Глава третья. Ташкент

Глава третья

Ташкент

… Каждому лицу, пошедшему в наблюдение, дается кличка, как равно и лицам, кои, по мнению филеров, будут представляться интересными, или часто встречаться ими по наблюдению. Кличку должно давать краткую (из одного слова). Она должна характеризовать внешность наблюдаемого, или выражать собою впечатление, которое производит данное лицо…

из Инструкции по организации филерского наблюдения

Экстренное заседание Большого хурала открылось в одиннадцатом часу вечера, после того как несостоявшийся Ромео Козырев вместе со своей Джульеттой примчались на Светлановский. Бабушка Лямина проводила лето в местности, в которой, если верить рекламе, «хорошо иметь домик», поэтому в данный момент квартира Ивана под место вечерних заседаний подходила идеально. Войдя в комнату, Паша и Полина застали довольно редкое зрелище – бригадира, терзающего компьютер. Под чутким руководством Лямина Александр Сергеевич послушно и усердно давил на клавиши. Всем своим видом в этот момент он просился на агитационный плакат «Все на борьбу с компьютерной безграмотностью». Столь небывалый ажиотаж у Нестерова, испытывающего отвращение ко всякого рода высоким технологиям, вызвала приобретенная по случаю так называемая рубоповская база, утечка которой произошла в конце 90-х. Информация в базе была ощутимо устаревшей, но вместе с тем довольно интересной и познавательной. Хотя, безусловно, для бригадира было по меньшей мере дико осознавать, что данные из дел оперучетов и прочие, как минимум дээспэшные, сведения находятся в относительно свободной продаже и стоят каких-то пятьсот деревянных. И за что, спрашивается, его поколение кровь проливало? Обыдно, да?

Александр Сергеевич не без сожаления оторвался от мышки, вылез из-за стола, и его место тут же занял Лямка, продолживший поиск. А бригадир тем временем рассказал вновь прибывшим о том, что сегодня утром почтовый ящик Ташкента открыли и Николай уже успел порыться в нем. Первоначальное резюме таково: затеянное ими мероприятие принесло пока весьма скромные результаты. Во-первых, всю входящую почту пользователь по прочтении, похоже, удалял. По крайней мере, в папке «входящие» было сиротливо, как в тюремной камере. Во-вторых, количество исходящих писем также было крайне незначительным, а их содержимое, на первый взгляд, большой ценности не представляло. Впрочем, одно письмо Нестерова как раз таки очень заинтересовало и именно из-за него сегодня весь этот сыр-бор и разгорелся. Письмо было отправлено на адрес dronkat@nwgsm. ru восемь дней назад и содержало в себе следующий текст:

«…На трубу не звони, буду менять симу. В городе появлюсь примерно через неделю. Предупреди Жука, чтобы собрал всю сумму к двадцатому числу. Будет спрашивать, отчего так рано, – двинь ему в табло. И пускай не вздумает крысятничать, скажи, что проверю лично. Начиная с двадцать первого, ждите меня с бабками в полдень в кабаке, в котором Боцману армяне нос сломали».

– Ну, и как вам сей ребус? – спросил Нестеров.

– Если допустить, что это действительно писал Ташкент, – начал Козырев, но бригадир его перебил:

– Допускать ничего не надо, лично я уверен – это Ташкент. Кстати, вы обратили внимание на слово-паразит «отчего»?

– Обратили, – сказала Полина. – Но мне кажется, нам от этого не легче. Кто такие Боцман, Жук? Где искать этот самый кабак? Кстати, а владельца почтового ящика, на который пришло это письмо, нельзя установить?

– Можно, но скорее всего, бесполезно, – подал голос Лямин, не отрывая глаз от экрана монитора. – При авторизации на «Яндексе» можно закачать какие угодно данные. По крайней мере, паспорт никто спрашивать не будет. А этих самых Боцманов и Жуков в рубоповской базе, как собак нерезаных. И это с учетом, что данные заканчиваются девяносто восьмым годом.

– Может быть, поднять сводки ГУВД? На предмет драки в кабаке?

– Вот тебе, Полинушка, мы это дело и поручим, – хмыкнул Нестеров, не переставая удивляться наивности предложений своих «грузчиков». – Полистаешь, хотя бы последние годков пять проверишь… Ладно, шучу. Кстати, перелом носа едва ли вообще отражен в сводке. Да и, в конце концов, это могла быть чисто внутренняя разборка, без ментов.

– Может быть, Серпухов что-то слышал об этом? – спросил Паша.

– Уже справлялся – глухо. Не столь значителен эпизод, чтобы он удержал его в своей оперативной памяти.

– Ого, – восхитился Лямин. – Александр Сергеевич, вы делаете успехи.

– В смысле?

– Вы уже знаете про оперативную память?

– Оперативная память – это память оперативного работника. И вообще, не морочь мне голову, лучше делом займись. Сколько у тебя там Боцманов набралось?

– Пока восемь.

– Пока! Не пока, а уже… Нет, это все фигня, так мы его не вычислим. Остается одна надежда – на господина Камышина.

– Вы звонили ему? – невольно вздрогнув, спросила Полина.

– Вообще-то, я рассчитывал на тебя. Но если ты все-таки выскажешь свое решительное «нет», то придется звонить мне.

– Хорошо, я позвоню, – ответила Ольховская, взяла распечатку с текстом и вышла из комнаты, явно не желая, чтобы ее непростой разговор слышали остальные.

– А двадцать первое у нас, между прочим, завтра, – сказал Паша, в душе которого острой иголочкой кольнуло упоминание о былой связи Полины и Камыша.

– Это единственное умозаключение, которое пришло тебе в голову? – недовольно проворчал бригадир. – А по-твоему, какого еще хрена мы здесь все зависаем? Между прочим, завтра мы заступаем с утра и при любых раскладах не сможем быть одновременно в двух местах. Если, конечно, наш объект не потащится именно в этот кабак.

– Вероятность – один шанс к десяти тысячам, – сказал из своего угла Лямин, продолжая щелкать мышкой.

– Вот еще один умник выискался. Ясен перец: языком молоть – это тебе не адреса срубать, – съехидничал Нестеров.

Иван обиделся и нарочито громко забарабанил по клавиатуре. В этот момент в комнату вернулась Полина.

– Ну что? – почти хором спросили «грузчики» и разом повернули к ней головы.

– Боцману сломали нос в кафе «Воды Лагидзе», когда он попытался увести девушку у некоего Маиса. Это было примерно в середине девяностых. Не знаю, насколько это интересно, но самого Боцмана несколько лет назад застрелили… Это все.

– Значит, все-таки Богачев, – задумчиво проговорил бригадир,

– Кто?

– Первый Боцман, который мне пришел на ум: Богачев Андрей Викторович, в свое время ходил под Колесом. Действительно, был убит в начале 2001 года недалеко от гостиницы «Карелия». Ну да черт с ним… А вот за «Воды» Камышу мое человеческое мерси. Как же, помню, мутный был кабак.

– А сейчас?

– Сейчас не знаю. К тому же, насколько я помню, теперь он называется как-то иначе, но находится там же, на Белинского. Все это очень здорово, братцы мои, но боюсь, что завтра повидать Ташкента нам не удастся. Обидно, конечно, такой шанс упускать, но хули, извиняюсь, тут поделаешь…

– А может, нам со сменщиками поменяться? – спросил Лямин.

– Ты, Ваня, в наружке служишь или сторожем на заводе резиновых изделий подрабатываешь? Как ты себе это представляешь?

– Ну… можно Нечаеву позвонить и попросить…

– Блин, Лямка, – первый час ночи! Наряды составлены, дежурному по Управлению доложены. Народ во главе с Нечаевым уже давно подушки плющит… И тут объявляемся мы с предложением «поменяться»… В лучшем случае меня попросят поменять себе голову, а потом пошлют сам знаешь куда… Нет, сначала пошлют, а потом попросят…

– А если кто-то из нас завтра, к примеру, заболеет? – предложил свой вариант Козырев.

– Идея неплохая, товарищ водитель. Но поскольку наш экипаж находится под колпаком у папаши Мюллера, закосить внаглую, без справки, нам не дозволят. А получить больняк у нашей мадам, да еще и в летний период, в разгар отпусков… Это нужно заболеть, по крайней мере, СПИДом… Хотя и со СПИДом может не прокатить… К тому же одному идти в кабак – это, как выражается наш друг Лямка, «стремно». Надо бы как минимум вдвоем…

– А Серпухов туда своих оэрбэшников подогнать не сможет?

– В принципе, сможет – но на фига? Брать Ташкента не на чем, разве что рожу ему хорошенько начистят.

– А если ладонинских?

– Кого? … Мишу-Гришу-Дюшу и этого… Как бишь его?

– Арнольда, – подсказал Лямин.

– Во-во, и Терминатора в придачу. Тогда точно одно из двух: или они весь кабак на уши поставят, или им всем кабаком уши поотрывают… И вообще, други мои, в своих поисках мы сейчас худо-бедно, но приближаемся к Ташкенту. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Так вот: у господина Ладонина, как бы уважительно мы к нему ни относились, свои виды и планы относительно нашего фигуранта, и лично меня они не вполне устраивают. Поэтому предупреждаю всех – языками при нем не молоть. Нам дали определенную свободу действий, а потому мы вовсе не обязаны докладывать о каждом своем шаге и пуке. Ясно? … И вот вам мое последнее слово: если Ладонин будет интересоваться – кабак мы вычислить не смогли. Пусть теперь, согласно начальным вводным, засылает очередную порцию бабла в Управление «Р», чтобы мобильник Ташкента ставили на ПТП… А завтра я поговорю с Нечаевым и попрошу на ближайшие пару-тройку дней загнать нас на работу в вечер. И будем надеяться, что фраза Ташкента «начиная с двадцать первого» отнюдь не означает, что встреча состоится именно завтра, двадцать первого.

– А если все-таки именно «завтра, двадцать первого»? – спросила Полина.

– Значит, не судьба: не все коту, что есть во рту… Все, на этом прошу считать наше собрание закрытым… Кстати, Лямка, у тебя найдется свободное койко-место? Очень уж неохота пешкодралить на юго-запад. Тем более, что уже через пять с половиной часов подъем…

– Да полно места, можно и в бабушкиной комнате лечь.

– А для молодежи? – Нестеров не без озорства подмигнул в сторону Козырева и Полины.

– Нет, спасибо, я домой, – сразу же засобиралась Ольховская.

– Полин, я тебя провожу? – спросил Паша.

– Только до машины, а до дому я уж сама доберусь.

– Вот ведь хрень какая, – сказал Нестеров, доставая бумажник. – Имеем собственный «Кадиллак» и все равно на тачках разъезжаем.

– Вы же сами сказали, Александр Сергеевич, что надо быстрее, а то бы я, конечно, за «лягушкой» смотался.

– Да ладно, это я так, не в качестве наезда. Просто размышления вслух. Вот, держи, – бригадир протянул Павлу пару сотенных бумажек. – Номер тачки запиши на всякий случай.

– Боитесь, что украдут? – усмехнулась Ольховская.

– Боюсь, – честно признался Нестеров. – Эх, Полинушка, родилась бы ты годиков на двадцать пораньше…

– И было бы мне уже за сорок, – продолжила за него Полина.

– А вот это нечестно. Я же не виноват, что так рано родился.

