ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 6 страница

Тем не менее маркиз не верил своим ушам. Национальное собрание держало королеву в заточении уже два года. За все это время никто не потрудился обосновать арест Марии Антуанетты. Американский патриот Том Пейн, посетивший Париж, предложил передать ее правительству Соединенных Штатов. Многие были уверены, что королевский дом Габсбургов не допустит казни члена их семейства. Передовые отряды их армии находились всего в сорока лье от столицы Франции. Они без труда могли освободить королеву из плена или, по крайней мере, обменять ее на десяток заложников (для этой цели у них имелось несколько захваченных лидеров нового порядка). Помимо прочего, рассматривался вариант большого выкупа – это было обычным средством для спасения членов королевских семейств, внезапно оказавшихся в беде в своей стране или на вражеской территории.

Однако ничего подобного не случилось. По стратегическим причинам, о которых маркиз лишь догадывался, и по практическим соображениям, признававшим любые планы спасения слишком опасными для реализации, союзники королевы решили бездействовать. Они позволили этой власти мародеров, державшей Францию в кровавой узде, погубить дочь австрийской императрицы Марии Терезии. Каждый день маркиз слышал грохот двухколесных повозок, катившихся по мостовой в направлении Дворца правосудия. Их конечным пунктом была площадь Революции. Дом маркиза находился на значительном удалении от главных улиц, поэтому до него доносился только свист зевак, выкрикивавших пошлые эпитеты и грубые насмешки. Но временами, когда открытые повозки проезжали мимо его окон, он различал стоны и жалобы жертв, их мольбы о пощаде или молитвы, обращенные к богу. Иногда вереницы таких повозок казалась бесконечными. На гильотинах проливалось столько крови, что для ее отвода выкопали несколько канав. Но осужденных продолжали привозить на площадь.

Маркиз не находил себе покоя. Граф Калиостро рассказал ему, что королева, надев однажды «Медузу», пережила кошмарную ночь, после которой решила избавиться от медальона. Сант‑ Анджело подозревал, что она заглянула в глубины зеркала. И если лунный свет поймал ее отражение на искривленном стекле, то теперь ей грозила немыслимо ужасная судьба. Как создатель магического амулета он должен был прийти ей на помощь и любой ценой избавить ее от страданий.

Сбросив халат, Сант‑ Анджело переоделся в монашеские черные одежды, которые он на всякий случай хранил в своем шкафу. Он спрятал волшебный венок под накрахмаленный белый ворот, прицепил к поясу острую гарпу – короткую саблю с зазубренным клинком – и сунул в карман горсть золотых монет. Выйдя во двор, маркиз велел Асканио подготовить карету для быстрого отъезда в замок Пердю. Затем, вложив письмо с печатью в католический требник, он вскочил на коня.

– Пусть лошади стоят в упряжке, – крикнул он помощнику, прежде чем помчаться галопом по улицам Парижа. – Задерни занавески в карете!

Королеву судили и допрашивали целых два дня. Но смертный приговор огласили только в четыре часа утра, поэтому весь город сейчас гудел, как встревоженный улей. Люди собирались у перекрестков, на поворотах улиц, в дверях магазинов и таверн. Они делились новостями, смеялись, похлопывали друг друга по спинам и распевали «Марсельезу». У всех было праздничное настроение, а сердце Сант‑ Анджело разрывалось от печали. Разве эти люди знали ту прекрасную женщину, которую свора воров и убийц приговорила к смертной казни?

Он слышал злобные сплетни о ней, распространявшиеся годами. Простой народ верил, что она похитила из национальной сокровищницы миллион ливров и купила на эти деньги бриллиантовое ожерелье. Люди рассказывали истории об оргиях, проводимых в Малом Трианоне, где королева и ее придворные дамы, де Ламбаль и Полиньяк, соблазняли швейцарских гвардейцев. Молва утверждала, что она советовала голодным крестьянам, не имевшим хлеба, питаться пирожными.

