Примечание автора 7 страница

Она не могла оставаться равнодушной ко всей этой красоте, но сердце ее трепетало от сознания, что очень скоро, может быть, всего через несколько минут, из Франции приедет герцог, и они встретятся.

Темпера чувствовала, что не может встретиться с ним в доме, она должна быть одна, когда он придет к ней, окруженная очарованием, которое отныне должно стать частью их жизни.

Казалось невероятным, что всего неделю назад она едва избежала смерти, спаслась от неминуемой гибели, чтобы познать неземное блаженство в объятиях герцога.

Она вновь перебирала в памяти драгоценные мгновения, когда он целовал ее, и чувствовала, что никто не мог бы испытать такое блаженство и не умереть от восторга.

А потом он спросил ее, и голос его звучал как-то странно неуверенно:

— Когда же ты станешь моей женой, любимая?

Тут только, впервые с того момента, как он спас ее, она вернулась к реальности.

— Ты… вы не можете… вы не должны… этого нельзя, — бессвязно пробормотала она.

Он понял, что она хотела сказать, и улыбнулся.

— Я был бы горд и счастлив жениться на дочери друга моего отца, сэра Фрэнсиса Ротли.

— Ты… ты знал?

Он с улыбкой привлек ее к себе.

— Когда я впервые увидел тебя в саду и узнал в тебе, как бы это ни казалось невероятно, ангела Леонардо да Винчи, которого я искал всю жизнь, я сразу же полюбил тебя, моя прелесть. — Выждав паузу, он продолжил: — Нет, это не так. Я любил тебя с девятилетнего возраста, но эту историю я расскажу тебе позже.

Темпера попыталась что-то сказать, но он продолжал:

— Я знал, что ты моя, что ты принадлежишь мне и ничто нас не разлучит. Все это я чувствовал в душе, но рассудок заставил меня вести себя благоразумно.

Темпера смотрела на него широко раскрытыми глазами. Голова ее лежала у него на плече.

— Поскольку я владею сокровищами, многие из которых, как ты знаешь, уникальны, у меня организована очень эффективная система охраны. — Он снова улыбнулся. Когда я запросил из Лондона по телеграфу сведения о камеристке леди Ротли, мне сообщили, что камеристки у нее нет и что она отбыла в южную Францию со своей падчерицей — мисс Темперой Ротли.

— Так вот как ты… узнал, кто я такая на самом деле…

— Да, любимая, вот так и узнал, но следуя твоему желанию, я предоставил тебе продолжать твой обман.

— Я не сказала… тебе о… картинах, — пробормотала она, — потому что думала, что это может… повредить мачехе, если станет известно, что я играю роль… камеристки.

— Это-то мне понятно, только ужасно, что из-за этого ты подверглась такой страшной опасности, о какой я даже подумать не могу без содрогания.

Она услышала, как голос его дрогнул, и это настолько ее тронуло, что, спрятав лицо у него на груди, она прошептала:

— Теперь я… в безопасности.

— Навсегда, — отвечал герцог. — Я с тебя глаз не спущу, а если кто-то попытается причинить тебе вред, я его убью.

Ярость, прозвучавшая в его тоне, напомнила ей о лорде Юстасе. Темпера бросила взгляд в сторону закрытой двери.

— Он никогда больше не тронет тебя, — сказал герцог.

— Если будет… следствие, все узнают… обо мне, и это может… повредить мачехе.

— Это так на тебя похоже, моя радость, думать обо всех, кроме себя. Я уверен, что граф найдет выход. А я сейчас могу думать только о твоих губах.

Он снова овладел ими, и она больше ни о чем не могла думать, только о нем.

Когда вошел граф, Темпера убедилась, что он намерен действовать весьма решительно.

Поцеловав ее в щеку, он сказал:

— Находя вас в его объятиях, я полагаю, мне следует поздравить его, как он совсем недавно поздравил меня.

— Я так счастлива за матушку.

— А я счастлив за вас, — отвечал граф. — Это то, чего желал бы для вас ваш отец.

Он говорил так искренне, что у Темперы на глазах выступили слезы.

— Я очень, очень… счастлива!

— Ты говоришь моими словами, — сказал герцог. — Кто поистине счастлив, так это я.

— Я думаю, мы все очень счастливые люди, — сказал граф, — но мы должны быть благоразумны: скандала не должно быть ни под каким видом.

— Что ты сделал с Юстасом? — спросил герцог.

— Я приказал ему покинуть твой дом в течение часа и предупредил, что, если он не уедет в Южную Африку к отцу, ты начнешь преследовать его судебным порядком, и не только за кражу, но и за покушение на убийство! — Темпера протестующе вскрикнула, но граф продолжал: — Не беспокойтесь. Я хотел его напугать, и мне это удалось. Он сделает то, что я велел, потому что у него нет выбора.

— А ты уверен, что он послушается? — спросил герцог.

— Вполне. Я сказал ему, чтобы в течение пяти лет он не смел показываться в Европе. Уверен, он не в первый раз подменяет оригиналы подделками. Я немедленно займусь расследованием этого дела.