– А я не виновата, что так поздно…

– Вот и поговорили. Ладно, ваше дело молодое – гуляйте. Лямка, показывай, куда мне кости кинуть, только я тебя очень прошу, давай попробуем обойтись без бабушкиной комнаты… А то меня и так Полина уже чуть ли не в дедушки записала…

…Бригадир уснул лишь под утро. Странное дело: на работе, на выездах и в командировках он умел мгновенно отключаться в самых неожиданных и неприспособленных для сна местах и позах, а вот на чужих, незнакомых квартирах у него так не получалось. К тому же мучила и не давала покоя мысль о завтрашней встрече Ташкента. Больше чем кому бы то ни было из присутствующих Нестерову хотелось пойти в этот чертов кабак, однако здравый смысл подсказывал, что без тщательной подготовки эта операция способна лишь испортить все дело. По уму, следовало бы заблаговременно запастись у Ладонина аппаратурой для прослушки, попробовать арендовать спецтехнику в родном Управлении. Без фиксации контактов и разговоров их поход в заведение превратился бы лишь в заурядные смотрины, тем паче что грамотно оттащить Ташкента силами одного экипажа они бы вряд ли смогли. Так что лишний раз светить свои рожи перед объектом действительно было вроде как и глупо. Другое дело, что Нестеров так и не позвонил Ладонину и не рассказал, что им удалось вычислить место завтрашней встречи, хотя действующий между ними негласный договор о совместной деятельности подразумевал, что такой информацией следует делиться в обязательном порядке. Бригадир не рискнул «сдать» Ташкента, обоснованно подозревая, что в противном случае ладонинские оперативно решат вопрос по существу и закроют тему, замочив врага в заведенческом сортире. Нестерова такой расклад не устраивал, и поэтому он сделал то, что в бизнесе принято называть кидком партнера. От осознания этого факта на душе у бригадира было гнусно и муторно, поэтому Александр Сергеевич принял решение в самом ближайшем времени встретиться с Ладониным и попытаться совместно с ним найти некий компромиссный вариант дальнейшей работы по Ташкенту. Однако, идя на эту встречу, хотелось бы иметь на руках хоть какие-то козыри, которых у Нестерова пока не было. Так что оставалось лишь полагаться на результаты будущих прослушек Ташкента, хотя сам бригадир и недолюбливал подобный способ ведения ОРМ. Он предпочитал старые, проверенные дедовские методы – «подсмотрели, проследили, доложили, закрепили»…

Ташкент, конечно же, никуда из города не уезжал. Но поскольку Дрон ему нужен был только через неделю, то он решил подстраховаться таким вот незатейливым образом. Так, на всякий случай. Причем сделал он это исключительно автоматически. Просто потому, что привык жить осторожно. Правда, сим-карту он действительно поменял, однако такую процедуру он и так проделывал ежемесячно. Опять-таки чтобы крепче спать…

Ташкент никогда не был ярко выраженным злодеем, еще в начальных классах Альберт резко выделялся среди своих сверстников. Выделялся не тем, что хорошо учился (учился он, кстати, неважно), а тем, что умел грамотно и спокойно формулировать свои мысли. А потому, невзирая на свои «неуды», оставался в сознании преподов и сверстников положительным.

Ташкент не мог, да и не желал избегать в школьные годы молодежных группировок, борющихся за мифические микрорайоны, однако он никогда не бежал с арматуриной во главе орды. Гораздо интереснее ему было просиживать часами на скамейке с ранее судимыми и слушать! Слушать, слушать…

– Глянь-ка на пацанов, – кивал ему стремящийся к воровской жизни кент по прозвищу Чич. – Им бы в морской пехоте цены не было бы. Эх, не то это «пальто»!

– А как надо? – впитывал будущий Ташкент.

– Как-как? … – плевал на выжженный солнцем песок Чич, отсидевший два года в колонии для малолеток. – Посидели в кругу, чайку зеленого хлебнули, обменялись уважением… А затем, через недельку, р-раз – сожгли их газетные киоски и чужих завиноватили.

Уже к восьмому классу Ташкент знал, как устроена настоящая дипломатия. Взять, к примеру, хотя бы один факт: он любил бродить по музеям и пристраиваться к экскурсиям. Однажды во Пскове, куда они с классом приехали на экскурсию, будущий Ташкент спросил: «А почему проходы в залах такие низкие? »

– Обычно я отвечаю, что монахи были очень маленького роста, – ответила экскурсовод.

– Но у вас умное лицо, – ответил ей на это тогдашний восьмиклассник. – Неужели вы не понимаете, что это сделано для того, чтобы, входя в каждое помещение, человек кланялся иконе, хочет он этого или нет.

Уже в то время Ташкент понял, что надо не заставлять, а создавать условия для непременного исполнения. Наверное, именно поэтому у него так лихо пошло шпилить в карты. Он не был сторонником вышибал за спиной: Ташкент заряжал десять колод лично и отдавал их за долю малую продавщицам в Гостиный Двор, Пассаж, ДЛТ. А затем предлагал новому центровому игроку купить колоду самому. Тот, подкупаемый такой благородностью партнера, и покупал их в одном из вышеназванных мест. А в случае, если под конец игры неудачник начинал что-то подозревать, Ташкент с неподдельным волнением в голосе возмущался: «Подожди, подожди… Давай начнём сначала – ты же сам колоды брал в ДЛТ…»

У Ташкента очень хорошо получалось общаться с госчиновничеством: в хороших очках, гладком джемпере, со стильными визитными карточками, дорогой ручкой… он всегда производил впечатление южного человека новой формации. При этом нередко подкупало то, что Ташкент никогда не сквернословил. Лишь однажды удивительно внимательный будущий кремлевский человек заметил на восторженные отзывы своих коллег относительно Ташкента: «Сложное впечатление. Господину Ану хорошо бы пошло возглавлять Великое посольство Чингиза… Но лично я не спешил бы ему доверять».

А вот в конфликтах Ташкент мог быть очень резким. Как-то во время довольно жесткого диалога ему ляпнули: «Тогда война! » В ответ на это Ташкент сделал вид, что опешил. Он потерянно начал рассчитываться за стол и затем, неожиданно хлестанув салфеткой по физиономии оппонента, мгновенно очутился у него за спиной и вертким захватом пережал сонную артерию. Когда последний очухался, то увидел ухмыляющегося напротив Ташкента все в той же позе, в которой тот к нему и подорвался: «Я подумал, что раз ты мне объявил войну, – спокойно пояснил Ташкент, – значит, в таком разе меня кто-то будет поджидать возле парадной, чтобы отправить в мир не этот. Поэтому я всего лишь показал тебе, что имею полное право и возможность этого не допустить. Так что? Договариваться станем или лаяться? …» Короче, Ташкент был личностью, и это признавали все. Его не любили, но врагом Ташкента никто быть не желал…

…На следующее утро Ольховская в конторе не появилась. Нестеров дергался, ежеминутно поглядывал на часы и тихо удивлялся спокойствию проводившего инструктаж зама, который не обращал никакого внимания на явный некомплект в экипаже. После того, как бригадир в очередной раз украдкой глянул на время, зам не удержался и спросил:

– Ты чего мечешься, Сергеич? Или спешишь куда?

– Полина что-то запаздывает. Вообще-то, на нее непохоже…

– Да звонила уже ваша Полина. Выпросила у меня отгул на сегодня. Ты разве не в курсе?

– Нет. А что стряслось?

– Говорит, приболела – еле ходит.

– В смысле?

– В смысле критические дни. Песню про «крылья сложили прокладки – какой там полет? » слышал…

– Ч-черт… Увижу – собственноручно выпорю.

– Да ты прям мазохист какой-то, Сергеич, – хохотнул зам. – Выпорю… Да ты радоваться должен – раз такое дело, значит, рожать пока не собирается. Вон, у соседей сверху за полгода уже третья баба в декрет ушла. Задница полная – приходится мужиков по очереди на набивку информации сажать…

Перед выездом на точку Нестеров несколько раз пытался связаться с Полиной – бесполезно: домашний телефон молчал, а мобильник был отключен. Уже в машине, подметив, что бригадир раздражен, терзаемый схожими сомнениями Козырев спросил:

– Александр Сергеевич, вы думаете, это она нарочно с отгулом подстроила? Чтобы в тот кабак пойти?

– А чего тут еще думать? … Мисс Марпл доморощенная… Видать, лавры Лямина покоя не дают – тоже хочет в одиночку Ташкента изловить.

Иван, который уже давно привык к тому, что его имя постоянно поминают всуе, на этот раз не выдержал и взбрыкнул:

– А я-то здесь при чем? … Чего сразу на меня все валить? Что бы ни случилось – Лямин виноват: объекта потеряли, адрес не сделали, глупость какую сотворили – все из-за меня, так, что ли? А когда я на набережной того же Ташкента заметил, никто даже спасибо не сказал…

– Алё, гараж! Ты сам-то понял, что сейчас сказал? … За то, что ты будешь даже не хорошо, а удовлетворительно выполнять свою работу (за которую тебе, кстати, деньги платят), я еще должен каждый раз тебе спасибо говорить? Да ты, брат, совсем охренел в атаке…

– Да уж такие деньги, что в кармане не помещаются, – съязвил Лямин.

– Какие бы ни были… Не умеешь шить золотом – ворочай молотом. Тоже мне, недооцененный специалист по тарелочкам… Ташкента он, видите ли, на набережной заметил. Да лучше бы ты его тогда просрал. По крайней мере, Антоха бы жив остался…

– Александр Сергеевич, вы сейчас неправы, – отозвался на последнюю фразу Козырев.

– Сам знаю, что неправ… Просто достали вы меня уже по самое не могу. Сколько раз можно повторять одно и то же? Сидят, кивают, поддакивают – а потом выходят и делают все по-своему. И благо бы делали хорошо, так ведь нет – все у них через жопу получается… Вот опять: вроде бы умная, взрослая баба, но обязательно ей надо стать еще и Зоей Космодемьянской… Слышал, как про нашу смену в Управлении говорят? Нет? А я слышал: «Коль закрыть глаза и уши, экипажа нету лучше». И это они еще не знают про наши игрушки с Ташкентом… И все, хватит об этом, отставить разговоры… Если кто-то из вас сегодня будет со мной спорить, предупреждаю – двину в торец…

Бригадир недовольно откинулся на спинку сиденья, достал телефон и в очередной раз набрал номер Полины. В очередной раз безрезультатно.

Прогнозируя предстоящую реакцию Нестерова, Ольховская специально отключила свои телефоны. Она понимала, что поступает неразумно, однако ничего не могла с собой поделать – ее подстегивала и гнала вперед жажда праведной мести. Полина, так же как и Нестеров, не слишком верила в успех «компьютерного розыска» и считала, что последние дни в поисках Ташкента они нисколько не продвинулись, а, напротив, топчутся на месте. Именно поэтому пренебречь информацией Камыша она не смогла. Вместе с тем Полина прекрасно понимала, что при удачном стечении обстоятельств сегодняшняя акция позволит ей всего лишь вживую взглянуть на врага – проследить за Ташкентом или за его связями в одиночку она, конечно же, не сможет. «Может быть, удастся хотя бы зафиксировать номера машин – и то хлеб будет», – утешала себя Ольховская, отчетливо представляя, какой разнос устроит ей вечером бригадир.