Сант‑ Анджело знал, что все эти истории были обманом – ложью подлых газетчиков, стремившихся нажиться на своих памфлетах. Главари мятежников намеренно распаляли народ необузданной клеветой, чтобы огнем ненависти напитать костры революции. Несмотря на пылкие речи Дантона, Робеспьера и Марата, обещавших прогрессивные реформы, страна погрузилась в хаос и отчаяние. Франция воевала с соседними странами. Ее собственное население было доведено до крайней нищеты. Если бы самозваные лидеры не держали людей в постоянном возбуждении, призывая их защищать революцию и обороняться от тех или иных воображаемых врагов, народ мог бы встряхнуться и выйти из транса, в который его ввергли обманщики. У французов возникли бы вопросы к убийцам и палачам, затопившим их улицы кровью. Почему их просвещенная страна вдруг оказалась парией среди цивилизованных народов мира?

Его монашеская одежда с черной широкополой шляпой, прикрывавшей лицо, вызывала недоброжелательное любопытство на улицах. Многие священники теперь скрывались или находились в бегах. Выполнять церковные функции разрешалось только духовенству, присягнувшему конституции. Маркиз знал, что Мария Антуанетта твердо придерживалась католической веры и не допускала к себе таких священников – даже для последней исповеди. Но Сант‑ Анджело надеялся, что, увидев его лицо под полями черной шляпы, она поймет, какую авантюру он задумал.

Подъехав к Консьержери, маркиз почувствовал угрозу, витавшую в воздухе. В бывшем дворце Меровингов, как и в Часовой башне и Дворце правосудия, правил теперь Революционный трибунал. Эта готическая крепость была хорошо видна даже издали. Ее первая башня Цезаря была названа в честь римского императора. Вторая Серебряная башня получила свое название из‑ за того, что в ней когда‑ то находилась королевская сокровищница. Третью и самую жуткую из башен окрестили Бонбек, или «хороший клюв». Причиной послужили «поющие» пленники, которых отправляли в ее пыточные камеры.

Маркиз проехал вдоль Сены и свернул на старый каменный мост. Река ярко сверкала в лучах утреннего солнца. Однако в полутемном дворе крепости стоял тяжелый затхлый воздух, пронизанный атмосферой тревоги и мщения. Охранники и конюхи, суетливо выполнявшие свою обычную работу, казалось, чувствовали бремя вины за то злодеяние, которое им предстояло совершить. Убийство короля было варварским поступком, но казнь королевы – хрупкой женщины и матери двоих детей, венценосной особы, еще недавно восседавшей на французском троне – даже эти смутьяны воспринимали как что‑ то глубоко постыдное.

Кругом царила суматоха. Лошадей запрягали в повозки. Жандармы зачитывали списки тех, кого следовало казнить этим утром. Людей сгоняли к телегам. Адвокаты разыскивали своих осужденных клиентов. Воспользовавшись этой неразберихой, Сант‑ Анджело быстро прошел через двор. Он знал, где размещались «королевские покои». Взглянув вверх, маркиз увидел узкое окно ее камеры – не только зарешеченное, но и частично заколоченное досками. Вход в башню охраняли двое солдат. Он показал им письмо с печатью трибунала. (Эту печать маркиз собственноручно сделал несколько недель назад и послал, как дар патриота, на имя Фукье Тенвиля, главного обвинителя в деле против королевы. ) Солдаты встревоженно хмурили лица, обсуждая достоверность документа.

– Быстрее! – нетерпеливо прикрикнул маркиз. – Вдове Капет назначено последнее причастие.

Слова «вдова Капет» жгли его язык, как угли, но именно так теперь суд называл королеву. Это была фамилия одного из предков Людовика XVI.

– Она уже отказала вчера одному священнику, – сказал солдат.

– Тогда она еще не знала, что сегодня ее познакомят с гильотиной.

– Пленница сказала, что любой священник, променявший верность королю на конституцию, больше не является для нее духовным пастырем.

– Я уже слышал этот бред и хочу услышать еще из ее собственных уст, – ответил Сант‑ Анджело под звонкий бой часов на башне. – Так вы пропустите меня? Или будете объяснять обвинителю, почему вдова опоздала на казнь?

