Алексей Пехов, Елена Бычкова, Наталья Турчанинова 21 страница

— И где ты возьмешь иллюзию, которая откроет твои замки? — с легкой насмешкой спросила Саския.

— Попрошу Иноканоана, если не смогу ничего сделать сам, — отозвался он с энтузиазмом, — пообещаю до сконча-ния веков быть его личным художником. То, что показала Паулетта, действительно впечатляет.

— И мы сможем выходить в город, — добавил Гемран.

Паула не видела, как музыкант вошел в комнату, и радо-стно улыбнулась ему. Он ласково кивнул в ответ.

— Черт, — пробормотал Винсент, обеими руками взъе-рошив короткие рыжие волосы, — у меня в мастерской осталось несколько подлинников Ренуара. Я спать не могу, все думаю о том, что эти твари их сожрут или затопят дом, или пожар устроят. А теперь, значит, у меня есть шанс их вернуть.

— И мы сможем помочь людям, — тихо сказала Паула, — кадаверциан уже потеряли к ним интерес. У меня в городе остались друзья. У Гемрана — ребята из группы.

Она оглянулась на остальных и увидела в их взглядах понимание. Почти у каждого оборвались давно налаженные связи с человеческими протеже — талантливыми музыкантами, художниками, актерами, писателями… И все хотели знать, что случилось с ними.

— Не стоит надеяться, что многие из них остались в живых, — мягко, явно не желая ее расстраивать, возразил Антонис. — И более того, вряд ли каждый из нас овладеет искусством, которое показал тебе лигаментиа.

— То же самое ты говорил мне, когда я пытался изобра-жать воздух, как Моне, — буркнул Пьер и повторил слова маэстро: — «Тебе никогда не овладеть этим искусством… Ты не художник, ты — декоратор». Ну и что, вы все видели мою последнюю картину. Я развил технику гораздо выше.

Антонис улыбнулся, не обращая внимания на замечание ученика.

— Хорошо, если вы все так горите желанием получить новые умения, мы это сделаем…

Но, как и предупреждал маэстро, овладеть знанием, щедро подаренным Иноканоаном, смогли только самые талантливые. И лишь после того, как Паула попросила лигаментиа о помощи. Ей показалось, что главу клана Иллюзий ненадолго развлекла роль учителя фэриартос.

И теперь они действительно могли покидать Северную резиденцию.

В кармане плаща Паулы шуршала горсть записок, которые ей передала Фелиция, — адреса друзей и родственников людей, тех, кто жил сейчас в Северной резиденции. Все хотели знать, что случилось с их близкими, каждый беспокоился о своем доме — цел он или разрушен, есть ли надежда вернуться туда, когда все закончится.

Фэри побывала уже в десяти квартирах, и от того, что увидела там, ее чувства несколько одеревенели. Она больше не испытывала ни страха, ни отвращения, глядя на трупы, разрушенные дома, туман, ползающий по обломкам, словно на средневековые картины, изображающие пир смерти, только в современных декорациях.

Существа из мира кадаверциан не успевали заметить ее, чуяли, но не могли понять, где она скрывается. Эти твари выглядели совершенно по-разному: невероятные гротеск-ные существа, полосы тумана, змеи, покрытые перьями, и птицы в чешуе. Костлявые твари, похожие на крабов, разбегались во все стороны с трупов. Длинные серебристые нити, подобные паутине, пели человеческими голосами, больные, искривленные деревья просовывали ветви в окна домов и светились, словно гнилушки…

Но самыми жуткими были люди с нечеловеческими глазами. Они казались похожими на бетайласов, помогающих кровным братьям в Северной резиденции, и в то же время оставались совершенно другими — дикими, кровожадными, безумными. Пауле едва удалось ускользнуть от трех таких тварей — исчезнуть в тот миг, когда они бросились на нее.

