АГАТОН КАРВЕР 8 страница

– Боже, Ньюланд, какой ты бледный! – сказала Джейни, когда они за завтраком пили кофе, а мать добавила:

– Ньюланд, дорогой, я заметила, что ты кашляешь. Надеюсь, ты не позволяешь себе переутомляться?

По убеждению обеих дам, жизнь Арчера проходила в невыносимо тяжких трудах и мучениях вследствие железного деспотизма старших партнеров по работе. Арчер не считал необходимым разуверять их в этом.

Следующие два‑ три дня тянулись невыносимо долго. Изнурительная жвачка повседневности, казалось, придавала всему отвратительный вкус тления; и порой Арчеру чудилось, что он похоронен живым под глыбой своего будущего. Он ничего не слышал ни об О ленской, ни о «именно таком, как надо» домике, и хотя он как‑ то столкнулся с Бофортом в клубе, они едва кивнули друг другу через стол для игры в вист.

Только на четвертый вечер, вернувшись домой, он обнаружил записку: «Приходите завтра попозже: я должна объяснить вам. Эллен ».

Больше в записке ничего не было.

Молодой человек сунул записку в карман, слегка улыбнувшись французскому обороту английской речи Эллен. Он обедал в гостях, потом был в театре, и только возвратившись домой, вынул из кармана письмо Оленской и медленно, несколько раз перечитал его. Ответить можно было несколькими способами, и в течение нескончаемой ночи он хорошенько обдумал каждый.

Когда наконец рассвело, он пришел к решению – и, собрав в саквояж кое‑ какую одежду, в тот же день ступил на борт парохода, отправлявшегося в Сент‑ Огастин.

Глава 16

Арчеру указали на дом мистера Уэлланда. Когда он спустился к нему по песчаной главной улице Сент‑ Огастина и увидел стоящую под магнолией Мэй, волосы которой искрились на солнце, он спросил себя, почему он не приехал раньше.

Здесь была правда, реальность, жизнь, которая принадлежала ему; а он, изображавший из себя ниспровергателя запретов, боялся вылезти из‑ за офисного стола, потому что люди могли осудить его!

– Ньюланд, что‑ нибудь случилось? – воскликнула она, и он подумал, что она могла бы проявить побольше женской интуиции и прочесть в его глазах причину его приезда.

– Нет, я просто почувствовал, что должен тебя видеть, – ответил он и увидел, как радостный румянец растопил холодок ее удивления, и еще он увидел, как легко будет прощено его своеволие и что воспоминание о неодобрении его отъезда, мягко выраженное мистером Леттерблэром, скоро сотрется в его памяти доброжелательностью окружающих его будущих родственников.

Главная улица была, разумеется, не местом для выражения чего‑ либо, кроме официальных приветствий, даже несмотря на ранний час, и Арчер страстно хотел остаться с Мэй наедине, чтобы высказать ей всю свою нежность и нетерпение. До позднего завтрака Уэлландов оставался еще целый час, и Мэй, вместо того чтобы пригласить его в дом, предложила прогуляться в видневшуюся вдалеке старую апельсиновую рощу. Мэй только что каталась на лодке, и солнце, которое плескалось в волнах золотой рябью, словно поймало ее в свои светящиеся сети. Ветер раздувал ее волосы, и они серебрились на солнце, оттеняя теплую смуглость щек, а светлые глаза стали почти совсем прозрачными. Она шла рядом с Арчером ритмичным шагом и ясным безмятежным выражением своего лица напомнила ему лики совершенных античных статуй.

Эта картина пролила бальзам на воспаленные нервы Арчера – так же, как и голубое небо, и лениво влачащая свои воды река. Они сели на скамейку под апельсиновыми деревьями, он привлек Мэй к себе и поцеловал. Поцелуй был как глоток воды из родника, в котором бился солнечный луч; но объятия Арчера невольно оказались столь крепки, что лицо Мэй залила краска, и она отпрянула, словно испугавшись.

