БЛАГОДАРНОСТИ 4 страница

Когда разговор закончился, я поклялась себе поговорить с Бернадеттой о приеме «В», хотя сомневалась, что от этого будет какой‑ либо толк.

Но Бернадетта в ту ночь домой не явилась. Я сходила в главный холл, где толклись студенты. Там ее тоже не было.

Ричард с подружкой (мы с ней посещали разные лекции, и я так и не выяснила, как ее зовут) сидели перед телевизором и смотрели хоккей. Он помахал мне.

– Джейси говорит, ты убеждаешь людей не пить воду, – сказал он.

– Бутилированная вода небезопасна, – осторожно ответила я.

– Бутилированная, водопроводная – любая небезопасна. – Он подался вперед, его пушистые волосы пронизал свет от телевизора. – Кто знает, что правительство подмешивает в воду? Клуб соцэкологов занимается этим вопросом больше года. Ты должна прийти на наше следующее заседание.

– Общественник из меня не очень, – ответила я, извинилась и ушла.

Я прошла по всем трем этажам корпуса, заглядывая в открытые двери комнат. Потом плюнула на Бернадетту. Почему меня должно волновать, где она ночует? При условии, что она вскоре явится. При условии, что не исчезнет совсем.

ГЛАВА 18

Прошло еще две недели, прежде чем я поняла, где я нахожусь и чем занимаюсь. Наши преподаватели внезапно взвинтили свои требования и ожидания. Когда я думала, что не могу больше ни прочесть, ни написать ни слова, я читала очередную книжку и писала очередную работу.

Это, как оказалось, было традицией Хиллхауса: минимальное давление на студентов в течение всего семестра вкупе с уверенностью, что к концу оного сознательность заставит их выдать на гора первоклассные результаты.

К традиции требовалось привыкнуть. Трое первогодков и двое второкурсников сдались и отправились по домам приходить в себя от стресса. Большинству старшекурсников уже хватало опыта держаться на кофеине и таблетках, которые не давали им спать: они бродили среди нас с налитыми кровью глазами и циничными ухмылками, словно закаленные в боях ветераны.

Но тогда как некоторые из нас – например, Джейси, Ричард и я – практически переселились в библиотеку и часами высиживали за клавиатурой в свободное от лекций и общественных работ время, большая часть остальных вместо академических подвигов предавалась блаженному самолечению. Я устала от вида Бернадетты – да, она таки вернулась, – входящей и выходящей из нашей комнаты в любое время дня и ночи, иногда с Уолкером в кильватере, иногда с каким‑ нибудь другим мальчиком или парой девочек. Она перестала регулярно мыться, так что я буквально могла учуять ее еще до того, как она входила. Порой я обнаруживала на полу скатанную в комок футболку или белье, принадлежавшие мне, но носившие тот же запах. Футболки я стирала, но белье выбрасывала.

Уолкер еще не пах, вероятно, потому, что любил гулять под дождем. Однако, стоя рядом с ним во время наших дежурств в сортировочном центре, я заметила, какими косматыми стали его волосы и борода. Иногда он заговаривал со мной, но это был просто поток сознания. Я жалела его. А через некоторое время начала избегать.

За эти две недели кампус разделился на две группы, определяемые по отношению к валланиуму. Младшие студенты употребляли его охотнее, возможно, из‑ за недостатка уверенности в себе, борясь за ощущение причастности. Но я тоже боролась. Попробуй я наркотик, я могла бы стать одной из них. Поскольку я этого не сделала, то смотрела на последствия трезвым взглядом, и зрелище выходило непривлекательное.

Однажды рано утром я резко проснулась. В комнате кто‑ то был и шуршал бумагами у меня на столе. Я включила лампу, заменившую мое фарфоровое чудо, – уродливую керамическую штуковину, спасенную из сортировочного центра.

Над моим столом склонилась Бернадетта.

– Что ты делаешь?

