певец унесет. Нагумаев махнул кинжалом, отсек филейную часть и с этим трофеем великий певец убежал варить целебное мясо.

Вслед за Нагумаевым в подвал кафе ворвалась Эдита Чешская, совершенно похудевшая вдвое на красноярской диете. Прилавки гастрономов были завалены одной морской капустой, а все съедобное было отправлено на БАМ.

Голодная Эдита впилась зубами в большие губы Иван Ивановича. Полковник бежал в свой кабинет, бросив на съедение певице обширные склады со всяческими финскими салями и марокканскими апельсинами. В свою очередь прапорщик Качинский исследовал наливные яблоки под кофточкой Эдиты.

- Да иди ты! – отмахивалась Эдита, ударяя по рукам наглого прапорщика.

Внезапно рука Качинского столкнулась с другой рукой. Прапорщик, предполагая, что это ручка Эдиты, поцеловал ее, но рука оказалась отчего-то большой и жутко волосатой.

- Спасибо прапорщик, благодарю за службу! – сказала басом волосатая рука и сложилась в кукиш – А теперь еще разок.

Прапорщик Качинский вытянулся в струнку и отдал честь майору Журавель, что с другой стороны также воровал чужие яблоки в романтических польских садах.

Майор Журавель был начальником прапорщика, и только что прибыл в подвал с деликатесами, бросив пост в детском кафе – центральном пункте охраны Сибирского Аналитического Центра. С вечера до утра молодые женщины с детьми патрулировали улицу Мира. Много раз прапорщик Качинский работал с молодыми женщинами – агентами по борьбе с терроризмом. Качинский умел читать по губам, и каждый раз поражался примитивному женскому трепу – все, чем мужики делились по пьяни, бабы обсуждали всерьез и подробно.

Качинский с куском медвежатины продолжал исследовать подземный склад и увидел за поворотом массивного секретаря Крайкома партии Ивана Сусанина. Секретарь хозяйским взглядом оглядывал продуктовые ряды московского снабжения и складывал ананасы и рябчики в тележку, с какой обычный люд ходит по универсаму. Рядом хлопотала Зинаида, жена первого секретаря и добавляла в тележку необходимые к медвежатине и ценной рыбе грузинские специи. В другой тележке везли всяческие марочные вина. Иван скрытно от жены кинул в тележку водку. Зина водку убрала и взаменположила французский коньяк.

Внезапно тележки столкнулись, и из-за поворота возник как привидение секретарь горкома Ломоносов. Голова края и голова города, также беря пример с генерального секретаря, троекратно расцеловались, а жены принялись щебетать как воробьихи на теплом солнечном карнизе.

« Какие люди да без охраны! » - подумал Качинский и поспешил вон.

С тяжелым куском мяса и коробкой апельсин прапорщик Качинский пошел отсыпаться на родную Каменку. Голодные псы, учуяв мясо дикого зверя, принялись травить прапорщика, приняв его за медведя.

Зимнее солнце, дымно вися над горизонтом, кидало студеные краски на крыши пряничных домов. По улице Перенсона ходили незримые силы и водили за собой сугробы снега – зазевавшиеся автомобили тотчас зарывались в снег, легкий как пух. Пушистый снежок лепил срубы и наличники старинных домов, погрузившихся в землю по окна. Витринные стекла гнулись под ветром, сбежавшим с незамерзающей реки, солнечные зайцы прыгали по кирпичным брандмауэрам, на которых белой краской сияли вечные призывы " Миру мир! " Но мир был хрупок – черные копченые трубы многочисленных котелен, подобно зениткам расстреливали залпами черного дыма стаи ворон, что шумно вращались над старыми кварталами. Пахло железной дорогой и ранним детством.

В детстве у Юры Качинского заболела голова. Мать повела к знахарке. Знахарка на большой чугунной сковороде растопила сливочное масло и гусиным пером водила по стриженой голове. Знахарка сказала, что у мальчика в будущем будет много проблем, и все будут учить его жить. Учителя, которых мальчик не будет слушаться, будут преследовать его всеми средствами, включая и достижения современной науки и техники. И действительно уже по дороге домой в тот же день встретилась строгая учительница и в течение часа делала выговор за суеверие и хождение к знахарям.