– Что случилось? – спросил он, улыбаясь.

– Ничего, – ответила она, глядя на него с удивлением.

Легкое чувство неловкости возникло меж ними, и Мэй отобрала свою руку. В первый раз он поцеловал ее в губы, если не считать мимолетного поцелуя в бофортовской оранжерее, и он увидел, что она взволнована и выведена из обычного хладнокровного состояния.

– Расскажи мне, что ты делаешь весь день, – сказал он, откинувшись назад и закидывая руки за голову, надвинув на глаза шляпу, чтобы защитить их от яркого солнца. Было так приятно отдаться течению своих мыслей под журчащий ручеек ее сообщений о простых знакомых вещах; и он сидел, внимая рассказам о купаниях, прогулках верхом и на лодках, которые изредка перемежались танцами в простой гостинице, когда в Сент‑ Огастине появлялись моряки с приставшего военного корабля. В гостинице остановились приятные люди из Филадельфии и Балтимора, и семейство Селфридж Мерри приехало на три недели, потому что Кейт переболела бронхитом. Они собираются устроить на пляже теннисный корт; но ни у кого, кроме Мэй и Кейт, нет ракеток, а остальные никогда и не слыхивали о теннисе.

На все это уходит очень много времени, поэтому она смогла только перелистать маленький томик «Португальских сонетов», [58] который он послал ей неделю назад, но зато она учила наизусть «Как добрая весть из Гента достигла Аахена», [59] потому что это одно из первых стихотворений, которое он ей прочел, и она с веселой улыбкой сообщила ему, что вот Кейт знать не знает поэта по имени Роберт Браунинг.

Тут она вскочила, воскликнула, что они могут опоздать к завтраку, и они поспешили к ветхому домику с некрашеным крыльцом и неухоженной живой изгородью из розовой герани и голубого свинцового корня, где Уэлланды обустраивались на зиму. Мистер Уэлланд, будучи домоседом, не любил неряшливых, лишенных удобств южных гостиниц, и каждый раз с неимоверным трудом и большими затратами миссис Уэлланд приходилось налаживать быт с помощью недовольных нью‑ йоркских слуг и нанятых на месте негров.

«Доктора говорят, что, если муж не будет чувствовать себя как дома, он будет нервничать и климат не пойдет ему на пользу», – объясняла она каждый раз сочувствующим филадельфийцам и балтиморцам. Сейчас же, за завтраком, улыбаясь Арчеру, сидящему напротив, через стол, заставленный различными деликатесами, мистер Уэлланд разглагольствовал:

– Видите, мой дорогой, как у нас все просто – по‑ походному, точно как в кемпинге. Я говорю своей жене и Мэй, что я хочу приучить их к походным условиям.

Мистер и миссис Уэлланд не меньше дочери были поражены внезапным появлением Арчера, но его весьма кстати осенило объяснить свой приезд тем, что он ощущает себя на грани сильной простуды. Этот довод мистер Уэлланд счел более чем убедительным – возможность простудиться была достаточной причиной для того, чтобы прекратить любую работу.

– Никакая осторожность в преддверии весны не может быть чрезмерной, – говорил он, накладывая на тарелку румяные лепешки и поливая их золотистым сиропом. – Если бы я в вашем возрасте был благоразумен, Мэй зимой могла проводить время на балах, вместо того чтобы скрашивать жизнь старому инвалиду.

– Что ты, папа, мне так нравится здесь. Если бы только Ньюланд мог быть с нами, мне было бы в тысячу раз лучше, чем в Нью‑ Йорке.

– Ньюланд может остаться с нами до тех пор, пока не пройдет его простуда, – милостиво разрешила миссис Уэлланд. Арчер рассмеялся и дальновидно заметил, что о службе забывать не следует, изображая неуемное стремление к труду.