Он сделал вид, что собирается уйти. Солдаты нехотя открыли двери. Приподняв полы сутаны, он бегом поднялся по винтовой лестнице. На следующем этаже два охранника пытались оттащить осужденного мужа от его рыдавшей жены. Маркиз помахал им письмом и поднялся к еще одной зарешеченной двери. Там Сант‑ Анджело снова предъявил письмо, но поскольку тюремщик не мог читать, он достал кошель и насыпал горсть монет в обветренную руку мужчины.

Поднявшись еще выше, он прошел мимо нескольких камер, где содержались находившиеся под следствием пленники. В Консьержери имелись помещения разных уровней комфорта. Например, высокородным и привилегированным гражданам, способным раздавать необходимые взятки, предоставлялись удобные комнаты с кроватями, столами и письменными принадлежностями. Менее богатых селили в «пистоли» с железной койкой и столом. А для простых людей (именуемых «навоз») отводились подземные камеры с гнилой соломой на полу и вечно сырыми из‑ за близкой Сены стенами. В прежние времена пленников оставляли умирать от недоедания и инфекционных болезней, свирепствовавших в мрачных подвалах. Сейчас процесс ускорялся гильотинами на площади Революции.

Сант‑ Анджело знал, что королеву разместили на самом верху башни. Это было сделано не из жалости к ее здоровью, а для обеспечения надежной охраны. Он поднялся по еще одной лестнице и увидел у входа в камеру двух вооруженных жандармов. Маркиз, замедлив шаг, достал из кармана требник.

– Я должен принять у пленницы последнее причастие.

– А мне до фонаря вся ваша показуха, – фыркнув, ответил один из жандармов. – Если хотите, заходите и говорите с гражданином Эбером. Он внутри.

Маркиз не рассчитывал на такую встречу. Из всех кровожадных волков революции Жак Эбер был наихудшим негодяем. Назвав себя главой Комитета общественного спасения, он выпускал газету с самыми грязными и клеветническими статьями, распространявшими отвратительную ложь о королеве Франции. Претендуя на роль лидера санкюлотов, он повсеместно заявлял: «Я обещал вам голову Антуанетты! Если Трибунал будет медлить, я сам отрублю ее своей саблей! » Очевидно, он решил проследить за казнью королевы.

Маркиз пригнул голову и вошел в помещение. (Эбер намеренно велел опустить косяк, чтобы Мария Антуанетта, выходя к судьям и представителям собрания, склоняла перед ними голову. ) В передней комнате находились трое мужчин – комиссар и два его помощника.

– Кто вы? – повернувшись к Сант‑ Анджело, спросил Эбер.

Он, как обычно, сжимал одной рукой эфес шпаги, висевшей на его боку. Маркиз передал ему письмо и подождал, пока глава комитета прочитает его. Красноватые и близко сведенные к переносице глаза придавали Эберу сходство с крысой. Он постоянно что‑ то жевал. Его темные и мокрые от пота волосы были подвязаны на затылке трехцветной кокардой.

– Я никогда не видел вас в Собрании, – подозрительно прищурившись, произнес Эбер. – К какому из продажных орденов вы принадлежите?

– Я следую пути святого Франциска.

– И почему вы думаете, что Капет захочет беседовать с вами?

– Я не знаю, захочет ли она говорить со мной, – ответил маркиз, напуская на себя безразличный вид. – Но эта привилегия предусмотрена законом.

Он намеренно ссылался на закон. Этим убийцам нравилось говорить, что они поддерживали справедливость – равные права для каждого гражданина новой республики. Они утверждали, что их кровавые действия являлись безупречной работой государственного механизма. Даже гильотины, теперь ставшие символом их революции, описывались как быстрый и гуманный метод казни. Хотя на самом деле они были необходимы для уничтожения людей в беспрецедентных масштабах.

Мсье Эбер вернул письмо и, вытащив из кармана железный ключ, открыл им дверь в темницу королевы.

– Только сделайте все быстро. У нее было тридцать семь лет, чтобы заключить союз с богом. Даже не знаю, сможет ли она теперь наверстать упущенное.

