Москва,. ноябрь 1564-го

Москва,

ноябрь 1564-го

В кремлёвских покоях воевода держался свободно, как у себя на подворье. Постепенно и Федька перестал стискивать нервно зубы и кулаки, дыхание выровнялось. Он устал переживать, всецело положась на отцову мудрость и Божью волю. Раскланялись с князем Мстиславским у входа в Святые Сени. Были здесь уже и Захарьины, регенты при малолетнем царевиче Иване, и князья Вельские, и старший Телятевский, и ещё с десятка два думных бояр.

- Салтыков, Лев Андреевич, - тихо пояснял воевода в промежутках всё новых взаимных чествований, уже по одним чертам которых можно было предположить, как кого принимают, - оружничий государев. Рядом Яковлев с Серебряным, из опалы восстановлены, как видно. А вон и Челядин, конюший, пройдоха, с ним ни полслова. Сицкий-князь, тоже государю родич. А, Василий Иваныч, поздорову ли?

- Да тут, похоже, легче бы немым прикинуться, - Федька отчаялся сходу упомнить всё. И хоть по дороге воевода время от времени излагал ему, кто тут есть кто, условно делимые на " своих" и " противных", Федька всё ж запутался. Выходило, что и своим доверять не следовало, и от противных не отворачиваться. Через сводчатые проёмы над шапками перелетали глухо и монотонно отголоски и шуршание одежд. Красота росписей тут была необыкновенная. Неожиданно Федька напоролся на надменный взгляд Михаила Черкасского, перешедшего из рынд в полковые начальники. Они тоже раскланялись.

Князь Афанасий Вяземский вошёл горделиво, особо никого не выделяя почтением, и за ним - единственное приятное и знакомое лицо, Иван Дмитриевич Колодка-Плещеев. Федька, увидав его, испытал некоторое успокоение. Между прочим сравнивая свой наряд с парчовым кафтаном Вяземского, показавшегося Федьке самым тут статным и молодым, не считая Черкасского, он убедился, что не уступает ему ни в какой степени. Разве что позавидовал легко независимой манере держаться, с которой Вяземский как бы плевал на всех вокруг.

Салтыков, исполнитель обязанностей царского дворецкого, стоя у раскрывшихся дверей думной палаты, обернулся к собранию, приглашая всех войти. Далее, рассевшись по обеим сторонам палаты, стали ожидать появления государя.

Исподволь озираясь, Федька недоумевал, как это он мог проходить у стремени царского почти три месяца и ничего не разглядеть толком.

Все разом стали подниматься. В боковые двери вошёл царь Иоанн Васильевич.

Разогнувшись из поклона, Федька впился взором в его высокую стройную фигуру, поднявшуюся по четырём ступеням к обитому золотом трону. Рынды в белоснежном великолепии, с сияющими серебряными бердышами в руках, застыли на ним, в шести шагах по обе стороны, и у дверей.

Ни на кого не был похож ликом царь. И голосом главенствовал надо всем, хоть говорил не громко. Наперво обратился он к тётке своей, Евфросинье Старицкой, с сочувствием по кончине старого князя, десять лет назад приключившейся в тяжкое для всех них время, да теперь вот милостию Высшей мир меж родами царскими установился. Помятуя о батюшкиных суждениях о предстоящем перекрое в ближнем государевом кругу, Федька попытался собраться со вниманием к происходящему, но вникнуть в суть речей вызываемых к ответу государем бояр, хоть и слышал и понимал каждое слово, не мог, и даже не потому, что упоминались имена и случаи, ему по большей части не ведомые, кроме самых главных, о которых, опять же, воевода давал разъяснения прежде. Голос царя смущал. Слышался ему необычайным, и проникновенным, и даже кротким местами, и тотчас - отчуждённым, льдистым, затаившим не обиду - гнев. Федька смотрел, слушал, ощущал всеобщее напряжение, точно и все, как он, ждали чего-то внезапного, и страшного для себя, а желали благодати от него. Но сегодня, видно, был особый день, и гнев, который Федьке явно виделся в чертах царя под странной печалью, покуда он выговаривал укоризненно собранию о желанном единстве, так и не выказал себя. Через малое время молчания Иоанн посветлел челом, и заговорил о недавней рязанской победе. Их победе! О том, что деяние это уберегло не одну Рязань только, а и всю Русь от скорого поругания, и время, что выгадано теперь для них всех, чтоб с силами вновь собраться, неоценимо будет. Федьку подкинуло с места собственное его имя, произнесённое устами царя вслед за именем его отца. Им велено было приблизиться.

Воевода поцеловал руку государя и благодарил его от обоих, и поднялся, отошёл вниз и в сторону, а Федьку оставил на коленях перед ступенями. Государь спустился к нему сам. Веяние тяжёлой золотой парчи колыхнулось прямо перед ним, рука, узкая и сильная, в тяжести сверкающих камней, как тогда, но гораздо чётче видимая теперь, коснулась его. Жёсткие тёплые, пахнущие ладаном пальцы приподняли за подбородок его лицо. И он не опустил глаз, не смог оторваться от неотвратимости всматривающегося в него Иоанна. Губы царя жёстко дёрнулись, а тьма очей из тени вопрошала саму Федькину душу. И он не знал, что делать, надо ли что делать, можно ли дольше молча отвечать ему, но и не отвечать невозможно, когда тебя мгновенно и до дна всего забирают.