Ему удалось, однако, после обмена телеграммами между ним и фирмой сделать так, что его простуда продолжалась неделю. Милость мистера Леттерблэра отчасти объяснялась тем, что его блестящий молодой партнер так прекрасно уладил неприятное дело с разводом Оленской – такова была ирония судьбы. Мистер Леттерблэр дал понять миссис Уэлланд, что Арчер оказал «неоценимую услугу» всей семье, чем особенно довольна старая миссис Мэнсон Минготт. Миссис Уэлланд всегда избегала этой темы в присутствии дочери, но однажды, когда Мэй поехала с отцом кататься в единственном в городе экипаже, миссис Уэлланд осторожно коснулась запретного предмета:

– Боюсь, что идеи Эллен не похожи на наши. Едва ей исполнилось восемнадцать, Медора Мэнсон забрала ее в Европу – кстати, помните, какой поднялся шум, когда она явилась на свой первый бал в черном? Очередная странность Медоры – на этот раз оказавшаяся пророческой… Это было по меньшей мере двенадцать лет назад; и с тех пор Эллен никогда не была в Америке. Немудрено, что она совершенно европеизировалась.

– Но европейское общество не приветствует разводы; графиня Оленская считала, что обретение свободы – идея вполне американская. – В первый раз после Скайтерклиффа он произнес ее имя и почувствовал, что краснеет.

– Как это похоже на те небылицы, которые сочиняют о нас иностранцы, – сочувственно улыбнулась миссис Уэлланд. – Они воображают, что мы обедаем в два часа дня и поощряем разводы! Вот почему мне кажется не слишком умным обычай развлекать их, когда они приезжают в Нью‑ Йорк. Они пользуются нашим гостеприимством, а потом возвращаются домой и повторяют те же сказки.

Арчер ничего не сказал, и миссис Уэлланд продолжала:

– Мы все очень благодарны вам, что вы убедили ее отказаться от этой неудачной идеи. Ни бабушке, ни ее дяде Лавелу это не удалось. Оба они сообщили нам, что это всецело ваша заслуга – она сама сказала об этом бабушке. Она просто обожает вас. Бедняжка Эллен всегда была своенравным ребенком. Знать бы, что за судьба ее ждет.

«То, что мы ей уготовили, – мысленно ответил ей Арчер. – Если вы все предпочитаете, чтобы она стала любовницей Бофорта, а не женой честного человека, то вы на правильном пути».

Что бы сказала миссис Уэлланд, произнеси он это вслух? Он представил, как внезапно исказятся ее спокойные, твердые черты, которые приобрели ложную значительность путем преодоления мифических жизненных сложностей. В них читались следы былой красоты Мэй была похожа на мать, и он спрашивал себя, не будет ли со временем лицо Мэй таким же – огрубевшим лицом женщины средних лет, и будет ли оно иметь это выражение непоколебимой безгрешности…

О нет, он не желает, чтобы Мэй отличалась этим ощущением безгрешности, которое не даст ей развиваться – ни уму ее, который зачахнет без воображения, ни сердцу, которое не осмелится следовать чувству!

– Я совершенно уверена, – продолжала миссис Уэлланд, – что если бы эта ужасная история попала в газеты, это убило бы моего мужа. Я не знаю никаких подробностей; я и не хочу их знать, так я и сказала бедняжке Эллен, когда она пыталась поговорить со мной об этом. Заботясь о тяжелобольном человеке, я должна иметь ясный ум и быть в приятном расположении духа… Но мистер Уэлланд был ужасно расстроен; каждое утро у него немного повышалась температура, пока мы ожидали, как решится дело. Он был просто в ужасе, что его девочка может узнать о том, что возможны подобные вещи, – но ведь и вы, дорогой Ньюланд, чувствовали то же самое. Мы все знали, что вы думали о Мэй.

