11. П. К. <П. С. Коган (?)>[dlii] Театр и музыка. Художественный театр. «Вишневый сад» «Курьер», М., 1904, 19 января

Трудно подвести итоги своим впечатлениям, когда смотришь пьесу такого писателя, как Чехов. Пред вами образы, может быть, и недоконченные, может быть, неясно очерченные, но вы так хорошо знаете этих людей, это — давнишние ваши знакомые, вы узнаете их с первого взгляда, вы дополняете недостающее воспоминаниями {376} из прошлого, пред вами встает чудный мир, который раскрыт в прежних творениях любимого писателя, и вам трудно решить, где действует на вас сама пьеса и где она захватывает одним тем, что вызывает дорогие воспоминания.

К Чехову не приходится привыкать; он научил нас любить свою поэзию штрихов и намеков, он разрушил в нас прежние представления о настоящем драматическом действии, о законченной интриге, о борьбе сильных страстей.

В «Вишневом саде» мало действия, почти нет интриги, герои появляются ненадолго. Но в совокупности пьеса оставляет цельное впечатление. Чувствуешь, что есть общий смысл в этих обрывистых сценках, в этих скучающих людях.

Сюжет пьесы — не новый сюжет для нас после Тургенева и Атавы[dliii]. Острый момент дворянского оскудения уже отходит в область прошлого. Старое дворянское гнездо, где по сто лет на одном и том же месте стоит одна и та же мебель, где все от расписных потолков до книжного шкафа наполнено миром патриархальных отношений, обречено на гибель. Ермолай Лопахин, этот сильный и черствый потомок крепостного, которого когда-то на кухню не пускали, приобретает имение и изгоняет из старого дома его обитателей.

Этот несложный сюжет дал автору возможность нарисовать поэтическую, хотя и монотонную картину; в этом мелком факте, разбившем счастье стольких людей, отразилась тоскливая бесцельность нашей действительности.

Фигуры, мелькающие пред нами, скорее силуэты, чем яркие образы, но многие из них запечатлеваются навсегда в памяти. Талант автора и филигранная работа Художественного театра и жадное внимание публики, расширявшей значение каждого слова, угадывавшей часто то, чего не было в пьесе, — сделали свое дело: спектакль был одним из тех моментов нашей театральной жизни, которые, по справедливости, называются праздниками сцены.

Но миновало обаяние имени, царившего третьего дня в театральной зале, улегся поднимающий энтузиазм, лишающий равновесия, — и настала пора холодного анализа.

Что представляет из себя новая пьеса как литературное произведение? Является ли она шагом вперед в творчестве любимого драматурга, пробуждает ли новые идеи, открывает ли новые горизонты?

Раневская, — несомненно, интересный образ, который займет не последнее место в галерее чеховских женских портретов. Сентиментальная расслабленность и усталость, проглядывающая во всех словах и жестах этой женщины, красной нитью проходящих через все ее действия, проведены мастерски. Тонкая игра г‑ жи Книппер и творчество поэта слились в гармоническое целое. Почти невозможно сказать, кто больше участвовал в создании этого образа — артистка или автор. Нервная взвинченность, быстрые переходы от слез и грусти к смеху, легкомыслие, сквозящее в ее грусти и в ее радостях, эти черты, вековое наследие праздных поколений, привыкших к безмятежным радостям эпикурейского существования, проводивших десятки лет в скучных разговорах «про дождь, про лень, про скотный двор», — эти черты слились в этом крупном отпрыске длинного родословного дерева, в последнем звене бесконечной цепи предков.

