М. Шкетан «Якý»

Летний, томительно-знойный день. По небу лишь кое-где плывут лёгкие, перистые облака. Нестерпимо печёт раскалённое солнце. Сегодня праздник, и все в деревне дома. Молодые люди, расстегнув воротники рубашек, сидят на улице и время от времени вытирают рукавом вспотевшие лица.

— Ну, и жара! Дышать нечем... Будет, пожалуй, дождик... — говорит кто-то.

— Надо бы, надо бы дождика! — мечтательно отзывается другой. — А то на поле всё пересохнет...

— Хорошо бы дождик! Пусть будет дождик! — протяжно произносит третий.

«Скри-ип, скри-ип, скри-ип», — доносится из-за огорода равномерное поскрипывание, иногда заглушаемое весёлым смехом и громким говором парней и девушек. Там по случаю праздника устроены качели. Молодёжь развлекается, а ребятишки бегают по улице и играют.

На краю оврага, возле дома, сидит на бревне одинокий мальчик. Он не принимает участия в играх ребят, он только следит за ними печальными глазами. С самого раннего утра сидит он здесь, вот уже скоро обед, а он и на шаг от своего дома не отошёл. Время от времени в доме отворяется окно и слышится голос отца:

— Якý, ты здесь?

— Здесь, — отвечает Якý.

— Никуда не ходи! А то свяжешься с пионерами, — сделают из тебя такого же чертёнка, как и сами они...

Отец захлопывает окно, и Якý снова остаётся один на улице.

«Что плохого увидел он в пионерах? Почему они ему не нравятся? » — думает Якý.

— Якý -у! — кричат ребята, — иди к нам, будем вместе играть!

— Не-ет! — отвечает Якý. Отец... — он быстро оглядывается на окно и кончает тише: — не пускает...

— Мы в лес пойдём! — говорит один мальчик с красным галстуком на груди.

— По грибы! В лес пошли! — добавляет второй.

— И учитель с нами идёт! — кричит третий.

— Я не пойду! — говорит Якý, а сам с завистью смотрит на мальчиков, которые, смеясь и играя, проносятся мимо него.

У Якý на глазах выступают слёзы. Он мысленно ругает своего отца и даже потихоньку проклинает его... «Ну, что будет от того, что я пойду, или поиграю с ними? Ведь от этого одного не становятся пионером! » — повторяет про себя одну и ту же мысль Якý и чувствует, как сильно стучит у него сердце.

В прошлом году Якý ходил в школу — украдкой от отца. Отец ушёл на лесозаготовки и целых два месяца домой не возвращался. Вот тогда Якý была свобода. А так как отец всё же мог вернуться в любой день, то Якý изо всех сил налегал на учёбу. Покуда мать не ложилась спать, он просиживал за книгой, и очень скоро научился писать и читать. Иной раз ложился спать с мыслью о том, что к утру надо ещё заучить то-то и то-то. Ради этого он вставал пораньше, недосыпал, а потом у него болела и кружилась голова. Тем не менее, он за эти два месяца ни разу не пропустил уроков в школе и многих своих товарищей обогнал.

«Вернётся отец и в школу не пустит, — думал Якý, — значит надо до того, как он придёт, закончить учёбу за год! »

И Якý, подгоняемый этой мыслью, старался успеть как можно больше.

И действительно... Вернулся однажды отец из дальнего леса, увидал на вешалке ученическую сумку и сразу же нахмурился. Не говоря ни слова, отец пообедал, потом сел пить чай. Якý всё время сидел, как на горячих углях, его бросало то в жар, то в холод... А отец, когда покончил с обедом и чаепитием, подошёл к вешалке, снял витой пояс, потом схватил Якý и зажал его между колен...

После этого тело Якý целую неделю ныло и болело.

Мать жалела мальчика, но перечить отцу не смела. Ей и самой нередко попадало из-за сына. Вот и на этот раз он избил её и требовал ответа, — зачем она Якý в школу пустила?

Но таково уж сердце матери... Она не может заставить сына отказаться от учёбы.

* * *

Отец Якý — человек ещё не старый, но какой-то старомодный, отсталый. Зовут его Фома Михайлович. Отец Фомы был когда-то старостой в деревне и хотел, чтобы сын его был попом. Поэтому он долго содержал его в доме попа. Фома и сейчас крепко дружит с попом. Во время гражданской войны он одно время был в своей деревне председателем. Вот тогда он и показал себя: выходец из богатой среды, он не упускал случая настраивать марийцев против советов.