Один из помощников засмеялся, и Эбер заулыбался, радуясь своей шутке. Маркиз с трудом проглотил комок гнева. Ярость жгла его сердце, как кипящая смола. Он вошел в тюремную камеру. В пустой комнате почти не было мебели. Мятая простыня на веревке прикрывала отхожее ведро. Комната располагалась на теневой стороне башни, и из‑ за заколоченного окна здесь всегда было тускло и холодно. Мария Антуанетта лежала на жестком тюфяке, подложив руку под щеку. Ее тусклые глаза рассеянно смотрели в никуда.

Сант‑ Анджело едва узнал ее. Он помнил милую, робкую и смущенную девушку, которая приехала из Австрии двадцать три года назад… и, конечно, веселую красивую женщину, известную своими пышными нарядами и утонченностью манер. Теперь он видел лишь призрачную тень былого величия – исхудавшую женщину, с растрепанными нечесаными волосами и лицом, которое, казалось, не знало ничего, кроме печали.

Но постарела ли она? Он придвинул стул к постели и внимательно всмотрелся в ее черты. Папа римский прислал ей настоящую «Медузу» лишь несколько лет назад. Ее нынешнее измученное выражение лица могло объясняться не возрастом, а потерей всего того, что она имела на этом свете. Тем более что теперь ее хотели лишить жизни.

– Ваше величество, – прошептал он, не желая тратить ни секунды времени.

– Я не хочу разговаривать с вами, – ответила Антуанетта, едва взглянув на его черную сутану.

– Посмотрите на меня, – сказал он. – Я прошу вас взглянуть мне в лицо.

Неохотно, словно подчиняясь еще одному приказу своих мучителей, она перевела на него взгляд голубовато‑ серых глаза. Ей понадобилась секунда или две, чтобы узнать в нем своего старого друга. Маркиз смотрел на нее из‑ под широких полей шляпы.

– Как вы…

– Вы должны выслушать меня и сделать то, что я скажу, – ответил он.

– Но вы не можете принимать причастие.

– Я пришел сюда не за этим.

Она взглянула на него опустошенным взором, будто уже не верила своим глазам. Словно она считала его очередным видением.

– Мы можем совершить побег. Мне только нужно, чтобы вы выполняли мои указания.

– Ах, милый друг, – обреченно ответила Мария Антуанетта. – Для меня все кончено. Мне очень жаль, что вы подвергаете себя такой опасности.

Она попыталась сесть, но из‑ за слабости ее качнуло в сторону. Сант‑ Анджело деликатно поддержал ее за локоть. Подняв руки к воротнику, словно для того, чтобы снять пурпурный орарь, он вытащил магический венок и опустил его между колен рядом с требником.

– Вряд ли вы поймете мои объяснения, но я умоляю поверить мне на слово. Если вы наденете этот венок на голову, он сделает вас невидимой.

– Вы сейчас говорите, как наш старый друг, граф Калиостро, – с печальной улыбкой произнесла королева.

– Его силы бледнеют в сравнении с моими возможностями, – ответил маркиз. – Разве вы не помните ту странную ночь в Трианоне?

– Да, конечно, помню, – рассеянно сказала она. – Только прошу принять мои слова без обиды. Даже если бы я могла убежать, как вы говорите, то не поступила бы так. Потому что мои дети тоже находятся здесь.

Она говорила с отстраненным спокойствием, словно пыталась урезонить безумца. Маркиз понял, что она имела в виду.

– Ваше величество, они просто дети, – возразил он, пытаясь уговорить ее. – Им не причинят вреда.

– Вы уверены в этом?

Нет, у него не было такой уверенности. Нынешние варвары не знали меры.

– Позже мы придумаем, как вырвать их из плена. Но сейчас речь идет о вашей жизни. Эти дикари хотят казнить вас, королева.

– Если моя смерть удовлетворит их жажду крови, они могут пощадить детей.