И все же эти опасные походы в город оказались не бесце-льны. Ей удалось вывести двух людей, чудом уцелевших в этом безумии. Бас-гитариста Гемрана Алла и его маленькую дочь. Они были единственными, кто выжил в огромном двадцатипятиэтажном доме. Человек сидел с ребенком на руках в спальне. В запертую деревянную дверь с той стороны мерно ударялось что-то большое и тяжелое, издающее низкие, порыкивающие звуки.

Алл не видел, как на стене комнаты, выкрашенной в ро-зовый цвет, появилась полоса света, расширившаяся до размеров узкой длинной картины — как раз в человеческий рост. На ней была изображена аллея, ведущая к черному рыцарскому замку. По дорожке быстро шла девушка в длинном светлом плаще с чуть растрепанными на ветру блестящими, темными волосами.

Паула остановилась у самой рамы, окинула быстрым взглядом комнату и шагнула вперед.

Свет, льющийся с полотна, возникшего на стене, упал на мужчину, сидящего на полу, и на спящего ребенка у него на руках. Алл обернулся, крепче прижимая к себе дочь, прищурился, заморгал. На его худом лице, заросшемтустой щетиной, появилось выражение, словно он чувствует себя находящимся в глубоком кошмарном сне.

— Паула?!

Девушка помнила его веселым, бодрым, энергичным. Он мог справиться с любой проблемой, но то, что происхо-дило теперь, оказалось выше его сил.

— Привет. Как ты? Надо уходить отсюда, — скороговоркой произнесла фэри.

Дверь содрогнулась еще раз.

— Откуда ты взялась?

— Я тебе все объясню. Только не сейчас. Идем.

— Куда? Разве что… — Он невесело усмехнулся и по-смотрел на широко распахнутое окно, в черном прямоуго-льнике которого трепетала от промозглого ветра, пахнуще-го разложением, тонкая занавеска.

— Нет. Есть другой путь. Вставай. Давай я подержу ре-бенка.

— Какой еще путь?

— По которому я пришла.

Он послушался только потому, что был слишком изму-чен и уже почти отчаялся. Девочка на руках Паулы оказа-лась очень горячей, расслабленно неподвижной.

— Где Вика? — спросила фэри, хотя, видимо, не стоило узнавать судьбу его жены.

Алл кивком указал на подрагивающую дверь, и его лицо исказилось.

— Там.

— Ясно. Хорошо хоть ты жив. А теперь дай мне руку.

Паула взяла человека за руку и потянула за собой. Картина мягко обняла их теплым светом, яркими красками и ароматом зелени. Несколько минут прогулки, и оба оказались в безопасном зале Северной резиденции…

Фэри вытащила из кармана новый листок, мельком взглянула на адрес, узнала почерк Лориана — дом недалеко от Ботанического сада. «Мы говорили с Максом по телефону до того, как оборвалась связь, — сказал ей мальчишка, — он собирался уезжать из города вместе с родителями и своей девушкой. Наверное, уехали, но, если ты посмотришь, все ли у него дома… нормально, мне будет спокойнее». Она обещала посмотреть.

Фэри вышла в сад. Несколько раз глубоко вдохнула прохладный воздух, все сильнее наполняющийся ароматами весны. Представила, что быстро шагает вперед. Тело, утратив материальность, метнулось, превращаясь в поток энергии — звук, свет и цвет одновременно. Яркая молния, невидимая для города…

Паула остановилась первый раз в просторном павильо-не, где когда-то была галерея, которую организовал еще Александр. Она уже поняла, что легче всего перемещаться по уже готовым произведениям искусства, чем мыслью со-здавать новые. Поэтому использовала для передышки именно это место.

Большинство картин все еще висело на стенах, несколько самых ценных оказались сняты — постарался кто-то из мародеров, в период неразберихи первых дней их появилось немало, хотя вряд ли кому-нибудь из них успело пригодиться награбленное.

И теперь, глядя в зал с одного из полотен, фэри видела иссохшее человеческое тело у самой двери. Рядом с ним лежала картина без рамы — потрет юной девушки, безмятежно улыбающейся в темноту.