Когда он был председателем, в волости произошёл крестьянский бунт. Фома тогда бегал по деревне и агитировал против работников волостного совета. Деревенские богачи натравили на советских работников самых отсталых крестьян-бедняков, а сами хитро стояли в стороне и потирали руки... А Фома и ему подобные всячески безобразничали. Бунт продолжался недолго, всех зачинщиков посадили в исправдом. Попался и Фома, но года через полтора ему удалось освободиться.

Фома остался таким же, как и был: сказалось и происхождение и поповская учёба. Он по-прежнему противился всему новому, восставал против всего прогрессивного, злобствовал и брюзжал. Если соседи по совету учителя начинали говорить о посеве клевера, Фома кричал:

— Захочет бог хлеб уродить, так мы и без клевера обойдёмся!

Женит, бывало, мариец сына и не обвенчает его с невестой по-церковному обычаю, — Фома злится и ругается:

— В антихристы записался!

Поп устраивал молебны об урожае, ходил из дома в дом с иконой. И никто так не усердствовал в таких случаях, как Фома. Если крестьяне не устраивали в поле подставки для икон, он ругал их:

— Бога не признаёте! Нехристи!

Особенно ненавидел Фома советскую школу.

— Только и учат, что плясать да петь! — говорил он. — Раньше зайдёшь, бывало, в школу, — благопение! Молитвы читают, церковному песнопению обучают...

Однажды, когда в школе отмечали юбилей республики — 1 марта, — Фома зашёл посмотреть. Один мальчик играл на гармони, другой бил в бубен, а двое плясали. Фома плюнул, будто чёрта увидел, и выбежал из школы.

Ни одно собрание не обходилось без участия Фомы. И на всех собраниях Фома кричал и протестовал против чего-нибудь. На первых порах, после гражданской войны, когда не всё ещё было восстановлено, в деревне иногда слушали Фому и поступали по его указке. Но прошло некоторое время, и люди стали понимать, что Фома тянет их назад. Авторитет его падал, крики переставали действовать, а в конце концов над ним стали попросту смеяться:

— Не кричи, Фома! Зря это! Сума у тебя полна, опростать пора!..

В школе организовали пионерский отряд. Большинство отцов и матерей не возражало против того, что их дети вступили в пионерскую организацию. И только Фома не унимался и ругал родителей:

— Отдали детей безбожникам в руки! Бессовестные!

— Не кричи! — отвечали ему. — И твой сын всё равно будет пионером!

— Мой?! Ну, нет! Не быть шапке на моей голове, если сын мой пионером станет! — божился Фома и даже шапкой оземь хлопал!

Только два человека в деревне открыто поддерживали Фому: Иван Попуев и Егор Тереевич. Этим кулакам слова Фомы по душе. Они всячески добивались участия Фомы во всех наиболее важных деревенских делах и постоянно твердили ему: «Вот так скажи! Вот так сделай! » Поэтому крестьяне на собраниях насмешливо спрашивали:

— Ну, как, Фома? Какую инструкцию от кулаков получил?..

* * *

«Старая рама — старым саням, новым саням — новая рама! » — говорится в пословице. А понимать это надо так, что новому времени старые обычаи не к лицу.

В одно воскресение Якý, как всегда, сидел на бревне возле дома, но на этот раз не стерпел и убежал к ребятам — играть.

Вечук с красным галстуком на груди собрал всех мальчиков и девочек и повёл их за огород на широкую площадку. Здесь Вечук выстроил всех ребят и начал учить их маршировать. Потом он затеял игры, учил петь пионерский марш:

«Мы дети свободной страны,

Мы — пионеры... »

Громко раздавалась песня. Ребята, которые ещё не вступили в пионерскую организацию, хоть и не знали слов марша, запомнили мотив и подтягивали.

— В нашем отряде всего десять ребят, — сказал Вечук. — Этого, конечно, мало. Надо, чтобы все, кто учится в школе, вступили в пионерский отряд. В отряде можно многому хорошему научиться...

— Я вступлю, — сказал один из мальчиков. — Мне отец не запрещает.