Полина подъехала к заведению на Белинского в половине двенадцатого. Она намеренно решила появиться здесь пораньше, чтобы хорошенько осмотреться, а главное, занять наиболее выигрышное для наблюдения место. Рядом с кафе уже были припаркованы две иномарки, однако Ольховская не обратила на них внимания, поскольку для Ташкента и его связей было вроде как рановато. Но она ошиблась – едва перешагнув порог, Полина наткнулась глазами на компанию из трех мужчин, сидящих за столиком в самом темном углу. Других посетителей, кроме медитирующего над бокалом пива небритого мачо-кавказца, не было – утро и пока еще не сезон. Ташкента Полина узнала сразу: дело было не только в сходстве с фотографией – просто именно таким она его почему-то себе и представляла. Особенно глаза – властные, жестокие и в то же время абсолютно безжизненные.

Не готовая к тому, что встреча произойдет вот так вот сразу, Ольховская слегка растерялась, но затем взяла себя в руки и решительно направилась к барной стойке. Подхватив кожаную папку меню, она прошла к свободному столику, присела на округлый диван и повела рукой сделавшему попытку начать движение официанту, мол – дай почитать-то. Проходя к месту, боковым зрением Полина заметила, что один из собеседников Ташкента проводил ее чуть удивленным взглядом – очевидно, одинокие молодые женщины в данном заведении появлялись не часто. Впрочем, через пару секунд мужчина потерял к ней всякий интерес и целиком погрузился в беседу. А вот чертов кавказец, напротив, заметно оживился и самым бесцеремонным образам стал пожирать Полину глазами, подолгу задерживая взгляд на ее груди и ногах. Ольховская сделала вид, что не замечает сладострастных взглядов джигита: она старательно изучала меню, максимально сосредоточившись при этом на интересующей ее троице. Разговоров Полина не слышала, а посему просто пыталась по возможности полно запомнить приметы связей Ташкента. Первому собеседнику (тому, который столь удивленно посмотрел на нее) она мысленно дала прозвище Громозека. А вот второй, судя по всему, и был тем самым пресловутым Жуком. По крайней мере, в процессе беседы он пил и закусывал исключительно одной рукой, а второй придерживал лежащий на коленях портфель, в котором, скорее всего, лежали деньги, о которых писал Ташкент. А у того вдруг зазвонил мобильный – полифония пропела первую симфонию Чайковского, и Полина, памятуя о возможностях службы Николая, автоматически глянула на часы, запоминая точное время звонка.

В динамиках, слава богу, играл джаз. Ольховской всегда было очень обидно, когда она заходила в уютные, со вкусом оформленные кафе, а там завывал дифирамбы себе любимому Киркоров. В таких случаях Полина, как правило, начинала ворчать: «Зачем приглашать оформителя со вкусом, чтобы затем дать магнитофон на откуп девушкам из Всеволожска…» Полина не была высокомерна или заносчива по отношению к провинции, скорее наоборот. Так, например, она с иронией относилась к потомственным петербуржцам, особенно к дворянским. Но вот в подобных случаях ее прорывало, и она становилась раздражительной и злой. Зато сейчас ее порадовал Джордж Бенсон.

Подошел официант, и она заказала «Махитос». [82] Ей понравилось название, которое она давно знала по книгам, но вот в жизни до этого еще ни разу попробовать не доводилось. При фразе: «Махитос, пожалуйста» около официанта, не выдержав, нарисовался тот самый кавказец. Кстати, при ближайшем рассмотрении он произвел весьма приличное впечатление: эдакий накачанный тип благородно-южного оттенка, одетый во все белое и дорогое. На лице у кавказца были модные очки, и Полина поняла, что со зрением у него все в порядке. Так уж с недавних пор повелось у некоторых – стильные очки для изменения интеллекта.

– Что ж вы так долго не звонили? – начал он, видимо рассчитывая таким незатейливым способом сбить незнакомку с толку. Но Полина этот немудреный прием раскусила.

– Не хотела, – безразлично ответила она и закрылась меню.

Из зала послышался голос: «Рагимов! » – и Полина поняла, что это крикнул Ташкент.

– У? – откликнулся Рагимов.

– Гну! Зубы жмут?

– Я ж не знал! – извинился он и обернулся к Полине: – Я вам не нахамил?

– Вы старались, – похвалила Полина, так как Рагимов был действительно мил. Ее взгляд поймал Ташкент: «Все в порядке? » Скорее всего, он спросил это с целью знакомства, но в этот момент в заведение вошел Камыш. Первым, кого увидел Женя, был Ташкент. Он ожидал его увидеть, все равно слегка удивился и налетел на стойку с бесплатными рекламными открытками. Все рассыпалось.

– Шумел Камыш… – по-азиатски негромко засмеялся Ташкент.

– Привет-привет, – махнул ему пятерней Камыш и по-барски кинул бармену: – Извини, но не мне подбирать тут за вами! – Затем он наткнулся на Рагимова, и они нехотя, скорее для порядка, обнялись.

Полина ошалело смотрела на Камыша – она бы не удивилась, если б сейчас в кафе появился кто-то из ее «грузчиков», но уж никак не Женя.

– Еще парочка посетителей – и здесь будет чем поживиться ОМОНу, – сыронизировал Камыш, присаживаясь к Полине. Она автоматически подметила, что он уже больше не целует ее при встрече и виновато-заговорщически улыбнулась:

– Ты как здесь оказался?

– Мимо проходил.

– И все-таки?

– По тебе соскучился и по твоим корешам. Дай, думаю, загляну, проведаю… А где они, кстати? В подсобке сидят?

– Я здесь одна.

– Понятно. Хочешь песенку напою?

– Негромко?

– «Там сидела Мурка в кожаной тужурке, а из-под полы торчал наган», – напел Камыш. Негромко, как и договаривались. – А чем закончилась эта драма, знаешь?

– Мне тоже напеть?

– А Мурка тогда получила маслину. Для справки: маслины – это патроны. Но не всем сотрудникам МВД известно, что в патронах иногда бывают пули… И не надо на меня смотреть вызывающе! Потерпи и послушай. Если вы пару раз участвовали в погонях и один раз видели драку с карманными ворами, то не думайте, что имеете представление о жестокости. Ты не фыркай глазами, а слушай… Если я тебе говорю, значит, мне не безразлично… Так вот, если ты тут типа внедряешься, то напрасно хочешь насмешить Ташкента. Я вот сейчас спиной к нему сижу, но знаю каждую его мысль. По-твоему, он думает о том, что я помешал ему познакомиться с тобой? Бред. Он вспоминает, нет ли между нами чего и с какого, собственно, я здесь нарисовался… Видишь там Рагу в белой нейлоновой рубахе? В девяносто втором году Ташкент с разворота вынес ему три передних резца только за то, что в девяносто первом они нехорошо поговорили в городе Нарве. А перед тем, как нанести удар, Ташкент рассказал ему смачный и остроумный анекдот, после которого Рагу и высунул свои клыки… Так вот, ты, внедренная, и секунды легенду не удержишь. Ташкент, конечно, книг прочитал меньше, чем ты, но он прошел такой Крым и Рым, в которых ни одним вашим ведомственным санаторием и не пахнет. Я не очень усложняю семантику диалога? В конце концов, я старше тебя по званию, должности и возрасту в этом мире… Погоди-ка, что там за шебуршание происходит? Глазами не вижу, но спиной чую. Поясни.

А «шебуршание» происходило за столиком Ташкента. Полина увидела, как тот, рассматривая, тщательно покрутил в руках бутылку белого вина и с легким кивком передал ее официанту, который торжественно направился в их сторону.

– Извините, это вам просил передать ваш знакомый.

Камыш скорчил гримасу, которую не мог увидеть халдей, и, вновь настроив лицо, развернулся к Ташкенту.

– С уважением! – Ташкент эту фразу произнес вполголоса, но отчетливо подтвердил ее жестом, приложив руку к груди.

– Благодарю, – ответил Камыш, отвернулся и потыкал в этикетку пальцем:

– Очень недурное – под сотку баксов.

Он разлил вино в бокалы, и они выпили, причем Камыш выразил надежду, что Ташкент все-таки не успел подсыпать туда мышьяку.

– А что, мог бы? – спросила Полина.

– Мог, – ответил Камыш, и по его лицу было видно, что он не шутит. – Вот нам с тобой бутылочку принесли, и ты сразу подумала о знакомстве. А мне почему-то припоминается следующий эпизод: заехал как-то в киевский ДОПР[83] финансовый мозг Ташкента – Берзин фамилия. Ташкент его вытаскивал всяко-разно, а на пути стоял один тамошний руководитель управленческой оперативной службы. Так вот, с ним Ташкент даже на охоту съездил. Ты думаешь, на охоте его кто-нибудь случайно подстрелил? … Хрен, это все для банальных сериалов. Но руководитель этот через неделю попал в больницу с желудком. Его там резали-перерезали… Я потом узнал через одного выгнанного студента Военно-медицинской академии (мир-то тесен), что Ташкент ему пол-лампочки скормил.

– Как это?

– Растолок в порошок и скормил. У него ж гены персидские! У того офицера до сих пор, наверное, проблемы со здоровьем. А может, его уже похоронили с салютом… Так что тебе еще рассказать за Ташкента?

Полина была ошеломлена. Она испуганно взглянула на достаточно далеко сидящего Ташкента. Ей казалось, что тот может услышать их разговор.

– Не нервничай, я же знаю, что говорить и когда, – заметив ее беспокойство, произнес Камыш. – Я хочу, чтобы ты поняла… Вот тебя научили неслышно ходить, но это твое умение, по большому счету, гроша ломаного не стоит. Потому что тут нужно нутро. Если бы ты следила за историей организованной преступности в США, то знала бы: сам Франко Моргано не смог раскусить китайцев, и они порезали его на много-много маленьких морганчиков. А ведь итальяшки видели людей насквозь!.. Вот этот самый Рагу – азербайджанец, он далеко не пацан. Известный борец в прошлом – налетчиков и карманников держал в девяностых. Ему Яша отстегивал. А Яша, уходя от мусоров около ресторана «Метрополь» в 1990 году от Рождества Христова, на капоте провез опера до ресторана «Баку»! Яше платил долю Два нагана, Рагу получал с Яши, а Ташкент вышибал гонор из Рагу. И все они живы и тратят в день столько, сколько вам платит государь в месяц!.. А ты – внедряться! На небеса захотела, дура? … Все они внешне занимаются бизнесом. Но это больше, чем бизнес… Они знают, как устроены люди.

– И как я устроена тоже? – выдохнула Полина.

– Да.

– И ты знаешь, как я устроена?

– Когда у нас были близкие отношения – я об этом не думал. А сейчас в секунду могу узнать, как устроена ты.

– А почему ты раньше мне этого не говорил?

– А потому что рожавшей женщине особенно не о чем говорить с девочкой, будь она хоть трижды бакалавр. И это не обидные слова. Это данность.

– Вы делаете по-своему правильное дело, но вы заигрываетесь.

– Ты можешь успокоиться?

– А мне что волноваться?! Только за тебя!

Камыш помолчал.

– Надеюсь, в твое задание не входит задержание всей этой честной компании?

– Нет, я просто пришла посмотреть на тех, с кем встречается Ташкент, и на каких машинах они отсюда уедут. А что?

– Устал я что-то, Полина, – выдохся. Давай мы сейчас быстренько выпьем еще по фужеру, а потом – валим отсюда. Будем считать, что на Ташкента ты уже насмотрелась, а на тачки мимоходом глянешь на улице.