Паула отвела от нее взгляд и снова бросила вперед свое сознание, а следом за ним и тело. Яркая вспышка, несколь-ко контуров в темноте, усилие воображения, которое отни-мало больше сил, чем физическое, и фэри оказалась стоя-щей на краю луга по колено в мокрой траве, под низкими тяжелыми облаками. Перед ней в пустоте виделся вход в реальный мир — темная, душная квартира. Пустая на первый взгляд.

Фэри шагнула вперед, осматриваясь, но пока не решаясь покинуть безопасное пространство картины.

Стены комнаты были затянуты какой-то зеленоватой пульсирующей субстанцией. Ничего подобного она не ви-дела раньше. Присутствие людей не ощущалось. Пахло плесенью, сладковатым запахом гниющих фруктов. Тишина прерывалась лишь далеким капаньем воды.

Паула сделала еще один шаг, почти прорывая тонкую преграду между двумя мирами, как вдруг с той стороны на нее бросилось нечто — черное, густое, липкое. Гусеница или слизень. Жирное мягкое тело шлепнулось на стену, за-крывая собой «окошко», через которое девушка смотрела в квартиру. Оно не могло причинить вреда фэри, но та отвернулась с отвращением. Сунула руку в карман, доставая последнюю бумажку с адресом.

— Не ходи туда, — услышала она вдруг голос, прозвучавший рядом, оглянулась и почти не удивилась, увидев Иноканоана, который стоял рядом, заглядывая через ее плечо в записку. — Там очень опасно.

На полях его шляпы, сдвинутой на затылок, поблескивали капельки воды, джинсы промокли до колен, на пиджак налипли семена травы.

— Что ты здесь делаешь? — спросила фэри, неожиданно чувствуя, что рада его появлению.

— Присматриваю за тобой. Ты не взяла с собой верного телохранителя-оборотня, а я в отличие от него могу перемешаться по твоим островкам сам.

— Почему мне нельзя попасть в это место? — Она снова посмотрела на бумагу и увидела, как буквы адреса начинают расплываться синими чернильными пятнами, хотя дождь уже прекратился.

— Туда не ходят даже кадаверциан. Ты не сможешь перемещаться там, засосет в трясину эпицентра. — Иноканоан забрал листок, смял его, и спустя мгновение из его рук выпорхнула пестрая мухоловка и с громким писком улетела к далекому лесу. — Не веришь мне, спроси у Кристофа.

— Хорошо, спрошу.

Он усмехнулся и взял ее за руку.

— Идем, я хочу поговорить с тобой.

Впрочем, разговор не получился. Вернее, вышел совсем не таким, как ожидала Паула. Она уже давно убедилась, что с Иноканоаном никогда нельзя быть ни в чем уверенной, даже в окружающем пространстве.

…Она сидела за столом среди негаснущих асиманских свеч. Их кусачие огоньки с сыплющимися колючими ис-корками сегодня горели ровно и смирно. Фэри отдыхала, рисуя, как обычно в последнее время. И альбом ее напол-нялся жутковатыми, сюрреалистичными картинами мерт-вого города.

Иноканоан устроился на подоконнике, глядя на улицу, и, казалось, забыл не только о том, что хотел говорить с ней, но и о ее существовании…

Так продолжалось несколько часов, и в очередной раз взглянув на его темный силуэт, четко вырисовывающийся на фоне окна, Паула наконец спросила:

— Как ты выглядишь на самом деле?

Она сама не знала, почему задала именно этот вопрос. Но отчего-то эта живая картина — юноша, сидящий на по-доконнике с сигарой в руке, и чистое глубокое небо, про-глянувшее сквозь щель в тяжелых дождевых облаках, показалась ей неправильной. Нереальной… Что-то было не так.

Лигаментиа медленно повернулся и посмотрел на нее с веселым недоумением.

