Annotation 12 страница

Дождь с раннего утра шел не переставая. Эндрю качался на стуле под навесом возле маленького домика и слушал, как дождевые капли ритмично стучат по металлическому столу в саду. — Ну и погодка! — воскликнул управляющий, присоединяясь к Эндрю. — Зима наступает. Я все время мерзну. Филипп прежде ни разу не слышал, чтобы его приятель на что-либо жаловался. — Ты какой-то мрачный сегодня. Что-то не так? — Все так. Манье уловил в его голосе нотку неуверенности. — Мне неловко тебя просить, но мне очень нужна помощь … — сказал он. — Говори. — Водосточные трубы засорились. Возможно, решетки, которые сверху, завалило опавшими листьями. Такое в конце осени случается каждый год. В результате вода скапливается на крыше, а потом стекает где не нужно… — Надо лезть наверх? — До большинства водостоков можно добраться по тросам, через отверстия в крыше, но до трех водостоков никак не дотянешься. Надо по лестнице взбираться. Спускаться сверху по веревке, не видя земли, — это еще куда ни шло, но карабкаться по пожарной лестнице… Честно скажу, мне от одной мысли становится не по себе… — Когда надо этим заняться? — Чем раньше, тем лучше. Установятся холода, и трубы могут лопнуть от мороза. — Займемся сегодня.
Манье открыл чердачное окно и огляделся. Хоть ветер и высушил черепицу, ходить по крыше все равно было опасно. Оснастившись страховочными ремнями и длинным крюком, управляющий выбрался наружу, подав Эндрю знак оставаться на чердаке возле выхода на крышу. — Все, что тебе нужно делать, это держать веревку. Ослабляй, когда я скажу, и даже если таль работает, будь готов меня удержать. Если я сорвусь, моя жизнь будет в твоих руках… — Положись на меня. В подобных ситуациях Блейк обыкновенно шутил. Он мог бы, к примеру, сказать, что неосмотрительно французу доверять свою жизнь коварному англичанину. Но Эндрю ничего такого не сказал, ограничившись обещанием крепко держать веревку. Словно заправский альпинист, Манье, держась за веревку, передвигался от одного покатого края крыши к другому и осторожно, стараясь не смотреть вниз, спускался к приближался к желобам. С помощью крюка, вытянув руку как можно дальше, он соскреб накопившиеся листья и извлек гнилой комок, засорявший фильтр водостока. Затем он проделал то же самое с другой стороны крыши. — Ты держишь? Никакого ответа. — Эндрю, не валяй дурака. Я рискую своей шкурой! Эй, где ты там? — Я не валяю дурака, я просто не слышал. Не волнуйся, я здесь. Манье волновался бы меньше, услышь он в ответ какую-нибудь идиотскую шутку — серьезность в такой ситуации была не похожа на Блейка. Он прошел всю крышу до конца, время от времени проверяя натяжение веревки. Убрав последние листья, он вздохнул с облегчением. Страшно довольный тем, что закончил работу, он, словно гусеница, пополз к чердачному окну. Блейк, думая о чем-то своем, накручивал веревку. — Одно дело сделано, — объявил Манье. — Осталась лестница. — Ты не обязан. — Нет проблем. Я же сказал, что не боюсь высоты.
Мужчины приставили большую лестницу к западному крылу. — Тяжелая, — запыхавшись, сказал Блейк. Манье потянул за канат, чтобы развернуть лестницу. — Эндрю, нам не обязательно все делать сегодня. Верхним концом лестница достала до края крыши. — Дай мне крюк. Филипп протянул инструмент. На душе у него было неспокойно. Метеопрогноз обещал ветер и дождь. Эндрю вел себя странно: мыслями он был явно далек от того, что делал. Впрочем, это происходило с ним уже несколько дней. Именно по этой причине Филипп даже выиграл у него партию в шахматы. Сейчас Манье хотелось отговорить его подниматься, но мажордом уже карабкался по ступенькам. Блейк миновал уровень второго этажа и остановился передохнуть. — Когда я был ребенком, — начал он громко, чтобы Манье слышал, — у нас в деревне была старая церковь. Втайне от викария мы развлекались тем, что влезали на колокольню. Кто быстрей залезет и разорит сорочьи гнезда. — Будь осторожен, Эндрю. Блейк, возобновив подъем, добрался до окон третьего этажа. Здесь он принялся насвистывать. Манье держал лест ницу, не сводя с него глаз. Ему было так страшно, как если бы наверху был он сам. Наконец Эндрю достиг крыши. Изогнувшись, он просунул