– А мы сможем забрать оставшееся вино с собой? На бутылке могли сохраниться пальцы Ташкента…

– Слушай, тебе бы больше подошла фамилия не Ольховская, а Каменская. Пальцы – это, конечно, очень круто (кстати, тебя не смущает, что я тоже держался за эту бутылку? )… Но вообще-то в подобных заведениях не принято уносить с собой стеклотару и фуршетные остатки. Это могут не совсем правильно истолковать присутствующие. А впрочем, поступай как знаешь…

Через некоторое время они вышли на улицу и прошли на Моховую, где была припаркована до боли знакомая Полине БМВ. Правда, перед этим Ольховская старательно проговорила про себя номера стоящих у кафе иномарок. Увидев, как она хмурит брови и тихонько шевелит губами, повторяя буквенно-цифровые комбинации, Камыш невольно улыбнулся и сказал:

– Белую девяносто девятую можешь не запоминать – это машина официанта.

Полина, смутившись, что Камыш раскусил ее «шпионский» трюк, поспешила сменить тему:

– Женя, а все-таки – как ты тут очутился? Ты подумал, что я могу появиться здесь и на всякий случай приехал, чтобы защитить меня? Если бы здесь стало очень опасно? Да?

– Нет. Я надеялся застать здесь вашего ментенка, которому неосторожно заехал в башню, и сказать ему, что глубоко раскаиваюсь в совершенном мною хулиганском поступке.

Ольховская, конечно же, угадала. Камыш действительно беспокоился за Полину, а потому с утра позвонил знакомому бармену из «Метехи» и попросил дать знать в случае, если сегодня в районе двенадцати в кабаке нарисуется молодая, высокая, интересная блондинка. Бармен просьбу исполнил – перезвонил и сообщил, что похожая баба действительно нарисовалась. Тот факт, что «баба», по словам бармена, пришла в кафе одна, заставил Камыша спешно подорваться на Белинского – Женя очень боялся, как бы Полина не натворила каких-нибудь глупостей, а чем кончаются шутки с Ташкентом, он хорошо знал. Однако бармен приходился знакомым не только Камышу. После того, как Ольховская и Женя покинули кафе, Ташкент подошел к барной стойке и как бы ненароком поинтересовался шаловливой парочкой. Обстоятельства, предшествовавшие «случайному» появлению Камыша, Ташкента насторожили – слишком уж нестандартно было назначено это романтическое свидание. А все, что не поддавалось логическому объяснению, Ташкент в обязательном порядке архивировал в своей памяти и ставил на «особый контроль». Заодно он срисовал у бармена и телефончик Камыша – так, на всякий пожарный.

Женя довез Полину до самого подъезда, но на приглашение зайти, как она ни уговаривала, отказался. Вручил ей «бесценную» бутылку, развернулся и уехал. Ольховская вошла в квартиру, скоренько переоделась в домашнее и засела за телефон. Ей не терпелось поскорее пробить владельца «Мерседеса», который она срисовала у «Метехи» (какая все-таки жалость, что Камыш не знал никого из спутников Ташкента! ). Установить «историю машины» следовало еще и для того, чтобы, когда ей придется оправдываться перед бригадиром, она смогла выложить перед ним максимально большее количество добытых трофеев. Впрочем, бутылка с пальцами Ташкента уже стоила мессы как минимум!

Дозвониться днем до справочной службы ГИБДД – дело не то чтобы гиблое, но уж безнадежное – это точно. После пятнадцати минут автодозвона Полина решила прерваться на чашку кофе. Едва она отпустила рычажок, телефон затрезвонил, как угорелый.

– Полина, ты? Ну слава богу! – раздался голос Нестерова.

– Со мной все в порядке. Вы меня извините, Александр Сергеевич, я хотела…

– Потом извинишься. Сначала я тебя выпорю, а потом извинишься… Что Ташкент? Был? Видела?

– Был. Видела.

– Ах, ч-черт. А я ведь почему-то был уверен, что сегодня он все-таки не объявится… И что он? Встретился?

– Да. С ним были двое. Я немного опоздала, пришла – а они уже сидят…

– Ладно, потом все расскажешь. Главное – ты там не накосячила? Они ничего не заподозрили?

– Да вроде бы нет. Точно – нет.

– Забыла что Джеймс Бонд говорил? «Никогда не говори никогда». Ладно, хорошо, что все обошлось. Отдыхай. Вечером я тебе перезвоню.

– Александр Сергеевич, у меня есть бутылка.

– Какая бутылка?

– С возможными отпечатками пальцев Ташкента.

Бригадир замолчал, переваривая эту информацию, после чего восторженно прокричал:

– Полинушка, ты – умница. Я всегда говорил, что любая женщина – это прирожденный «грузчик»…

– Да, только еще вы говорили, что женщины – это прекрасный пол, но линолеум смотрится гораздо симпатичнее.

– Я так говорил? Не может быть. Но все равно – ты молодчина. Это может стать таким козырем…

– Что Козырев?

– Да не Козырев (Пашка, Полина тебе привет передает, говорит, что скучает), а козырем… Ой-ё!.. Все, Полин, извини, у нас тут объект чегой-то дуркует. Пока…

О причинах столь бурной реакции Нестерова на сообщение Полины догадаться было нетрудно: Ташкент ни разу не привлекался к уголовной ответственности, поэтому его дактилоформулы в картотеке ГУВД не было. Однако это вовсе не означало, что его «безымянные» пальцы, с учетом активного характера их владельца, где-нибудь не наследили. Страна-то у нас большая. А безымянных героев и неизвестных братков в ней еще больше.

Вечером бригадир позвонил Полине, и она подробно рассказала ему о своих утренних приключениях. Выслушав ее, Нестеров лишний раз убедился, что не ошибся, когда при первой же встрече с Камышом дал ему характеристику «правильного мужика». Другое дело, что после рассказа Полины Александру Сергеевичу сделалось немного стыдно. Вот Камыш, тот поступил абсолютно по-мужски – зная, что ситуация может стать непредсказуемой, примчался и подстраховал свою женщину, можно сказать, прикрыл собой. А ведь Нестеров в какой-то момент тоже подумывал о том, чтобы ближе к полудню оставить с объектом Пашу с Иваном, а самому ломануться на Белинского. Однако объект оказался на удивление активным, утащил их ажио на Яхтенную, и вырваться оттуда в центр, а затем обратно (да так, чтобы его двух-трехчасовое отсутствие осталось незамеченным для руководства) было делом фактически нереальным. И тогда бригадир принял решение продолжать работу, хотя, конечно же, по-любому следовало бросать все и мчаться на подмогу Полине… Но что сделано, то сделано. И хорошо еще, что все закончилось именно так.

А с пальцами на бутылке получилось в высшей степени удачно. Не пришлось лишний раз напрягать того же Серпухова или других знакомых гласников на предмет составления официального запроса. Дома Полина вспомнила, что вместе с ней в Стрелке на одном курсе учился Темка Сорокин, отец которого ходил в замах в питерском ЭКУ. Самым трудным оказалось отыскать номер телефона Сорокина, но тут уж расстарался Лямин со своими базами – доказал, что не зря и он свой хлеб проедает. Ваня выудил из компьютера сразу два сорокинских телефона – домашний и мобильный. По последнему Ольховская и связалась с Артемом. После обязательных в таких случаях необязательных разговоров (все ж таки года три не виделись, не слышались) выяснилось, что Сорокин-старший за это время резко пошел в гору и в настоящее время занимает должность начальника окружного ЭКЦ. Словом, круть нечеловеческая! Деликатно не вникая в подробности (надо – значит надо), Артем в кратчайшие сроки пообещал проверить пальцы, в том числе по учету непойманных. [84] Правда, при этом он оговорился, что с легализацией информации будут проблемы – для того, чтобы получить одну официальную бумажку, взамен надо предоставить не менее официальную другую. Однако в данном случае прокурорский надзор «грузчикам» не грозил, поэтому сошлись на том, что бумагу с положительным ответом, если таковой будет иметь место, они получат на обыкновенном, а не на государевом казенном бланке, с печатью и соответствующими подписями. Через два часа Полина и Артем пересеклись на Невском, и тщательно упакованная бутылка, на которую возлагалось столько надежд, перекочевала из «лягушки» в портфель следователя Кировского РУВД Артема Сорокина. А ведь с таким папой карьера могла быть и посолиднее. Но, увы, в школе по химии – матери всех криминалистических наук – у Артема всегда был твердый «трояк с минусом»…

На следующий день экипажи Нестерова и Пасечника вышли на линию отрабатывать последний (слава Аллаху! ) день слежки за чиновником комитета по благоустройству и дорожному хозяйству господином Невструевым. У питерских убэповцев были основания подозревать, что этот серый мышонок как-то уж слишком прикипел душой к двум строительным организациям, буквально осыпав их заказами и подрядами на ремонт дорожных покрытий в исторической части города. Чашу терпения борцов с расхитителями рыночной собственности переполнил факт выдачи Невструевым карт-бланша на очередное раскурочивание площади Островского с ее последующим асфальтированием. Причем первая строительная организация провела точно такую же работу в прошлом году. И вот теперь настал черед второй – видимо, чтобы никому не было обидно. Наружке поставили задачу отфиксировать контакты Невструева во внеслужебное время и попутно оценить уровень его материального благосостояния. Грубо говоря, проследить за тем, какие суммы и на что ежедневно тратит рядовой чиновник городской администрации со скромным окладом в десять тысяч рублей.

Работа за Невструевым была невыносимо скучной и до отвращения однообразной. Каждое утро в половине девятого за ним приезжала служебная машина, и с этого момента слуга народа с головой окунался в бесконечную череду заседаний, инспекторских поездок, презентаций и посещений административных зданий, цель которых для «грузчиков», естественно, была окутана завесой таинственности. Словом, налицо полнейшее подвижничество и горение на работе. Домой Невструев возвращался лишь в девятом-десятом часу, все на той же служебной машине, после этого выходил во двор прогулять своего лабрадора – копию небезызвестной первой собачьей леди, [85] и затем окончательно погружался в семью. Ни тебе поездок с супругой по магазинам, ни походов в кабаки – все размеренно, деловито и благочинно. За четыре дня наблюдения господин Невструев лишь однажды позволил себе отобедать в «Якитории», а все остальное время довольствовался скромной трапезой в смольнинской столовой. Кстати, японская кухня чиновнику, похоже, импонировала: по крайней мере, его обед, согласно расценкам заведения, потянул на полновесных тысячу двести пятьдесят рублей. Правда, этот счет любезно оплатил собеседник Невструева, и теперь убэповцам, получившим снимок объекта со связью, предстояло разобраться, кем является этот добрый самаритянин.

Но в последний день наблюдения, пришедшийся на пятницу, объект решился-таки немного расслабиться: он закончил свои государственные дела пораньше и вышел из здания комитета уже в начале седьмого. На этот раз служебная машина его не ждала: господин Невструев пешочком прогулялся один квартал и прошел на территорию охраняемой парковки. Здесь он погрузил свое тело в новенький «Рено Меган», обнаружив тем самым наличие у себя отменного вкуса, и покатил в сторону манящего рекламами и легкомысленными мини-юбками Невского проспекта. Двумя машинами вслед за ним потащились смены Нестерова и Пасечника, однако назвать мероприятие погоней было бы поэтическим преувеличением – в этот час центр города со всех сторон был плотно закупорен пробками. Так что если это и была погоня, то разве что двух раненых черепах за парализованной третьей.