— И меня отец пустит, — заявил другой.

— Я тоже вступлю...

— И я не отстану...

И только Якý, опустив голову, молчит. «Мне отец запрещает, я не могу записаться», — хочет он сказать, но стесняется. Вечук смотрит на Якý и говорит:

— Якý, верно, отец не пускает в школу... Попросим учителя, чтобы он поговорил с твоим отцом...

— Попросим! Будем просить! — кричат ребята.

В эту минуту к ребятам подошёл отец Якý. В руке у него ремень с железной пряжкой. Он приблизился и смотрит на Якý.

Мальчик стоит ни жив, ни мёртв. Он посинел от страха и не смеет шевельнуться. Ему и перед товарищами стыдно, и отца он испугался.

— А-а, с чертенятами связался! — кричит Фома и, ухватив Якý за волосы, тащит его и хлещет ремнём.

Якý, закусив губы, старается не плакать. Но долго сдерживаться он не в силах. Издалека слышен крик мальчика. Ребята некоторое время стоят молча, переглядываются, вздыхают.

Всю дорогу, до самого дома, отец бил Якý. Дома мальчик лёг за полог и пролежал до вечера. Ночью у Якý поднялась температура. Он начал стонать и бредить. Ему стало казаться, что он руководит пионерским отрядом, учит ребят ходить по-военному, разучивает с ними песни... Потом он стал просить ребят защитить его от отца...

— Надо просить учителя... Пусть разъяснит... — бормотал Якý, разметавшись по постели.

Ночью к мальчику подходила мать и гладила его по голове. Она тоже уснуть не может... Сердце болит за сына.

Отец спит в другом месте. Иной раз кашлянёт... Видно, чувствует свою вину, но ничего не говорит.

На следующее утро Якý не встал с постели. Дышать ему стало труднее... Якý серьёзно заболел.

* * *

Якý лежал за пологом, часто бредил, или бормотал что-то про себя. Иной раз опомнится, лежит и смотрит в угол. Складки полога кажутся ему волнами... Вот они становятся всё шире и шире... Страшно! А вот они превращаются в сети, у них щупальца, они хотят схватить и унести куда-то Якý...

— А-а-а! — кричит он в ужасе.

В сени прибегает мать, открывает полог, смотрит на сына, кладёт ему руку на горячий лоб.

— Что с тобой? Что ты, Якý? — спрашивает в тревоге мать.

— Укусить хочет... — лепечет в ответ мальчик.

— Кто? Где?

— Паутина... Паук...

— Ну, что ты! Нет здесь никакого паука!..

Якý успокаивается. Мать уходит. Иногда она вместе с отцом уходит на работу. Якý остаётся один. И тогда, если на мальчика нападает страх, и он кричит, к нему прибегает соседка и успокаивает его, как может. Но большей частью Якý лежит один.

Помимо всего прочего, у Якý распух мизинец на правой ноге. Когда отец вёл его домой, он споткнулся и ударил ногу об камень. Приходится поэтому часто держать ногу в холодной воде, — это немного успокаивает нестерпимую боль.

Фома, после того, как заболел Якý, часто думал о сыне. Иногда он украдкой, чтоб не видела мать, заглядывал за полог и внимательно смотрел на сына. И лицо его, заросшее чёрной бородой, казалось изменившимся, бледным и печальным.

Тем не менее, когда соседи советовали отвезти Якý в больницу, Фома отказывался.

— Если поправиться, так и дома поправится...

— Погубит он мальчика своим упрямством! — говорили соседи.

Только через месяц, когда уже начали желтеть листья на деревьях, Якý в первый раз после болезни вышел на улицу и сел на обычное своё место.

Целый день по улице взад и вперёд тянутся телеги: возят снопы с поля. Те, что едут порожняком, держат в руке кусок пирога и едят на ходу. Те, что едут с поля со снопами, держат лошадь под уздцы, чтоб не бежала под гору.

Вот и Вечук. Он с отцом везёт снопы с поля. Вечук забрался на самый верх и держит вожжи, а отец шагает в стороне. Проезжая мимо Якý, Вечук крикнул ему:

— Зачем возле пыльной дороги уселся? Шёл бы на гумно, там лучше, воздух свежий!