руку в цинковый водосток и стал чистить внутри. Работая, он слышал только лязг крюка по металлу. Наконец объявил: — Здесь порядок! — Давай слезай. Не торопись. Мажордом начал спуск. На уровне третьего этажа он отдохнул и посвистел. Манье с облегчением наблюдал, как приближается его фигура. — Высоковато все-таки, — согласился Блейк, спустившись до середины фасада. — Отсюда ты кажешься таким маленьким, прямо как гномик. — И знаешь, что он тебе говорит, этот гномик? — сказал Филипп, начиная понемногу успокаиваться. Про себя управляющий решил, что сегодня больше не стоит испытывать судьбу. Все, хватит. Да и дождь вот-вот пойдет. Лестница вернется в сарай, а они с Блейком пойдут выпьют по стаканчику. А для очистки оставшихся двух водостоков он призовет на помощь Хакима. Неплохая перспектива. Блейк был в нескольких метрах от земли, когда промахнулся, поставив ногу мимо перекладины. Манье видел, как это произошло. Мажордому почти удалось сохранить равновесие, но сила, влекущая его к земле, была слишком велика, и он не успел схватиться за лестницу. Эндрю Блейк камнем полетел вниз с пятиметровой высоты. Манье с криком бросился к своему помощнику. Он проклинал себя последними словами. Случилось то, чего он боялся. Он чувствовал, что добром дело не кончится. Он должен был помешать Эндрю лезть на крышу. Он вообще не должен был ни о чем его просить. Блейк неподвижно лежал на боку, среди грязи и камней. Руки и лицо были в крови. Филипп стоял возле него на коленях, боясь прикоснуться. — Эндрю, пожалуйста, скажи что-нибудь! Блейк чуть приоткрыл глаза. — Живой… Блейк еле ворочал языком. — Что ты сказал? — переспросил Филипп, склонившись над ним как можно ниже. — Я живой. Твое покушение, лягушатник, не удалось. Блейк слабел на глазах, было видно, что он теряет сознание. — Эндрю, прошу тебя, не отключайся. — Когда ты увидишь мою дочку, скажи ей, что я ее люблю и жалею о том, чего не смог сделать для нее. — Мой самый лучший друг сказал мне одну правильную вещь: если у тебя что-то не ладится с ребенком, если ты о чем-то жалеешь, скажи ему об этом сам. Ты выживешь ради этого. Увозя безжизненное тело мажордома, медики «неотложки» наотрез отказались делиться прогнозами. Мадам и Манье не отходили от него. Перед тем как машина тронулась, включив мигалку, примчалась Одиль. На носилки, возле окровавленного лица Блейка она положила Джерри, маленького плюшевого кенгуру. Подняв на врачей полные слез глаза, она сказала: — Сделайте так, чтобы он всегда был рядом с ним, пожалуйста. 69

Сначала где-то вдалеке прогремел гром. Потом раздался глухой ритмичный стук копыт — словно сотни диких лошадей мчались по зеленым склонам холмов Уиндермира. Резкий вдох, заставивший содрогнуться грудь, как в день прихода в этот мир. И наконец свет. Слепящее пятно с размытыми контурами. Ощущение свинца во всем теле, будто оно наполняется раскаленным жидким металлом, который кипит, изливает бурным потоком и постепенно остывает и успокаивается, становясь озером. «Он приходит в себя, позовите доктора». И снова ночь. Он снова всего лишь огромная мрачная форма, сползающая в озеро. Медленно стекать, погружаясь в глубину. Времени больше не существует. Сквозь слегка приоткрытые веки Блейк видит расплывчатый силуэт. Диана. — Откройте глаза. Если вы меня слышите, откройте глаза. Мужчина и женщина в белом ореоле склонились над ним. Он их понимает, но язык, на котором они говорят, какой-то странный. — Очень хорошо, — говорит женщина. — Спокойно, не напрягайтесь. — Как вас зовут? — спросил доктор. Блейк уловил вопрос и принялся искать ответ в ворохе информации, с которой он не знал как справиться. Первый возникший у него в голове ответ был «Энди» — уменьшительное от его имени. Он колебался с ответом. — Эндрю, — с трудом произнес он. — Отлично. Мало-помалу Блейк начал приходить в себя. С каждым часом он все реже погружался в озеро. Его просили пошевелить руками, каждым пальцем, ногами. Сделали ему уколы. Хоть он и терпеть не мог уколов, протестовать у него не было сил. — Что со мной случилось? — Вы упали с высоты. Но вам повезло. — Когда? — Десять дней назад. Блейк положил руку на голову. — Мне надо идти за дочкой в школу. Медсестра