– Ищу твое сочинение по политике. – Она моргала, привыкая к свету. – Я застряла. Прочту твое, может, поможет.

– Ты хочешь списать у меня сочинение?

– Совсем чуть‑ чуть. – Она улыбнулась мне.

Я выскользнула из постели и подошла к столу.

– Ты не имеешь права рыться в моих вещах.

– А, по фигу. – Она снова зевнула и легла обратно.

– И прекрати таскать у меня одежду. – Я старалась сдержать гнев, но он прорывался в голосе. – Ты уже забрала Уолкера. Тебе этого мало?

Она натянула одеяло до подбородка.

– Да ладно тебе так злиться из‑ за этого. И вообще, не забирала я Уолкера. Можешь тоже спать с ним когда угодно.

Я сдалась.

Я сложила бумаги в стопку и вышла из комнаты, прихватив их и одеяло. Завтра запру их в чемодане. А лучше найду себе новую соседку.

Наутро Джейси обнаружила меня спящей в общей гостиной. Когда я рассказала ей о случившемся, она сказала, что мне надо спрятать мои работы у нее в комнате.

– Можешь переехать ко мне, если хочешь, – сказала она.

Позже в тот же день я перетащила свои вещи в комнату к Джейси.

Когда я сдала сочинения и лекции закончились, давление несколько ослабло. Впереди еще маячили экзамены по философии и по литературе, но к ним мне готовиться было не надо. Я уже знала материал.

Теперь у меня появилось время разгрести стирку, поговорить по телефону с Дашай и даже, однажды в пятницу вечером, забрать почту – я редко давала себе труд это сделать, поскольку никто мне не писал. Стена из металлических ящиков помещалась в подвале студенческого клуба, возле кафетерия. Я повернула кодовый замок. Под кучкой рекламных флаеров давно прошедших событий я обнаружила маленький голубой конвертик, на котором острыми буквами черными чернилами было написано мое имя и адрес.

Внутри оказалась небольшая голубая открытка с выгравированными индиговыми буквами «НК». Написанное от руки послание гласило: «Я собираюсь походить под парусом в эту субботу. Если захочешь присоединиться, набери указанный внизу номер. Машина заберет тебя и доставит на Сен‑ Симон, где я держу лодку. Надеюсь, ты приедешь. Нейл».

Я никогда не ходила под парусом и в жизни не бывала на Сен‑ Симоне – одном из цепи островов у побережья Джорджии, куда входил и Тиби. Что надеть? Я же не умею крутить штурвал и вязать морские узлы. Что, если я выставлю себя дурой? В голове у меня теснились тревожные мысли и вопросы вместе с уверенностью, что, несмотря ни на что, я снова увижу Камерона.

Джейси в комнате не оказалось, поэтому я достала из рюкзака мобильник и набрала указанный на открытке номер. После двух гудков женский голос произнес: «Вы позвонили на домашнюю голосовую почту Нейла Камерона. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала».

Я оставила свое имя и телефон и повесила трубку. Затем отправилась в гардеробную и окинула взглядом имеющиеся наряды. Лучше всего я смотрелась в синем шелковом платье, но ведь никто же не катается под парусом в платье, правда? Джинсы с футболкой – недостаточно оригинально. В брючном костюме он меня уже видел, но, может, он его не запомнил…

Телефон заиграл знакомые ноты из «Лебединого озера», и я схватила трубку.

– Алло?

Мужской голос сообщил, что звонит в ответ на мое сообщение. Он принадлежал не Камерону.

– Я отвечала на приглашение Нейла Камерона на лодочную прогулку, – сказала я.

– Простите?

– Он послал мне открытку, – объяснила я. – И просил позвонить по этому номеру, если я хочу покататься завтра на лодке.

– Нейл в Вашингтоне. – Из трубки доносился белый шум, словно где‑ то шуршали бумагами. – Подождите секундочку. Приглашение было на прошлые выходные, когда он отдыхал на Сен‑ Симоне.