При воспоминании о далеком детстве у Юрия Николаевича Качинского вновь сильно разболелась голова. Качинский присел на пенек над черной никогда не замерзающей речкой Каменкой, петляющей черным зеркалом средь великих белых сугробов. Юрий Николаевич прикрыл глаза, слипающиеся после бессонной ночи, и тотчас вспомнил запах кипящего масла, виноватое лицо молодой матери и строгие глаза красивой учительницы. Приплыли голоса с близкого стадиона. Над старыми домами взвились красные флаги. Вдоль белоснежных тротуаров пробилась первая зелень, а в руках девочек с белыми фартуками ожили бумажные цветы. Тотчас сердце пронзило шальное чувство – проспал свою жизнь! Качинский открыл глаза и верно: солнце сидело в Караульной часовне и пускало из окна лазерный луч. Собаки доедали медвежье мясо, а из темной воды незамерзающей Каменки торчал перископ игрушечной подводной лодки. Вот с субмарины взвилась игрушечная ракета и ударила по своре псов, грызущих медведя. Собаки с воем разбежались.

Вторая ракета сбросила шапку с головы прапорщика. Осердясь, Качинский спрыгнул в речку, что была ему по колено, и по зеленой воде шагнул к субмарине. Игрушечный экипаж заметался по палубе и с мышиным писком скрылся в корпусе. Забурлила вода, подлодка погрузилась в вонючую жидкость, но прапорщик оказался ловчее и скоро ухватился за игрушечное судно. Но подлодка была килограммов двести.

- Рожденный ползать летать не может! – сказал за спиной мужской голос.

Качинский оглянулся. Перед ним в меховом комбинезоне и унтах стоял городской сумасшедший Слава-Мастер. Бывший летчик горел в самолете и слегка тронулся умом. Слава ходил за водой, неся коромысло с полными ведрами на вытянутой руке. Помимо страшной физической силы Слава умел читать мысли человека, и бабы часто советовались с ним, куда мужики прячут заначку. Слава охотно помогал, поскольку сам не пил и не курил и пропагандировал здоровый образ жизни. По ночам Слава ремонтировал телевизоры, и его звали Мастером.

Слава легко достал вражескую подводную лодку и, привязав веревку, потянул ее по дороге, укатанной машинами. Собаки бешено кидались на диковинную рыбу, а на обвалившейся набережной из столетних листвиниц собралась толпа мужиков и баб в подшитых растоптанных валенках и шапках ушанках. Люди были одеты странно, как-то, по-старинному. Качинский ранее не встречал такие типы на своей улице.

Меж тем закатное солнце пролило бутафорскую кровь, и Караульная гора стала ареной битвы дня и наступающей ночи. Снежную розовую, как грудь молодой девушки гору, украшала дымящаяся часовня – должно быть мальчики развели внутри костер. Бабушки, правда, утверждали, что это балует Змей Горыныч, живущий в чреве горы. Но веры старым женщинам нет.

Караульная гора была священна для горожан, подобно японской Фудзе, которую художник Хокусаи запечатлел в " Ста видах". Караульная гора имела тысячу видов. Но даже великий Суриков не смог запечатлеть хотя бы один. Качинский тащил на привязи плененную подлодку, раздавал детям апельсины, что катились на снегу оранжевыми мячами, и вспоминал великого китайского поэта Цый Ю Аня, противника войны. Поэт, будучи изгнан из родного города, кинулся в реку Минь. Качинский поежился – зимой в грязной Каменке много не поплаваешь. Юрий Николаевич был глубоким противником войны, но считал, что надо в начале разоружить противника, а потом уже и самому разоружаться. К сожалению, в Политбюро, как в римском Сенате, одни старики, и виделось: герантократия погубит СССР, как Древний Рим.

Однако Качинский любил стариков и, чем мог, помогал одинокой старухе из дома под номером 143. Бабушка была родом из Благовещенска и тоже любила цитировать древних поэтов.

" Как река между сугробов

Жизнь черна".

Жизнь Александры Ивановны была черно-белой, как и ее большой дом из четырех комнат, среди которых стояла круглая голландка, обитая черным железом. Прапорщик Качинский рубил ящики и растапливал печь. Александра Ивановна, радуясь редкому теплу, жарила огромные пирожки и читала китайского поэта Ду Фу, что еще три тысячелетия назад сказал:

" Пахнет мясом индейки

Наша прошлая жизнь.

Мы пытаемся вспомнить,

Где встречали хозяйку,

Что нас кормит так вкусно".

Сегодня дом Александры Ивановны выглядел необычно: копченые стены отбелены снаружи и внутри, а цельные стекла были столь прозрачны, что комнатная герань и Ванька мокрый, словно стояли на улице и чудом не замерзали. Дивясь переменам, Качинский кинул в печь уголь необычной формы и поставил на плиту чугунок с мясом. Именно запах вареной медвежатины и разбудил Александру Ивановну, до сих пор спавшей весь световой день.