— То есть я хотела спросить: то, как ты выглядишь, это действительно твой настоящий облик? — попыталась исп-равить резкость вопроса фэри.

Иноканоан смотрел на нее так, словно видел впервые. Внимательно рассмотрел лицо, шею и плечи, прячущиеся в тени, задержал взгляд на ярко освещенных руках и альбоме, раскрытом на коленях. Пауле на миг показалось, что она сейчас снова начнет превращаться в его сестру, но глава клана Иллюзий усмехнулся, потушив огни, вспыхнувшие в зрачках, и сказал:

— Тебе известно, что ты первая, кто спрашивает меня об этом?

— Нет, конечно, — ответила фэри, не зная, чувствовать себя польщенной от этого откровения или осудить себя за неуместное любопытство.

— Так вот, это так, — Он высунулся из окна и швырнул сигару вниз, — Впрочем, в твоей проницательности нет ничего удивительного. Тонкое художественное восприятие должно было привести к этому.

И он снова замолчал, погрузившись в свои размышле-ния.

В последнее время Иноканоан стал появляться рядом с ней часто, когда поблизости не было ни Словена, ни Гемра- на. Наблюдал, как Паула реставрирует очередной кусок фрески, копирует в блокнот фрагменты барельефов или занимается по просьбе Антониса с кем-нибудь из фэри. Слушал, как она напевает вполголоса, а потом вдруг превращался в тень, исчезая из поля ее зрения, но она все равно продолжала чувствовать его присутствие.

Паула объясняла это себе тем, что лигаментиа одиноко после смерти Соломеи, и он пытается хоть как-то воспол-нить ее отсутствие. Иноканоан должен был понимать, что эта потеря невосполнима, но все равно стремился к этому, так же как и Паула старалась заглушить постоянную тоску по Александру.

— Извини, если я задаю слишком личные вопросы, — сказала фэри, собираясь вновь начать рисовать.

— Нет. Это не настоящий облик, — Он встрепенулся, словно проснувшись, чиркнул спичкой о подоконник, до-стал из воздуха новую сигару и начал ее раскуривать.

— А как ты выглядишь на самом деле?

— Ты действительно хочешь это знать? — Иноканоан взглянул на нее сквозь голубоватый дым и чуть прищу-рился.

Паула прислушалась к своим ощущениям — жгучее любопытство затмевало все остальные чувства — и кивнула.

Он пожал плечами, отложил сигару, спрыгнул с подо-конника и, к удивлению фэри, стал раздеваться. Снял пид-жак, стянул через голову водолазку, разулся и, оставшись в одних джинсах, потянулся, расправляя плечи, провел обеими руками по голове от лба к затылку. И стал меняться.

Паула уронила альбом, даже не заметив этого, и обеими руками вцепилась в подлокотники кресла. То, что она уви-дела перед собой, не выглядело как человек, более того, оно никогда не было человеком.

Казалось, это высокое, почти двухметровое тело искусно собрано из кусочков кожи и плоти разных существ.

У него было узкое лицо с острым подбородком, покры-тое короткой дымчатой шерстью, глаза хищной птицы — огромные, чуть удлиненные, с золотистой радужкой и не-померно большим зрачком. Нос — загнутый клюв, отсвечивающий сталью, тонкий рот с клыками, виднеющимися из-под верхней губы. С головы на широкие плечи спускался капюшон плаща, такой же серый и бархатистый, как и лицо существа. Лишь присмотревшись, потрясенная Паула увидела на нем жилки кровеносных сосудов и поняла, что это его собственная кожа.

На мощной груди выступили узлы шрамов, образующих сложный рисунок и как будто сшивающих между собой кусочки разноцветной шкуры. Искусные сочетания оттенков от черного, отливающего в синеву, до бледно-серого завораживали, и фэри с трудом отвела взгляд от причудливого узора, В плоть предплечий были вживлены широкие полосы хитиновых пластин, словно у насекомого.