Я редко пользуюсь выражением «до смерти» – слишком много у него оттенков. Но в тот день я, безо всяких сомнений, брякнула:

– Обидно до смерти.

– Не расстраивайтесь, – сказал голос. – Я передам Нейлу, что вы звонили.

Когда Джейси поздно вечером вернулась и обнаружила меня полностью одетой, лежащей на кровати и глядящей в потолок, она воскликнула:

– Боже мой! Ты никак экзамен завалила?

– Я упустила возможность сделать нечто по‑ настоящему важное.

Она расплылась в улыбке.

– И это все?

Я процитировала ей Уиттьера[16]:

Всех слов печальных не сравнить

С беспомощным «могло бы быть».

Я закрыла глаза рукой, чтоб не видеть, как она смеется.

Затем я процитировала Лонгфелло:

Кораблей перекличка в бескрайней ночи:

Свет блеснет, дальний голос во тьме прозвучит.

Так и мы в море жизни расходимся ныне –

Только голос и взгляд, и опять мрак молчит.

– Ари, прекрати. – На сей раз она говорила серьезно. – Это слишком депрессивно.

– Как и моя жизнь. – Я купалась в темно‑ розовом удовольствии самосожаления.

– Теперь и ты говоришь, как Бернадетта.

Этого хватило, чтоб я села.

– Давай, – сказала она, – хватай свитер. У меня есть для тебя лекарство. Мы едем в «Олмарт».

Я никогда не бывала в «Олмарте», да и не хотела.

– Разве нам не полагается бойкотировать такие места?

– Да! Они загрязняют природу. Эксплуатируют рабочих. Но мы не собираемся ничего покупать. Мы едем наблюдать и записывать!

Я не тронулась с места.

– По‑ моему, в округе нет «Олмартов».

– Есть один, возле Уэйкросса. Уэйкросс лежал минимум в сорока пяти милях от кампуса, у входа в парк «Окифиноки».

– Я за рулем, – сказала Джейси. – Будет весело. Настоящее дорожное приключение!

Я решила, что делать мне все равно больше нечего.

В машине Джейси рассказала мне о мини‑ курсе, на который она ходила, под названием «Корпоративная этика».

– Он несколько абстрактный, – сказала она. – И я хочу для курсовой сделать его реальным. Если нам повезет, мы увидим какое‑ нибудь олмартовское беззаконие в действии.

Машина у нее была старая и потрепанная на вид. Мне захотелось такую же.

Мы проезжали заправочные станции и выставленные на продажу пустые участки, баптистскую церковь, указатель «Дородовое кладбище», несколько придорожных алтарей с крестами, на которых были написаны имена жертв ДТП. Большинство алтарей были увешаны искусственными цветами и венками, а к одному были привязаны четыре надутых гелием шарика. Мы пересекали коричневые реки по бетонным мостам. Тент над стоянкой для продажи подержанных машин украшала надпись «Дай богу славу».

Я стискивала телефон, мечтая, чтоб он зазвонил. Но он молчал, и я напомнила себе, что в этой части Юго‑ Восточной Джорджии связь плохая.

Джейси сидела на двух подушках, чтобы видеть, что творится поверх руля. Большую часть дороги она болтала.

– Сегодня у нас полнолуние, – сказала она.

– Тогда это должна быть синяя луна. – Луна уже побывала полной в этом месяце, когда я первый раз ездила на Тиби‑ Айленд.

– Правда? А какого оттенка синего? – Энтузиазм Джейси никогда меня не раздражал. Он был освежающе искренним по контрасту с деланным равнодушием большинства студентов Хиллхауса.

– Не буквально синяя. Это термин для второго полнолуния за один месяц.

– Мы слышали про синюю луну в прошлом году, на занятиях по фольклору. – Джейси свернула на олмартовскую парковку. – В такое время луна говорит с теми, кому не повезло в любви.