– После вашего побега тут начнется настоящий хаос, – настаивал Сант‑ Анджело. – Члены Национального собрания будут обвинять друг друга. Трибунал потребует провести расследование, а голову Эбера насадят на пику. И пока здесь будет царить шум и гам, я вернусь и увезу ваших детей в безопасное место. Можете поверить мне на слово.

Опустив холодную и тонкую ладонь на его запястье, она тихо сказала:

– Хватит уже и того, что вы пришли повидаться со мной. Они запретили мне прощаться с кем‑ либо. Не пускают ни друзей, ни членов семьи.

– Если вы, надев венок на голову, будете держаться за моей спиной, я выведу вас отсюда. Клянусь честью!

– Разве они не заметят мое отсутствие? – сухо спросила королева.

– Я устрою такой переполох, что они поверят в прилет ангелов, унесших вас на небеса.

– И куда мы пойдем, когда выйдем из крепости?

– Сначала я отвезу вас к себе домой. Там нас уже ожидает карета. К вечеру мы доберемся до моего замка и оттуда…

Ее взгляд подсказал ему, что он может не продолжать. Судя по всему, она вспомнила последнюю попытку побега, когда их карету остановили в городе Варенн. Король был узнан. Семейство с позором вернули в Тюильри. С той памятной ночи (21 июня 1791 года) их пленение стало полным. Семью систематически разлучали. Детей и родителей содержали в разных местах – каждый раз во все более ужасных, чем прежде.

– Благодарю вас, маркиз, – произнесла королева. – Сейчас я желаю лишь одного: чтобы все поскорее кончилось. Я хочу соединиться с мужем и предстать перед богом.

Склонив голову, чтобы сделать сцену причастия убедительной – ради него, – она прикоснулась к требнику в его руке и прошептала молитву.

– Время закончилось, – входя в комнату, крикнул гражданин Эбер.

Следом за ним шел цирюльник с ржавыми ножницами в руке.

– Уходите, священник.

Оттолкнув в сторону Сант‑ Анджело, он сорвал муслиновую косынку, прикрывавшую волосы и плечи королевы.

– Начинай стричь, – сказал он цирюльнику.

Тот приступил к работе. Мужчина собирал в кулак ее волосы и грубо состригал их, словно с какой‑ то овцы.

– Мы же не хотим, чтобы к лезвию гильотины пристали клочья вашего скальпа? – пошутил комиссар.

После стрижки королеве швырнули белую льняную шляпку с двумя черными шнурками, завязанными сзади.

– Встать! – рявкнул Эбер. – Руки за спину!

Этот гнусный тип испытывал острое удовольствие от каждой неучтивости, которую он выказывал королеве. Антуанетта с удивлением посмотрела на него.

– Но вы же не связывали руки королю.

– И это было ошибкой, – ответил он, сведя ее запястья за спиной и обмотав их веревкой.

Казалось, еще немного, и ее острые плечи прорвут ткань белого платья.

– Пора идти, – сказал Эбер, подтолкнув королеву коленом.

Он обходился с ней, как с индейкой на разделочной доске.

Марию Антуанетту повели в переднюю комнату, а затем на винтовую лестницу. Впереди шагал глава Комитета общественного спасения. Его помощники шли сразу за пленницей. Маркиз секунду размышлял, стоит ли немедленно напасть. Он мог бы уложить эту тройку мужчин на ступенях. А дальше что? Он знал, что Антуанетта не последовала бы за ним. Она уже приняла свою судьбу и больше не рассчитывала на постороннюю помощь. Но он не мог и не хотел оставлять ее в такой ситуации. Даже королю позволили иметь компанию. По пути на казнь его сопровождал и утешал аббат Эджворт де Фермаунт. Королеве отказали в этой милости.