— Видишь, любимая, — обратился герцог к Темпере, — я же говорил, что мы можем спокойно передать это дело в умелые руки Винченцо.

Граф и в самом деле все ловко распланировал.

Леди Ротли и ее камеристка покинули замок на день раньше намеченного срока и в середине дня были уже в поезде, увозившем их в Италию.

Граф их сопровождал. Только когда поезд отошел, Темпера переместилась из купе второго класса, куда ее посадили слуги герцога вместе с багажом, в вагон, специально заказанный графом для них с мачехой.

Путешествие было замечательным Граф и леди Ротли светились счастьем, а Темпера вновь и вновь перечитывала записку, переданную ей герцогом перед отъездом.

В ней он выражал ей свою любовь так горячо, что она чувствовала, будто он рядом с ней.

— Вельде приедет в Италию, как только сможет оставить гостей без неприличной поспешности, — объяснил граф. — Он покинет их под предлогом присутствия на нашей свадьбе, чего и мы сами очень хотим. А вы, моя дорогая Темпера, будете ожидать его.

Радость, блеснувшая в глазах Темперы, ясно дала понять, что она думает про такой план.

Темпера прибыла в Рим в довольно невзрачном виде, поскольку у нее были лишь те вещи, которые она взяла с собой из Лондона.

Но за сутки, по ее собственным словам, куколка превратилась в бабочку.

Граф пригласил к себе лучших римских портних и снабдил ее таким великолепным приданым, что она испугалась, что герцог ее не узнает.

Когда она попыталась воспротивиться его потрясающей щедрости, граф только рассмеялся и сказал:

— Это лишь часть моего свадебного подарка вам. И могу только добавить, что я бесконечно благодарен и вашему отцу за его дружбу, и вам за вашу любовь и доброту к моей будущей жене.

Темпера была вне себя от счастья при мысли о собственном будущем, но она была уверена, что и мачеха нашла единственного человека, который мог дать ей счастье.

Граф обращался с леди Ротли не как с ребенком, подобно ее отцу, но как с величайшей драгоценностью, которую считал своим долгом защищать от всего грубого и безобразного, неприятного и тревожного.

— Все, что от тебя требуется, mia bella, — услышала однажды Темпера, как он говорит мачехе, — это быть красивой, чтобы мои глаза ничего не видели, кроме тебя.

— Я так счастлива, так невероятно счастлива! — говорила леди Ротли каждый вечер, прощаясь с Темперой и целуя ее. — Могли ли мы с тобой, отправляясь во Францию, догадываться, что отправляемся в рай?

«Да», — думала Темпера, она будет в раю, когда станет женой герцога, и теперь она чувствовала, как ее сердце с каждой секундой бьется все чаще в ожидании того момента, когда они встретятся и отныне будут вместе навсегда.

Золотистый свет над Римом потемнел, потемнело и небо. Высоко над кипарисами сверкнула первая вечерняя звезда, будто пробиваясь сквозь прозрачную завесу.

Какой это был чудесный момент, когда улицы, излучавшие в полумраке собственный свет, окрасились розовым, словно впитали в себя солнечные лучи, чтобы хранить их до утра.

В гаснущих лучах светились шафрановые, розовые, персиковые стены, а тротуары сияли, как застывшие потоки лавы.

Прозвучал удар колокола, за ним другой, наполняя воздух серебристым звоном.

Колокола Рима возвещали начало богородичной молитвы — Ave Maria. Еще один день миновал…

Но для Темперы жизнь только начиналась.

Услышав шаги, она внутренне вся напряглась, но не повернула головы, только робко ожидала, чувствуя, что это ожидание длится с самого ее рождения.

Он подошел ближе, и она услышала его голос:

— Неужели ты — реальное существо, из плоти и крови? Или все-таки ангел, которого я всегда искал и нашел теперь в стране, где он родился?

Темпера с улыбкой обернулась.

Он показался ей еще красивее, еще выше ростом и величественнее, чем раньше, и ей было трудно даже шевельнуться.

Взглянув ему в глаза, она увидела в них отблеск заходящего солнца.

— Я люблю тебя! — сказал герцог. — Никогда бы не подумал, что, пока я дождусь нашей встречи, время будет тянуться так медленно.

Обняв ее, он привлек ее к себе, и его губы коснулись ее губ.

Он стал для нее частью золотистого света над городом, частью сгущающихся сумерек, частью статуй и кипарисов. Это было духовное чудо, которое они однажды уже испытали, глядя на любимую обоими картину.

— Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Темпера не знала, произнесла ли она эти слова на самом деле, или они прозвучали в ее сердце, но не сомневалась, что герцог ее услышал.

Он поднял голову и, не выпуская ее из объятий, увлек к каменной балюстраде, откуда они могли видеть Тибр, серебряной лентой вьющийся между храмами, замками, куполами и башнями.

— Завтра утром — сказал он, — мы будем присутствовать на свадьбе твоей мачехи, а потом, любовь моя, состоится и наша свадьба.