– Ты правда в это веришь?

Она припарковалась, и мы вышли наружу.

– Хотела бы я в это верить. Хотела бы я послушать, что она мне скажет.

Я сообразила, что ни разу не видела Джейси с мальчиком – или с девочкой, коли на то пошло. Я была настолько погружена в себя, что никогда не задумывалась, счастлива ли она.

– Спасибо, что довезла, – начала я и тут заметила внедорожник: бежевый, «шевроле», лысый мужик за рулем. Я почувствовала, как слова застывают у меня на языке. Я видела только затылок водителя, но он походил на затылок Сола Валентайна. Уж не следил ли он за нами?

Джип был припаркован у обочины напротив входа в пассаж. У пассажирской двери стояла девчонка с сигаретой и разговаривала с сидевшим внутри водителем.

Когда мы подходили к торговому центру, я велела Джейси идти вперед без меня.

– Я догоню тебя через минуту, – сказала я.

Она удивилась, но продолжила путь.

Я подошла к джипу.

– Извините, – произнесла я достаточно громко, чтобы прочие покупатели обернулись.

Девочка тоже обернулась. У нее были короткие красные волосы, выглядела она лет на пятнадцать.

– Уходи отсюда. – Теперь я понизила голос, но старалась, чтобы каждое слово звучало как можно весомее. – Этот парень – бандит. Он похищает девушек. Он убил мою подругу. Уходи немедленно.

Она не шелохнулась. Даже не моргнула. Она затянулась сигаретой, и тут я заметила ее глаза. Они были безжизненные, как у манекена.

Поздно. Ее уже завербовали.

Я почувствовала на себе взгляд Сола, ощутила жар этого взгляда на своем лице. Я отвернулась и вбежала в «Олмарт».

Внутри пахло горелым попкорном и пережаренными сосисками. Покупатели передвигались медленно, толкая перед собой тележки, в некоторых сидели младенцы. Большинство детей плакали, и их вой сливался с изрыгаемой потолочными динамиками музыкой.

Сначала я Джейси не увидела – ее нелегко было заметить в толпе. Затем я засекла ее у ювелирного прилавка, она склонилась над ним и что‑ то записывала. С длинными косами, в клетчатой юбке и джинсовой куртке ее можно было принять за ребенка, если бы не блокнот и ручка у нее в руках. С ними она почему‑ то казалась старше.

Я направилась к ней, но, не доходя до прилавка, оглянулась. Девочка с красными волосами шла за мной.

Похоже, она не спешила. И курила на ходу. Часть меня подумала: «Разве в торговых центрах не запрещено курить? »

Я сменила курс и двинулась вдоль по коридору, мимо поздравительных открыток и товаров для рукоделия. Проходы разветвлялись во все стороны, и я не видела ни одного места, которое не было бы ярко освещено и не просматривалось бы со всех сторон. Динамики на потолке играли инструментальную тему, которую я знала по маминой музыкальной шкатулке. Песня называлась «Звездная пыль».

Девочка с красными волосами свернула за угол, мимо стендов с пряжей и пластиковых упаковок вязальных спиц. Кажется, теперь она двигалась быстрее.

Я прошмыгнула между покупателями, свернула в отдел сопутствующих товаров, случайно толкнула толстуху, тянувшуюся к печке с тостером.

– Эй! – крикнула она мне вслед. Проходы были отмечены висящими под потолком указателями, но мне некогда было смотреть наверх. Затем я снова оказалась у витрины с драгоценностями. Прислонившись к ней, Джейси по‑ прежнему что‑ то писала.

– А вот и ты, – сказала она.

Я схватила ее за руку и потянула к выходу.

– Джейси, поезжай домой. Уходи отсюда. Ни с кем не разговаривай. Не жди меня.

– Что? – Она семенила за мной с ручкой в одной руке и блокнотом в другой. – Что ты делаешь?