– Я всегда думаю о Мэй, – сказал молодой человек, поднимаясь, чтобы окончить беседу. Он хотел воспользоваться ею, чтобы убедить миссис Уэлланд ускорить свадьбу, но не смог придумать ни единого аргумента, который бы подействовал на нее, и с чувством облегчения увидел, что Мэй и мистер Уэлланд подъехали к дому.

У него оставалась единственная надежда убедить Мэй, и накануне отъезда он отправился с ней в заброшенный сад испанской миссии. Руины вдалеке напомнили Арчеру о европейских пейзажах; и Мэй, особенно прелестная в своей шляпке, широкие поля которой бросали таинственную тень на ее ясные‑ преясные глаза, затаив дыхание внимала его рассказам о Гранаде и Альгамбре. [60]

– Мы могли бы увидеть все это уже весной – провести в Европе Пасху. – Нарочно завышая требования, Арчер надеялся достичь хотя бы малого.

– Пасха в Севилье? Но ведь на следующей неделе уже Великий пост! – засмеялась Мэй.

– Почему бы нам не пожениться на Великий пост? – легкомысленно предложил он и понял свою ошибку, увидев, как глубоко шокирована Мэй. – Я, конечно, пошутил, дорогая. Но сразу после поста – мы сможем отплыть в конце апреля. В офисе я все улажу.

Мэй мечтательно улыбнулась такой возможности; но, увы, Арчер ясно видел, что она останется только мечтой. С таким же выражением она слушала, когда он читал ей стихи о прекрасных вещах, которых не бывает в реальной жизни.

– О Ньюланд, еще, еще, я так люблю слушать твои фантазии…

– Но почему они должны оставаться фантазиями? Почему мы не в силах воплотить их в жизнь?

– Конечно в силах, дорогой. В следующем году… – протянула она.

– Разве ты не хочешь, чтобы это было скорее? Неужели мне не удастся уговорить тебя сделать это сейчас?

Она опустила голову, спрятав лицо под спасительными полями шляпы.

– Зачем нам проводить целый год в мечтаниях? Дорогая, взгляни на меня. Разве ты не понимаешь, как я хочу, чтобы ты скорее стала моей женой?

Мгновение она оставалась неподвижной; затем, подняв глаза, послала ему взгляд такой немыслимой ясности, что он едва не выпустил ее талию из своих рук. Но вдруг в глубине ее глаз появилось другое, загадочное выражение.

– Мне кажется, я не совсем тебя понимаю, – сказала она. – Может быть, это означает, что ты не уверен, что твои чувства ко мне останутся неизменными?

Арчер вскочил со скамьи.

– Боже, откуда мне знать? Я не знаю! – рассерженно вскричал он.

Мэй поднялась тоже и, выпрямившись, посмотрела ему прямо в глаза с обостренным чувством собственного достоинства. Они оба помолчали мгновение, словно их смутил неожиданный оборот разговора, затем она тихо спросила:

– Может быть… кто‑ то встал между нами?

– Кто‑ то встал между нами? – повторил он ее вопрос медленно, как будто бы не понял его и ему нужно было время, чтобы осознать его смысл.

Мэй, словно уловив неуверенность в его голосе, продолжала проникновенным тоном:

– Давай поговорим откровенно, Ньюланд. Иногда мне кажется, что твое отношение ко мне изменилось; особенно после того, как была объявлена наша помолвка.

– Дорогая, что за чушь! – опомнившись, запротестовал он.

Она встретила его протест слабой улыбкой.

– Если это так, мы вместе посмеемся над этим. – Она помолчала и добавила, грациозным движением вскинув голову: – Или – если это правда – мы все равно можем все обсудить. Так легко совершить ошибку – ты мог сделать это.

Он опустил голову, разглядывая темную узорчатую тень листвы на залитой солнцем тропинке, что лежала у них под ногами.

– Совсем не трудно совершить ошибку, но, если бы я сделал это, неужели бы я стал просить тебя ускорить свадьбу?

Она тоже опустила голову, кончиком зонта ломая узор светотени под ногами.