Существо было нереальным, чудовищным и в то же время прекрасным. Оно не могло быть Иноканоаном — юношей, который был когда-то человеком и любил свою сестру спорил с Миклошем, создавал иллюзии, курил сигары, любовался картинами, бережно очищенными Паулой, и от нечего делать учил ее магии.

Перед ней стояло создание древнее, как горы, чужое, не-познаваемое.

Ей хотелось немедленно схватить карандаш, чтобы зарисовать его поворот головы, блеск в хищных глазах, контур нечеловеческого тела, но она не была уверена, что сможет передать ощущение опасности, исходящее от него, несовместимости себя и его в этом мире.

— Кто же ты на самом деле, Иноканоан? — прошептала Паула, глядя на него.

— Иноканоан — это брат Соломеи, юноша, создающий Иллюзии. А я — Лигамент. Один из первых. Тот, кого создавал Основатель.

Звуки его голоса вызывали в воображении Паулы яркие ассоциации: шелест песка, текущего по каменным ступе-ням древнего здания, шорох лапок скарабеев, бегущих по плитам египетских пирамид, треск крыльев саранчи, тучей взлетающей над безжизненной равниной.

— Нас было восемь. Молох — создатель лудэра. И-Хё-Дён, тот, кого потом назвали нософоросом, Сокр — отец асиман и леарджини, Урм — повелитель лугата, Умертвь — мать даханавар, Сумеречный Волк — Форлок — предок оборотней, Шип — благодаря ему появились тхор- нисхи и я — Лигамент.

— Почему ты рассказываешь мне об этом? — спросила девушка, судорожно сжимая в руке карандаш.

Он взял стул, придвинул его ближе к Пауле, и она увиде-ла, что у этого существа два сустава в середине руки вместо одного, а пальцы гораздо длиннее, чем у человека.

С первого взгляда его движения были такими же, как у людей, и в то же время казались более плавными и стремительными. Лигамент сел.

— Мне скучно. Соломеи больше нет. Она единственная, кто связывал меня с этой реальностью. Я придумал юношу Иноканоана, у которого есть сестра, и так поверил в нее, что мне казалось, будто она есть и у меня. Теперь ее нет, и мой мИр стал очень неустойчивым, — Он замолчал, глянул искоса на девушку и велел: — Рисуй. Ты же хочешь рисовать.

И когда Паула склонилась над альбомом, перенося в него черты невероятного собеседника, продолжил:

— Я никогда больше не создам никого, подобного ей. Большую часть своих сил я тратил на постоянное поддержание двух иллюзий — ее и своего человеческого образа. Но когда произошло столкновение с Основателем, не смог удержать обе, только свою. И она навсегда ушла, развеялась в ничто, в пустоту… Я виноват в ее гибели, — Он замолчал, и в его нечеловеческих глазах мелькнула человеческая боль, — А ты такая же юная, любопытная, живая, смелая. Ты почти часть меня, так же как и она. Ты тоже мое творение. Очень давно… я создавал таких, как ты, — фэри.

Девушке хотелось спросить о многом, обо всем, вопро-сов было столько, что она чувствовала: задаст один, и он потянет за собой бесконечную цепочку.

— Что стало с остальными созданиями Основателя?

— Их убили собственные дети — кровные братья, подобные тебе. Умертвили, усыпили, парализовали.

— Но почему?!

— Боги должны выглядеть как люди, — наверное, он улыбнулся, Пауле почудилась горькая усмешка в его голосе. — Иначе их будут бояться и ненавидеть. А нам были нужны ваша любовь и доверие. У нософороса никогда не было учеников, а я, как ты знаешь, прекрасно умею создавать фантасмагории.

Паула рисовала, бросая быстрые, цепкие взгляды на его лицо, слушала, и шорох грифеля по бумаге казался продол-жением шелестящего голоса Лигамента. И все новые и но-вые вопросы и предположения теснились в ее голове.

