{226} 4. П. Ярцев Московские письма «Театр и искусство», СПб., 1901, № 40

На сцене Московского Художественного театра была представлена «Дикая утка» Ибсена. Шла пьеса в высшей мере необычная по построению и по приемам выражения своих идей, театру предстояло преодолеть величайшие трудности. Это был спектакль исключительный, и можно было ожидать, что в публике он возбудит одно досадное недоумение. На самом деле произошло нечто странное, нелепое, почти оскорбительное: «Дикая утка» сыграна и имела самый заурядный средний успех[cccxxiv].

Разбираясь во впечатлениях от этого спектакля, очень сложных и многообразных, не так трудно указать на его недостатки, но было бы слишком поспешно отнести их к Художественному театру. Нужно знать, в какой мере современная сцена располагает средствами передавать истинный смысл таких произведений, как «Дикая утка». Спектакль 19 сентября дает хороший материал для суждений об этом вопросе.

Безусловно, играли Ибсена и играли очень хорошо: его слова, хорошо понятые и хорошо продуманные, его фигуры, воспроизведенные с талантом и чутьем, его ум — холодный и определенный. В отношении «внешних подробностей» «Дикая утка» была так обставлена, как это может сделать Художественный театр с его приемами, с талантами его руководителей, с массою времени и труда. Все было сделано для того, чтобы «Дикая утка» была наиболее умно и цельно иллюстрирована на сцене.

Но из пьесы как бы вынули душу Ибсена — нежную и наивную, капризную и мечтательную — душу художника, для которой, как для души ребенка, мир вечно полон прекрасных грез и чудесных тайн. Можно сказать, каким образом это произошло и почему от драмы Ибсена остался на сцене один холодный остов, но нельзя и предположить, чтобы этого не чувствовал — и безмерно полнее и сознательнее — Художественный театр. Он просто не мог сыграть «Дикую утку», или «Дикую утку» вообще нельзя сыграть. Ее нельзя играть — это будет ближе к истине.

Пьесу раскрыл до полной ясности реализм исполнения, но он же и убил в ней душу. Фигуры Ибсена вышли настоящими до такой очевидности, что было бы последовательно принести на сцену и показать публике и «настоящую дикую утку». На фоне бытовой картины совершенно стерлись тонкие краски символизма, но кто может указать, что и как нужно было сделать, чтобы их сохранить? Это такое бесконечно трудное дело, и Художественный театр можно бы упрекнуть только за то, что он поторопился с постановкою этой пьесы. Это потому, что в некоторых деталях уже и теперь мелькают и удачный тон, и блестящий прием для настоящего исполнения «Дикой утки» на сцене.

Вся трудность задачи заключается в том, что «Дикая утка» — поэтический сон в будничной обстановке. Мы часто видим сны, полные самых реальных подробностей, но всегда за ними чувствуем неуловимые, непередаваемые краски и таинственный смысл. С одной стороны, Яльмар Экдаль, Грегерс Верле, Эдвига — безусловно, то, что в них изображается на сцене Художественного театра. Яльмар — глупый, слабый человек, Грегерс — тупица, и про ему подобных сложена пословица: {227} «Пошли дурака Богу молиться, он рад лоб расшибить». Эдвига — болезненная, мечтательная девочка. И на чердаке действительно сидит и жиреет раненая птица. «Оставьте маленьким рядовым людям ложь и слепоту, когда они ими по-своему счастливы» — такова и мысль драмы, с одной стороны.

Но в «Дикой утке», как в отчетливом сновидении, за ясными красками просвечивают странные таинственные тона, за определенным смыслом скрыт туманный, но неотразимо привлекательный высший смысл.

< …> [cccxxv] Призрачный лес, созданный человеческим воображением, может быть прекраснее и правдивее настоящего леса в горах. Можно молиться за простую раненую птицу как за идеал свободной и прекрасной жизни и предпочесть умереть, лишь бы она существовала. Можно привлекать людей непосредственным эгоизмом животного (Яльмар) и отталкивать их мертвыми буквами надуманных идеалов (Грегерс). Можно иметь в душе чуткую больную совесть и умереть. Можно носить в себе «дикую утку» наивного творческого воображения и остаться жить. За определенною практическою мыслью пьесы в туманных красках вырисовывается зерно высшей идеи, перед которой маленькая житейская правда и маленькая житейская ложь одинаково ничтожны.