С грехом пополам добрались до Невского. К его рекламам господин Невструев остался равнодушен, а вот у сиротливо вглядывающейся в даль на перекрестке с Михайловской мини-юбки «Рено» затормозил. Встреча была бурной и не оставляла сомнений в том, что юное создание лет восемнадцати и пятидесятитрехлетний состоявшийся мышонок встретились отнюдь не случайно. Усадив девушку в машину, Невструев метнулся в сторону киоска и уже через минуту возвратился с шикарным букетом желтых роз. После этого «Рено» самым нахальным образом развернулся на сто восемьдесят градусов и на крыльях любви понесся в сторону Невы. Козырев недовольно буркнул, однако маневр повторил, а вот машина Пасечника замешкалась и смогла догнать их лишь в районе Эрмитажа. Эта поездка оказалась недолгой и закончилась на Мытнинской набережной у сомнительного вида и ценности сооружения, именуемого плавучим фитнес-центром «Летучий голландец». Здесь Невструев припарковался, тщательно закрыл машину, несколько раз проверил сигнализацию и, подхватив свою барышню под локоток, повел ее на судно.

Нестеров вылез из «девятки», закурил и осмотрелся. Навстречу ему уже приближался слегка взъерошенный Пасечник.

– Чё делать-то будем, Сергеич?

– Так что делать? За ними переться надо.

– Ага… Как же… Видишь, там у них на входе рамка стоит. Это ж надо станцию с себя снимать. Да и аппаратуру, скорее всего, не пронесешь.

– Надо – так снимем. Сейчас самая работа и начинается – что заказали, сколько выпили…

– Да ты соображаешь, Сергеич? Я читал – в этом заведении клубная карта полторы тысячи баксов! Прикинь, сколько там жрачка стоить может? … Володе Шарапову даже на стакан минералки бы не хватило, не то что на кофе. К тому же там небось еще и фейс-контроль. Меня в моих говнодавах запросто могут и не пропустить.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Может, ну их в жопу? Напишем от балды, мол, закусили-выпили на сотку баксов. Нет, лучше на сто двенадцать, чтобы цифра неровная была.

– А ты уверен, что там расчет в у. е., а не в рублях?

– Да какая разница?

– Да такая, что бэхи, в отличие от нас с тобой, в этом заведении наверняка были. И не раз. А потому в местном ценнике ориентируются.

– Ну тогда не знаю, Сергеич. У меня в кармане только стольник. Что ж теперь, экипажами сбрасываться будем? Из-за этого чмыреныша последние отдавать? Хрен ведь потом вернут.

– Ладно, не скули. Мы с Полиной сходим… Хорошо хоть один симпатичный фейс в конторе нарисовался – не стыдно в приличный кабак сунуться…

Нестеров и Ольховская, предварительно разоружившись (то есть сняв с себя носимые станции), благополучно прошли на корабль и нашли господина Невструева с подругой, кличка которой была дана Цаца, на втором этаже, в ресторане «Терраса». Объект заливался соловьем и шаловливо поглаживал лапкой девичью коленку. Полина и бригадир присели за свободный столик и погрузились в изучение меню. Если Ольховская, несмотря на молодость, успела побывать в заведениях и покруче, то Нестеров изначально был шокирован, и даже не столько ценами, сколько названиями блюд. В частности, что могло скрываться под терминами «дорадо» или «паэлья классическая», он, сколько ни пытался, представить не мог. Ну а цены были из разряда тех, о которых достопамятный Ипполит Матвеич сказал свое не менее классическое «Хм… однако! ». Впрочем, деньги у Нестерова были. Деньги ладонинские. И хотя они выделялись под вполне конкретные оперативные расходы, Александр Сергеевич благоразумно рассудил, что не будет никакого в том криминала, если они с Полиной разочек шиканут. Тем более, что сам Нестеров уже забыл, когда последний раз ходил в ресторан. На том и порешили и заказали более чем скромненько – баксов на восемьдесят, не больше, и все равно посидели на славу.

Наблюдая за Невструевым, «грузчики» заметили, что, невзирая на столь приятное общество, его явно что-то тяготит. Чиновник постоянно бросал взгляд на часы, обильно потел и заметно нервничал. Минут через сорок его барышня удалилась в дамскую комнату, и объект, в очередной раз обведя глазами зал, поднялся и решительно направился к столику, за которым сидели Нестеров и Полина. Учтиво извинившись перед Ольховской, он попросил бригадира отойти в сторонку – поговорить. Александр Сергеевич кивнул, поднялся и пошел вслед, гадая по дороге, что сие может означать – прокол или некое досадное недоразумение? Они вышли из зала, Нестеров остановился и нарочито грубо начал первым:

– Ну и? …

– Ради бога, вы уж меня извините. У меня к вам огромная просьба. Как у мужчины к мужчине… Вы меня понимаете?

– Нет.

– У вас есть мобильный телефон?

– Допустим.

– Вы не могли бы немного побыть Валерием Иосифовичем?

– Кем? …

– Валерий Иосифович – это мой начальник. Я служу… Впрочем, это неважно. Так вот, я позвоню по вашему телефону своей супруге, объясню, что вы меня задержали по работе, а вы это при необходимости подтвердите… Понимаете, сегодня у тещи день рождения, а у меня совсем вылетело из головы… Вы, надеюсь, меня понимаете? …

Вот теперь Нестеров действительно начал понимать: похоже, мышонок жутко боится своей благоверной, а из всей здешней тусовки выцепил именно Нестерова потому, что принял его за «своего» – то есть за такую же коалирующую личность, как и он сам. Александр Сергеевич с трудом подавил в себе смешок и благородным жестом протянул чиновнику мобилу. Тот горячо поблагодарил и суетливо набрал номер:

– Анжела? … Это я… Подожди… Я говорю по трубке Валерия Иосифовича, моя разрядилась, и он любезно предложил свою… Работаем, да-да, тот самый проект… Радость моя, ну конечно, помню, но ты же понимаешь… Да, сейчас передам…

Невструев передал трубку бригадиру и посмотрел на него преданными собачьими глазами. Александр Сергеевич усмехнулся и деловито включился в радиоигру:

– Добрый вечер, Анжела… э… Васильевна… И мне тоже очень приятно… Прошу прощения, виноват, не знал о вашем маленьком семейном торжестве. Передайте от меня глубочайшие поздравления вашей матушке… Всенепременно, при случае обязательно заеду… Нет-нет, что вы! Еще буквально часок-полтора… Обязательно… Целую ручки. Всего доброго.

Бригадир отключил телефон и вопросительно посмотрел на Невструева:

– Это все?

– Спасибо вам огромное. Вы поступили как настоящий мужчина.

– Не думаю, что тест на принадлежность к мужскому полу включает в себя именно эту составляющую.

– И все равно спасибо. Кстати, а что вы имели в виду, говоря «час-полтора»?

– Я сказал вашей супруге, что через час-полтора мы с вами закончим работу, и вы сразу же поедете домой.

– А вот это уже было лишнее. Надо было сначала посоветоваться со мной, – обиженно встрепенулся Невструев.

– Виноват, заигрался, – улыбнулся Нестеров.

– Вот то-то и оно, что заигрались, – чиновник посмотрел на часы и, мгновенно потеряв всякий интерес к бригадиру, поскакал обратно в зал.

Далее события развивались с калейдоскопической быстротой: Невструев расплатился с официантом, вытащил из-за стола раздосадованную скомканным вечером подругу, которой явно хотелось еще десерта и танцев, и потащил ее на выход. Нестеров отзвонился Пасечнику, дав ему отмашку на приемку двух влюбленных сердец, после чего они с Полиной неторопливо закончили трапезу и вернулись к своим на набережную. Из соображений деликатности о том, сколь калорийно и вкусно они провели этот час на корабле, бригадир и «грузчица» умолчали.

Ориентируясь по настройке Пасечника, экипаж проехал в адрес на Маршала Блюхера, куда Невструев столь стремительно увез свою подружку. Сексуальный контакт (ну не кроссворды же они там отгадывали? ) оказался весьма скоротечен – уже через сорок минут чиновник выполз из адреса с глубоким чувством удовлетворения на лице. Он забрался в свой «Рено» и на этот раз выдвинулся в сторону родного очага, где в праздничном ожидании томились жена и теща. По дороге Невструев заскочил в универсам, накупил всякой разной снеди, вина и букет роз – полную копию того, что недавно был подарен Цаце. Похоже, чиновник был неравнодушен к желтому цвету. На это Полина язвительно заметила, что желтые розы, согласно старинным толкователям языка цветов, означают неверность. Что ж, похоже, старинные толкователи в данном случае не ошиблись…

Час спустя два экипажа «грузчиков» стояли в темном дворе на улице Хасанской и расслаблялись пивком в ожидании официального окончания смены. Было понятно, что теперь объект уже никуда не денется, а посему Пасечник и Нестеров снисходительно отнеслись к предложению молодежи слегка отметить благостный день пятницы. Самое удивительное, что даже в этот вечер господин Невструев не изменил своим привычкам и, едва вернувшись домой, снова вышел во двор прогулять лабрадора. Черт его знает, может быть, эта собака признавала только хозяина и без него просто не могла расслабиться?

И тут Нестеров пустился на маленькую хитрость. Он подошел к своим «грузчикам» и на полном серьезе заявил, что они забыли сделать снимок лабрадора, а поскольку такая собака может стоить несколько тысяч баксов, то ее, пожалуй, следует включить в реестр движимого имущества чиновника. А вдруг он берет взятки исключительно борзыми щенками? Так как Нестеров и Ольховская были уже максимально засвечены в кабаке, ничего не оставалось, как отправить на это гиблое дело Лямина.

Ваня мужественно исполнил свой долг – он вышел на футбольную площадку, встал под фонарем и в тот момент, когда собака, обрадованная появлением незнакомца, радостно скаля зубы, бросилась на него, он зажмурил глаза и несколько раз надавил на гашетку фотоаппарата. От неминуемой расправы Лямина спас Невструев, успевший за пару метров до прыжка перехватить за поводок клыкастую тварь.

– А из тебя еще не весь толк вышел, молодец, – похвалил вернувшегося с боевого задания Ивана Нестеров. – Штаны-то не обмочил?

Достойно ответить бригадиру Лямин не смог – в противном случае все бы услышали, как у него предательски громко стучат зубы.

– Вы прирожденный Песталоцци, – шепнула Нестерову Полина.

– Ага, а Лямка – прирожденный папарацци, – хохотнул бригадир.

Следующим вечером Полине позвонил Артем Сорокин, и по его иронично-загадочному тону Ольховская поняла – результат есть.

– Ну, мать, ты даешь. Интересную бутылочку ты мне подсунула.

– Темка, не томи, рассказывай.

– Кстати, Полин, а ведь мы с тобой так и не условились об оплате моего титанического труда. У меня в производстве двенадцать дел, а я, вместо того, чтобы бороться с гидрой преступности, ношусь по городу с твоими пальчиками, валяюсь в ногах отца, умоляя его пойти на должностное нарушение…

– Сорокин, кончай паясничать. Короче, с меня бутылка и дружеский поцелуй в щечку.

– Две бутылки и два поцелуя.

– Ладно, вымогатель, договорились. Ну, что там?

– Как установила экспертиза, в бутылке действительно находилось вино, соответствующее надписи на этикетке, а именно «Шатонеф-Дю-Пап» урожая девяносто восьмого года. Приблизительная стоимость восемьдесят пять долларов США за бутылку… Кстати, как на вкус?