- Внучка приходила, - объяснила бабушка необыкновенную чистоту старого дома, покинутого всеми.

- Вы же говорили, что живете одна! – насторожился Качинскй.

- Да она из Третьего Мира. Он немного отличается от нашего Первого. Там и люди чуть другие, руськие называются, а татары там именуются " тартарами". Пиво у них " хлебо", а пивная – хлебалище.

Юрий Качинский где-то слышал об этом, передача была по радио. Какой-то писарчук, которого хватил инфаркт, сорок минут был в состоянии клинической смерти и прожил в Третьем параллельном мире сорок лет – там одни год равен одной нашей минуте. Вернувшись в наш мир, самый лучший из всех миров писарчук сказал, что руськую землю охватил ужас под именем " Перестройка".

Прапорщик Качинский вкушал большие с лапоть пироги, и смутные картины прошлой жизни пробегали перед глазами, но так и ничего не вспомнив, Юрий Николаевич стал изучать полено цилиндрической формы. Скоро он убедился, что это графитовый стержень и применяется он в атомных реакторах в качестве поглотителя активных частиц!

- Хорошо горит, – кивнула седой головой Александра Ивановна.

Прапорщик Качинский немедленно покинул радиоактивный дом – он понял природу нимба над головой Александры Ивановны! Это же пучок радиоактивных частиц, бешено вращающихся по кругу в сильном биаполе Александры Ивановны.

Спешно покинув уютный теплый дом, Качинский прихватил старинную тарелку с фотографией двух миловидных женщин, так сказать память о неясном прошлом. Вдвоем со Славой, что терпеливо ждал его у ворот, Качинский потянул подводную лодку к себе домой. Собаки по-прежнему остервенело кидались на механическое животное, пытаясь сожрать экипаж, что отстреливался от них из игрушечной пушки.

Жизнь полна загадок: как ни делился Качинский мясом и апельсинами с каждым встречным, ноша не легчала, а игрушечная субмарина на привязи не желала плыть по суше. Стая ворон вцепилась в шапку почти новую, десять лет не носил! Качинский махнул палкой и сбил одну из поганых птиц.

Старухи с полотенцами на головах, возвращаясь из бани, запричитали на всю улицу

- Погубил наших курей, антихрист!

Качинский поднял птицу – действительно курица! Курица, но механическая! Из мягкого брюшка торчали пружины, шестеренки, перья были металлическими.

Старушки-пеструшки принялись так ловко махать клюками, что пришлось бы Качинскому плохо, коль ни прибежал на помощь Коля Буриков, что до сих пор тихо крался вдоль желтого забора завода " Лакокраска". Буриков принялся совестить бабушек, как совестил всех в критической ситуации, как, например, хозяйку, что требовала двойную оплату за одно койка место или хулиганов, то и дело нападающих на Колю средь белого дня. И всегда Буриков умел усовестить агрессора, отчего тот сдавался и даже предлагал мировую. Вот и старушки, переговариваясь на тарабарском языке, достали из-под подола водку и предложили непьющему Николаю дружбу, скрепленную звоном граненых стаканов. Буриков оттолкнул стакан, водка пролилась на старушкино платье и вспыхнула на земле, как бензин. Бабушки перепрыгнули высокий забор, и скоро их можно было видеть на заводской крыше. Бабушки метались в дымящихся платьях меж черных труб у старинной беседки – приюта ночных ведьм и ворон, ведьминых куриц.

- Расскажи о своем романе с госпожой Спортлото! – добивался Качинский признания от Коли, что подобно Достоевскому увлекался азартными играми.

Роман с госпожой Спортлото длился более года, а посредником между влюбленными были дети, которым Николай доверял – невинно чистые создания обязаны были угадать все шесть счастливых цифры. Николай кинул механическую курицу в спортивную сумку. Он любил собирать антиквариат. Весь флигирек был забит ржавой рухлядью.

Тем временем к большому заводу с ржавыми стенами подъехал самосвал и с грохотом сбросил цинковые плиты в приемный карман. Завод железными челюстями перемолол металл в серебряную муку, а грузчики в белом покидали мешки с белилами в фургон с надписью " почта".

" Почта" уехала, а у глубокой ямы тотчас собралась толпа старателей – все знают, что под видом цинка свозят со всего красноярского края золото. И огромные печи " Лакокраски" светились ночами оранжевым цветом расплавленного драгметалла. Подобно сливочному маслу изо рта беззубого старика металл вытекал из печей и застывал желтым воском у зарешеченных окон, у которых сутками дежурила толпа. Некоторые счастливчики уносили домой огрызки золотоплавильных печей, а затем несли в магазин " Золотопродснаб". Самородки сдавали приемщикам и необыкновенно обогащались в мыслях и фантазиях, поскольку получали взамен долгие сроки в места отдаленные. Но странно число старателей не убывало, как не убывал и магазин, во дворе которого постоянно стоял " черный ворон" с работающим двигателем. В России всегда было так: много золота, много старателей и много детей, встающих на смену пропавших искателей счастья.