Оставшись в камере один, Сант‑ Анджело швырнул в угол шляпу и требник. Он взглянул на венок, сделанный века назад из ситника, росшего в пруду горгон. Ему вспомнилось, как он заперся в студии, сплел эти длинные листья в венец и покрыл их серебром. Надев на голову магический предмет, он подождал немного. Маркиз знал, что эффект не будет мгновенным. Казалось, что он встал под водопад, срывавшийся с выступа скалы. На макушку головы будто вылили масло, которое начало затем стекать по его лицу и плечам. Ощущение напоминало струйки холодной воды, медленно сочившиеся вниз по его телу. Он наблюдал, как исчезла его грудь, потом – ноги и стопы. Но Сант‑ Анджело по‑ прежнему оставался плотным – порой он забывал об этом факте и больно ударялся о дверной косяк или о стул. Тем не менее для глаз смертных его тело было абсолютно невидимым.

К тому времени, когда он спустился по лестнице, аккуратно избегая контактов с надзирателями и стражниками, королеву подвели к расшатанной двухколесной повозке. Маркиз знал, что ее мужа везли на казнь в закрытой карете и осужденный монарх не слышал криков и проклятий толпы. Однако Эбер, желая помучить вдову Капет, отверг такую возможность. Королева поняла, что ее теперь отправят на эшафот. Она остановилась и, повернувшись к Эберу, попросила его развязать ей руки – хотя бы на время. Тот кивнул помощнику, носившему красную вязаную шапку с белым пером. Мужчина развязал веревку, и Мария Антуанетта начала отчаянно выискивать какой‑ нибудь угол двора, который мог бы дать ей видимость уединения. Поспешив к стене и приподняв подол, она опустилась на корточки. Ее бледное лицо покраснело от стыда под взглядами окружающих людей.

Когда она вернулась, Эбер приказал связать ей руки. Королеву затолкали в открытую повозку. Она села лицом вперед, как всегда делала в своих прогулочных колясках, однако кучер, добрая душа, посоветовал ей повернуться спиной к лошадям. Маркиз понял, что это уберегало пленников от отвратительного зрелища гильотин до самых последних секунд их путешествия. Как только повозка двинулась в путь, Сант‑ Анджело запрыгнул в нее. Лошади замедлили шаг, реагируя на дополнительный вес, но затем прибавили хода, и королеву вывезли из крепости, с ее толстыми стенами и высокими башнями, на улицы города, где царило безумие.

Маркиз никогда не видел более пугающего зрелища – даже в подземном мире. Когда экипаж, кренясь, ехал вдоль пристани и мимо старой башни с часами, сотни людей с искаженными лицами, яростно вскидывая вверх кулаки и размахивая дубинами, ножами, вилами и бутылками, хлынули к ним со всех сторон. Жандармы, сопровождавшие повозку, с трудом удерживали толпу, желавшую перевернуть повозку и растерзать королеву. Известный актер и народный любимец Граммон скакал впереди и, отвлекая людей, выкрикивал во все горло:

– С ней покончено, друзья! Бесчестная Антуанетта отправляется на гильотину! Не беспокойтесь! Ее скоро зажарят в аду!

Однако его слова не останавливали проклятий, плевков и метания гнилых фруктов. Маркиз мог только удивляться выдержке королевы. Стараясь превзойти невозмутимость, проявленную ее покойным супругом, она сидела в повозке с высоко поднятой головой и гордо выставленным вперед подбородком. Сант‑ Анджело, не выдавая своего присутствия, старался защищать ее от брошенных предметов. Когда один из дикарей попытался запрыгнуть в повозку, он пнул его ногой в лицо с такой силой, что выбитые зубы мелькнули в воздухе, как искры. Мужчина, не понимая, что случилось, упал спиной на мостовую. Он прижал ладонь к разбитому рту, и его пальцы окрасились кровью.

Путешествие казалось бесконечным. Сант‑ Анджело подозревал, что кучеру приказали выбрать самый длинный маршрут. Мучителям хотелось продлить страдания королевы. На узких улицах из верхних окон высовывались головы людей. В одной из мансард маркиз увидел известного художника Жака‑ Луи Давида. Тот сидел на подоконнике и торопливо рисовал набросок будущей картины. На рю Сент‑ Оноре он заметил священника, молчаливо благословившего проезжавшую мимо королеву. Лишь раз толпа поредела, и это случилось у Якобинского клуба, где никому не позволялось слоняться без дела. Рядом, в доме Дюплэ, за неизменно закрытыми ставнями жил Максимилиан Робеспьер – безжалостный вдохновитель революции. Но в этот день его не было видно.