умела справляться с такого рода волнением. — Не беспокойтесь, — сказала она, — мы обо всем позаботимся. Блейк оглядел комнату. Светло-зеленые стены, опущенные шторы на окнах, странные звуки — «бип-бип», — которые уже начинали его раздражать. На тумбочке он увидел плюшевую игрушку. Зверек был ему знаком. Что-то он напоминал. С большим трудом ему удалось взять его в руки. Зверек пахнул чем-то родным, домашним. В его голове одна за другой возникали картины. Спальня. Пустая кровать и лежащие на краю книги. Чье-то лицо. — Вам что-нибудь говорит имя Ричард Уорд? Эндрю попытался сосредоточиться. — Это мой брат? — Не думаю. Попытайтесь вспомнить. Вам это полезно. Внезапно Блейк представил себе лицо друга. — Да, я его помню. Он здесь? — Нет, но он трижды в день звонит из Англии. Он вас обнимает. К вам приходили, пока вы были в коме. Две женщины и мальчик. Он даже оставил для вас конверт. Медсестра положила конверт на кровать. — Откройте, вам это придаст сил. Хотите, я помогу? Эндрю кивнул. Медсестра распечатала конверт и достала оттуда листок с контрольной работой по математике с оценкой «13 из 20, очень хорошо» и письмо. Она показала листки пациенту. Блейк никак не отреагировал. — Я не могу читать, — извиняющимся голосом сказал он. — Я вам прочту: «Здравствуй. Я надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо и скоро вернешься. Я получил самую лучшую в моей жизни оценку по матике! Мадам Креме сказала, что я смухлевал, и дала мне еще примеры. Она следила за мной, а я все решил. Я утер ей нос! Я приходил к тебе с мамой каждый день, но меня к тебе не пустили. Я надеюсь, что ты не умрешь. Я уже видел, как умирают. Это был один тип по имени Кевин. Ужасно. Он даже на свое имя не отзывался. Я очень хочу опять тебя увидеть, даже если придется решать примеры. Целую». И подпись: «Янис». Есть постскриптум: «Готовься покупать телевизор для мамы». А внизу, — добавила медсестра, — мальчик нарисовал какое-то чудовище с рогами, направленными вниз и вбок, и подписал «Юпла». Эти японские мультики совсем заморочили им голову. — Янис… — медленно повторил Блейк. — Кто вам этот ребенок? Подумайте. Постарайтесь. Я знаю, что это трудно. Блейк не смог сразу ответить. Он опять погрузился в озеро, где было так приятно плавать. 70

В последующие дни Эндрю окончательно пришел в себя и стал набираться сил. Неврологические исследования не выявили ничего угрожающего, кроме некоторых расстройств, обычных при подобного рода травмах. Вернувшись в палату после очередного обследования, он увидел Манон и Жюстена. — Ну, молодежь, как поживаете? — Вы выглядите гораздо лучше. Мы ходили на УЗИ и воспользовались случаем, чтобы зайти. — Я очень рад вас видеть. Я чувствую, что могу ходить, но они заставляют меня все время лежать в кровати или сидеть в кресле. Просто каторга какая-то. Я имею право на десять минут свободы в день. — А мы уже знаем, что у нас мальчик, — сообщила Манон. — Интуиция тебя не подвела. — Мы назовем его Тео. — Симпатичное имя. — А второе имя будет Эндрю, — добавила Манон. Блейк не сразу понял: — Тео — это хорошо… И вдруг оборвал себя на полуслове: — Эндрю? — растроганно переспросил он. — Вам не следовало так волновать старого человека. Спасибо большое. Идите, я вас поцелую. Вы даже не представляете, как вы меня тронули. — Нам очень приятно, — сказал Жюстен. — Вы оказываете мне большую честь. Бедный малыш! В школе ребята будут кидаться в него камнями, когда узнают, что второе имя у него английское. — В замке без вас совсем не то, — сказала Манон. — Одиль и Мадам сами не свои. — Дай Одиль волю, она таскала бы мне еду утром, днем и вечером. Хотя, откровенно говоря, при виде больничной кормежки поневоле вспоминаю, какие пиры она нам закатывала… — Мадам тоже ждет вашего возвращения. — Известно что-нибудь о Мефистофеле? — По-прежнему ничего. Одиль уверена, что он погиб. — Бедняга. Это было бы очень печально. В этот момент Манон увидела в дверях Манье. Поздоровавшись, она сказала: — Мы вас покидаем. Нам в любом случае пора идти. — И, обращаясь к Блейку, добавила: — Если можно, мы зайдем завтра. — Еще раз спасибо за маленького. Манон широко улыбнулась, и они с Жюстеном ушли. В дверях палаты