Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья



{369} 8. Андрей Белый[dxxxix] «Юлий Цезарь» на сцене Художественного театра «Мир искусства», СПб., 1903, № 12

⇐ ПредыдущаяСтр 117 из 170Следующая ⇒


Нечасто приходится видеть Москве Шекспира на сцене. Между тем наше общество отличается полным незнакомством с духом великого драматурга. Сравнительно небольшой кружок образованных шекспиристов тонет в массе поклонников Максима Горького. Мы не знаем, что такое шекспиризм. И, однако, многие из нас заражены ибсенизмом. Я уверен, что в настоящую минуту большинству посетителей Художественного театра Чехов ближе Шекспира. Посмотрите на наших студентов, курсисток: глаза их загораются, когда речь заходит о «Трех сестрах». Не то Шекспир: на долю последнего выпадают чаще обязательные, холодно звучащие эпитеты «великий», «гениальный», «знаменитый», произносимые с олимпийским равнодушием от внутреннего недоумения, чем, собственно, так велик Шекспир. Отдельные голоса поднимаются против Шекспира. Сегодня знаменитый писатель называет его «дикарем», завтра видный представитель нового искусства упрекает Шекспира в слишком внешнем отношении к драматическим моментам личности. И масса внимает. И чувствуешь, что горячим поклонникам «Дна» нет дела до того, кого они наделяют холодным эпитетом «гения», — Шекспира, Вольтера — все равно.

Такое отношение к Шекспиру коренится в художественной невоспитанности общества. Нежелание читать Шекспира, изучать его — вытекает из неумения читать. Шекспир требует постоянного напряжения. Мы привыкли в чтении скользить по поверхности. Другое дело сценическое изображение. Здесь возможно выпукло изобразить все то, что ускользает при поверхностном чтении. То, что в нашем воображении явилось бы результатом проникновения в духе изображаемых моментов, преподносится здесь в готовом виде. Вот почему нас привлекает сцена. Мы забываем, что Шекспир едва ли исполним при современном положении сцены. Отдельные звезды меркнут среди мрака всеобщего невежества.

Вот почему отношение сцены к драмам Шекспира является краеугольным камнем, на котором воспитывается к нему и отношение нашего общества. Вот почему характер официального почета, а не восторга в отношении к трагедиям Шекспира есть показатель степени его понимания нашей сценой.

Года три тому назад мне пришлось быть в Малом театре на «Макбете»[dxl]. Актер, исполнявший центральную роль, в продолжение всего вечера показывал зрительному залу свой благородный профиль, наливался кровью, напрягал свои мускулы и сдобным, дрожащим от напряжения голосом убивал замечательные слова великого драматурга. Упражнение в гимнастике и приторное (чтобы не сказать притворное) дрожание голоса, как я узнал потом из газет, и есть то нутро, которым постигает, по представлению многих, талантливый исполнитель свою роль. Но такое «постижение» выражается главным образом не в тонкой разработке характера изображаемого лица, а в животно-физиологических телодвижениях. Это какое-то физиологическое обнаружение гениальности. Мне всегда становится тошно от него. Помню — едва досидел до конца «Макбета», и теперь уж меня никакими калачами (хотя бы и самим г. Южиным) {370} не заманишь в Малый театр на Шекспира.

Да простится нашей публике холодное отношение к великому трагику.

Зная несравненное проникновение артистов Художественного театра в пьесы Чехова, высоко ценя режиссерский талант г. Станиславского, я все-таки испытывал чувство некоторой боязни, когда шел на «Юлия Цезаря». Я знал заранее, что г. Качалов в роли Цезаря даст великолепную картину, эффектно задрапированный в красно-золотое, и что глаза его будут сильно подведены. Я знал, что заговорщики будут свистеть и хрипеть что есть мочи, и я заранее молил Бога, чтобы в этом свисте и яростном шепоте можно было разобрать отдельные слова. Я знал, что толпа будет оглушать меня ревом. Я знал — будет музыка и ряд картин в стиле Семирадского. Я на все согласился.

Я знал одно: при тщательной обдуманности и даже деланности не будет омерзительно животного «нутра» вместо таланта.

И действительно: толпа ревела, заговорщики яростно шипели, картины в стиле Семирадского сменяли друг друга. Великолепная фигура Цезаря выделялась не только красно-золотым пятном, но и превосходным исполнением. Играла музыка.

Из этого несколько механического, но добросовестного и вдумчивого исполнения, как из оправы, все-таки выступил Шекспир, не весь, но хотя часть его. И это было часто лишь вследствие отрицательных достоинств: артисты явно нигде не позорили Шекспира, порой отходя на задний план, но не дерзая на ужас, именуемый «нутром», будучи слишком честны для фальсификации гениальности.

Таково именно было исполнение роли Брута г. Станиславским, который если и был сух и бледен, но нигде не оскорбителен. В этом непосягательстве на Брута было много целомудрия, и за это мы должны быть благодарны г. Станиславскому.

Бездна таланта и остроумия сказалась, как всегда, в инсценировке. Толпа вела себя сравнительно прилично. В ней, однако, не чувствовался музыкальный ритм, который всегда придает трагедии ее истинный смысл. Сцены в доме Цезаря в Курии Помпея и на похоронах Цезаря были стройны, как гармоничный аккорд. Заговорщики слишком хрипели.

Побольше бы пластики.


⇐ Предыдущая112113114115116117118119120121Следующая ⇒
  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.