Даже медлительные, как Росинант, одры должны были служить оскорблением достоинства ее величества. Повозку тянули не быстрые кони, используемые для экипажей и городского транспорта, а старые тяжеловозы, предназначенные для пахоты плугом. Они не привыкли к скоплению людей, поэтому кучеру приходилось успокаивать их и удерживать от резких движений. Несколько раз королева едва не падала от внезапного крена. К счастью, рядом находился маркиз, который поддерживал ее в такие мгновения. Но Мария Антуанетта не замечала его. Ее взгляд был устремлен вдаль. Она была так далека от всего, что не чувствовала прикосновений Сант‑ Анджело.

Повозка медленно свернула на рю Руаяль, где шум ожидавшей толпы – десятков тысяч человек, собравшихся на площади Революции – возрос, как грохот океанских волн. Повозка проехала мимо дворца Тюильри, где король и королева со своими детьми провели самые лучшие и счастливые годы. Маркиз вспомнил, как в музыкальной комнате мезонина давал уроки игры на флейте их дочери, Марии Терезе. При виде ворот и дворцовых террас глаза королевы заблестели от слез.

Сквозь рев толпы уже доносился свист гильотины. Она и теперь продолжала работать. Узников отправляли на эшафот с мрачной размеренностью. Их смерть отмечалась последовательностью характерных звуков. Сначала раздавалось поскрипывание опускаемой баскулы – доски, на которую укладывали жертву. Затем, когда человек ложился на нее лицом вниз, раздавался стук люнета – деревянного полумесяца, фиксировавшего голову жертвы под лезвием. И, наконец, все это заканчивалось свистом самого лезвия, которое падало с высоты восемнадцати футов и затем отскакивало вверх, разбрызгивая кровь и куски красной плоти. В зависимости от известности «врага народа», за обезглавливанием следовало всеобщее ликование, во время которого палач вытирал инструмент, а его помощники выливали на платформу несколько ведер воды, чтобы немного очистить скользкую поверхность.

Вооруженная охрана оттеснила толпу, и повозка королевы подъехала к основанию эшафота. Антуанетта, которая месяцами не бывала на свежем воздухе, с трудом поднялась на ноги. Сант‑ Анджело быстро подхватил ее под локти и помог удержать равновесие, пока она спускалась с шаткой повозки. На миг королева удивилась этой странной помощи и осмотрелась по сторонам, но он ничем не выдал своего присутствия. Пусть она считает, что рядом с ней находится ангел, подумал маркиз.

Со связанными за спиной руками и при невидимой поддержке Сант‑ Анджело королева поднялась по лестнице. Ее темно‑ фиолетовые комнатные туфли скользнули на мокрых досках эшафота, и она случайно наступила на ногу палачу.

– Извините, мсье, – сказала она. – Я сделала это ненамеренно.

Пока маркиз беспомощно стоял рядом, Мария Антуанетта легла на доску, и ее шею зажали люнетом. Чуть ниже эшафота зеваки, толкаясь, занимали позиции, чтобы смочить в ее крови свои платки и шляпы. Среди них Сант‑ Анджело заметил помощника Эбера – мужчину с белым пером в красной шапке. В предвкушении казни он приплясывал от нетерпения.

Затем палач отступил назад и опустил блеснувшее лезвие. Оно с дребезгом и стуком упало вниз. Когда отсеченная голова полетела в корзину – с окровавленным ртом и широко раскрытыми глазами, – неистовое ликование, которое маркиз ни с чем не мог сравнить, охватило счастливую толпу горожан.

Глава 28

Эшер вышел из метро на станции «Пигаль». Он был доволен проделанной работой. Вломиться в номер в отеле «Крийон» оказалось проще простого. И хотя Дэвид взял драгоценную сумку с собой, они с Оливией оказали ему большую услугу, оставив в комнате свои ноутбуки. Эрнст несколько часов перекачивал на сервер их файлы. Ему даже пришлось заказать себе в номер обед – омара, шампанское и прекрасное лимонное суфле. А почему бы и нет?