стоял, не шевелясь, Манье и смотрел на своего приятеля, избегая встречаться с ним взглядом. — Ты меня узнаешь? — робко спросил он. — Прекрасно. Вы — виконт с кривой рожей при австрийском дворе. Ну, что ты там застыл на пороге? Входи же. — Как ты себя чувствуешь? — Выкарабкиваюсь. Я рад тебя видеть. Принес бы шахматы, я бы отыгрался. Бери стул, ты ведь минут пять пробудешь? Манье не заставил себя упрашивать. Теперь он пристально смотрел на Эндрю. Блейк показал на забинтованный лоб: — Видишь, у меня такая же повязка, как была у тебя, когда ты врезался в дерево. Надеюсь, что я не буду бредить, как ты… — Я так испугался, — сказал Манье. — Я подумал, что ты умер. Я бы не простил себе до конца своих дней. — Проехали. Ты поэтому так долго не приходил ко мне? Даже Мадам выползла из своего укрытия. — Я не решался. Мне очень стыдно. — Это несчастный случай, Филипп. Никто ведь меня не принуждал. — Доктора говорят, когда ребро срастется, ты будешь как новенький. — Не совсем, Филипп. — Что ты хочешь сказать? — испугался Манье. — Я прекрасно помню, о чем просил тебя, когда подумал, что настал мой смертный час. — По поводу дочери? — Жизнь — странная штука, друг мой. За несколько дней до падения меня сразили слова Манон. Она сказала, что для моей дочери иметь отца, который столько для нее делает, — это счастье. Если б я был зам´ ком, то, услышав о себе такое, тотчас же рухнул бы. Ужасно. Я ничего не сделал для своей дочери. Годами я кем только не занимался, кроме нее. До меня это дошло в ту секунду, когда Манон сказала про мою дочь. Я был уничтожен. Другой удар нанес мне ты, когда ответил, что я сам должен ей сказать… — Мне очень жаль, что я тебя ранил. — Ничего ты меня не ранил. Мне даже кажется, что именно благодаря твоему ответу я выжил. Знаешь, Филипп, раньше я совсем не боялся смерти. У меня было ощущение, что мне на этом свете больше делать нечего. Но теперь я смотрю на вещи по-другому. Смерть не настигнет меня прежде, чем я сделаю то, что должен сделать. Манье схватил руку приятеля и сказал: — Я рад. Узнаю твой скверный характер и грандиозные планы. Прости, я должен был прийти раньше. — А я, если ты когда-нибудь окажешься в коме, не дам тебе помереть, мерзавец ты эдакий. Я примчусь к тебе на следующий же день. Надену на тебя парик, накрашу лицо и попрошу приделать искусственную грудь. Когда ты очнешься, ты, как и я, ничего не будешь помнить, и я тебе сообщу, что ты Анджелина Джоли. И даже покажу фильмы с твоим участием. — Ну ты совсем того! 71

— Я могу увеличить обогрев, если вам холодно… — Спасибо, Жюстен, все хорошо. Лучше будьте осторожны на скользких участках, тут не везде посыпано. На обратном пути в поместье Блейк с трудом узнавал пейзаж. Три дня крупными хлопьями валил снег, и в лесу стало белым-бело. Ветки согнулись под тяжестью толстой пушистой шубы. Для машины Филипп открыл главные ворота. Жюстен переключил передачу, прежде чем выехать на аллею. Парк был великолепен, но замок производил еще более сильное впечатление. Как в волшебной сказке, крыши, балконы, купы деревьев — все было покрыто белым мягким покрывалом. Белизна слепила глаза, несмотря на пасмурную погоду. Едва Жюстен остановил машину, как на крыльцо высыпали Одиль, Манон, Филипп и даже Мадам. — Какой прием! — воскликнул Эндрю, вылезая из машины. Филипп хотел было помочь ему подняться по ступенькам, но Блейк хотел показать, что не нуждается в помощи, несмотря на то, что прихрамывал. — С какого же времени вы караулили мой приезд? — пошутил он. — Как я догадываюсь, вооружились моим биноклем… Я очень рад снова всех вас видеть. Все пошли в дом. Одиль осторожно сняла с Блейка пальто. Манон размотала шарф, а Филипп забрал у него сумку. Мадам смотрела, как ухаживают за Блейком, — довольная, что он вернулся. — Новые очки вам очень идут, — заметила Одиль. — Учитывая, в каком состоянии оказались старые, представился подходящий случай их поменять. — Можем мы заняться почтой? — неожиданно спросила Мадам. — Мы уже опоздали больше чем на час… Увидев на ее лице хитрую улыбку, Блейк понял, что это не упрек, а желание все вернуть на свои места. Одиль вручила ему пакет с корреспонденцией, и он пошел наверх вместе с Мадам.