Много золота было и в окнах домов, пылающих отраженным солнцем. Дома, занесенные серебряным снегом, шли в гору и светились укрытые ватой на громадной праздничной елке. Многоэтажная елка висела над великим черным Енисеем, незамерзающим зимой. И сильный ветер, стекающий с гор, раскачивал хижины, в которых через узкие бойницы полупьяный народ следил за уличным движением – не крадется ли враг, не блеснет ли острый нож над беспечным хозяином. Уже весь склон крутой горы светился уютным домашним светом, и только родовое гнездо Качинского глядело на город пустыми слепыми окнами. На земляной завалинке лежала верная Пальма и ждала хозяина. Над крышей родового гнезда гудели струны ЛЭП-500, а печная труба в унисон исполняла блюзовую рапсодию. Иногда Пальма подвывала, а когда по весне подключался кот Черный, случалась ветряная симфония. В иные ночи ветер, набравшись напряжения 500 киловольт, влетал под крышу через слуховое окно – дом резонировал и звал на помощь часто отсутствующего хозяина. Десятки незримых потусторонних сил пытали старый дом, оплетали черный сруб цветными проводами. Обретя нервы и сосуды, дом стал живым и даже научился мыслить, в чем Качинский не раз убеждался – к утру рукописи заполнялись сами каллиграфическим почерком.

Обретя душу, родовое гнездо выглядывало из-под крыши любимого хозяина, что всходил по скользким ледяным ступеням навстречу умному старому другу. Хозяин похлопал жесткую спину теплого сруба. Тот отозвался глубоким вздохом и едва сказал: " Берегись! " как малогабаритная ракета вошла в темное дерево. Тотчас из черного сруба вырвался сноп искр и густой черный дым. Одно из бревен накалилось докрасна и скоро

обратилось в древесный уголь.

Слава Богу, незримые силы оплели бревна несгораемой паутиной и старый умный дом от радости, пустив на окно слезу, глухим загробным голосом прочитал бессмертного корейского поэта Ли Бо

" Хозяин обнимает дом

Как отца родного"

Дома Юрий Качинский обнаружил беспорядок. Ночью в его отсутствие играл домовой: на подушке бисером было вышито " До завтра, милый! " Юрий Николаевич кинул в печь старые рукописи, и тотчас на боках голландки, расписанных цветными красками, от творческого тепла ожила Русалка, выписанная по белой известке. Русалка потянулась в истоме, крутанула большим задом и вновь заснула, раскинув крупные груди – черновики горят быстро, но тепла от них мало ввиду несовершенства мысли.

Слава – Мастер помог Качинскому занести тяжелую подводную лодку, и они вдвоем поставили ее на письменный стол. С виду подлодка была макетом, но откуда взялся странный экипаж, что подобно сверхлилипутам бегал по столу, закрепляя подлодку причальными канатами… По зеркальному борту подлодки латинским шрифтом было выписано золотой краской название «Perestrojka».

Книжный шкаф, вежливо откашлявшись, пожаловался хозяину:

- Домовой Василий читал нескромную книгу " Акушерство" и порвал ее на 33 странице, потом стрелял из ружья в птичек, что просились погреться.

И, действительно, двойные стекла были пробиты дробью, причем, аккуратно, без трещин. Юрий Николаевич, осердившись, сел за письменный стол, что прижался к нему, как сын к отцу. Печатная машинка сама по себе объявила 980 серьезное последнее предупреждение домовому Василию Петровичу.

Скоро, объединившись в творческий союз, Юрий Качинский, письменный стол, печатная машинка и многоуважаемый шкаф принялись работать над второй главой романа века, о котором давно говорил весь Советский Союз. Из шкафа сами выскакивали нужные словари и справочники, а экипаж отнюдь не игрушечной субмарины перекидывал тяжелые страницы Большой Советской энциклопедии.

К четырем часам ночи глава была готова. Качинский пожевал медвежатины с чесноком и упал мертвым сном. С субмарины, стоящей на письменном столе, поднялся крохотный, с муху, вертолетик … И через дырку в окне вылетел на улицу. На свежем воздухе вертолет их мухи обратился в летающего слона, и скоро обстрелял НУРСами особняк первого секретаря Красноярского крайкома партии товарища Ивана Сусанина.