Весила она не много, так что тащить ее было легко.

– Помнишь, что случилось с моей подругой Осенью? Берни была права – людей вокруг меня убивают. Выбирайся отсюда немедленно. Ни на кого не смотри на парковке. Просто уезжай.

Она все пыталась перебить меня. Затем глаза у нее округлились. Она что‑ то увидела. Я резко обернулась. Перед нами без всякого выражения на лице стояла девочка с сигаретой. Она выпустила дым мне в лицо.

Джейси вырвалась из моего захвата и опрометью бросилась вон из магазина. Я не сдавалась.

– Чего тебе от меня надо?

Глаза ее под копной красных волос не моргали. Она глубоко затянулась и выдохнула мне в глаза. Я закашлялась и оглянулась в поисках помощи.

Возле вереницы тележек стоял пожилой пузатый охранник.

– Сэр, пожалуйста… – окликнула я его.

И тут она бросилась на меня, держа сигарету горящим концом вперед. С первой попытки она подпалила мне волоски на предплечье. Со второй сигарета воткнулась мне в кожу.

От боли я вздрогнула и отпрянула. Я слышала собственный голос, бормочущий нечто неразборчивое. Затем я повернулась и снова принялась лавировать в толпе, мимо «ювелирки», мимо сопутствующих товаров, мимо швейного отдела в магазин женской моды. Там я решила сделаться невидимой.

Спецкостюма на мне не было, но, пробегая мимо витрины с подвешенными на растяжках джинсами и футболками, я увидела свой шанс. Я скинула рюкзак и затолкала его под деревянную подставку, на которой была смонтирована витрина, взобралась на нее и раскинула руки. «Как пугало», – подумалось мне. Теперь вместо трех нарядов на витрине оказалось выставлено четыре – последний несколько потрепаннее остальных, зато украшенный амулетом в виде кошки.

Несколько секунд спустя она прошла мимо витрины, поводя взглядом по сторонам, сканируя пространство, словно автомат, с выставленной горящим концом вперед сигаретой, готовая нанести удар. Она прошла так близко от меня, что я учуяла запах ее лосьона: смесь ананаса с кокосовым маслом. Я задержала дыхание, на случай если он ядовит. Я смотрела на нее сверху вниз, мечтая оказаться кем‑ нибудь другим, кем‑ нибудь, способным дать сдачи.

По субботам «Олмарт» открыт допоздна. Без десяти одиннадцать громкоговоритель объявил, что магазин закрывается.

Больше двух часов я простояла невидимая в позе манекена. У меня болели руки и шея. Одна нога затекла, а ожог от сигареты на предплечье пульсировал и саднил. Я прослушала больше инструментальных версий популярных песен 70‑ х и 80‑ х годов, чем в состоянии припомнить. Еще долгие годы я не выносила этой музыки. От искусственно синтезированных ароматов посетителей и продавцов, смешанных с вонью горелого попкорна, кружилась голова, едва не тошнило.

Веки у меня отяжелели, и я, должно быть, ненадолго задремала. Разбудил меня вид темноволосого человека, толкавшего перед собой набитую фастфудом тележку. Я могла поклясться, что это Элвис – кумир химического факультета, Король Былого и Грядущего. Он прошел мимо, бормоча что‑ то себе под нос, и исчез в очередном коридоре.

До того я подумывала, не провести ли здесь ночь. Но если даже меня ждут десять девочек с сигаретами и черных человеков, я должна отсюда выбраться. Возвращая себе видимость, я только надеялась, что никто в тот вечер особенно пристально не смотрел в мониторы камер слежения.

Парковка снаружи зияла пустотой, почти все разъехались. Ни джипа. Ни Джейсиной машины – что было огромным облегчением. Если бы Сол ее схватил, подумала я, машина бы осталась.