Сидя по обе стороны письменного стола, Мадам и Блейк еще больше, чем раньше, были похожи на детей, играющих в какую-то игру. Он смотрел, как она ножичком в виде шпаги один за другим вскрывает конверты. Часть из них она отдала ему — с указанием, что ответить. В это утро, однако, внимание Мадам было сосредоточено не столько на почте, сколько на Блейке. — В прошлый раз, когда я вас видела, — сказала она, — я подумала, что это в последний раз… Мадам почувствовала, что сказала что-то не то. Эндрю кивнул: — Я понял. Иногда не надо придавать большого значения тому, что, как тебе кажется, происходит в последний раз… Она повертела ножичком и спросила: — Вы собираетесь уехать в отпуск на праздники? — Нет. — Не с кем повидаться? — Есть, но скорее в январе. Если позволите, я останусь у вас до конца испытательного срока. А потом, как вы уже дали мне понять, у меня может появиться много свободного времени… — Кажется, я нашла решение. Если мои финансовые дела поправятся, у поместья есть будущее… Несмотря на обнадеживающее заявление, Блейк сразу встревожился. Ему хотелось узнать обо всем подробнее, но он не решался задавать вопросы. Разбор почты в то утро шел не совсем обычно. Ни Мадам, ни Эндрю в действительности не придавали значения тому, что делали, привычное занятие служило им только предлогом побыть вместе. Они украдкой поглядывали друг на друга, избегая встречаться взглядами. Не желая признаваться самим себе, они наслаждались обществом друг друга. Отложив в сторону очередную рекламу, Мадам взяла следующий конверт, зеленого цвета, адрес на котором был написан от руки. Она наклонилась, чтобы включить шредер. Блейк понял: сейчас или никогда. Мадам уже приготовилась опустить письмо в щель, когда Эндрю остановил ее: — Позвольте мне кое-что вам сказать. Рука Мадам застыла в воздухе. Письмо было в нескольких сантиметрах от резательной машины. В комнате воцарилось молчание, слышен был только мотор машины. — Не уничтожайте письмо, пожалуйста. — К вам, стало быть, вернулись все ваши способности… В том числе и способность вмешиваться в то, что вас не касается. — Я даже приобрел кое-какие новые. Не знаю, оттого ли, что я был на волосок от смерти, но я еще больше убедился в том, что сегодня нет ничего дороже мира. Надо стремиться к нему всеми силами. Сожаления ни к чему не ведут. Горечь тоже. Важно только настоящее и будущее. Мы такие уязвимые… Как и вам, мне не хватает дорогих мне людей. Как и вы, я живу с мыслью, что их нет со мной. Я думаю, что и для вас, и для меня те, кто ушел, остаются по-прежнему близкими, но ведь другие живы, и они нуждаются в нас… Эндрю испугался, что наговорил лишнего. Мадам Бовилье повертела в руках письмо, словно пытаясь определить его содержание, и положила перед собой. Шредер все еще работал. — Что на это сказала бы ваша жена? — спросила мадам Бовилье на удивление уверенным тоном. — А что на это сказал бы ваш муж? — вторя ей, ответил Блейк. 72

— Одиль, прошу вас, доверьтесь мне и ответьте. Мадам принимала людей из «Вандермель»? — У нее были какие-то встречи. И даже много. Но откуда мне знать, о чем именно они говорили? — Вы ничего не заметили? Как по-вашему, она что-нибудь подписывала? — Эндрю, вы ставите меня в трудное положение… — Мне очень жаль, но это крайне важно. — Единственное, в чем я уверена, это что Мадам вызывали в банк. Через три дня после вашего падения. Когда она вышла оттуда, она ничего мне не сказала, но она была мертвенно-бледной. Одиль взяла нетронутую миску Мефистофеля и аккуратно опорожнила ее в ведро для пищевых отходов. — О коте по-прежнему ничего не известно? — Скоро уже три недели… Иногда утром мне кажется, что он приходил немного поесть. А иногда я будто слышу, как посреди ночи открывается дверца котохода. В прошлое воскресенье я даже спустилась посмотреть, но его не было. Вы, наверное, считаете, что глупо так беспокоиться о коте, погуляет и придет. Но я думаю, что он погиб, вот и все. С ними такое случается каждый день, хотя об этом не говорят по телевизору… — Телевизор не всегда говорит о том, что нас волнует… Блейк подошел к Одиль, желая ее как-то утешить, но она отвернулась. — Я, как маленькая наивная девочка, продолжаю готовить ему еду… Но я пообещала себе, что после Рождества перестану. Кухарка