Особняк сгорел полностью, но, впрочем, секретарь с семьей не пострадал: Сусанин дома не жил, а постоянно крутился по всему краю и, как положено большому начальству охотился на уток и прочую дичь. Да, вот она дичь летела, кстати, встречным курсом и громко переговаривалась: «Ах, беда пришла в Советский Союз! » Перелетные птицы были в курсе последних событий. Да и сам пило недружественного вертолета, двойник Ломоносова не скрывал своих намерений: на боку вертолета латиницей было начертано «Konsensus».

Под утро сам собой соскочил с двери крючок, и в дом с клубами морозного воздуха вошла молодая женщина, одетая по-летнему, в платье с рюшами и брошкой в виде белой розы. Женщина переговорила с игрушечным дедком с длинной бородой, что грел кости на горячей плите. Вместе с домовым Василием женщина привела в порядок рукопись. Сырые черновики были отглажены горячим утюгом, после чего женщина тушила кабачки, фаршированные мясом. В эту ночь с четверга на пятницу Качинский видел, что к нему на день святого Валентина приходила любимая женщина.

Женщина легко как ребенка перенесла Юрия Качинского на зеленый диван, подложила под голову красную подушку и ушла, прикрыв дверь. Дверной крючок сам собой запрыгнул в дверную дверь.

ГЛАВА 2

Старейший в Союзе журнал " Красноярские костры" имел замечательный письменный стол. Стол был изготовлен из мореного дуба, крытый черным эбонитовым деревом на осетровом клею. Стол был покрыт автографами известных в России писарчуков Загублина, Виванова, Шушкина и прочих замечательных людей. Автографы писали золотом и покрывали янтарным лаком.

Ныне за этим столом сидел редактор Алекс Амуров. Напротив него в кожаном рваном кресле елозил молодой автор, также претендующий на автограф на знаменитом столе. Амуров был против: знаменитый стол, как и города Ленинград и Москва, принадлежал людям с биографией, а вот у молодого человека ее не было. Амуров в позе человека, готового слушать – руки у рта, палец положен на ухо, внимательно следил за молодым автором, как бы тот не оставил автограф. Молодой автор уже сложил руки на стол и явно пытался завладеть им.

- Напрасно вы думаете, что у меня нет биографии, – сказал Юрий Качинский, прочитывая простые мысли Амурова – Моя биография изложена в моем романе!

Амуров тыльной стороной ладони потер лоб, подбородок и отвел глаза – рассказ Качинского, который автор назвал романом, уже был поставлен в номер, как вдруг известный эвенк привез пару оленей с упряжкой. Амуров перевел на русский язык эвенкийскую поэму, и вместе с главным редактором был приглашен на Северный полюс, отдохнуть месяц другой во льдах рядом с белыми медведями.

- Ваш роман нереален, – Амуров поглядел на потолок. – А надо мной три начальника.

Действительно на четырех этажах бывшего Совнархоза как ступени лестницы, ведущей в небо, сидели ответственный секретарь очеркист Голубев, заместитель главного редактора критик Пирогов и главный редактор Королев.

- Вы меня убили! – Качинский пытался привстать, но пружины старинного кресла, вцепившись в брюки, не позволили сделать опрометчивый шаг.

Амуров потер затылок: рассказ черт знает о чем: герой, углубляя подполье, нашел танковую башню, открыл люк и попал в помещение какого-то Аналитического центра, где на большом экране вращалась Земля. При большом увеличении можно было разглядеть лицо человека, смотрящего на ночное небо с расстегнутой ширинкой. Через множество кнопочек можно было подобно стрелочнику переводить Историю с одной колеи на другую.

Алекс Амуров сам имел подобный пульт, что прятался в старинном письменном столе. Нажатием одной кнопки редактор мог изгнать нежелательного борзописца, другой кнопкой напротив вцепиться пружинами в бока опасного графомана. Активные шизофреники иногда сильно вредили редактору. Но вот, чтобы управлять Историей – это уже слишком.

- Если это правда, – погрозил пальцем Амуров. – То вы разгласили государственную тайну.

- Это настолько фантастично, что никто не поверит.

- Знаете что, – Амуров явно держался стиля Генерального секретаря Леонида Ильича, которому был посвящен сегодняшний концерт, идущий по радио. – Оставим на потом, пусть дозреет…

Радиоконцерт был посвящен советской армии и транслировался из Кремлевского дворца. Как раз сию минуту передавали песню " Подвиг" в исполнении Ворошило.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