Рядом с Раневской другая, еще более характерная фигура — ее брата. И здесь автор начертил только силуэт, дал общий облик. И здесь артист пришел ему на помощь, и фигура Гаева является новым прекрасным творением г. Станиславского. Вырождающийся дворянин, беспомощное, неприспособленное к жизни существо, человек, которого шокирует всякое грубое слово, выводит из себя фамильярность слуги, запах чеснока. Г. Станиславский, {377} по обыкновению, превосходно отделал детали, нарисовал много тонких, неуловимых штрихов. Гаев и Раневская образуют превосходную группу, старшее поколение, инстинкты и чувства которого обречены на гибель. Они не способны заглядывать вперед. Только тогда, когда раздастся удар топора и падает первое дерево любимого вишневого сада, этого прекрасного свидетеля былого величия, только тогда отчаяние овладевает ими.

Но на чьей стороне симпатии автора? Есть ли смысл в этой скорби разоряющегося дворянства? Есть ли основание так крепко держаться за обломки старых традиций? Ответ на этот вопрос дает Трофимов, студент, одна из интереснейших фигур пьесы. «Облезлый барин», как назвала его какая-то простая женщина, неуклюжий и некрасивый, Трофимов сумел своими вдохновенными речами, своей бодрой верой в знание и в живое дело завладеть сердцем Ани, дочери Раневской. Умирает старая жизнь, начинается новая. Трофимову все равно, будет ли продан вишневый сад или нет: старое все равно обречено на гибель. Аня и Трофимов — другая группа, стоящая лицом к лицу со «стариками». Куда уйдут Аня и Трофимов из разоренного гнезда, какое дело ждет их, мы не знаем. Они хотят «много, много читать». Но что бы ни случилось, они бодры, веселы и сильны духом.

Эта бодрящая нота нечасто звучит в творчестве Чехова. Трогательная скорбь «стариков», нежные поэтические краски, которыми обрисованы эти невинные дети порочных отцов, свидетельствуют о том, что автор никого не хотел судить и карать. Он рисует эти тихие внутренние драмы, разыгрывающиеся на почве будничных житейских отношений, как поэт с чутким сердцем, откликающийся на всякое страдание в мире.

А вывод?

Вывод в словах студента. Нужно сбросить с себя все оковы, которые люди наложили на себя в виде богатств, почестей, блеска и жажды власти — той мишуры, благодаря которой человек утратил высшее благо — свою свободу. И Трофимов отказывается от денег, которые предлагает ему Лопахин; он хочет остаться независимым и хочет по-прежнему проходить гордо мимо богатых нищих.

Следует ли прибавлять, что г. Качалов и г‑ жа Лилина были превосходны в ролях Трофимова и Ани, что образ Лопахина нашел вдумчивого исполнителя в г. Леонидове, что роли второстепенных персонажей: приемной дочери Раневской — Вари (г‑ жа Андреева), помещика Пищика (г. Грибунин), гувернантки (г‑ жи Муратова), неудачника конторщика (г. Москвин), старика лакея (г. Артем) и прочих, отличались той полной отделкой, которой так славится Художественный театр.

Спектакль был интересным, потому что в пьесе много глубоких моментов; прекрасна сцена между Лопахиным и Варей, которые любят друг друга и которые никогда не соединятся и всегда будут говорить о погоде, о чем угодно, только не о своем браке; полна глубокого смысла ссора Раневской с студентом, потому что оба они правы: и студент — с своей прямолинейностью и наивной жестокостью, и Раневская, изломанная жизнью, научившаяся компромиссам и состраданию.

Отдельные моменты прекрасны, но они не могут вполне вознаградить нас за общий монотонный, местами бледный характер пьесы, которая при других исполнителях, при отсутствии такой тщательной постановки может утомить зрителя.

Постановка вполне достойна той славы, которой пользуется Художественный театр. Деревья вишневого сада, глядящие в окна, пение птиц, врывающееся в комнату, обстановка комнаты, бал, настоящий помещичий бал с неутомимым танцором-гимназистом и бравым военным, — от всего этого веяло чем-то уютно-патриархальным, невозвратным прошлым.

⇐ Предыдущая 115 116 117 118 119120121 122 123 124 Следующая ⇒