– Да, – сказала она наконец. – Может быть, ты хочешь – раз и навсегда – покончить с этим. Это выход.

Ее невозмутимость испугала его. Может быть, она равнодушна к нему? Из‑ под полей шляпы Арчер видел только ее бледный профиль. Ноздри ее слегка подрагивали над решительно сжатыми губами.

– Ты что‑ то имеешь в виду? – спросил Арчер, снова усаживаясь на скамейку и глядя на нее снизу с выражением, которому он силился придать оттенок шутливости. Она опустилась рядом с ним и продолжила:

– Ты не должен думать, что девушка знает так мало о жизни, как воображают ее родители. Каждая из нас все слышит и все замечает – и имеет свои собственные чувства и мысли. Задолго до того, как ты признался мне в любви, я знала о том, что у тебя есть другая женщина; все кому не лень толковали об этом два года назад в Ньюпорте. Однажды я увидела вас сидящими вместе на танцевальной веранде – и когда она вернулась в дом, у нее было печальное лицо, и я пожалела ее. Я вспомнила об этом потом, уже после нашей помолвки.

Голос Мэй упал почти до шепота, и она сжимала и разжимала руки, державшие зонтик. Арчер нежно сжал их, испытывая чувство невыразимого облегчения.

– Мое дорогое дитя, так вот что тебя мучит?

Если бы ты знала правду…

Она быстро подняла голову:

– То есть есть что‑ то, чего я не знаю?

– Я имел в виду – правду о той старой истории, – сказал он, не отнимая своих рук.

– Но я бы и хотела узнать – именно это. Я должна знать, Ньюланд. Я не хочу, чтобы мое счастье было построено на чьем‑ то чужом несчастье. И мне хочется думать, что ты чувствуешь то же, что и я. Что же за жизнь у нас будет в ином случае?

Лицо ее окрасилось такой трагической решимостью, что он готов был упасть к ее ногам.

– Я много раз хотела сказать тебе это, – продолжала она, – я хотела сказать тебе, что если двое по‑ настоящему любят друг друга, я могла бы понять, что возможны ситуации, когда они могут пойти против общественного мнения. И если ты чувствуешь, что ты как‑ то связан… связан с той женщиной, о которой мы говорим… и если ты дал ей обещание и должен его выполнить… если она может развестись… Ньюланд, ты не должен бросать ее даже ради меня!

Легкое удивление, охватившее его, когда он понял, что ее страхи связаны с давно позабытой историей его интрижки с миссис Торли Рашуорт, сменилось более сильным чувством. Он был просто сражен. Совершенно невероятно, чтобы она обладала столь противоположной общепринятой, великодушной точкой зрения на подобный предмет – и если бы не постоянно гнетущая его проблема, он бы просто умер на месте от изумления: ну и вундеркинд вырос среди Уэлландов! Уговаривать его жениться на прежней любовнице! Но у него еще кружилась голова при мысли о пропасти, на краю которой они стояли несколько мгновений назад, и он вновь исполнился благоговения перед ее девическим неведением.

Несколько мгновений он не мог вымолвить ни слова. Затем заговорил:

– Нет никаких клятв, никаких обещаний – во всяком случае того рода, что ты говорила. Такие дела обычно гораздо сложнее… но это не имеет значения… Я преклоняюсь перед твоим великодушием, я думаю так же, как и ты… я чувствую, что любой случай, если его рассматривать отдельно… независимо от дурацких условностей… Я имею в виду, каждая женщина имеет право быть свободной… – Он остановился, испугавшись того, куда могут завести его собственные рассуждения, и продолжал, с улыбкой глядя на нее: – Раз ты так все хорошо понимаешь, дорогая, не пойти ли тебе немного дальше и понять всю бесполезность того, что мы должны склониться перед другой формой тех же дурацких условностей? И раз между нами не стоит никто и ничто, разве это не аргумент для того, чтобы не откладывать свадьбу и пожениться быстрее?