- Подымись, Федя. Да не отходи далеко от меня, - и царь кончает пытку, позволив ему выдохом прижать губы к тёмным венам тяжёлой от перстней руки.

Было до странности тихо, как будто что-то шло не как всегда. С облегчением Федька почуял на плечах своих мягко-ласково помогающие встать и направляющие ладони седого боярина, доселе незаметного, появившегося откуда-то из-за царского возвышения. Отведя его по ступеням вверх, прямо к трону, с добродушной и даже какой-то домашней улыбкой посоветовав шепотком лукавым не опасаться ничего и взбодриться, дядечка этот оставил Федьку стоять за спинкой царского кресла, за левым государевым плечом. Тут уж Федька не вынес, опустил ресницы, ни жив ни мёртв.

Алексей Данилыч незаметно для всех осенился крестно, переводя дыхание.

Далее, в громадной дворцовой трапезной, он очнулся от потрясения не сразу. Воевода сидел около царя, и они тихо переговаривались неподалёку. Прочее собрание вкушало угощение неторопливо, и время от времени ходили меж столами чашники, подавальщики и прочая челядь. Федька отведал мёду из своей чаши, уловив одобрительный жест воеводы. Тут рядом оказался тот же дядечка, улыбаясь беззаботным хмельком, подал послушному Федьке драгоценный золотой кубок с красным виноградным заморским вином и подмигнул: - Звать меня Иван Петровичем, а я ещё деда твоего, соколик, помню. Красавец был мужик Данила Басман Плещеев, вот во всём толк понимал! Батюшке государя нашего, князю Василию Ивановичу, верой-правдой, во всякое время, и душою и телом служил, жаль только, больно головушка буйна была. А и ты, смотрю, весь в него, да ещё краше. Поди-ка, поднеси государю вина. Обойди слева, да подай справа, с поклоном поясным. И не отходи, пока не отпустит. Ступай.

Федька и сам не понял, как уже выполнял наказ. В груди бухнуло - царь с улыбкой смотрел на его руки, и принял кубок, обняв на миг ладонями его пальцы.

- Присядь рядом, Федя. Слыхал ото многих, храбро ты бился. А скажи, не страшился ли хоть немного? - и государь приобнимает его за плечи, в очи заглядывает, - Не жаль ли тебе было жизни своей цветущей?

- Было, государь, - отвечал он, не в силах и малейше лукавить сейчас, - И жаль было, и страшно тоже.

- А отчего ж не бежал, не прятался?

- Так... стыдно же! уж лучше пусть страшно.

Царь смеялся, и просил ещё вина принести. Улыбался довольно и отец, которому на ухо нашёптывал Иван Петрович, покручивая седой пышный ус. Федьку помаленьку отпускало как будто. И как будто побоку пристальные взоры, отовсюду на них недобро кидаемые.

Но в темноте опочивальни, в московском доме на Никитской, вымотавшись за этот день хуже, чем в первые осадные сутки, он всё не мог уснуть. И вроде же распрекрасно случилось всё. Отчего так муторно и жутко... От себя, что ли, от царя, так близко бывшего, что всё мерещится, но и не верится? Верно, слаб он рассудком, раз от ласки государевой едва не околел на месте, а теперь вот мучается без сна.

Отец повелел отдыхать как следует, сказал, завтра разговор обо всём будет. Завтра так завтра.

- Батюшка, а кто он, Иван Петрович этот?

Воевода ответил не сразу, пристально присмотревшись к сыну. Подошёл, погладил по шёлковым тяжёлым кудрям. Федька перестал жевать от неожиданности.

- Князь. Постельничий государя. Личных покоев распорядитель. Ещё при деде твоём начинал, Феденька. Ты же знаешь, Данила Андреевич тоже постельничим служил, до Ливонского плена.

" Красавец был мужик Данила", - вспомнилось вдруг. Федька добил коврижку, запил сладким малиновым отваром.

- А про него ты никогда не сказывал, про князя-то. Чудной какой-то.

- Ну так в его ведомстве не военные дела, и никому он не служит, кроме царя, а охраняет только постель царскую, не престол.

" Да ещё краше", - вспыхнуло в памяти. Федька смотрел на присевшего рядом отца, не зная даже, что и спросить.

- А что теперь дальше будет? Ты знаешь, куда определили меня?

- Что б теперь не было, Федя, ты только одно знать и помнить должен: слово царя - закон, и чего бы не пожелал он, всё исполнишь. Понял ли? - воевода смотрел в его глаза с твёрдостью железной, и хоть рука его нежно поглаживала Федькино плечо, но воля этого приказа заставила замолчать надолго...