Якý ничего не ответил, но подумал: «Заботится обо мне Вечук, хочет, чтобы я скорее выздоровел! » — и проводил его благодарным взглядом.

* * *

Наступила осень. Листья опали. Над голыми сучьями шумит ветер. Ржаное поле, ещё недавно казавшееся серебристо-жёлтым, теперь теряло свою окраску, посерело и яровое поле. В сухую погоду молотят снопы, шумит веялка. В ветреную погоду мельница широко размахивает своими огромными крыльями.

Завтра в школе начнутся занятия. В прошлом году с ребятами занимался один учитель. В нынешнем — прибавилась учительница, марийская девушка.

Однажды учитель пришёл побеседовать с Фомой относительно Якý.

— Почему ты, дядя Фома, сына в школу не пускаешь? — спросил учитель.

— Какая нынче школа! — ответил Фома. — Что баня, что школа — одно и то же...

— Неправильно говоришь! — сказал учитель. — Теперь гораздо лучше, чем прежде, обучают детей.

— Раньше закону божьему учили, а нынче нет... Куда это годится?

— Учить закону божьему детей никому не запрещается. Но это твоё частное дело. Школа такой науки не признаёт. А сына твоего мне жаль! Он в прошлом году всего два месяца учился, и тогда показал, что он способный мальчик. Учился хорошо, всех ребят обогнал.

Долго разговаривал учитель с Фомой, но договориться до чего-нибудь ему так и не удалось.

На следующий день Фома снова ушёл в дальний лес на заготовки. Перед уходом он сказал, обращаясь к Якý:

— Если с пионерами свяжешься, пеняй на себя!

«Что ему сделали пионеры? » — думал Якý и не находил ответа на этот вопрос.

Увидав ребят, которые проходили по улице с ученическими сумками, Якý позавидовал им. Ему очень хотелось в школу, но упорное сопротивление отца и вечный страх перед ним сделали Якý вялым и безвольным. Он не разговорчив, не смеётся, хлопает глазами и смотрит куда-то в одну точку...

— Отца, ведь, дома нет, — почему ты не ходишь в школу? — спросил как-то Вечук.

— Вернётся, опять бить будет! — отвечает Якý.

— Теперь не посмеет! — сказал Вечук. — Теперь нам легче будет тебя защитить: в школе в нынешнем году будут горячие обеды, кормить будем учеников. Если отец твой скандалить будет, мы тебя и вовсе из школы не отпустим, пока он не успокоится...

— Если мама позволит, завтра же приду в школу.

Вечук обрадовался и побежал по улице. Якý смотрел ему вслед и думал: «Почему мне нельзя так играть, бегать и резвиться, как всем ребятам? »

И вот Якý снова начал учиться. Задания учителя он готовил всегда вовремя, часто целые вечера просиживал над книгами и тетрадями, занимался подолгу арифметикой, которая давалась ему с трудом. Утром вскочит, едва перекусит и бежит скорее в школу, чтобы успеть до начала уроков считать на больших счётах или писать мелом на доске.

В школьный отряд пионеров вступило ещё десять ребят. На пионерские сборы приходят все школьники, занимаются, слушают беседы. Бывает на сборах и Якý. Но иногда он вдруг вскакивает и уходит... Правда, на этот раз отец, уходя, не сказал: «Не ходи учиться! » Но Якý знает, что его ждёт, когда отец вернётся..

«Придёт, опять бить будет, запретит учиться! “ — думает Якý и с удвоенной энергией начинает заниматься»

Вечук всё время внимательно следит за Якý, помогает ему всем, чем может, советует. Он видит, как много работает Якý, и говорит ему часто:

— Не переутомляйся! Не изнуряй себя! Подорвёшь здоровье!

Вечерами, когда Якý засиживался за книгой, мать упрашивала его:

— Ложись спать, Якý! Не уставай! Захвораешь!

Прошёл месяц. Однажды учитель, взглянув на Якý, обратил внимание на то, что он странно выглядит. Учитель взял мальчика за подбородок и приподнял его голову.

— Э-э, Яша, ты, братец, нездоров! Переутомился?

— Да нет, как будто... — отвечал Якý.

— По глазам видать...

Якý никому не говорил о том, что он часто по ночам уснуть не может, что у него головные боли. Утром встанет, кушать не хочется, и Якý уходит в школу без завтрака. А на уроках у Якý частенько кружилась голова. Когда учитель узнал об этом, он велел Якý три дня в школу не ходить и книг в руки не брать.