– Сорокин, я тебя убью!.. Дальше…

– Экспертиза обнаружила на бутылке массу отпечатков пальцев, – не меняя пафосного тона, явно измываясь, продолжил Сорокин, – …и после тщательного анализа пришла к выводу, что в течение одного-двух дней эту бутылку держали в руках как минимум пять человек. Четырех из них удалось идентифицировать. Ими оказались: Жбанков Константин Робертович, 1977 года рождения, уроженец Ленинграда, в 1999 году осужден Красногвардейским народным судом Санкт-Петербурга к трем годам лишения свободы условно по ст. 171 ч. 2 УК РФ – незаконное предпринимательство («Это, наверное, официант», – подумала Полина); Камышин Евгений Алексеевич, 1973 года рождения, уроженец Воркутинской области, в 1996 году осужден Кировским народным судом Санкт-Петербурга к двум с половиной годам лишения свободы по ст. 149 УК РСФСР – умышленное уничтожение или повреждение имущества; а также Нестеров Александр Сергеевич и Ольховская Полина Владимировна – действующие сотрудники ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Дактилокарты последних направлены в ГИЦ весной 2001 года во исполнение приказа министра внутренних дел РФ… Забавная компания, ты не находишь?

– Нахожу, – нетерпеливо подтвердила Полина. – Но ты сказал, что отпечатков было пять…

– Так точно. Пятые пальцы внесены в специализированный учет неизвестных преступников, оставивших следы рук на местах нераскрытых преступлений.

– И где они были оставлены?

– Они были оставлены третьего июля 2001 года на двойном огнестрельном убое в славном городке, название которого сотрудникам правоохранительных органов лишний раз всуе произносить не следует.

– Темка, перестань говорить загадками. Что за городок?

– Нижний Тагил Свердловской области.

– А… тогда понятно. Но вот эти пальцы с убоя… это точно?

– Точно. По крайней мере, точнее дактилоскопии в этом мире до сих пор ничего не придумано.

– Спасибо тебе, Темка. Ты даже не представляешь, как ты мне помог.

– Да пожалуйста. Только про три бутылки и три поцелуя ты уж не забудь.

– Слушай, насколько я помню, пять минут назад речь шла о двух…

– Но ведь я тогда не знал, насколько это для тебя важно.

– Ладно, алкоголик, будут тебе три бутылки. Но за твою непомерную жадность я, пожалуй, не стану тебя целовать. Все. Счастливо. Созвонимся.

– Полин!

– Что?

– В следующий раз, если ты будешь искать себе компанию, чтобы распить «Шатонеф-дю-Пап», ты лучше зови меня, чем якшаться с такими упырями. Хорошо?

– А у тебя найдутся лишние восемьдесят пять долларов?

– Ради такого дела я могу и взятку попросить.

– А дадут?

– Обижаешь.

– А не боишься попасть в городок, название которого лучше всуе не произносить?

– Ты же знаешь, ради красивой женщины я готов на любое безумство.

– Спасибо, Тема. Я подумаю над твоим предложением…

Разузнать про нижнетагильский убой трехлетней давности бригадир попросил Серпухова – как-никак, он лицо должностное, да и возможностей в этом плане у него на порядок больше. Леха выслушал исходную информацию, немного почесал репу и принял решение идти путем прямым и незатейливым. Придя на службу утром в понедельник, он по «007» узнал телефон городской справки Нижнего Тагила, а когда через минуту его соединили, то взял телефоны отдела розыска местного УВД. Телефонов было несколько: начальник, замначальника и еще пара чьих-то. Именно по этой «паре» Серпухов и принялся дозваниваться, надеясь, что там сидят опера. Леха искренне и абсолютно правильно считал, что в жизни, как в армии, следует договариваться с прапорщиком, а не с комполка.

– Здравствуйте! Город-герой Ленинград вас беспокоит, розыскной УУР. Моя фамилия Серпухов. С кем я говорю?

– Вата, – пробурчал недовольный голос.

– Ты опер? – не расслышал Серпухов.

– Не совсем.

– Я что – к руководству попал?

– В общем – да.

– Слушай, у меня тут такое дело… У тебя, кстати, время есть? – Серпухову не понравился безразлично усталый тон абонента.

– Да сколько угодно.

– Так вот: от 3 июля 2001 года у вас возбуждено уголовное дело по сто пятой.

– Вам виднее.

– Это точно. У меня есть данные по экспертизе пальцев. Вернее, я давал пальцы на отработку, а они сошлись с вашими.

– И что?

– Для начала мне нужно выйти на опера, у которого в производстве ОПД по этому убою.

– Что он производит?

– Але?! Я с опером говорю?

– Не совсем.

– Но я хоть в оперчасть попал?

– Попал – это я. А ты – не знаю.

– Слушай, ты кто?

– Ватой погоняют.

– Хорошо! Давай начнем еще раз, – Серпухов начал выходить из себя. – Я из УУРа ГУВД СПб и ЛО. Понял?

– Как не понять.

– Я звоню в Тагил?

– В Нижний.

– Да, в Нижний Тагил. Это телефон УВД?

– Чего?

– Говорю – это милиция?!!

– Милиция.

– Уголовный розыск?

– Уголовный.

– Ты кто?!

– Задержанный.

– Твою мать! А где опера?

– Вышли.

– А ты что там делаешь?

– Сижу… К батарее прикованный.

– Славно!

– Кому как.

– Ну-ка крикни там оперов!!

В трубке раздался вопль:

– Кока-кола!!! Тебя тут из Москвы спрашивают!

Потом послышалось шуршание, мат и трубку взял другой парень.

– Да!

– Это вас из Санкт-Петербурга беспокоят… – начал, сдерживая себя, Серпухов.

– Мать твою! Москву от Питера отличить не можешь!.. Я сказал тебе – стряхивай в блюдце! – услышал Серпухов. Затем текст прервался очередным шебуршанием, потом вновь мат и различимая фраза: – Ты чё, сука, оборзел, о занавески вытирать!!!

Серпухов успокоился. Теперь он понимал, что точно попал в уголовный розыск – к своим, и вспомнил свое бывшее территориальное отделение милиции.

– Да!.. Понял – Санкт-Петербург! – донеслось до него.

– Серпуховым меня кличут.

– Меня – Николай. Говори.

– У вас все нормально? Есть время поговорить?

– А что? Что-нибудь не так?

– Нет, просто я вас с задержанным перепутал…

– Ну да, это я сказал Вате снимать трубку.

– Так он же задержанный!

– Слушай, Серпухов, ты не анализируй. Ты говори, что нужно.

– От 3 июля 2001 года у вас возбуждено уголовное дело по сто пятой.

– Возможно.

– Мне бы на опера выйти, у которого в производстве это ОПД.

– Как срочно?

– Коль, все срочно!

– Щас… Андреич, глянь разблюдовку за июль 2001-го! – услышал Серпухов. Далее до него доносились лишь отдельные фразы и реплики:

– Сам глянь!.. Да ты жопу-то подними!.. Люди просят!.. Какие люди? … Меньше вопросов задавай!.. Глаза разуй!.. Кто листы повыдирал?!. А на хрена сейф придвинули? Сам теперь и мудохайся!.. Ну ты у меня хрен новую покрышку заберешь – не ты ее отбирал!.. А ты тогда верни чайник!.. А вот это видал!..

Серпухов прилег на диван и закрыл глаза, удерживая трубку плечом возле уха. Минут через пять связь возобновилась:

– Во! Оно у меня оказывается!

– Коля, спасибо! – привстал с дивана Серпухов.

– Чего спасибо? Его теперь найти нужно!.. Вата, глянь на подоконнике… Что? Мне не подойти! Все передай!.. Поднимай теперь. Нет. Нет. Вот это, коричневое! Я говорю, коричневое! Щас в глаз получишь – дальтоник!.. Алле, Серпухов! От какого числа?

– От 3 июля, – обреченно ответил Леха.

– Нашел! – радостно доложил Коля. – Угу-угу… на Вагонке, 3 июля… так-так… два трупа с огнестрельными. Помню. Давно оно у меня на окне лежит, А что, кто-то раскололся?

– Нет, Коля. Я тут проверял пальцы, и мне ГИЦ дал набой на твои, изъятые с места происшествия, от 3 июля.

– Очень может быть! Тут много чего наизымали, – согласился Коля и добавил, очевидно, Вате: – Я табе отколупну, чертила лагерный! Так чего надо-то?! – вновь возник в эфире Николай.

– Да мне надо, чтобы кто-нибудь внимательно поднял дело и ответил на один вопрос: если я найду хозяина пальцев, то он у вас сядет?

– Он у нас сядет!

– Это я уже понял. По атмосфере.

Коля захохотал:

– Да, это вам не Ленинград! У меня из окна невооруженным взглядом видно тридцать четыре трубы. А если глаза вооружить!

Коля захохотал, и Серпухов понял: с ними не пропадешь, но горя хватишь.

– Так как мне быть?

– А так. Я возьму сегодня дело домой – полистаю, – ответил Николай и обратился к Вате: – Положи в сумку… А завтра поговорю со следаком, правда, он у нас молодой и вообще ничего не знает, он тогда не работал… Так что ты мне завтра позвони домой, а то у нас тут сумасшедший дом. Давай, пиши телефон, – Николай продиктовал пять цифр. – Если трубку снимет Вата, не удивляйся – это брательник моей жены, я его периодически воспитываю.

– Спасибо, Николай.

– Пока не за что!.. Все, счастливо! – И повесил трубку.

– Да… силен тагильский розыск! – произнес Серпухов. – Не хотел бы я к таким попасться!

На следующий вечер Серпухов не без труда, но дозвонился до Коли. Теперь фоновая атмосфера была несколько иная: фрагментарные крики ребенка, работающий телевизор, хохот Коли, который Леху сразу узнал и поведал ему следующее:

– Значит, так: если ты установишь лицо, то мы его примем. Нюансы нужны?

– Его арестуют?

– Обязательно. Не знаю, что там на суде вылезет, но до суда он сидеть будет! Нюансы нужны?

– Попозже, Коля. Ты мне вот что скажи: допустим, я его завтра установлю. Далее как мы действуем?

– Слушай: пару месяцев назад у меня на земле порубали двух охранников и забрали выручку. Человек известен, на него федеральный розыск. По нашим данным, сейчас он ошивается у вас в Питере. Кстати, найти его немудрено: он частенько звонит на телефон своей крали сюда, в Тагил. Так что берешь, через ваше ПТС устанавливаешь его адрес, с которого он нам названивает, а потом, тихонько так: хенде хох! И все. Он в цугундере! Звонишь мне и говоришь: мы Фонаря (его Фонарем кличут) взяли. Я приезжаю к вам за ним и забираю обоих! Но через гастроном… Слушай, извини, а как тебя зовут?

– Леха.

– Так вот, Леха, – через гастроном!

– А вы бы ПТП врубили на телефон сожительницы, – удивился Серпухов.

– Какое, на хер, ПТП?! Это вы в столицах там… – захохотал Коля.

– Нет, я, конечно, сделаю, но чего вы запрос раньше-то не послали?

– Чтобы потом нас, как этот самый запрос, послали?! Да по нашей империи как бумажку запустишь, так полгода входящие с исходящими сверять будешь!

– Твоя правда, Коля, – вздохнул Серпухов. – Давай его данные и телефон сожительницы.

– Телефон такой же, как у меня, только последняя цифра девять. Она в соседнем подъезде живет. А данные его я точно не помню… Фамилия Звонарев, зовут так же, как и меня, кличут Фонарем, год рождения семьдесят третий – тоже мой… Мы с ним в параллельных классах учились.

– Ладно, установлю, – вздохнул Серпухов.

– Ну, тогда чего еще тереть? Мое слово уралвагонзаводовское – верное. Ты мне Фонаря – а я тебе приземляю пальчики, – пообещал Николай.

