10. <Без подписи> «Одинокие» «Русские ведомости», М., 1903, 10 ноября

Художественный театр возобновил «Одиноких» Гауптмана. Большинство ролей исполняется теми же артистами, которых мы видели четыре года назад при первом представлении пьесы, и тем не менее теперь мы получили совершенно иное впечатление, чем прежде. Только две роли нашли новых исполнителей: Иоганна вместо г. Мейерхольда играл г. Качалов, роль отца Фокерата вместо г. Санина исполнял г. Лужский[dl]. В характере игры последнего артиста нет больших отличий от исполнения г. Санина; разнятся некоторые детали, немного иначе оттеняются второстепенные подробности, но в общем это — тот же довольный, радостный, честный, буржуазный семьянин, для счастья которого нужно так мало и в то же время так много: нужно, чтобы человечество не искало и не мучилось, довольствуясь {375} выработанными с давних пор верованиями и надеждами. Если при своем возобновлении пьеса Гауптмана произвела на нас иное впечатление, чем в первое представление, то этим мы целиком обязаны г. Качалову, исполнявшему главную роль. Г. Мейерхольд, прежде изображавший Иоганна, делал его неврастеником, человеком, болезненная организация которого не могла приспособиться ни к какой обстановке и который вследствие этого чувствовал себя одиноким в какой угодно среде. По своему духовному облику и по своим стремлениям он не оказался стоящим много выше окружающих его лиц, и чрезмерные его претензии к родным не находили никакого оправдания в глазах зрителя. Иоганн мог возбуждать сострадание, как возбуждают его больные, но серьезно относиться к его требованиям, видеть в них нечто большее, чем капризы, зритель не мог: его сочувствие было целиком на стороне семьи. В исполнении г. Качалова роль получила совсем другое освещение, а вместе с изменением последнего изменилась и вся пьеса. Иоганн говорил те же слова, что и прежде, но в том, как он их говорил, в его фигуре, манере держаться и во всем поведении видно было, что это — человек, высоко стоящий над окружающею его жизнью. Видна была привычка к мышлению, чувствовалось страдание, проистекающее от неудовлетворенной духовной жажды, ощущалось одиночество богатого содержанием ума среди мирных наслаждений и мелких забот повседневной жизни. Иоганн по-прежнему предъявлял к семейным требования, которых они по самому свойству своей натуры не могли исполнить, по-прежнему он был резок и часто несправедлив, и тем не менее зритель сочувствует ему, видя за этою внешнею несправедливостью внутреннюю правоту. Для зрителя, видевшего в роли Иоганна г. Мейерхольда, не мог представлять больших затруднений ответ на вопрос: «кто виноват? » Несомненно, был виновен он, этот больной, издерганный, чрезмерно самолюбивый и потому постоянно чувствующий обиду человек. Когда мы видели г. Качалова, этот вопрос и не возникал у нас: перед нами разыгрывалась тяжелая безысходная драма, где не было вопроса о правых и виноватых, где все были несчастны и все правы. Пьеса при таком освещении оставляет не только более сильное, но и более глубокое впечатление; она не только волнует, но и возбуждает мысль. В этом заключении содержится, по нашему мнению, наибольшая похвала артисту. Остальные артисты, г‑ жи Самарова, Книппер, Андреева и г. Москвин, были так же хороши (если не лучше еще), как и во время первого представления[dli]. И так же хороша была постановка.

⇐ Предыдущая 114 115 116 117 118119120 121 122 123 Следующая ⇒