Якý ушёл домой. А в один из этих дней вернулся с лесозаготовок Фома. Он, хоть и знал, что Якý ходит в школу, но на этот раз ничего не сказал.

* * *

Наступила зима. Установился санный путь. День ото дня становится всё холоднее. Временами дуют сильные северные ветры, поднимается пурга. В деревне, по переулкам, в низинах и оврагах намело много снегу. По небу бегут белые пушистые облака.

Как только установилась дорога, Фома стал снова собираться на работу в лес. Теперь он собирался поехать на своей лошади.

Перед отъездом Фома сказал сыну:

— Собирайся и ты. Поедешь со мною в лес, будешь жить в землянке, обеды будешь нам готовить...

Матери не хотелось отпускать сына, но отец нахмурился, и мать не отважилась перечить, стала собирать Якý в дорогу.

Ехать до места работы надо было далеко. Пришлось ночевать по пути в маленькой деревушке. Якý в дороге замёрз и устал. Вечером он, даже не поужинав, лёг на печке возле какого-то старика и сразу уснул крепким сном.

На следующее утро он снова сел в сани и поехал дальше. Было холодно. Якý закутался в большой тулуп и немного согрелся. Лошадь, шла не торопясь, и мальчик думал о школе, об учёбе, о товарищах. Он вспоминал Вечука, весёлого, увлекающегося игрой, или серьёзного, когда он проводит сбор отряда. Иногда Вечук совсем как взрослый, выступает, говорит и размахивает руками, поучая ребят.

— Время настало новое, — говорит Вечук, — и старые обычаи сейчас не к месту! Мы, пионеры, должны помогать строить новую жизнь, все свои силы надо положить на это! Всё старое и вредное надо изгонять...

Якý видит пионеров, выстроившихся в ряд. Они шагают под барабан, поют песни... А он, Якý, сидит возле дома, на бревне, один... Он смотрит на пионеров, и на глаза набегают слёзы... Отворяется окно дома, и отец спрашивает: «Сидишь? » «Сиди, — добавляет он, — не смей ходить к пионерам!.. »

И вдруг ему послышался гневный окрик отца:

— Посторонись!

Якý показалось, что кто-то ударил его по голове... По телу пробежала дрожь, затем бросило в жар... Перед глазами вдруг поплыли почему-то вниз головой разные предметы, лошади, люди...

Якý перепугался и, в страхе перед чем-то неясным, на него надвигающимся, закричал...

— Что случилось? Что такое? — всполошились люди, шедшие возле саней.

У Якý изо рта потекла какая-то пена, и сам он стал на себя не похож. Отец пытался его уложить, прикрыть... Но Якý не даётся. Он словно взбесился... Люди останавливаются, смотрят, переговариваются.

— Я крикнул ему «посторонись! », а он испугался чего-то, упал...

Фома и сам растерялся, не знает, что предпринять.

— Отсюда недалеко до больницы! — сказал кто-то из спутников.

— Да что там больница! — артачится Фома. — Если пройдёт, так и без больницы пройдёт...

— Тьфу! — плюнул в сердцах шедший рядом сосед по дому. — Ты со своим упрямством угробишь мальчонку!

Фома заколебался и решил отвезти сына в больницу.

В больнице врач осмотрел мальчика и сказал:

— Надо бы оперировать... Но только вряд ли выдержит мальчик операцию...

Через три дня Фома привёз домой окоченевшее тело Якý. Он достал из кармана бумажку, воткнул её в раму окна, а сам сел на скамейку и заплакал, как ребёнок.

На бумажке было написано: «Скончался от воспаления мозга».

* * *

Снова наступило лето. Как и в прошлом году, в знойный праздничный день, сидят молодые марийцы на солнцепёке и вытирают рукавом пот со лба. Как и в прошлом году, на улице Вечук с ребятами марширует, играет, разучивает пионерский марш. А в садике, за гумном, молодёжь резвится у качели...

На краю оврага все также лежит бревно. Но мальчика на бревне не видать. Он больше не смотрит с завистью на играющих ребят...

И никто не окликает его из дома и не предупреждает:

— Сиди! Не ходи к пионерам!..