Annotation 12 страница

– …всего на пару месяцев, – говорит Урсула, и внезапно я возвращаюсь в свой кабинет в Макнайс-Хаусе, слушая, что она собирается подобрать мне замену на то время, пока я буду «поправляться». – Урсула, – прерываю ее я, пытаясь изгнать дрожь из голоса и не отводить взгляда. – Сегодня я узнала об одном эпизоде из детства Алекса, который объясняет все. Она снимает очки. – Да? – И теперь все симптомы его состояния выглядят совершенно в ином свете. Мне необходимо срочно поговорить с ним и его матерью. – Вы можете написать отчет для нового консультанта Алекса, – отвечает она с тяжелым вздохом. – Извините, Аня, но это важный момент. Мы должны заботиться о здоровье наших сотрудников так же, как заботимся о своих пациентах. Я направлю вам по электронной почте все необходимые бланки для оформления отпуска по состоянию здоровья. Он у вас начинается с этой самой минуты. – Потом добавляет, склонив голову набок: – Лучше так, чем отстранение от работы. Или увольнение. Я закрываю рот. Урсула бросает на меня ледяной взгляд, прежде чем выйти из кабинета. Глава 25
 Обмен открытками
 Алекс
 

Дорогой дневник! Нового дома у нас больше нет. Майкл только что приходил в Макнайс-Хаус и сообщил мне об этом. Сказал, что очень сожалеет, и много ругался, и объяснил, что его так называемый друг ушел с этой должности, а новый человек, увидев, что мы до сих пор не переехали, передвинул нас с мамой вниз по «списку», заявив, что это несправедливо, если другие люди ждут, пока мы в больнице. Я просто кивал, когда он ходил взад-вперед по комнате, сжимая и разжимая кулаки, а когда он замолчал, побежал в ванную, и меня вырвало. Майкл сказал, что он постарается, чтобы мы получили такой же дом. – Но я полюбил этот, – заметил я. Майкл глубоко вдохнул и согнул колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и его колени при этом громко хрустнули. – Я знаю, что ты любил этот дом, Алекс, – произнес он. – Но совет решил… – Он сложил пальцы в кулак и прижал его ко рту, и я подумал, неужели он сейчас укусит. – Сейчас в Белфасте строится много домов. Много прекрасных домов, таких, как этот. – Майкл наклонился вперед, я увидел его зеленые глаза, и мне стало чуть легче. Я понял, что могу доверять ему. – Обещаю тебе, Алекс. Я позабочусь о том, чтобы вы переехали в хороший дом. – Но маме тоже нравился этот дом, – напомнил я. На мгновение я почувствовал, что мне трудно дышать, и испугался, не сомневаясь, что мама расстроится. Майкл поднялся и добавил что-то еще, но я не расслышал, потому что думал о маме, сидящей на качелях рядом со мной в парке. Случилось это давно. Мы раскачивались, поднимаясь все выше и выше. Конечно, один я мог бы раскачаться еще сильнее, но значения это не имело, поскольку я слышал, как смеется мама. Когда Майкл ушел, я тоже покинул комнату и зашагал по длинному белому коридору. Остальные мальчики и девочки, которые здесь жили, находились в столовой, как и всегда в обеденное время. Происходило все в четверг, то есть им давали воскресный обед, с добавкой лука с гренками. Желудок у меня заурчал, меня затошнило, и я бросился в общий туалет, закрыл дверь и сел, привалившись к ней. Еще до того, как увидел Руэна, заметил полоску тени на полу и мгновенно вскочил, решив, что это змея. Увидел, как она скользила по белым плиткам пола, а потом зацепилась за мой свитер. – Ты где? – спросил я. Я его не видел, но знал, что он близко. Руэн возник рядом с корзинкой для мусора в образе Призрачного Мальчика. Как-то странно посмотрел на меня, словно гадал, каким образом я узнал, что он здесь. В руках держал ракетку для настольного тенниса и белый