вымыла миску и вернула ее на место возле кошачьей подушки. В глазах у нее стояли слезы. — Он так любил тепло, я надеюсь, что ему не холодно там, где он сейчас … Она шмыгнула носом, вытерла руки и попыталась успокоиться. — Мадам говорила вам о своих планах на Рождество? — Нет еще, у нас было много дел… — Она хочет устроить ужин для всех нас — Манон, Филиппа, вас и меня. Я думаю, она и Жюстена пригласит. — Вы сказали — Филиппа… Одиль сделалась красной, как помидор. — Ну и что с того? Я же называю вас Эндрю! А что касается ужина, то месье Манье мне говорил, что эту традицию завел еще ее покойный муж. — Ну вот, опять «месье Манье»? — Хватит, — проворчала Одиль. — Вам не кажется, что я и так много чего вытерпела? Боялась, что вы не выживете, и кот у меня пропал. Я плакала часами. А вы не успели вернуться, уже начинаете меня мучить… — Мне вас тоже очень не хватало, Одиль. Очень-очень, правда. И уверяю вас, хоть я и мечтал о вашей еде каждый раз, когда мне приносили больничную, еда была не главное. Когда я обнаружил возле себя Джерри, я так расчувствовался… Вы даже не можете себе представить. И потому, что зверек был со мной, и потому, что только вы могли проявить такую заботу. Блейк подошел к ней и поцеловал в лоб. — Спасибо. 73

Закрыв за собой дверь маленькой гостиной, Одиль с возмущением выдохнула. Пунцово-красная, она вцепилась руками в поднос. Эндрю никогда не видел ее такой — готовой взорваться. Слегка прихрамывая, он пошел за ней в буфетную. — Судя по вашему состоянию, мадам Берлинер там расходилась, — с иронией сказал он. — Кто на этот раз стал жертвой ее змеиного языка? — Как ей не стыдно! — вспыхнула кухарка. — Эта гадкая женщина имела наглость прийти с кольцом на пальце, которое Мадам продала ей недели две назад. Она же видела, как горько было Мадам расставаться с ним, — видела и все-таки торговалась. А сегодня она явилась и выставила его напоказ… Вы представляете? И она еще всех поучает! Считает себя светской дамой! — Вы уверены, что это именно то кольцо? — Абсолютно. Это красивое изумрудное кольцо, подарок месье Франсуа. Я много раз его чистила. Бедная Мадам… Я возмущена. Вы правильно сделали, что ударили ее током, эту старую каргу. — Теперь обслуживать их пойду я. — Не надо. Не беспокойтесь, я справлюсь. Врачи сказали, что вам надо еще поберечь ногу. — Немного тренировки мне не повредит…
Когда он вошел в гостиную с горячим кофе и пирожными, ни гостья, ни Мадам не заметили подмены. Одна с жаром высказывала свое непререкаемое мнение, а другая слушала — подавленная, не способная возражать. — Мне смешно. Меня удивляет, что вы так растаяли из-за банальной любовной истории между горничной и мелким заводским служащим. Прямо как в плохом сериале для домохозяек… Блейк поставил поднос на журнальный столик. Узнав Эндрю, мадам Берлинер воскликнула: — Какая неожиданность! А мне говорили, что вы больны. Я наслышана о происшествии с вами. Надо внимательно смотреть, куда ставите ноги, друг мой, особенно в вашем возрасте… Эндрю на упрек никак не отреагировал, а только учтиво поинтересовался: — Не желаете ли еще кофе? Блейк всегда поступал так с опасными людьми: позволял им выступить вперед, раскрыться, решить, что они одерживают верх. А сам следил, чтобы не дать вовлечь себя в провокационную игру. Он их оценивал, но никогда не переоценивал. Жизнь научила его, что нет слабых противников, и тот, кто считает себя сильнее, зачастую в итоге проигрывает. — А посему, — говорила мадам Берлинер, — я думаю, вам надо ее заменить, она недостаточно любезна… Наливая мадам Берлинер кофе, Блейк рассматривал кольцо: оно было строгое, изящное, сверкающее и не шло той, которая теперь его носила. Женщина знаком показала, что кофе и пирожных ей достаточно. Съев одно, она продолжала: — Возвращаясь к вашей горничной. Хочу вас предупредить, чтобы вы были начеку. Теперь у нее голова идет кругом, ей не до работы. И так все трудней найти хорошую прислугу, а тут еще эта вульгарная история про якобы безумную любовь. И никакой адвокат не поможет, на адвоката нужны средства! А там и дети пойдут, а значит, социальные пособия! Вот на что идут наши налоги. Денежки-то они считать умеют! Блейк встретился взглядом с мадам Бовилье. Угадав намерения Эндрю и не высказанную