Их файлы были очень странными. В ноутбуке Франко хранилась всякая муть, начиная от портретов Бронзино и кончая трактатами по древним технологиям стеклодувов. Компьютер девчонки выглядел не лучше. Чего он только не нашел в ее материалах! Безумная подборка документов самого разного толка от мифологии до месмеризма, от египетских практик захоронения усопших до справочных указаний нацистских ученых. Это все напоминало книжные полки в ее квартире. Для Эшера, который всегда внимательно изучал подборку информации как основу для анализа, экскурсия в номер его подопечных дала прекрасное, пусть и не совсем понятное указание на то, чем они занимались. Теперь он догадывался, что именно искали таинственные подопечные Шиллингера. Эрнст всегда хотел знать больше, чем того требовали его наниматели.

Переходя улицу, он взглянул на верхний этаж гостиницы. В их номере горел свет. Значит, Янтцен тоже вернулся. Когда он вошел в фойе, консьержка украдкой поманила его к себе. Она только что ела конфеты, и ее пальцы были липкими от карамели.

– У вас гости, – прошептала она.

– Сколько?

– Точно не знаю. Было трое или четверо. Но сейчас, мне кажется, осталось двое.

Эшер не ожидал посетителей. Он попросил пожилую даму подождать пять минут и затем подняться наверх, чтобы предложить тому, кто откроет, свежие полотенца. Вернувшись назад на улицу, Эрнст быстро поднялся по пожарной лестнице. Добравшись до верхнего этажа и подкравшись к окну, он осмотрел комнату сквозь щель, оставшуюся между шторами. Юлиуса нигде не было видно. Но на стуле между кроватями сидел мужчина в белой рубашке и с красным галстуком. В правой руке он держал пистолет Эшера.

Черт возьми! Эрнст украл это оружие со стола одного из луврских охранников и, уходя в «Крийон», оставил его в номере.

Послышался стук в дверь. Мужчина молча встал, держа оружие обеими руками. Он не был любителем. Консьержка открыла дверь своим ключом и вошла, держа перед собой кипу свежего белья. Мужчина торопливо сунул оружие под покрывало на постели. Эшер услышал, как пожилая дама извинилась за вторжение. Турок ответил, что он ожидает возвращения своих друзей. Воспользовавшись тем, что стрелок отвлекся, Эрнст просунул пальцы под раму окна и поднял ее на фут или больше. Когда консьержка ушла, мужчина бросил полотенца на кровать и снова сел на стул. Эшер больше не сомневался, зачем его оставили здесь.

Через пару минут стрелок заметил сквозняк и развевавшуюся штору. Какое‑ то время он размышлял, вставать ему или не вставать. Затем, бросив пистолет на кровать, он поднялся, потянулся всем телом и покрутил шеей в разные стороны. Эшер, выжидая, прижался к кирпичной стене. Через несколько секунд шторы задернулись плотнее, но парень не стал закрывать окно. Наоборот, будто оказывая Эшеру услугу, он еще больше приоткрыл его. Эрнст сунул руку в проем, схватил мужчину за галстук и одним рывком вытянул его голову из окна. Другой рукой он нанес удар в лицо. Турок попытался сопротивляться, но Эшер просунул руку под его галстук и, что было силы, сдавил горло парня. Когда мужчина начал задыхаться, Эрнст опустил раму на его лопатки, затем привстал и ударил пяткой по затылку стрелка. Послышался отвратительный хруст. Второй удар был завершающим. Тело еще подергивалось, но Эрнст вытащил его из окна и перекатил, как тяжелый тюк с бельем, через край ограждения пожарной лестницы. Труп с грохотом рухнул на мусорные баки и соскользнул в черный проем у стены. Эшер затаил дыхание, ожидая какой‑ либо реакции от соседей или прохожих, однако в эту прохладную ночь все окна были закрыты, а люди по соседству знали, что не стоит совать нос в чужие дела.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