Она подняла к нему вспыхнувшее от радости лицо, и он увидел, что глаза ее наполнились слезами счастья. Но в следующий момент торжествующая гордая женственность вновь сменилась в ней на робкую девическую беспомощность; и он понял, что ее смелость и предприимчивость касается только других и что во всем, что касается ее самой, она совершенно несамостоятельна. Было совершенно очевидно, чего ей стоил всплеск ее гордой речи, и, услышав его дальнейшие слова, она снова «закрылась на ключ», спрятавшись в своей сдержанности, как чересчур разыгравшийся ребенок ищет укрытия в руках своей матери. У Арчера не было сил продолжать уговоры – он был слишком разочарован исчезновением того необыкновенного существа, которое выплеснулось вдруг из глубины ее прозрачных глаз, а потом рассеялось, как туман. Было очевидно, что Мэй почувствовала его разочарование, но не знала, как его облегчить; и они вернулись домой в тягостном молчании.

Глава 17

– Когда тебя не было, к маме заезжала твоя будущая кузина, – объявила Арчеру Джейни за обедом в вечер его возвращения домой.

Арчер удивленно посмотрел на мать – она демонстративно не подняла глаз от тарелки. Не выезжая в свет, миссис Арчер все же не считала это достаточной причиной для того, чтобы свет забыл про нее, и Арчер понял, что ее раздосадовало его немое удивление визитом Оленской.

– На ней был черный бархатный полонез с гагатовыми пуговицами и крошечная зеленая муфта из обезьяньего меха; я никогда не видела ее столь шикарно одетой, – продолжала Джейни. – Она приехала одна, в воскресенье к вечеру; по счастью, в гостиной горел камин. У нее был этот, знаешь, новомодный футляр для визиток. Она сказала, что хотела с нами познакомиться, потому что ты был так добр к ней. Ньюланд засмеялся:

– Мадам Оленская всегда отзывается так о своих друзьях. Она просто очень счастлива снова быть среди своих.

– Да, она именно так и сказала, – проговорила миссис Арчер. – Мне кажется, что она счастлива, что вернулась.

– Надеюсь, она понравилась тебе, мама.

Миссис Арчер поджала губы:

– Она жаждет произвести хорошее впечатление, поэтому и решила навестить пожилую даму.

– Мама считает, что она себе на уме, – вмешалась Джейни, покосившись на брата.

– Это всё мои старомодные чувства – моим идеалом является дорогуша Мэй, – сказала миссис Арчер.

– Да, – отозвался сын, – они совершенно разные.

Арчер покинул Сент‑ Огастин, имея множество поручений для старой миссис Минготт, и дня через два после возвращения в город он отправился к ней.

Старая дама приняла его с необычайной теплотой; она была благодарна ему за то, что он уговорил Оленскую отказаться от развода. А когда он рассказал ей, что удрал из конторы без разрешения в Сент‑ Огастин только потому, что ему захотелось повидать Мэй, откуда‑ то из глубин наплывов жира раздалось радостное кудахтанье, и она похлопала его по колену своей пухлой ручкой:

– О, да это настоящий бунт, мой дорогой! Я представляю вытянувшиеся рожи Августы и ее благоверного; они наверняка вели себя так, будто с вашим приездом наступил конец света. Но малютка Мэй, она‑ то, я уверена, все поняла как надо?

– Надеюсь; но все же она не согласилась на то, о чем я просил ее.

– В самом деле? О чем же вы ее попросили?

– Я надеялся вырвать у нее обещание, что мы поженимся в апреле. Какая польза от того, что мы потеряем целый год?

Миссис Мэнсон Минготт скривила свой крошечный ротик в гримаску притворной стыдливости и, злобно прищурившись, подмигнула ему.