Возможно и иначе чувствовать символизм «Дикой утки», но нельзя миновать его: он органически связан с этою пьесой. На сцене Художественного театра он был настолько слабо выражен, что прошел почти незамеченным. Осталась интересная бытовая пьеса, очень длинная, очень однообразная и далеко не совсем «Дикая утка» Ибсена. Публика скучала, но аплодировала — сначала с оживлением, под конец очень вяло. Многие ушли, не дождавшись последнего акта.

Трудно сказать, что бы вышло, если бы «Дикую утку» играть не в столь определенном бытовом тоне. Г. Качалов (Яльмар) явно злоупотреблял реальными подробностями, но г. Громов (Грегерс Верле) очень близко подошел к загадке и в этом грузном человеке с горящими глазами временами чувствовался не только нелепый малый, но и действительный мученик больной совести. Однако в окончательном итоге г. Громов так же мало достиг цели, как и г. Качалов.

Лучше всех была Гина (г‑ жа Муратова), мало затронутая символизмом пьесы. В Эдвиге (г‑ жа Гельцер) слишком много болезненности, мало поэзии и полное отсутствие загадочности, тайны, которою она окутана у Ибсена. Доктор Реллинг — выразитель практической мудрости, лицо реальное по преимуществу — в драме диких уток и призрачных лесов. Он совсем не какой-либо «положительный тип» в драме Ибсена, хотя его словами и выражена ее практическая мысль. Но эта мысль не главная идея Ибсена — не ее бог жил в его душе, когда он писал «Дикую утку». Г. Санин играет Реллинга в очень определенных красках, и в его изображении это человек с мягкою душой, доброжелательный, но немножко небрежный внешне в отношениях к людям потому, что постиг или думает, что постиг тайну практической мудрости.

Если и можно критиковать исполнение «Дикой утки» на сцене Художественного театра со стороны полного выражения ее идей, то в рамках бытовой картины оно было безупречно. Яльмар Качалова — тип глупого, капризного тунеядца и сыгран с массою удачных и очень жизненных подробностей. Несмотря на это или поэтому, он всего менее Яльмар «Дикой утки», как я уже сказал. Гина во всех отношениях то, что нужно: добрая, неразвитая женщина с узеньким мирком, вся ушедшая в домашние заботы и обожание Яльмара. Г‑ жа Муратова играет с очаровательною простотой и носит удивительно удачный костюм, в котором я теперь только и могу {228} представить себе Гину. Г‑ жа Гельцер заключительную сцену по уходе Яльмара играла с таким нервным подъемом, что многие плакали, но в важной сцене с Грегерсом, где она передает ему тайны чердака, который ей кажется «дном моря», была недостаточно искренна. Грегерс Верле — труднейшая роль, с какой стороны ни смотреть на пьесу; она в высшей степени прямолинейна и материал ее очень груб, чтобы быть изображенным с достаточною красотой и разнообразием. Но г. Громову почти удается это сделать. Достаточно живописен старик Верле в изображении г. Вишневского (это очень мало интересная роль), типичны и разнообразны камергеры. При постановке выключили сцену г‑ жи Сербю[cccxxvi] (г‑ жа Раевская) в четвертом акте, и у нее остался один маленький выход. Я не разделяю мнения, что от этого пострадала пьеса, когда она страдает от более важного: от почти полной невозможности выразить на сцене ее символизм.

Ибсен «Дикой утки» чувствовался в двух-трех моментах пьесы. В прекрасной общей паузе за столом, когда старый Экдаль на предложение Грегерса уехать с ним в горы, даже не удостоил его ответом, а стремительно бросается показывать свой чердак. Ясно чувствуется, что происходит в душах всех этих внезапно притихших людей. Дуновение какой-то другой жизни и иной правды, по которой две‑ три иссохших елки на чердаке прекраснее леса в горах, проникает в мансарду фотографа Яльмара. Нельзя забыть мертвого лица Эдвиги в группе людей, медленно несущих ее тело, и нельзя в ту же минуту не почувствовать, что Эдвига была не просто больная, несчастная девочка, а символ какой-то высшей погубленной красоты. Театр, показавший эти моменты, один может достигнуть и более цельного выражения таких пьес, как «Дикая утка», насколько они в средствах сцены. Но это вопросы, которых нельзя касаться поверхностно.

⇐ Предыдущая 66 67 68 69 707172 73 74 75 Следующая ⇒