шарик, но, вместо того, чтобы кидать шарик в стенку и отбивать его, стоял, скрестив руки на груди, и сердито смотрел на меня. – Где Блейз? – спросил я, потому что в последний раз его сопровождал другой демон, и Руэн сказал, что тот стажер. – Заткнись, – ответил он, поднял ногу и ударил меня в живот. Я упал на пол. – Что ты делаешь? – крикнул я, и Руэн быстро наклонился ко мне, лицом к лицу, и прошипел: – Если не будешь сидеть тихо, я остановлю твое сердце, и ты умрешь. Я перестал двигаться, застыв, как камень на полу. – Хорошо, – кивнул он, улыбаясь. Я задержал дыхание, потому что иначе стал бы хватать ртом воздух, и сердце у меня колотилось очень уж сильно. Мне не нравилось, когда Руэн так смотрел на меня. Это означало, что он зол, а я даже не знал, в чем причина. – Я собираюсь тебе кое-что показать. – Руэн глядел на меня сверху вниз. Я боялся, но не Руэна. Боялся темной тени, связывающей меня с Руэном, которая становилась все чернее и двигалась, как змея. – Хорошо, – прошептал я. – А потом ты уйдешь? – Я хочу, чтобы ты знал: то, что я тебе сейчас показываю, не проекция твоего разума. – Голос его теперь звучал иначе, как человеческий. – Это не психотический эпизод, Алекс. Все это очень реально, так что обрати внимание. Я кивнул, отвел взгляд от тени, скрестил руки на груди и ущипнул себя. Сообразил, что я здесь, и все это происходит в действительности, потому что в последнее время такой уверенности у меня не было. Очень кружилась голова, когда я принимал таблетки, особенно на пустой желудок. Казалось, будто я на корабле. Иногда я даже убеждал себя в этом: я на корабле, и мы выходим в море, и занавески в моей спальне – айсберги, и лужайки вокруг – ледяные поля, и небо – арктический океан. – Закрой глаза, Алекс, – прошептал Руэн. Я покачал головой: боялся тени. – Или ты мне не доверяешь? – Больше нет, – не раздумывая, ответил я, и наши лица одновременно вытянулись: мы оба осознали, что это правда. Руэн нахмурился. – Ты хочешь, чтобы твоя мама жила? – жестко спросил он. Я ахнул и закрыл глаза. – Смотри, – услышал я голос Руэна, и тут же большой киношный экран в моей голове заполнило изображение мамы. Более четкое, чем во сне пробуждения или в воспоминаниях. Более четкое, чем на экране кинотеатра, потому что я словно находился перед ней. Я видел, что она сидит в красном кресле в общей комнате взрослого психиатрического отделения и смотрит телевизор. На ней длинная белая футболка, волосы забраны назад, лицо бесстрастное. Она ерзала в кресле, никак не могла усесться поудобнее. – Это настоящее? – спросил я Руэна, открывая глаза. – Разумеется, – ответил он, и я вновь закрыл глаза, продолжая наблюдать. Мама повернулась к женщине, которая сидела в соседнем кресле, и спросила: «У вас есть сигареты? » Женщина посмотрела на нее так, словно не слышала более дурацкого вопроса, и покачала головой. Мама раздраженно фыркнула: «Благодарю», – и вышла из комнаты. Теперь я видел маму, идущую в свою палату. Выглядела она расстроенной, размахивала руками, разговаривала сама с собой. Говорила: «Я никчемность», «Он был прав». В палате легла на кровать. Поначалу я подумал, что она заснет, потом заметил, что она полезла за чем-то под матрас. Я открыл глаза. – Что она делает? – спросил я Руэна. – Увидишь. Я рвался к маме, однако хотелось остаться и посмотреть, что произойдет. Из-под матраса мама осторожно достала толстую книгу. Когда открыла, я увидел, что она проделала дырки в страницах и спрятала в них круглые белые таблетки, много таблеток. Она посидела с книгой на коленях, перевела взгляд на открытую дверь, вновь посмотрела на книгу. Я закричал: «Мама, не делай этого! » – потому что знал, о чем она думает. Открыл глаза, но «картинка» исчезла, и теперь я видел только оранжевую дверь туалета с черными надписями и ржавеющей ручкой. Закрыл глаза, и вновь появилась мама, только в книге уже не было круглых белых таблеток. Она пила воду и плакала. Затем потерла лицо и тяжело вздохнула. «Я люблю тебя, Алекс. Без меня ты будешь гораздо счастливее». Я кричал и кричал, а потом открыл глаза, с трудом поднялся, распахнул дверь и выскочил в коридор. Мне требовалось добраться до нее. Каждый раз мне удавалось ее остановить, но сегодня я мог опоздать. Я побежал, но чувствовал, что ноги не могут разогнаться до нужной скорости, их словно сделали из кубиков «Лего», и мне приходилось тащить их за собой. Я уже находился в длинном белом коридоре, и с потолка падали длинные белые лучи, напоминающие зубы. И никого вокруг, ни единой души. – Помогите! – закричал я, но едва расслышал собственный голос. Я оглядел коридор из конца в конец. Внезапно лампы моргнули, и коридор заполнила темнота. На улице шел дождь, капли шипели, ударяясь по стеклу, и я очень испугался. Никто не мог мне помочь. Я закрыл глаза, заметил, что мама спит в кресле, и заплакал. Когда открыл, увидел темную тень в дальнем конце коридора. Она напоминала большой черный шар, зависший в воздухе, потом начала расти и расти, пока не лопнула и не растеклась по полу черной нефтяной лужей. Я чувствовал, что не могу двинуться. Стоял, как вкопанный. Даже если бы здание взорвалось, все равно остался бы на месте. Мог думать только о маме. Наблюдал, как лужа расширяется, добирается до стен, ползет по ним вверх, и вдруг сообразил, что это. Черная жидкость ползла по стенам, а потом выплеснулась с них в воздух. Капли столкнулись, упали на пол и уже поднялись Руэном-Монстром. Головой он доставал до потолка, телом перекрыл чуть ли не весь коридор, лишь глаза оставались маленькими и желтыми, а кожа цветом напоминала смесь черного и лилового. Не было у него ни ушей, ни носа, ни волос, а рот-пещеру в огромном количестве заполняли острые желтые зубы. Тут я услышал его голос в голове, мягкий и добрый. – Алекс, твоя мама очень, очень больна. Что ты сделаешь, чтобы помочь ей? Я повернулся и попытался побежать к другому концу коридора, но ноги отказывались меня слушаться. Я успел миновать лишь четыре двери, когда Руэн вновь возник передо мной. На сей раз в образе Старика, с руками, заложенными за спину, и я видел черную нитку, которая висела из пиджака и ползла по полу. – Алекс, твоя мама может умереть. – Эти слова он произнес с таким видом, будто я нес за это ответственность, будто вина лежит на мне. Я заплакал и закричал: – Помогите! Руэн протянул ко мне руку. – Я здесь, я помогаю тебе. Я чувствовал, что попал в ловушку. Повернулся к нему спиной, чтобы побежать, но одной ногой зацепился за другую и упал, вытянув перед собой руки, ударился лбом об пол. Хотел подняться, но сил не хватило. Прижался щекой к полу, такому холодному, что тело онемело. Руэн стоял надо мной. – Время еще есть. Но действовать надо быстро. Поднимайся, поднимайся. Я перекатился на спину. Смотрел на него снизу вверх. Чувствовал, что все кончено, во мне ничего не осталось, внутри я пуст. – Ты демон, – напомнил я ему. – Демоны вредят людям, а не помогают им. Руэн ухмыльнулся. – Тебе помогаю только я или нет? Я посмотрел на потолок. Лампы мерцали, пытаясь включиться. Я задался вопросом, есть ли там ангелы. Или Бог. – Помогите мне, – прошептал я. – Я помогаю тебе, – произнес Руэн, прохаживаясь вокруг меня с заложенными за спину руками. – Твоя мама будет жить. Тебе надо сделать только