– «Ах, спросите маму», я полагаю, и все такое – обычная история! О, эти Минготты, они все одинаковые. Всю жизнь в одной колее, и невозможно заставить их с нее свернуть. Когда я строила этот дом, можно было подумать, что я переехала в Калифорнию! Мол, никто никогда не строился дальше Сороковой улицы. Ну и что, говорила я, когда‑ то никто не строился дальше Бэттери. Нет, нет, никто из них не желает отличаться от других, они боятся этого, как оспы. Мой дорогой Арчер, я, благодаря звездам, всего лишь простая Спайсер; и никто из моих собственных детей не пошел в меня. Вот только моя малютка Эллен.

Она остановилась, снова подмигнув ему, и спросила со свойственной пожилым людям непоследовательностью:

– А кстати, почему бы вам было не жениться на моей малютке Эллен?

Арчер рассмеялся.

– Хотя бы потому, что ее здесь не было, – сказал он.

– Да, точно. Жалость какая. А теперь слишком поздно – ее жизнь сломана. – Она сказала это с хладнокровным благодушием преклонных лет, словно бросая горсть земли в могилу, где похоронены юные надежды.

Арчер почувствовал, как сердце его сжалось, и он поспешил сменить тему:

– Могу я просить вас повлиять на Уэлландов, миссис Минготт? Эти долгие помолвки – они как‑ то не по мне.

Старая Кэтрин бросила на него одобрительный взгляд:

– Вижу, вижу. Шустрый молодой человек. Побьюсь об заклад, в детстве вы наверняка любили, чтобы за обедом вам накладывали первому.

Она закинула голову и залилась смехом, и ее множество подбородков заколыхались волнами.

– А вот и моя Эллен! – вслед за тем воскликнула она, и за спиной у нее раздвинулись портьеры.

Мадам Оленская вошла улыбаясь. Ее оживленное лицо сияло счастьем, и, склонившись поцеловать бабушку, она непринужденно протянула Арчеру руку.

– Я как раз говорила ему, моя дорогая, почему бы ему не жениться на моей малютке Эллен.

Оленская, все еще смеясь, взглянула на Арчера.

– И что же он ответил? – спросила она.

– О дорогая, пусть он сам тебе скажет. Он только что был во Флориде у своей возлюбленной.

– Да, я знаю. – Она все еще не отводила от него взгляда. – Я заезжала к вашей матери, чтобы узнать, где вы. Я послала вам записку и не получила ответа; я боялась, что вы заболели.

Он пробормотал что‑ то о неожиданном и спешном отъезде и намерении написать из Сент‑ Огастина.

– И конечно, как только вы приехали туда, вы тут же забыли обо мне. – Она продолжала улыбаться с веселым – притворным, хотелось ему надеяться – равнодушием.

«Если я все еще нужен ей, она решила не показывать мне этого более», – подумал он, слегка уязвленный ее новой манерой. Он хотел поблагодарить ее за то, что она навестила его мать, но под коварным взглядом прародительницы слова застревали у него на губах.

– Взгляни‑ ка на него – до того не терпится жениться, что удрал по‑ английски и помчался на коленях упрашивать глупую девчонку! Вот что такое любовь – точно так же Боб Спайсер увез мою бедную мамочку, но не успели отнять меня от груди, как она уже ему надоела, хотя им пришлось ждать моего появления только восемь месяцев! Но вы‑ то, молодой человек, к счастью и для вас, и для Мэй, совсем не Спайсер. Только моей бедняжке Эллен досталась их испорченная кровь, все остальные настоящие Минготты! – презрительно закончила старая дама.

Арчер видел, что О ленская, которая села рядом с бабушкой, все еще внимательно изучает его. Веселость исчезла из ее глаз, и она сказала мягко:

– И в самом деле, бабушка, мы должны уговорить их сделать так, как он хочет.

Арчер поднялся, чтобы уйти, и, прощаясь с Оленской, он почувствовал невысказанный вопрос о записке.

– Когда я могу вас увидеть? – спросил он, когда она проводила его к дверям.

