П. Окорокову

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 6Следующая ⇒

49. Все так же на бульварах.

Глядел Грибоедов на этот же вид.

Только Пушкин гордится, старый,

что памятник сам воздвиг.

50. И на бульвара двуспальной кровати,

где скамейки мерят любовь,

девочки в снежных латах

возле падали иссушенных псов.

51. " Мальчик, мужчина, пойдем за осьмушку хлеба,

за десяток третьего сорту папирос,

неделю кусок во рту не был,

а за последний бил долго корявый матрос".

52. Голод! голод

метелями танцует в улиц пустых желудках;

уже давно последний фонарь расколот,

и выпита его молочная жуть;

53. уже давно изгрызена

последняя буква фамилии Бландова;

уже давно застужена лунная лысина,

и кутается в кучах туч, жидких как тюремная баланда.

54. Где раньше на вывеске голубая, конская, морда

звенела жестью в тротуара пленку,

висит за ножку, из морга,

тельце молочного ребенка;

55. Площади, где раньше стучали виски подков,

и звуке в воздухе устраивали матч —

не платки туберкулезного, как говорил Мариенгоф,

а один сплошной кумач;

56. ночами, страшными ночами, волкам

отдаются бульварами проститутки,

и пулеметами их лупят там,

на Страстном, из трамвайной будки.

57. Жрать! Жрать!

Хлеба! Зрелищ!

Что же ты Боженька рад —

кал, и тот весь поели.

58. И в просвещеннейшем учрежденьи — Поэтов Союзе,

литературном ЧЕКА,

вспорото пузо

буфетчика;

59. звезд в зимнем небе рюмки

съедены, как шоколад Пока,

позавчера убийца Мирбаха-Блюмкин

стрелял в самого Бога.

60. И на днях Грозный Иоанн с толпою

опричников на Тверскую двинул,

ноги девочкам растягивал клюкою,

точно резину.

61. Сильнее, в теле, похотей мед,

но мороз барабанит по ним,

и холод Москву, к стенам Кремля, жмет,

и колокола в ознобе стали сами звонить.

62. Сгустки крови — не закаты

испражняет над городом смерть;

котлы со смолой по Арбату

ставят черти,

63. и звучит и горюет их песня

воскресенья чудесней:

" Выйду я д-на улицу

Д-на Венскую

Стану кровушку я пить

Д-антилигенскую".

64. Машут ручками, ножками, по системе Тайлора,

не черти — вовсе танки,

и у каждого в пустоте Торичеловой взора,

20-го века евангелие:

65. " Машина! Машина!

Век наш ей славу грохочет,

даже сердце машинкою нам,

стрекочет все дни и ночи.

66. А там в переулках, Арбата морщинах,

бьется в пророческой грыже

Белый Андрей, руки, как столб телеграфный, раскинув:

" Кризис! Последний кризис! "

67. Я знаю, есть тихие, такие тихие фиалки,

и нежен, так нежен загар твоих грудей

Новый Эдип их не вижу в человечьей свалке,

в конском навозе, каких-то банках, кашице тел — матерей, детей.

— Никого теперь не жаль—

68. Западом лик спокойный Люцифера,

готикой бередит, небесных, синь площадей,

закатность гвоздик в петлице и ровность его пробора

то в Сити, то среди Елисейских полей.

69. С Востока, как шахматы, пустые пески Гоби

двигает глазами раскосыми Ариман.

Не напрасно, не напрасно в Кассандровом мы ознобе

стигмы несем кому-то в дань,

70. не напрасны, не напрасны стихов этих клочья,

из безруких, безногих, выжатая кровь —

истинно говорю Вам: узрите воочию

Он прийдет, Он прийдет Ласковый Сердцелов!

Так говорят пророки,

Так говорит Рок.

Слышите!

71. Топот копит, топот копит

неба лунный пуп;

топит топот, топит топот

дней секущих пук.

72. Слышите, слышите — вот Он, вот

из-за шарахнувшихся дней,

площади круче вздымают под ним живот,

знают: грядет он днесь.

73. Вот он последний праздник

сломает земную ось,

видите всадник —

странный и страшный гость, —

74. кривою чертою рот,

на лике мела —

Всадник на коне вороном,

и в руке его мера.

75. Здания простираются ему под ноги,

пыль и известка карабкаются как ладан,

внове воздух сечет, внове:

Осанна!

76. Пальмовыми ветками гнутся трубы,

будто над любимой мужчина,

их грохот, засевший в воздух туго,

грозно урчит матершиной.

77. Спрыгнули звезды с насиженных мест —

а вы не верили, не верили, не верили —

теперь же видите: есть

всадник, и в руке его мера.

78. И опять из-за судорог лет

разрывы дает копыт медь;

встает конь блед

на нем смерть.

79. Солнце ломает куча стек,

под которым дрожала земля столько секунд, столько веков;

больше не вкатится на небесный трек

луны беззвучный, медный, гонг.

80. Пусть для Вас — это Страшный Суд,

для взыскующих, Нас — последнее спасенье,

в полыханья Вечности вознесут

Нас огненных коней тени.

81. Не напрасно, не напрасно Наших мук ремесло,

из безруких, безногих выжатая кровь —

истинно говорю Вам прозрением слов

Он прийдет Корявый, Ласковый Сердцелов.

Так говорят пророки.

Так говорит Рок.

82. Но вы, кто ведает, предвидит,

бушующих величье дней,

кому час каждый, как обида,

и в жизни кручи, как во сне.

83. Кто, с волей твердою, будто тумбы,

и с нежностью орудий сильней,

по детски верит в чьи-то губы,

холодные, как тихий снег.

84. Вы, кто в экзотике, в наркотиках,

и в Таро жизни искали смысл,

и в нашей церкви, как и в готике,

одну и ту ж читали мысль,

85. Вы, кто в восстаньях революций,

жгли тело бренное свое,

и в дни антихристовой жути

спокойно шли вперед, как иог, —

86. Вас только сто сорок четыре тысячи,

вы солнце среди прядей тьмы,

еще не многих Вы услышите,

когда пройдет желанный миг.

87. Упритесь туже в ребра волей,

в огонь вам данных, странных руд,

вспашите жизни ржаное поле

могучей силой новых рук,

88. заката лисьи кудри взбейте,

взнуздайте ход извечный вод,

из рук уже уставшей смерти

Вы вырвите ее живительный завод.

89. Так: крепче друг на друга навалив, булыжниками, зубы,

насмешливо растрепав, — как флаг, улыбку —

вперед!

Вперед в грядущего провалы, зыби,

качать души сияющую зыбку.

90. Быть может Я, пророчащий не знаю

что это счастье, что этот мир,

но вспыхивает неугомонным лаем:

есть только Воля,

только Мы.

1919-1920 г.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