Обратный путь до кампуса долог. Мобильник не работал. Джейси была права – полная луна, словно прожектор, вставала над плоским ландшафтом. Я подумала, не снять ли одежду и не превратиться ли снова в невидимку, но холодный воздух убедил меня не делать этого. Я двинулась по обочине, не трудясь высматривать бежевые джипы.

«Пусть только сунутся», – думала я.

Увидев вывеску над входом в парк «Окифиноки», я решила, что это место подходит для ночлега не хуже любого другого.

Парк был закрыт, но перелезть через забор не составило труда. Кроны нисс серебристо поблескивали в лунном свете, и мелкие заводи под ними казались бездонными. Я пробиралась между доками, откуда мы спускали каноэ.

У меня была смутная идея одолжить лодку и добраться до острова с избушкой. Но я слишком устала, чтобы сделать еще хоть один лишний шаг. Я завернулась в свитер и легла на пристроенную к эллингу скамейку. Старины Джо не было видно, и я молча помолилась, чтобы он был где‑ то, неважно где, здоров – чтобы он просто был где‑ нибудь, живой.

Мне бы хотелось написать, что в ту ночь синяя луна разговаривала со мной. С высоты небес она молча таращилась вниз, бессмысленный непроницаемый глаз. Я скрестила руки и уставилась в ответ, слишком вымотанная, чтобы заснуть. Я думала обо всех тварях, которые могли разгуливать в ночи, – змеях, даппи, посыльных дьявола, Соле Валентайне – и мысленно сказала им всем: «Придите и возьмите меня. Это ваш шанс. Я слишком устала, чтобы бояться».

Но никто и ничто не пришло. Я слышала только шорохи, тявканье и плеск, а также кваканье древесных и речных лягушек, переговаривавшихся на языке, который мне никогда не понять. Звездный ковер над головой не складывался в узоры: как ни пыталась я разглядеть созвездия, видела только звездные россыпи.

Неприкаянность – чувство, которого я боялась больше всего, – все, что я чувствовала в ту ночь. Я вспомнила одно из сочинений Эмерсона, читанное мной в школьной библиотеке:

«Где мы обретаем себя? Через последовательности неосознаваемых нами крайностей… Мы просыпаемся и оказываемся на лестнице; под нами ступени, по которым мы, видимо, поднялись; и над нами ступени, много ступеней, уходящие вверх и пропадающие из глаз в вышине… Подобно призракам, мы скользим сквозь природу, обреченные не найти своего места в ней».

Вскоре я задремала. Когда настало утро, я стряхнула сон, встала и потянулась. Рука саднить перестала: ожог затянулся. На его месте, под кожей, образовался белый шрам в форме звезды.

Дорога до колледжа заняла несколько часов. Примерно на полдороге у меня зачирикал принявший голосовое сообщение мобильник. Я прокрутила это сообщение раз двадцать, пока не добралась до Хиллхауса.

«Ари, – говорилось в нем. Голос Камерона звучал выразительно даже сквозь помехи. – Я слышал, ты не попала на лодку. Не переживай. Случай еще представится».

В то время, в тот год, этого сообщения было достаточно, чтобы я продолжала двигаться, направляясь туда, где могло быть мое место.

В последний день сессии за мной приехала Дашай. Мой первый семестр в колледже официально закончился. Оценки станут известны только через две недели, но я знала, что справилась хорошо.

Повсюду вокруг нас студенты и их родители тащили в легковушки и фургоны коробки, чемоданы и рюкзаки. У меня вещей было мало: я погрузила их в мамин грузовичок минут за двадцать.

Дашай сидела за рулем и наблюдала за студенткой, пытавшейся перепаковать содержимое коробки, которую уронила. Она подняла свитер, посмотрела на него и бросила обратно на землю. Затем снова подняла тот же самый свитер, посмотрела на него и положила в коробку.

– У вас тут многие ребята как не в себе, – заметила Дашай. – Я видела мальчиков на лестнице, они двигались, будто роботы.