— Я знаю о том, что кланы были разделены. Мы говорили об этом с Леонардо и Кристофом, но я не могла понять, как это произошло. Как это вообще возможно сделать?

— Это было самое начало. Хаос. Мы сами создавали историю, — Лигамент прищурился, явно наслаждаясь воспоминаниями, — Мы обращали людей и учили их только одной стороне магии. Убивали тех, у кого проявлялась другая.

Устраивали войны, во время которых гибли те, кто знал о разделении. Уничтожали документы.

Он склонил голову набок и еще сильнее стал похож на хищную птицу.

— Мне было легче остальных. Я создавал иллюзии. При-влекательный, талантливый юноша-фэриартос находит не менее талантливую девушку с прекрасным голосом и обращает ее, затем отыскивает другого юношу, и еще одного… Вместе они создают произведения искусства, совершенствуются в магии. Время идет, создатель клана фэри погибает, его место занимает другой. А в то же время где-то недалеко существует еще одна семья — странных детей лигаментиа. И никому в голову не приходит, что они фактически одно целое.

Он замолчал, ожидая от Паулы ответной реакции.

— Понимаю, — сказала она, на миг отрываясь от рисун-ка, — но другие не могли создавать столь правдоподобные иллюзии.

— Они могли лгать, — в его голосе снова прошелестела улыбка, рука с длинными пальцами чуть шевельнулась. — И уничтожать тех, кто знал лишнее.

Фэри нахмурилась, новые вопросы уже теснились в ее голове.

— Но ведь у каждого клана был свой мир. Как стало возможно разделить их?

— Они все еще едины, хотя проникающие в них не видят другую часть. Она остается за пределами их органов чувств.

— Но зачем это было нужно? Так усложнять все?

— Такова была воля гин-чи-най. Основателя больше не существовало. Он растворился в нас, в нашей крови и в нашей силе. А его сородичи говорили со мной. Их желания, мысли приходили ко мне через мой мир в виде образов. Они чувствовали свою вину перед людьми за то, что не смогли сдержать чудовище, проникшее сюда, и пытались как можно дольше оттянуть его возрождение.

Он неожиданно поднялся все тем же стремительным, плавным движением, прошелся по комнате, и Пауле пока-залось, что Лигамент наслаждается, сбросив с себя образ Иноканоана.

— Во мне, так же как и в нософоросе, заключена изначальная сила Основателя, — сказал он, останавливаясь возле окна, — не разбавленная человеческой кровью и плотью. Если бы уцелели все первые создания Атума, мы изгнали бы его гораздо проще, почти без усилий.

— Ты думаешь, он предвидел это? — спросила фэри.

Лигамент вернулся на прежнее место и снова опустился на стул.

— Быть может, знал. Или предчувствовал. Я никогда не общался с ним близко. Постарался уйти как можно быст-рее. А вот Молох, Урм и Сокр оставались рядом с ним до того мгновения, пока он не перестал существовать. Им нра-вилась власть, которую они получили, нравилось обращать людей, нравился их страх.

Он замолчал, глядя в пустоту над головой Паулы и вспо-миная те давние времена.

А Фэри рисовала теперь его руки, хищные и очень выразительные.

— Но если ты и нософорос обладали той изначальной силой, почему вы не попытались уничтожить Основателя, когда он был еще безопасен. Да, я помню, что его дух неу-ничтожим, но…

Он пожал плечами:

— А почему фэриартос, наделенные способностью ме-нять реальность, не сделали так, чтобы Основатель никогда не появился в этом мире? Или погиб, испепеленный собст-венной силой? Никогда не родился Вивиан, или Вольфгер не встретил его во время своего побега?

