«Смерть Тарелкина» 24 – XI – 1922

Переоценивая театральные ценности, Вс. Мейерхольд невольно подвергал пересмотру им самим созданные произведения. Если в 1917 году, на сцене бывш. Александринского театра он ставил «комедию-шутку в 3‑ х действиях» Сухово-Кобылина — «Смерть Тарелкина» — в плане сценического гротеска, придавая спектаклю характер раздвоенности в стиле фантастики немецкого сказочника Э. Т. А. Гофмана, то теперь, в 1922 году, он решительно отходит от этих приемов и смело поворачивает руль, направляя свой театральный корабль к народному балагану и цирку.

Написанная прекрасным русским языком, глубоко сценичная пьеса Сухово-Кобылина, неизменно {33} погибала на сцене, как только ее укладывали в рамки бытового театра. А между тем, в недрах этой комедии-шутки лежало скрытым отображение полицейско-самодержавной России, показать которую в подлинном, ужасающем облике старый театр не мог, не только в силу цензурных запретов, но и за отсутствием надлежащих изобразительных средств, а главное, за недостатком критической оценки жандармской Руси с классово-пролетарской точки зрения. Теперь же, соприкоснувшись в буйном «Театральном Октябре» с пролетарской аудиторией, театр мог предпринять попытку дать картину свергнутого царского режима с точки зрения революционного пролетария. Формальные средства для такой постановки были подготовлены предшествующей работой, основательно расчистившей путь.

В этом спектакле мастерская Мейерхольда продолжает развивать свою борьбу с традиционной театральностью. Единый станок «Рогоносца» разлагается на ряд отдельных установок, театральных приборов, способных стать опорными пунктами особо напряженной игры актера.

Так, например, полицейский застенок изображался при помощи прибора (а не декорации), состоявшего из решетчатой клетки с вращающимся колесом, которое передавало арестованных из одного отделения в другое. Деревянный ящик с поднимающейся крышкой давал возможность развивать сцены в приемах «Петрушки», обостряя сцену испуга перед упырем до резких контрастов. А использование столов, стульев, табуретов и прочих предметов для разверстки игры, расцвечивало спектакль неопределенными перебоями ритма и цирковыми приемами игры, что придавало ему бурный и стремительный характер. В беспокойном, тревожном течении его на каждом шагу вскрывались звериные маски и судорожные гримасы бюрократической Руси, охраняемой {34} Расплюевым, Качалой и Шаталой. Подчеркиваемый взрывом петард и пальбой из револьверов спектакль не допускал «эстетического» любования в душе зрителей, а вызывал чувство ненависти и беспощадного осуждения старого режима. Но 50 лет назад написанная пьеса все же не до конца укладывалась в новые формы, создававшиеся с целью освобождения от сцены-коробки. Отсюда та раздробленность постановки, которая мешала созданию монументального стиля, до конца понятного и ясного. На поиски последнего направляется следующая работа театра.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