вслух просьбу позволить ему то, что он задумал, она дала свое согласие едва заметным кивком. Блейк осторожно поставил на стол кофейник и посмотрел на мадам Берлинер так пристально, что та не могла не отреагировать. — Почему вы на меня так смотрите? — Потому что нечасто доводится видеть такую… — Ну, ну, говорите. — Кем вы себя возомнили? — спросил Блейк на удивление спокойным голосом. — Что? — Вы не понимаете по-французски? Мадам Берлинер бросила безумный взгляд на хозяйку дома, которая продолжала пить кофе как ни в чем не бывало. — Не знаю, как в вашей стране, мой друг, — сказала женщина, наморщив нос, — но во Франции слуги… — Я не являюсь вашим другом. Я слышу в ваших словах ненависть и осуждение и задаюсь вопросом, кто вы такая, что все это себе позволяете. Может, таким способом вы пытаетесь набить себе цену? У вас по любому поводу есть мнение, и оно всегда негативное. Вы беспощадны ко всем. Вы способны что-нибудь защищать, отстаивать, кроме своего тщеславия и высокомерия? Любовь для таких людей, как вы, — это сладкие бредни, доброжелательность — доказательство слабости, а говорить о простых вещах — значит быть недостаточно культурным. — Это возмутительно! Со мной еще никто никогда не говорил в таком тоне! — В этом-то ваша беда. Несколько хороших уроков открыли бы вам глаза и вправили мозги. — Что, простите? Натали, да скажите же что-нибудь! Мадам Бовилье сделала сочувственное лицо: — Когда он входит в раж, я предпочитаю молчать. Я его боюсь… Блейк наклонился к мадам Берлинер — та отпрянула. Блейк склонялся все больше, что вынудило гостью вжаться спиной в диванные подушки. — Ну, и где ваше едкое словцо? Где ваши убийственные замечания? Категоричные суждения? Помог вам ваш цинизм? Обычно вы выходите сухой из воды потому, что никто не решается вам ответить. Но это не означает, что никто не думает над ответом… Даже слуги могут насыпать соли на рану. В глубине души мне вас жалко, потому что жизнь у вас, наверное, такая же, как вы сама, — безрадостная, бессмысленная, полная горечи. Вы тратите время на то, чтобы разрушать, шельмовать, чернить все то, что недоступно вашему разумению. Видели бы вы эту «горничную» и этого «мелкого заводского служащего» — они прекрасны! Они обладают таким богатством, какого вам вовек не накопить. Ведь для вас люди, у которых есть сердце, — обыкновенные простофили, и вам доставляет удовольствие пнуть их, чтобы почувствовать свое превосходство. Вы паразит, который питается чувствами и надеждами других. Вы гадкий клещ, который отравляет кровь тех, к кому присасывается. Блейк говорил тихим голосом, отчетливо произнося каждое слово. Он был всего в нескольких сантиметрах от мадам Берлинер. — Я всегда старалась помочь этому дому, — пробормотала она, — и в награду меня же оскорбляют… — Не удалось восторжествовать, так теперь прикидываетесь жертвой. Я не удивляюсь. Как правило, подлость идет рука об руку с глупостью. А ваши представления о помощи вам стоит пересмотреть. С вами в любом случае больше не о чем говорить. А теперь я прошу вас удалиться. Это не лакей вас просит, а человек. Отставим в сторону всякие там сословные заморочки и правила, которые играют вам на руку, и вернемся к элементарным понятиям. Как получается, что наше время ставит вас над такими людьми, как Одиль, которые стоят в тысячу раз больше, чем вы? Вон! Дорогу вы знаете. И чтобы ноги вашей больше тут не было. Мадам Берлинер вскочила и поспешила к двери. — Последний совет, — бросил ей вдогонку Эндрю. — Будьте осторожны, дотрагиваясь до калитки, и не забывайте про гололед, в вашем возрасте недалеко до беды… 74

Обменявшись электронными письмами с Ричардом и Хизер, Блейк наконец-то пошел спать. Поднявшись на свой этаж, он увидел, что дверь в комнату Манон широко открыта. Девушка читала, лежа на постели. — Ты не спишь? — Не могу заснуть. Малыш все время шевелится. — Волнуешься из-за конкурса? — Конечно. — Когда будет известно? — На следующей неделе, накануне Рождества… — Какое у тебя предчувствие? — Я боюсь, но очень хочется пройти. Это был бы такой подарок… — Можно, конечно, попросить домовых и Деда Мороза, но вряд ли это в их власти. — Скажите, это правда — то, что мне сказала Одиль? Мадам сможет вас оставить? — Ты знаешь то, чего не знаю