– Они принимают «В». – Я пристегнулась. – Может, попав домой, они придут в норму? – «Я говорю, как профессор Хоган», – подумалось мне. – В смысле, при условии, что станут держаться подальше от дилеров и «Родников Ориона».

– Может быть. – Дашай завела двигатель. – Но наблюдать, как они проходят ломку, – не самое приятное зрелище для мамочки с папочкой.

По пути на Тиби Дашай рассказывала мне о жизни в Хомосасса‑ Спрингс. Кони и Грэйс чувствуют себя хорошо, только скучают по маме и по мне.

– Я тоже по ним скучаю. Когда мы возвращаемся?

– Не знаю. – Дашай ехала быстрее, чем мае, по настроению то вливаясь в общий поток, то выныривая из него. – Думаю, планируется задержаться на Тиби еще на некоторое время. Только‑ только начинает теплеть, Сара говорит.

Когда мы въезжали на остров, между зеленых заливных лугов и синих проток я ощутила медленный прилив радостного возбуждения.

Коттедж выглядел по‑ прежнему – потрепанный непогодой, но крепкий, за исключением лестницы, где виднелись несколько сломанных и подгнивших ступенек. Дашай постучала, потом подергала дверь.

– Заперто, – сказала она.

Она позвонила с мобильника на домашний телефон. Мы слышали, как он пиликает за дверью. Никто не подошел.

Я почувствовала, как радостное возбуждение угасает. На его место вползала знакомая тревога.

Тут Дашай отвернулась от коттеджа в сторону пляжа и улыбнулась.

– Смотри.

Я резко обернулась. Мимо кустиков морской травы и пальм вдоль береговой линии прогуливались двое: женщина с длинными, развевающимися за спиной рыжими волосами и высокий мужчина в ветровке.

Я ссыпалась по ступенькам, слыша, как хохочет мне вслед Дашай.

И тут я резко затормозила. Парочка держалась за руки.

– В чем дело? – подошла ко мне Дашай. – А, понимаю. Не хочешь тревожить голубков.

– Так они и вправду?..

Теперь я видела папино лицо, его знакомое лицо – собранное, сильное, снова здоровое. Он запрокинул голову, глядя на облака.

– Не волнуйся, Ари, – сказала Дашай. – Там и для тебя есть место.

Еще секунду я помедлила. А затем бросилась к ним по песку.

ЭПИЛОГ

Полный текст моих свидетельских показаний перед Советом по вампирской этике выложен в Интернете, поэтому я не включаю эту часть в данное повествование. Большинство вампиров в курсе слушаний и их результатов. А немногие смертные, которые его обнаружат, наверняка сочтут все вымыслом.

В любом случае расследование СВЭ запоздало. К тому времени, когда Совет выслал команду дознавателей, никаких опиатов в воде уже не было – по крайней мере, ни в одном из протестированных образцов. «Родники Ориона» резко свернули лавочку.

Что до «В», комиссия отмахнулась от него как от очередного «уличного наркотика», куда менее опасного, чем крэк, кокаин или героин. Когда следователи прибыли в дом возле площади Оглторпа, он оказался пуст.

Я не удивилась. Хотя Совету полагается быть беспристрастным, двое из его членов являлись открытыми небьюлистами. Один из них заметил шрам у меня на предплечье и бросил:

– Вижу, тебя пометили как любительницу лезть в чужие дела.

По всей Америке и по всему миру продолжают исчезать люди и пчелы. Ученые ищут пути ограничения и предотвращения гибели будущих популяций. Никто, насколько мне известно, не пытается выяснить, не распространяются ли эти вирусы умышленно, и если так, то кто этим занимается.

Я все больше думаю, что людское неверие в нас скорее проклятие, нежели сила вампиров. Мы провели большую часть последнего столетия, ассимилируясь в общество смертных, полагая, что ассимиляция дарует нам невидимость и выживание.

