{44} «Мандат» 20 – IV – 1925

В постановке пьесы Н. Эрдмана «Мандат», ТИМ впервые встретился с современной комедией, насыщенной метким, остроумным словесным материалом, обработанным в частичном приближении к гоголевскому «Ревизору» и к комедиям Сухово-Кобылина. Психология «бывших людей», доживающих свой век в обстановке Советской Республики, уродливо-смешная и тупая мелкобуржуазная среда, гниющая где-то на Благушах под Москвой, идеология мещанина-обывателя, затаившего мечту о реставрации царского режима, его страх перед коммунистами, старательное «лавирование» и подсматривание революции в «дырочку», готовность в чаянии возвращения земель и фабрик пасть ниц перед вымышленным «высочеством» — все это обрисовано автором с большим юмором, не без склонности к анекдоту.

В постановке «ТИМ’а» первые два акта «Мандата» веселят и развлекают зрителя забавнейшими выдумками. Жанровая комедия воскресает в обновленном облике неореализма. Сцены сочного, здорового, крепкого юмора захватывают зал, непрестанно смеющийся. Проходит ряд бытовых фигур, доведенных до нелепости, вроде тучной прислуги Насти, в исполнении Тяпкиной, говорящей флегматичным басом, танцующей камаринскую под шарманку, вылезающей из сундука в платье «императрицы» и т. п. Но в третьем акте комедия углубляется Мейерхольдом до трагикомедии бывших людей, достигая жуткого нарастания.

Третий акт заставляет зрителя пережить переходы от ликования бывших людей по поводу прибытия «великой княжны» и испуга мнимого коммуниста (роль, прекрасно выполненная Гариным) — {45} к подъему контрреволюционного настроения до пения царского гимна. Следует новый срыв, на этот раз окончательный, и мощный финал массового третьего акта переходит в печальный стон людей, осознавших свою ненужность и жалобно задающих вопрос — «так чем же нам жить? »

Рис. 3. «Мандат». (Аксонометрический чертеж, дающий представление о плане и одновременно, об общем виде постановки).

Для оформления этой комедии Мейерхольд применил новое свое изобретение — движущиеся концентрические круги, задуманные по принципу вращающейся сцены (см. рис. 3). На двух движущихся внутренних кольцах площадки выезжают вещи (обстановка мещанского быта) одновременно с актерами, расположившимися на этих вещах. Так появляется барыня на сундуке, спасающаяся от обыска, {46} гостиная, столовая и проч. Таким образом пьеса разделяется ритмически на эпизоды, а вещи, намечая обстановку быта, дают опору для игры актера.

Об уничтожающей характеристике «бывших людей» можно судить хотя бы по эпизоду, в котором «мамаша» Гулячкина молится у себя дома. Из глубины темной сцены медленно появляется стол с зажженными перед иконами свечами. Но на столе стоит и граммофон, в трубе которого тоже горят свечи. Мамаша крестится и отвешивает поклоны, а из граммофона доносится густой бас диакона и пение церковного хора. Но прислуга, заводя граммофон, перепутывает пластинки и из трубы вылетает легкомысленная опереточная песнь, к немалому смущению молящихся, в этот момент «уезжающих» механически в глубь сцены.

Такие эпизоды утверждали на сцене профессионального театра приемы антирелигиозных клубных инсценировок, придавая им технически законченное оформление. Широкий размах сатиры с социально-бытовой характеристикой был осуществлен театром с использованием многих приемов, выработанных им за последние годы. В третьем действии массовая сцена проводилась в приемах, намеченных уже в «Лесе», с музыкальным сопровождением (под гармонику). Сложное построение игры ансамбля и здесь разрабатывается с все углубляющимся мастерством.

После «Мандата» Мейерхольд уходит в работу над «Ревизором», поручая очередную постановку новой пьесы «Рычи Китай» режиссеру В. Федорову.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8910 11 Следующая ⇒