я. Со мной она это не обсуждала. Но поскольку у нас с тобой доверительные отношения, могу я попросить тебя об одной, скажем так, не совсем обычной услуге? — Все что угодно. Блейк, убедившись, что коридор пуст, понизил голос: — Когда мы в следующий вторник будем все вместе ужинать, мне бы хотелось, чтоб ты кое-что сделала. — Что именно? — Изобразила, что плохо себя чувствуешь. — Зачем это? — Водительские права есть у меня одного, и я повезу тебя в больницу на обследование. — Вы не хотите ужинать вместе со всеми? — Разумеется, хочу, но еще больше я хочу, чтобы Одиль и Филипп остались наедине — понимаешь, судьбе надо немного помогать… Манон сразу все поняла. — А если придет Мадам? — Она не будет выходить из своих комнат. — Она дала на это согласие? — Полное. — И вы объяснили ей, для чего? — Ну конечно! — Вы удивительный человек, месье Блейк, но вы можете на меня рассчитывать. Разыграем дурное самочувствие… — Только не переусердствуй, не то испортишь им аппетит… В ответ Манон заявила нарочито серьезным тоном: — Если во время операции вас или кого-нибудь из ваших подельников арестуют, мы станем отрицать, что были в курсе ваших махинаций, а Одиль за подстрекательство треснет вас сковородкой…
В ту ночь Эндрю не спал. Он смотрел из окна своей комнаты на заснеженный парк. Пейзаж в синеватом лунном свете напоминал ему поздравительные открытки «С Рождеством и Новым годом! », которые мать заставляла его посылать всем родственникам. Снег на старых открытках был усыпан блестками, они осыпались и прилипали ко всем вещам, и потом от них трудно было избавиться. Блейк сел на кровать. Взял с тумбочки фотографию. Сколько времени он не видел свою дочь? Сколько времени он избегал ее? По какой такой причине мы лишаем себя тех, кого больше всего любим? Должно быть, из-за сильной боли, которую причиняем сами себе… С того момента, как Эндрю после несчастного случая принял решение поехать повидаться с дочерью, он стал считать дни. Давно уже он не испытывал такого нетерпения. Хизер заказала ему билет на самолет. Он хотел воспользоваться рождественскими каникулами, чтобы позвонить Саре и предупредить о своем приезде. Как он объяснит ей? Что скажет? Не опоздал ли он? А если она откажется?
Посреди ночи, когда он то дремал, то, просыпаясь, обдумывал насущные вопросы, он вдруг услышал какой-то шорох. Ему показалось, что где-то кто-то скребется. Эндрю сперва показалось, что у него слуховые галлюцинации, но звук не прекращался. «Термиты. Этот замок и вправду обречен…» Он напряг слух, стараясь определить, откуда исходят таинственные звуки. Он встал во весь рост на кровати, потом влез на стул, а потом даже на стол, чтобы проверить, не из деревянных ли балок доносится странный шум. Затем прошел вдоль межкомнатных перегородок, прикладывая ухо к каждой. Звук прекратился. Потом послышался опять. И затихал всякий раз, когда Блейку казалось, что он вот-вот определит его источник. Блейк лег в кровать и попытался заснуть, но шебуршание возобновилось, будто где-то неподалеку орудовал веселый домовой. Пролежав час и вконец разнервничавшись, Блейк уселся на кровати. О том, чтобы спать, не могло быть и речи. Он не сможет уснуть, пока не разгадает загадку. Он снова встал. Словно охотник, насторожился и принялся ждать. Вскоре шорох послышался вновь. На это раз Блейк устроил настоящую охоту. Выйдя на цыпочках в коридор, он исследовал пол и стены с электрическим фонариком в руке. Мыши вполне могли устроить себе норы в дальних чуланах, набитых всяким хламом и старой мебелью. Блейк знал, что при малейших посторонних звуках грызуны могут затихнуть и не подавать признаков жизни до следующей ночи. Он подумал о том, что будет с Одиль, если она узнает, что кто поселился в непосредственной близости от ее спальни… Блейк представил себе, как она с криком мчится по снегу, босая, в одной ночной рубашке… Шебуршание становилось все более явственным. Блейк приближался к цели. Звуки явно доносились из чулана, дверь которого была приоткрыта. Эндрю прикрыл рукой свет от фонаря и толкнул дверь. Без сомнения, здесь кто-то былю Эндрю прошелся фонарем по чулану. Он много чего видел в своей жизни, но тут буквально остолбенел. 75

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 111213 14 15 Следующая ⇒