Но полная интеграция в американское общество требует согласия, до определенной степени, с общественными договорами, которыми это общество дорожит. И я пришла к выводу, что вампиры, хотя и могут ассимилироваться, вряд ли когда‑ либо сумеют интегрироваться – разве что общество эволюционирует и вампиры станут играть в нем заметную роль.

Между тем я посвящаю эту книгу смертным и оставляю им эти вопросы: устраивают ли вас ценности, которыми дорожит ваше общество? Когда вы последний раз заглядывали глубоко в глаза самим себе? Сознаете ли вы ограниченность своего поля зрения?

БЛАГОДАРНОСТИ

Когда я писала эту книгу, мне помогали в поиске ответов на вопросы щедрые люди. Пришло время сказать спасибо Билли Кратерсу, помощнику шерифа в Хиллсборо, а также доктору Джорджу Эверетту и доктору Эми Уорд. Их знания и проницательность неоценимы.

В различных стадиях готовности текст был прочитан и прокомментирован Шейлой Форсайт, Клэйр Хаббард, Кэйт Хаббард, Мэри Джонсон, Нэнси Пейт, Адамом Перри, Тайсоном Пугом и Пэт Раслин. Мэри Мэт Хайланд, Рик Маккой и Шэрон Виссерт оказали мне моральную поддержку. Робли Уилсон прочел рукопись несколько раз, и его не смутила моя уже не первая метаморфоза в пишущего зомби. Я счастлива, что все вы есть в моей жизни.

Вечная благодарность Марси Поснер и Денису Рою за вдумчивые и дельные советы. Спасибо также Ребекке Дэвис и Ли Василевски из «Саймон энд Шустер» за дружбу и содействие.

Читателям, присылавшим отклики Ha www. su‑ sanhabbard. com, говорю от всего сердца: вы – лучшие!

А еще спасибо Фуксии Макинерни, оформлявшей сайт, и Кэтуа, предоставившей музыку для myspace. com/thesocietyofs.

И наконец, я хочу выразить признательность Клубу спасения ламантинов (www. savethemana‑ tee. org) и заповеднику Хомосасса‑ Спрингс (http: //www. hswsp. com) за попытку спасти от исчезновения подлинную Флориду.

[1] У. Б. Йейтс. «Молитва за дочь» из сборника «Майкл Робартис и плясунья» (1921). (Здесь и далее прим. перев. )

[2] «Сирс», ныне «Сирс и Робак», розничная торговая сеть.

[3] «Пирсинг пагода» – сеть ювелирных магазинов.

[4] Оп‑ арт (optical art – оптическое искусство) – художественное течение второй половины XX века, использующее различные зрительные иллюзии, основанные на особенностях восприятия плоских и пространственных фигур.

[5] «Олмарт» – сеть торговых центров в США.

[6] Терменвокс (англ. theremin или thereminvox) – музыкальный инструмент, созданный в 1919 г. русским изобретателем Львом Сергеевичем Терменом.

[7] Национальное Одюбоновское общество – американская некоммерческая экологическая организация, предназначенная для охраны природы, а также исследования птиц.

[8] «Кому повем печаль мою» – начало духовного стиха «Плач Иосифа Прекрасного».

[9] Перевод Г. Кружкова.

[10] Вилланель – лирическое стихотворение в старофранцузской поэзии.

[11] В Штатах начальные средние и старшие классы зачастую помещаются в разных зданиях и даже на разных улицах.

[12] Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882) – американский поэт, эссеист, лектор, философ, был одним из самых влиятельных интеллектуалов Америки.

[13] Get back to where you once belonged.

[14] Эдвин Арлингтон Робинсон (1869–1935) – американский поэт, трижды получивший Пулитцеровскую премию.

[15] Перевод А. Сергеева.

[16] Джон Гринлиф Уиттьер (1807–1892) – видный поэт‑ аболиционист, вошел в историю американской литературы как автор памфлетов и стихов, направленных против невольничества.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