— Я говорила об этом с Леонардо, — печально ответила Паула. — Для того чтобы менять будущее, нужно обладать даром художника, видящего его. Но никто из нас не обладал им, кроме Александра, а тот погиб. Однако даже если бы он был жив… это безумно сложно выстроить все линии так, чтобы никому не повредить, не сделать еще хуже. Он решался лишена небольшое влияние, но переделывать мир столь глобально… — Она замолчала, смотря на лицо Лига- мента, нарисованное на бумаге. — А менять прошлое невозможно. Гемран хотел, но Леонардо сказал: единственное, что неизменно, — это прошлое…

— У каждого из нас есть границы, за которые мы не можем выйти, — задумчиво произнес Лигамент.

Глава 27

СИЛА ВРАГА

Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги.

21 мая

Они нравились детям и подросткам. Особенно детям и подросткам. Фелиция всегда знала об этом и сейчас наблюдала за тем, как ее ученики общаются с людьми. Никогда раньше семье даханавар не предоставлялась возможность настолько сильного влияния на смертных и настолько открытого.

Дети помладше были в восторге от Себастьяна. Светловолосый широкоплечий гигант с добродушной, открытой улыбкой позволял им висеть на себе, усаживаться на колени и отвечал на множество вопросов. Те, кто постарше, собирались вокруг Ютгы, которая могла часами рассказывать самые невероятные истории и придумывать занимательные игры.

Юные девушки млели от Николаса. Юноши ловили взгляд Констанс. Красивые, веселые, заботливые, вежли-вые и молодые даханавар помогали им забыть о том, что творится в городе, о погибших родственниках, разрушен-ных домах, потерянном имуществе.

Фелиции тоже было о ком сожалеть. Стэфания, верная подруга, которая была рядом на протяжении многих столетий, присоединилась к призракам, окружающим мормоли- каю, и теперь часто леди мысленно разговаривала с ней и даже порой радовалась, что Дарэла нет рядом и он не может услышать ее молчаливые беседы с погибшей.

«Все мы — гамельнские крысоловы, — думала Фелиция, замечая, как дети и молодые люди радостно вспыхивают, когда видят рядом кого-то из своих новых друзей, как стремятся поговорить с ними, получить улыбку, несколько слов одобрения, просто прикоснуться, — Мы сами сделали их такими», — размышляла мормоликая, наблюдая, как одна из девушек беседует с Бертом, и ее хорошенькое личико светится восторгом и обожанием. А ведь она видела его всего несколько раз в жизни.

Но, естественно, не все люди были спокойны. Фелиция спиной чувствовала недовольные взгляды. Они не становились враждебными лишь потому, что даханавар постоянно мягко глушили это недовольство. Хотя мормоликая уже говорила Кристофу: невозможно постоянно внушать голодному, будто он сыт, а замерзающему, что согрет. Лучше всего было бы уже сейчас отделять молодежь от старших, уводить детей и воспитывать из них верных друзей и надежных доноров, как уже было когда-то во времена ее юности. Но что тогда делать с остальными?

Вчера она вместе с Констанс зашла в один из залов рано вечером после короткого дневного сна и увидела невероятную картину. Люди испуганно жались к стенам. Плакали маленькие дети. В центре помещения стоял Босхет с пистолетом в руке, а у его ног лежал скорчившийся человек с окровавленной головой. Еще трое отступили на некоторое расстояние от духа-убийцы и с опаской смотрели на него.

— Что случилось? — холодно поинтересовалась мормоликая.

— Кое-кто недоволен своим питанием, жилищными условиями и отсутствием джакузи. Я предложил разнообразить рацион свежим мясом, — бетайлас показал пистолетом на человека, держащегося за голову, — но они отказались. Так что инцидент исчерпан.

Он наткнулся на взгляд Фелиции, сверкающий от бе-шенства, и не торопясь сунул пистолет обратно за пояс.

— Убирайся отсюда немедленно, — сказала леди Босхе- ту, и тот, пожав плечами, отошел к выходу из зала, присло-нился спиной к косяку, угрожающе посматривая на людей.

Оценивал обстановку, подозревая, что на мормоликаю мо-гут напасть.

Констанс присела рядом с раненым, отвела его руки от головы, осматривая.