– Когда захотите; но поспешите, если хотите еще раз увидеть мой маленький домик. На следующей неделе я оттуда съезжаю.

Внезапная острая боль пронизала его при воспоминании о часах, проведенных в освещенной лампой низкой гостиной. Короткое время, проведенное в ней, меж тем вызвало в памяти столь многое…

– Может быть, завтра вечером? Она кивнула:

– Только не поздно – я собираюсь в гости. Следующий день был воскресным, и «в гости» могло означать только одно – «к миссис Лемюэл Стразерс». Он почувствовал легкую досаду, не столько потому, что она едет туда (это даже порадовало его, что она ездит куда хочет назло ван дер Лайденам), но потому, что это дом того сорта, где она может встретить Бофорта, где она знает заранее, что его встретит, а может быть, и едет именно с этой целью.

– Отлично, завтра вечером, – повторил он, решив про себя, что рано не поедет, а приехав поздно, либо не даст ей поехать к миссис Лемюэл Стразерс, либо – если не застанет ее – это будет простейшим выходом из положения.

Но уже в полдевятого он звонил в дверь под глицинией – на полчаса раньше, чем собирался, но странное беспокойство принесло его ноги к ее порогу. Он подумал, что вечер у миссис Лемюэл Стразерс отнюдь не бал и гости могут собираться рано, как бы пытаясь преуменьшить значение своего проступка.

Его поразило, что в прихожей О ленской лежали пальто и шляпы. Зачем она просила его прийти пораньше, если у нее обедали гости? Он внимательно исследовал одежду, рядом с которой Настасья положила его собственную, и негодование его сменилось любопытством. Он не встречал такой одежды в так называемых приличных домах; и достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что ни одно пальто не принадлежит Бофорту. Одно одеяние представляло собой потрепанное длинное свободное пальто явно из магазина подержанного платья; вторым, судя по всему, владел человек весьма крупных размеров. Это был очень старый, поношенный выцветший плащ с пелериной. Его черные с прозеленью складки издавали запах мокрых опилок, который свидетельствовал о том, что владелец плаща подолгу подпирал собой стены пивнушек. На нем лежал драный серый шарф и странная шляпа, смахивающая на головной убор священника.

Арчер вопросительно поднял брови, глядя на Настасью, та в ответ развела руками. Потом она распахнула дверь в гостиную.

Молодой человек сразу же увидел, что хозяйки нет в гостиной; к его удивлению, другая дама стояла у камина – длинная, тощая, нескладная, завернутая в невероятно сложное одеяние из смеси клеток, полосок и лент незамысловатых цветов, к тому же отделанное бахромой, – следы какого‑ нибудь смысла в этом наряде отыскать было невозможно. Ее волосам, имевшим намерение поседеть, удалось лишь поблекнуть, и они были собраны в прическу, увенчанную испанским гребнем и черными кружевами. Распухшие ревматические суставы ее рук прятались в шелковые митенки с явными следами штопки.

Рядом с ней, окутанные облаком сигарного дыма, стояли владельцы пальто. Оба были в костюмах, которые, совершенно очевидно, они не меняли с самого утра. В одном из них Арчер, к своему удивлению, узнал Неда Уинсетта; с другим, постарше, Арчер был незнаком. Это, судя по его гигантской фигуре, был владелец огромного плаща; его голова с мелкими седыми кудрями, слегка напоминающая львиную гриву, была откинута назад; он широко развел руки, словно осеняя благословением коленопреклоненную толпу. Все трое стояли на ковре у камина, глядя на необычайно огромный букет красных роз, который лежал рядом с пучком пурпурных анютиных глазок на диване, где обычно сидела Оленская.

– Сколько же они должны стоить зимой – хотя, конечно, чего не сделаешь ради любви! – прерывистым стаккато произносила дама, когда Арчер вошел.

Все трое удивленно обернулись при его появлении; впрочем, дама сразу шагнула вперед и протянула ему руку.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