Он как раз занимался с Сенькой метанием ножей в деревяшку на столбе во дворе, когда в ворота стукнули.

- Князь Охлябинин к тебе, воевода, пожаловал! - шумно и весело, точно на сватовстве, провозгласил, спрыгивая с коня резво не по летам, царёв постельничий. Двое его подручных по приглашению Басманова тоже прошли за ними в сени. - Слово есть до тебя, Алексей Данилович, да дело для Фёдора свет Алексеича. Чарки тащи, что ли, сокол ты мой.

А к вечеру уже вся Москва гудела новостью, от которой не одного боярина перекосило. Царь выбрал " невесту". И будто бы ещё вчера, на приёме в Кремле, без лишних слов представил честному собранию нового кравчего. А уж верить-не верить, каждый решал за себя.

________________________________________________________________________

наградное золото - золотые монеты достоинством в рубль, не имевшие официального хождения как денежная единица, чеканились царским монетным двором специально как особое вознаграждение подданным за большие заслуги. Двуглавый орёл, избранный Иоанном IV в качестве единого печатного знака его власти, впервые был помещён на гербовой стороне монеты, чем сразу определял принадлежность и происхождение этого варианта богатства. В то время повсеместно рассчитывались монетным серебром, медью, или золотом " на вес" ( в основном - привозным или трофейным, так что чей герб и профиль был на них отчеканен, значения не имело, хоть Сигизмунда II). Наградное золото явилось началом массового собственного российского волютного производства, и могло использоваться владельцами по их усмотрению.

рында - придворный чин при великих князьях и русских царях. Нечто среднее между личной стражей и эскортом, выбирались из красивых статных юношей благородного происхождения, и обозначало это начало служебной карьеры. Обычно в рындах ходили год, не больше, после чего было понятно, годен ли юноша к дальнейшему росту. Рынд обычно было четыре, они постоянно сопровождали царя во всех походах и церемониях, и в личных покоях тоже по его усмотрению. Когда царь совершал торжественные выезды перед войсками, рынды, в особых великолепных белых с золотом одеждах, несли впереди него атрибуты воинской и государственной царской власти, прописанные в специальном церемониальном уложении. Это было, помимо знамени, изготовленное со всей возможной роскошью оружие, в частности - саадаки, целых три набора. По причине слишком юного возраста Фёдор Басманов, представленный Иоанну в ходе военной операции по захвату Полоцка ( зима 1562/63 г. г), был помощником рынды, носившего как раз третий царский саадак.

Князь Владимир Андреевич Старицкий - внук великого князя Московского Ивана III Васильевича, двоюродный брат первого царя Ивана IV Грозного. Единственный сын удельного князя Андрея Ивановича Старицкого (ум. в 1537) и святой княгини Евфросиньи Андреевны Старицкой (Хованской). Удельные князья - это прямые родственники и престолонаследники ныне властвующего государя.

нарочный - гонец, посланец, курьер.

швец - портной

ферязь - длинная верхняя одежда боярского сословия, шилась из дорогой ткани, украшалась вышивкой, жемчугом, золотом, мехами. Рукава ферязи походили до пола, имели прорези на уровне локтей для рук, и могли подбираться в складки, удерживаемые на запястьях браслетами, или завязывались за спиной.

бекеша - короткий тёплый кафтан на меху. Качество ткани и меха определялось достатком и положением. Обычно так, по моде, одевалась " продвинутая" дворянская молодёжь в Москве.

Посте́ льничий — старинная должность придворного, в обязанности которого входило следить за чистотой, убранством и сохранностью царской постели. Постельничими обычно назначались самые близкие к царю бояре. При царе Иване III постельничими служили сыновья боярские: Еропкин, Карпов (ставший затем известным дипломатом). Дипломатические миссии в Литве выполнял вплоть до гибели там в плену и постельничий князя Василия III Данила Андреевич Басманов-Плещев.

При вступлении в должность постельничий присягал хранить государеву постель от колдовства и волшебства. Постельничие ведали спальниками и всеми людьми, служившими при государевой спальне. Постельничие получили определенное место на лестнице придворных чинов и точнее урегулированное ведомство, состоявшее, кроме ведания постели, в заведовании всей " постельной казной" князя (иконы, кресты, посуда золотая и серебряная, платье и т. п. ), а также шитьем платья и белья, вследствие чего в ведомстве постельничего находились мастера этого дела и мастерская палата. Постельничий был ближайшим слугой государя; он спал с ним в одной комнате, ходил с ним в баню, сопровождал его в торжественных выходах, наблюдая, чтобы стул, скамеечка под ноги и другие необходимые государю вещи всегда были к его услугам. Если сам постельничий не мог следовать за государем " со стряпнёй", то назначался иной чин, но с оговоркой, что он идет " стряпнёй вместо постельничего". В распоряжении постельничего состояли стряпчие (" со стряпней" ) и спальники. Если кратко, " расторопна, понятлива, и нет такой услуги, которую она не сумела бы оказать" (c). Об этом знали все, но обсуждать было не принято.

⇐ Предыдущая 12