одно, Алекс. Как думаешь, ты сможешь сделать только это одно? Слезы по обеим щекам стекали мне в уши. Я прижал руки к груди, ощущая каждый вздох и выдох, и мне хотелось передать эти вдохи-выдохи маме. Больше всего мне хотелось не дать ей умереть. Руэн наклонился ко мне так близко, что я уловил его запах. Обычно я от него задыхался, но не в этот раз. Он вложил что-то холодное и острое в мою руку. – Ты помнишь, как обменивался открытками с другими мальчиками в старой школе, Алекс? – Да. – Это тот же обмен открытками. Чтобы твоя мать осталась в живых, тебе следует послать кого-нибудь на ее место. Я закрыл глаза. Знал, чего хочет Руэн. – Ты желаешь, чтобы я кого-то убил? Руэн перестал ходить. – Разве ты не хочешь, чтобы твоя мать жила, Алекс? Я медленно сел, посмотрел на то, что он вложил мне в руку. Поначалу решил, что это стеклянный нож. Поднес поближе к глазам и понял, что это отбитая ручка стеклянной кружки. С таким острым краем, что на подушечке пальца появилась капелька крови через несколько секунд после того, как я легонько постучал по нему. Руэн улыбнулся. – Я не могу этого сделать, – прошептал я, но в голове вновь возникла мама, хотя я и не закрывал глаз. Я увидел ее руку, бессильно упавшую с подлокотника, и пусть даже она спала, глядя на эту повисшую плетью руку, я понимал, что она умирает. Во рту пересохло, глаза горели, и я чувствовал, будто падаю. Я подумал о своем папе, моем настоящем папе, и том, что он сказал Руэну: «Мой сын оплатит мой долг». И я вспомнил о маме, сидящей на качелях рядом со мной, поднимающихся все выше, и выше, и выше. Она смеялась. Когда она смеялась, мое сердце буквально выпрыгивало из груди. Я хотел снова услышать ее смех. Наконец я прошептал: – Кого мне убить? Глава 26
 Зов
 Аня
 

Труди Мессенджер звонит, когда я уже в квартире, в руках одежда и книги, и я не знаю, то ли убирать их обратно в коробки, то ли раскладывать по шкафам, которые я недавно купила. Слышу звонок мобильника и думаю, что это Майкл. Ее голос звучит сердито, но одновременно в нем слышится облегчение: – Аня! Я связывалась с секретариатом Макнайс-Хауса, там мне сказали, что вы уехали на некоторое время… Я делаю глубокий вдох, на сердце по-прежнему тяжело. – Чем я могу вам помочь, Труди? – Я звоню насчет матери Алекса Брокколи, Синди. Она в реанимации. – В реанимации? – Такое случается крайне редко, обычно порядок поддерживается строго… Она добралась до барбитуратов и… Пол под ногами разом опускается футов на десять. Я слышу, как трудно она говорит «попытка самоубийства», «кома», и «повреждения мозга», потом о принятых и принимаемых мерах, но все это доносится издалека. Словно глушится взлетающим рядом самолетом. Наконец в наушнике воцаряется тишина, и перед моим мысленным взором возникает ужасная картина: Урсула стучится в дверь комнаты Алекса, с новостями, еще прячущимися во рту, будто секретное оружие. – Кто-нибудь сказал Алексу? – Пока нет. Я сажусь на кровать, лихорадочно размышляя, что надо сделать и в каком порядке. – Я сейчас же еду к нему. Когда я смогу привести его к Синди? – Пока это невозможно, – отвечает Труди. – Во всяком случае, сейчас. Они делают все, что могут, но… Сестра Синди здесь. Она безутешна. Для Алекса приезд сюда чреват психологической травмой. Давайте подождем, пока острота ситуации спадет, и у нас появится большая ясность с состоянием Синди. Я киваю, не отрываю мобильника от уха, соображая, как мне повидаться с Алексом без конфликта с Урсулой. Скорее всего, если я скажу ей о попытке самоубийства Синди, то она постарается не подпустить меня к Алексу. А сейчас он нуждается во мне как никогда. * * *