Далее Серпухов услышал: «Расклад не тот – начальнички грустят! » Похоже, это был голос Ваты.

– Имейте каплю уважения к этой драме! – подхватил Николай, – Слушай, Леха, а ты приезжай к нам с задержанными – оторвемся!.. У нас тут знаешь как? Обхохочешься!

– Спасибо, Коль. Я на тебя очень надеюсь. Как установлю Фонаря – звоню!

– Нет вопросов: увидишь банду – бей в рельсу! Пока! – И Николай пропал.

Наверное, пошел дальше перевоспитывать Вату.

После столь эмоционального разговора с Нижним Тагилом Леха решил не откладывать дело в долгий ящик. Он заскочил, в ближайший магазин, купил коробку шоколадных конфет, поехал на Синопскую набережную и вошел в здание автоматической междугородной телефонной станции. Здесь работала оператором знакомая девушка Лена, которая обожала шоколад и задушевные беседы с представителями противоположного пола. Серпухов регулярно поставлял ей и то и другое, а взамен Лена оперативно, а главное, без лишней бумажной волокиты, выуживала необходимые сведения о переговорах интересующих абонентов. Вот и на этот раз за каких-то двадцать минут она добыла для Серпухова распечатку, из которой следовало, что на протяжении последних трех месяцев звонки в Нижний Тагил на продиктованный Колей номер телефона приходили из одной и той же частной квартиры, что на Гончарной улице. Судя по всему, Фонарь скучал по своей пассии – на историческую родину звонил часто, и разговоры эти были продолжительностью от десяти минут до получаса.

Серпухов допил чай, галантно поцеловал Лене ручку и потащился на Гончарную, благо идти было близко. Через квартал от Фонаря по соседству обитала еще одна Лёхина знакомая – Мадлен (в миру – Маша). К ней можно было заглянуть и без шоколада, однако следовало поспешить – ближе к вечеру Мадлен уходила на работу. Работала она тут же, рядышком – на пятачке перед станцией метро «Площадь Восстания», где вместе со своими подружками за относительно небольшие деньги несла себя в массы. Второй год Маша-Мадлен состояла на связи у Серпухова и считалась подающей большие надежды агентессой. Самым большим ее достижением в этом качестве стала наколка на местную шалаву Дуньку, которая прошлой зимой стянула у пьяного клиента удостоверение капитана ФСБ. Дунька была бабой некрасивой и оттого сильно пьющей, поэтому Серпухов произвел весьма удачный обмен – обменял ксиву на бутылку «Менделеева». Надо ли говорить, что на следующий день эти затраты окупились многократно – ксива в результате бартерного обмена вернулась к законному владельцу, который на радостях подогнал в отдел к розыскникам ящик кизлярского коньяка. Словом, в результате довольными остались все, кроме Азамата Гурджиева, хозяина магазинчика «24 часа», что на Шпалерной, у которого этот ящик самым циничным образом был экспроприирован в ходе очередной операции «Вихрь-Антитеррор». (Налетели, действительно, как вихрь, – тут уж ничего не скажешь! )

Мадлен оказалась дома – Серпухов застал ее за наведением последнего марафета. Нельзя сказать, что встреча была обоюдоприятной, но, как говорится, служение родине превыше всего. Мадлен немного напрягла свою, далеко не девичью, память и припомнила, что пару месяцев назад у тетки Клавы и правда снял комнату один сибирячок. Парень вроде ничего – на лицо ужасный, но добрый внутри (в том смысле, что с деньгами не динамит, платит шедро и вовремя). Кстати, несколько раз он пользовался и услугами девчонок с площади, однако кто конкретно ублажал сибирячка, Мадлен не знала. Серпухов дал ей задание уточнить этот момент, а заодно постараться при случае самой закадрить этого гостя Северной столицы, тем паче что деньги у того имеются. Затем Леха пожелал ей успехов в нелегком труде, попросил звонить, как только что-то будет известно, после чего они расстались, вполне довольные друг другом: Серпухов тем, что он столь легко и изящно нашел Фонаря, а Мадлен – тем, что чертов мент столь быстро и относительно легко убрался.

Таким образом, первая часть марлезонского балета была отыграна, и теперь наступал черед части второй, которая, по идее, должна была завершиться задержанием Ташкента. Дело оставалось за малым – найти его. Этой проблемой Леха намеревался вплотную заняться завтра, но тут неожиданно позвонил Нестеров и не терпящим возражений тоном попросил о немедленной встрече. Бригадир был сильно возбужден, из чего Леха заключил, что случилось нечто экстраординарное. «Нет, такой футбол нам не нужен», – с грустью подумал опер и поплелся к троллейбусной остановке.

Через полчаса они встретились у входа в Таврический сад. Погода стояла в высшей степени душевная, а посему товарищи по оружию решили прогуляться по парку, предварительно затарившись парочкой бутылочек пивка. По взаимному согласию свой краткий отчет сначала огласил Серпухов, а потом слово взял Нестеров:

– …Есть шанс, Леха. Точно говорю тебе, есть. По крайней мере последнюю неделю Ташкент плотно торчит в Питере и вроде бы до выходных уезжать не собирается.

– Откуда знаешь?

– На тебя барабашки работают, а на меня Чебурашки вот с та-акенными ушами, – усмехнулся Нестеров.

– Неужто ПТП пробил? … Блин, я по своим глухарям уже третий месяц в очереди стою – все никак получить не могу.

– А мне калиточку заветную подсказали, чтоб без очереди ходить.

– Завидую белой завистью. Может, подскажешь, где такая?

– Боюсь, ваш бюджет не сдюжит. Уж больно люто ключники дерут.

– Тогда вопросов больше не имею. И что ПТП?

– Судя по засечкам, Ташкент большую часть времени болтается в центре. Наибольшая плотность зафиксирована в районе улицы Марата. Возможно, где-то там он и залегает, но, сам понимаешь, плюс-минус сто метров, да доходные дома с коммуналками, да плюс искажения сигнала – короче, хрен найдешь.

– А звук?

– Звонит редко, в основном в Чухонию. С тамошними говорит, в основном о бизнесе, в суть которого вникаем с трудом. Да по большому счету это и не важно. Местных звонков на порядок меньше. Звонит, как правило, сам – входящих почти нет. Но при этом каждый раз изъясняется такими ребусами, что понять абсолютно невозможно. По крайней мере мне, с моим средним образованием…

– Поясни?

– Ну вот, например, на днях был такой базар: «Узнал? » – «Узнал…» – «Когда будет? » – «За день управлюсь…» – «Где оставишь? » – «Там, где в прошлый раз забирал…» – «Сколько с меня? » – «Столько же плюс десять сверху. Извини, инфляция…» – «А донесешь? …» – «Не беспокойся, если что – помогут…» – «Ну-ну. Главное – чтоб не надорвался…» – «И ты себя береги». Вот в таком вот духе. Абонента сейчас устанавливаем, но сам понимаешь…

– Да, понимаю, за каждым ноги не поставишь – затрахаешься ходить.

– За каждым не поставишь. А вот за одним зайцем хорошо бы. С твоей помошью, конечно, – сами себе мы пока задания выписывать не можем.

– А что за человек?

– Некто Дронов Владимир Савельевич, ранее судимый, кличка Дрон. Адрес, труба, тачка – все установлено. Связь Ташкента – это стопудово. На прошлой неделе он лично встречался с ним в кабаке на Белинского. Откуда знаю – не спрашивай. Просто – знаю, и все.

– Да я и не спрашиваю.

– А я и не говорю. Так вот. Сегодня утром Ташкент позвонил Дрону на трубу. Разговор был короткий, но очень емкий и характерный: «Здорово! » – «Здорово!.. » – «Там, где ты сейчас находишься, есть телефон? » – «Есть…» – «Узнай, какой». – «На хрена? …» – «Узнай, я сказал…: » – Пауза, затем Дрон диктует номер… «Сейчас перезвоню». Всё.

– Телефон определили?

– Да, установлен в боулинг-клубе «Шаровня».

– Этот разговор поднять не пытались?

– Извини, но мои Чебурашки держат пеленг только в одном направлении.

– Понятно, «высчитать телефон звонившего не представилось возможным, так как соединение не удержалось на линии городской АТС».

– Примерно так. Короче, Леха, если еще не поздно – надо выписывать нас на этого Дронова. Чтоб все официально. Срочную, хотя бы маленькую, на пять дней.

– Ни хрена ты дал, Сергеич. Срочную! Это что, блин, завтра, что ли?

– Лучше бы сегодня, Леха. Наш Нечаев тебе по гроб жизни за тот случай должен, так что возьмет вне очереди – не пикнет.

– Он-то, может, и возьмет, да только на каком основании я-то это задание оформлять буду?

– Подмахни левое агентурное сообщение, в конце концов, Ташкент ведь и так формально в розыске числится.

– Ага, за гаишниками, и тут я, такой благодетель, выискался… Мне же мое начальство и скажет типа: ты чё, Серпухов, совсем охуел? Своих дел не хватает – так прибавим.

– Все понимаю, Леха, но и ты пойми – это реальный шанс. Такого, может, потом больше вообще не будет. А представь, если вы его возьмете и с Тагилом все удачно прокатит – такого глухаря срубите.

– Да на хера нам этот уральский глухарь? Все равно он нам в зачет не пойдет, а геморроев с ним не оберешься. Особенно при задержании – этот Ташкент тот еще хрюндель, с перепугу и палить начнет.

– Непременно начнет, – серьезно подтвердил Нестеров. – Как это я сразу не дотумкал. Действительно, дело опасное вырисовывается, а я-то, дурак, с ним в уголовный розыск суюсь. Извини, Леха, не по адресу обратился…

– Да ты не пургуй, Сергеич. Я ж не сказала «нет», милорд…

– Но вы и не сказали «да».

– Ладно, черт с тобой, считай, что сказал… Но если дело выгорит, за это лично ты мне…

– О чем ты гаварышь, дарагой! Все тибе будет: и шашлык, и вино, и девушка красивый – все будет, все сделаем…

– Шашлык, девочки – это само собой. А вот ПТП для меня по одному упырю ты через своих Чебурашек закажешь. По рукам?

– Договорились.

– Ну, тогда давай, что там у вас есть на этого чертова Дрона, и я побежал работать, – тяжело вздохнул Серпухов. – Блин, а ведь хотел пораньше дома появиться. Сегодня «Зенит» – нашим обязательно надо выиграть.

– Раз надо – значит, выиграют. Все равно ты им ничем не поможешь.

– Тоже верно…

Друзья пожали друг другу руки и растворились на аллейках сада. Исчезли, как тени в полдень.

На Володю Дронова «грузчики» вышли благодаря Полине. Сначала выяснилось, что именно на Дрона был зарегистрирован «Мерседес», который Ольховская срисовала у «Метехи». В 1996 году Дронов совершил вооруженный грабеж, за который впоследствии получил пять лет, и какое-то время находился в бегах. С тех пор в ИЦ сохранилась ориентировка на Дронова, прочитав которую Полина поняла, что именно он в тот день и был одним из спутников Ташкента. А главное открытие совершенно случайно сделал Лямка, обративший внимание на домашний адрес Дронова. Это была квартира на улице Подвойского – та самая, до которой в свое время не доехали Нестеров с Ольховской, когда делали свои последние установки. Выслушав сбивчивый рассказ «грузчиков» о результатах их аналитических умозаключений, Нестеров помрачнел и высказался в том духе, что это, мол, лишний раз свидетельствует о том, что любое, даже самое безнадежное, дело всегда следует доводить до логического конца. Впрочем, в душе Александр Сергеевич понимал, что, выйди они на Дронова парой недель раньше, вовсе не факт, что он привел бы их к Ташкенту более короткой дорожкой. В любом случае, теперь их никто не смог бы упрекнуть в том, что в этой жизни они искали исключительно легких путей. Хотя, положа руку на сердце, никто этого делать и не собирался.