— Ничего серьезного. Поднимайтесь, вас нужно перевязать.

Это было еще одно потрясение для людей. Как оказа-лось, вампиры не бросаются на человека, лишь почувство-вав запах крови, не впадают в безумство и не готовы разо-рвать любого, оказавшегося на дороге. Спокойствие было восстановлено, напряженная ситуация разрядилась сама собой.

— Отходняк, — глубокомысленно заявил Фелиции Бос- хет, дожидающийся ее у дверей зала. — За ночь вы накачиваете их своей силой, как наркотиками, а днем приходит отрезвление.

— Никогда больше не смей поднимать на них руку, — резко сказала мормоликая, обрывая его самодовольную болтовню. — Иначе они будут бояться и ненавидеть нас.

— Вы, конечно, очень умны, Леди, образованны и толе- рантны, — скучающим тоном произнес бетайлас, — но вы, похоже, просто не понимаете, что иногда надо применять силу. Многие это уважают. Да, они будут бояться, но зато у вас больше не возникнет проблем. Кроме того, они и так ненавидят всех вас.

Никогда раньше Фелиция даже не могла подумать, что будет стоять и разговаривать со слугой кадаверциан, как с равным.

— Я знаю, когда и как нужно применять силу, Босхет. Но у нас могут возникнуть проблемы с теми людьми, кто готов доверять нам, кому мы нравимся.

— Поэтому приглашайте меня или кого-нибудь еще из бетайласов для разрешения конфликтов, — с улыбкой, полной превосходства, предложил он, — Мне это доставит удовольствие, а вы не будете пачкать руки.

— Благодарю за помощь, — отозвалась Фелиция холод-но. — Не смею тебя больше задерживать.

Он ухмыльнулся, отвесил ей ироничный поклон и уда-лился.

Практически весь нижний этаж был отведен для челове-ческих «гостей». В залах можно было более-менее удобно экить. Полы застелили спальными мешками, поставили несколько больших палаток для раненых и выздоравливающих, пару углов отгородили импровизированными ширмами.

В одном из смежных помещений организовали что-то вроде столовой. Рамон, уподобившись Посейдону, пробил в каменном полу дыру, через которую вывел подземный родник, и теперь в глубоком желобе постоянно была питье-вая вода. Для этого он воспользовался деревянной палкой, подобранной в парке, и бриллиантовой заколкой Фелиции, фокус, несложный для лугата, вызвал волну восторга у молодежи.

Якоб Асиман, получивший своего ученика после очередной поездки кадаверциан в город живым и относительно здоровым, в порыве вдохновения обещал подумать над созданием синтетической пищи. Но не сейчас, а в ближайшем будущем, когда некромантам окончательно опротивят поездки за продуктами, или когда запас продовольствия закончится в магазинах. А пока обеспечил людей источником тепла в виде нескольких жаровен, на которых не гасли раскаленные угли.

Фелиция спросила его, что слышно про Амира, и радужное настроение Якоба несколько подпортилось. «Ничего, — хмуро ответил он. — Они успели скрыться до того, как началось все это». — «Думаю, теперь весь оставшийся клан асиман — на территории Северной Африки в старом убежище, — заметила мормоликая. — Ты жалеешь, что остался? » Якоб поморщился: «Фелиция, не надо применять на мне ваши психологические приемы. Поберегите их для людей. Что сделано, то сделано». С этими словами он развернулся и ушел прочь.

Леди вновь вернулась мыслями к людям.

Они были самые разные — молодые, зрелые, небольшое количество пожилых. Незаметные, яркие, худые, полные, мускулистые, усталые, бодрые, озлобленные, равнодуш-ные. Глядя на них, мормоликая невольно сравнивала это поколение с людьми из ее прежнего мира. Те быди другими — сильными, смелыми, верными, открытыми, быть может, чуть более наивными. У ее соотечественников были широко расставленные глаза, светлые, часто кудрявые во-лосы, прямые переносицы.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