Леха Серпухов свое слово сдержал. Уж как ему это удалось, сие есть тайна, покрытая мраком, но уже вечером следующего дня бланк задания, снабженный всеми необходимыми визами и резолюциями, лежал на столе Нечаева. Василий Петрович отнесся к этому заданию со всей серьезностью. И не только потому, что не забыл про ту роль, которую в свое время Леха сыграл в судьбе похищенной оперативной машины. Задание касалось близкой связи Ташкента, а у начальника отдела, безусловно, были свои резоны расстараться и помочь гласникам наконец-то закрепить этого ублюдка, из-за которого погиб его сотрудник. Так что на следующее утро на слежку за Дроновым одновременно выдвинулись даже не два, а три экипажа (третий – из личного гвардейского резерва начальника).

Смену Нестерова в наблюдение за Дроном Василий Петрович не поставил принципиально. Как и большинство «грузчиков», Нечаев был человеком суеверным, а потому считал, что экипаж, однажды крупно проколовшийся на каком-то объекте, второй раз ставить за ним нельзя – плохая примета. Александр Сергеевич возмущался, бранился, запальчиво стучал кулаком по столу, доказывая необходимость работы за Дроновым именно его экипажем – однако все было без толку. В результате Нестерову приходилось довольствоваться лишь ежедневным изучением сводок других сменных нарядов, однако они, эти самые сводки, мягко говоря, не радовали. Объект был пассивен, как опущенный арестант и за три дня слежки ни намеком, ни полунамеком не дал понять, что у него готовятся какие-то совместные дела с Ташкентом. Не меньше Нестерова психовал и мандражировал Леха Серпухов. При таком раскладе продлить срок наблюдения за Дроном еще на пять дней представлялось делом абсолютно дохлым. Однако под занавес третьего дня работы удача им если и не улыбнулась, то хотя бы забрезжил намек на нее. Николай, которому изначально была отведена роль посредника между ладонинской связью в Управлении «Р» и «грузчиками», отзвонился Нестерову и доложил, что десять минут назад был зафиксирован звонок с трубы Ташкента на мобилу Дронова. Разговор продолжался четыре секунды и уместился в три короткие фразы: «Завтра все остается в силе… Поспешай – оглядываючись… И проветри башку, чтобы потом не тормозить».

Это уже было кое-что. Серпухов, оценив информацию, на правах заказчика перезвонил Нечаеву и сообщил, что-де завтра, возможно, они будут крепить. После этого Леха помчался к начальству – требовать на субботу людей, а главное – оружие. В свою очередь, Василий Петрович вызвал к себе старших смен, поставленных в субботний наряд за Дроновым, и самолично прочел им небольшую лекцию о профессиональных качествах «грузчиков» (а проще говоря – настроил на завтрашнюю работу, слегка накрутив при этом хвосты). Словом, все были заняты делом, и только экипаж Нестерова остался за бортом входящих в финальную стадию событий: завтра их коллеги под руководством Лехи Серпухова и его бойцов должны были попытаться закрепить Ташкента, а нестеровцы, как последние лохи, в этот день даже не выходили на линию, а следовательно, ни при каких раскладах не могли хоть чем-то помочь своим товарищам. И это было очень обидно и в высшей степени несправедливо. Впрочем, так оно всегда в жизни и бывает: ты семь раз тщательно и грамотно отмеряешь, а потом бац – и за тебя отрезают другие.

А вечером Александр Сергеевич отправился на встречу с Ладониным. Эту встречу Нестеров инициировал сам, хотя и понимал, что разговор может оказаться непростым. Но оттягивать его и дальше не имело смысла – Ладонин был в курсе всех последних событий и знал, что завтра оперативники попытаются взять Ташкента. После того, как «заговорили» пальцы на бутылке, бригадира посетила шальная мысль, что теперь они, в принципе, могут обойтись и без Ладонина. Эта мысль, которая в течение нескольких дней не давала ему покоя, возникла из-за того, что Нестеров был более чем уверен: «второй фронт» имеет на концовку этой истории несколько иные виды. Но бригадир все-таки решил играть в открытую. И от этого решения на душе у него стало удивительно комфортно и приятно, потому что это было по нему. И вот сегодня Нестеров легко шел на встречу с Ладониным. Легко, так как он был уверен, что прав.

Ладонин ждал Нестерова в ресторане на Суворовском. Бригадир зашел в зал и мгновенно оценил стол: перед Игорем Михайловичем стояли две пустые суповые тарелки, а из третьей он ел томатный суп. Сперва Нестеров разозлился, подумав, что за столом сидят еще два едока, а значит, две пары посторонних ушей, но, увидев всего одну столовую ложку, и ту – в руке Ладонина, удивился.

– Ну люблю я томатный суп. Немного неприлично, что ли? – встретил Нестерова довольный Ладонин.

Нестеров пожал ему руку и присел. Ладонин жестом показал на меню.

– Я бы оформителю этого заведения глаз на жопу натянул за эдакое оформление – какая-то совершенно агрессивная посредственность, – пробурчал он, будто оправдываясь. – Но суп здесь классный.

– А масло тут классное? – спросил Нестеров.

– Масло и черного хлеба! – приказал официанту Ладонин.

– Экий вы, однако…

– Понимаешь, Сергеич, за тот короткий срок, что я прозябаю на этой планете, я чуть-чуть узнал людей. Вот, скажем, у тебя, к примеру, иногда случаются приступы жажды черного хлеба, густо намазанного маслом и обязательно посыпанного крупной солью. У меня, кстати, иногда случаются сосисочные приступы. Но приступы – это хорошо. Это значит, что человек помнит прошлое, и оно ему нравится… А вот у этой приступов быть не может, – Ладонин мотнул головой в сторону официантки, которая слегка подтанцовывала под куплет типа «он не дождался, а я загрустила». – У нее есть одна жажда – иметь такую же мобилу, как у меня, и позвонить с нее Ваве. Позвонить и обязательно произнести «Bay! ».

– Ну, нашел объект для обличения, – даже не повернув головы в сторону девушки, удивился Нестеров.

– Не в обличении дело. Я про себя все знаю.

– Давай о Ташкенте, – предложил Нестеров.

– Знаешь, Александр Сергеич, мне иногда кажется, что Ташкент лучше, чем такие. – Ладонин снова покосился на официантку. – Ташкент, он яркий. А у них яркие только прокладки с крылышками.

– Давай о Ташкенте, – повторил Нестеров.

– Давай, давай, – согласился Ладонин. – Наяривай!

Ладонин отвалился на мягкую спинку диванчика и стал похожим на доброго дракошу, объевшегося шоколадом.

– Мы оба знаем, что завтра Ташкента могут принять.

– Тебя что-то смущает? – захотел было улыбнуться Ладонин, но сдержался.

– Смущало… Короче, я хочу откровенно и в лоб спросить – у тебя какие на него планы?

– А-а-а… – протянул Ладонин и уже не смог сдержать улыбку. – Опасаетесь, что я его того? Зарэжу?

– Были такие мысли, и я считаю, что это неверно. Неправильно нам с ксивами выводить на убой. Даже на убой Ташкента.

– Але-але! – замахал Ладонин руками. – Давай-ка без внутренних убеждений. Я сейчас все тебе расскажу… Кстати, кушать будешь? Последний раз спрашиваю…

– Нет. Я честно – не хочу.

– Так вот, дело не в том, что правильно или неправильно. Просто тебе страсть как некомфортно. И вот это правильно, потому что ты всегда ел бутерброд так, а тут оп-па – иная история. Но на самом деле иной тебе она только кажется… Ты ведь не стал тихарить от меня информацию – так? А я ведь тоже об этом думал.

– О том, чтобы тоже стихарить?

– И об этом. И о том, что ты можешь себя повести по-иному… Нет, ты мне все-таки скажи – ты есть будешь? – Ладонин засмеялся.

Нестерову полегчало, напряжение ушло, а Ладонин продолжил:

– Скажи, Сергеич, у нас есть отношения?

– Да, конечно.

– И я так считаю. Посему, если мы будем лукавить друг с другом, наши отношения не испортятся, а просто растворятся в «ты меня должен понять… я тебя, с одной стороны, понимаю…» и прочей пурге. Ни тебе, ни мне этого не нужно. Поэтому мы будем все делать вместе – как задумано и как пойдет. Сядет хорек этот норный – отлично! Кстати, я об этом уже размышлял и кое-что продумал. Ведь он будет сидеть за Тагилом, то есть в Тагилстрое-Тагиллаге? А там ему можно такие хлопоты бубновые организовать…

– Далековато будет.

– А у меня кореша в Уралмаше есть надежные, – намекнул Ладонин. – Но вперед фантазировать погодим. Давай на днях со статуей разберемся.

– Давай разберемся.

В этот момент в кармане Ладонина заголосила мобила. Игорь раздраженно посмотрел на высветившийся номер, однако ответил:

– Да… Я… Какой Владимир? … Когда звонили? … И что? … Да вы что, Владимир, совсем охуели? … Какого вы… Хотя, постойте, как вы говорите? … И сколько это может стоить? … А размер? … Ни фига себе!.. А если отдельными кусочками? Хорошо, я возьму один… Да-да, я беру, перезвоните в понедельник моей секретарше… И вам того же…

– Что сторговал? – поинтересовался Нестеров.

– Да так, одну безделушку, потом покажу. Так на чем мы остановились? Ах да, завтра вы захомутаете Ташкента, а мы с тобой продолжаем жить, ничего друг от друга не скрывая. Так?

– Так точно. Попробуем захомутать.

– А почему в голосе нет металлической твердости?

– Понимаешь, завтра вся надежда лишь на то, что Дронов выведет наших на Ташкента. Прикинь, как обидно будет, если они его потеряют. Или случится еще какое-нибудь ЧП? … Блин, знать бы наверняка место, где они встречаются, – мы бы заранее подготовились…

– Фотографию бабы в подсобке наклеили? – улыбнулся Ладонин. [86]

– Типа того.

– А хочешь, я узнаю, где будет проходить встреча?

– Очень хочу. Подожди, но ведь мы, кажется, договаривались, что не будем скрывать друг от друга информацию.

– А у меня ее пока и нет. Но если получится, я для тебя ее достану… Не боись, подполковник, без твоего «утверждаю» я его трогать не стану. Веришь?

– Да.

– Тогда атакуем?

– Да.

– Ну, тогда: бойцы! Красные альбатросы революции! Еще теплится по закоулкам нашей многострадальной родины недобитая контра! – зычно прогремел Ладонин, и ошалевшая официантка перестала пританцовывать.

– А вот девушка, похоже, не поняла ни слова, – заметил Нестеров.

– Просто в ее матрице таких ассоциаций нет.

– До завтра, дружище, – Нестеров потрепал Ладонина по плечу и направился к выходу. У самых дверей «второй фронт» его окликнул:

– Нестеров, ты что? Бутерброд доедать не будешь?

– Нет, спасибо. Сыт.

– Ну, тогда я доем, – рассмеялся Ладонин.

И ведь действительно доел, тем самым окончательно приведя в замешательство официантку столь непристойными, на ее взгляд, манерами.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 15 161718 Следующая ⇒