— Завтра? — переспросила Темпера.

— Я не могу ждать дольше, — отвечал герцог. — И мы проведем медовый месяц, любуясь знаменитыми картинами, которые будут говорить с нами, как говорил твой отец.

— Я не могу представить себе ничего… чудеснее, чем смотреть на них с тобой и слушать их, — отозвалась Темпера.

— Мы закончим осмотр итальянских шедевров во Флоренции, — продолжал герцог. — А на обратном пути остановимся в Париже, чтобы увидеть в Лувре твой портрет.

Он еще крепче прижал ее к себе и коснулся губами ее щеки.

— Мне было девять лет, — сказал он, — когда отец повел меня и еще полдюжины мальчишек, большей частью моих кузенов, в Лувр. Был один художник по имени Антонио, которому отец покровительствовал, и он сказал нам, что, если каждый из нас выберет себе картину по вкусу, он напишет для него копию, чтобы мы повесили ее у себя в комнате.

Темпера затаила дыхание. Она догадывалась, о чем пойдет речь.

— У моих товарищей оказались самые разнообразные вкусы, — продолжал герцог. — Большинству понравились сражения, некоторые предпочли аллегории. Помню, как один из кузенов удивил отца, попросив копию «Рождения Дианы» Буше. — Он снова поцеловал ее в щеку. — Когда мы подошли к картине Леонардо да Винчи, я указал на нее отцу и сказал: «Вот что я хочу». — «Это очень большая картина, — проворчал Антонио. — Понадобится много времени, чтобы ее скопировать». — «Мне не нужна вся картина, — возразил я. — Только ангел». Отец очень удивился. «Только ангел, Вельде, но почему? » — «Потому что нет никого прекраснее! » — отвечал я, и он больше не задавал вопросов.

— Я всегда мечтала быть хоть наполовину такой красивой, — сказала Темпера.

— Вся моя жизнь, любимая, уйдет на то, чтобы не только повторять тебе, как ты прекрасна, но и благодарить судьбу, пославшую мне тебя. — Глубоко вздохнув, он продолжал: — Я едва мог поверить, что глаза меня не обманывают, когда ты повернулась ко мне с той же самой легкой улыбкой и тем же светом в глазах, которые Леонардо да Винчи написал пятьсот лет назад.

— Я полюбила тебя… с первого… взгляда, — тихо сказала Темпера, — хотя я и не признавалась в этом даже самой себе. Но когда мы оказались рядом при лунном свете, у меня возникло чувство, что слова нам не нужны. И хотя ты и не… притронулся ко мне… мне казалось, что я… в твоих объятиях.

Она покраснела и хотела спрятать лицо у него на груди, но герцог кончиками пальцев приподнял ее маленький острый подбородок и заставил ее взглянуть ему в лицо.

— Мы нашли друг друга, — сказал он, — и это главное. Я знаю, что ты думаешь, любовь моя, потому что думаю твоими мыслями и чувствую твоими чувствами.

— Ты знал, что мне… грозит опасность? — спросила Темпера.

На какую-то долю секунды она вновь пережила тот ужасный миг, когда она заглянула в пропасть и поняла, что погибнет.

— Я лег спать, но заснуть не мог, — отвечал герцог. — Такое было со мной не в первый раз: я подолгу лежал без сна, думая о тебе, с тех пор как увидел тебя в саду. Но в эту ночь у меня было такое чувство, будто ты зовешь меня, что ты в тревоге.

— Я боялась, что ты… ненавидишь меня за то… что ты думал, я… сделала, — проговорила едва слышно Темпера.

Ей не хотелось говорить об этом мучительном моменте, когда герцог увидел ее на лестнице, выходящей из спальни лорда Юстаса. Но она чувствовала, что между ними не должно было быть никаких тайн.

— Прости меня, моя сладкая мечта, — умоляюще проговорил герцог. — Это был единственный безумный миг, когда меня ослепила ревность. Когда я вышел от леди Холкомб, я стал искать тебя, понимая, что сомнения в твоей чистоте и невинности оскорбляют и унижают мою любовь к тебе.

Темпера услышала боль в его голосе и поняла, что для него было невыносимо говорить о том, что он считал предательством всего самого святого для них обоих.

— Ты скрылась, — сказал он. — Но я намеревался найти тебя на следующий день, как бы хитро ты ни спряталась.

— Я… я решила не дать тебе… меня найти.

— Я бы все равно нашел. Ничто не могло бы разлучить меня с тобой, — твердо сказал он.

Темпера думала, что он поцелует ее, но он только слегка коснулся ее губ и продолжал свой рассказ, как бы желая поставить точку во всей этой истории.

— Когда граф зашел ко мне и сказал, что Юстас спустился вниз, я понял, что ты, как и мы, обнаружила, что некоторые картины были заменены копиями, и что только этим и объясняется твое присутствие в башне.

— Я надеялась, что смогу обыскать его комнату без помех, пока прислуга ужинает, — объяснила Темпера, — но я искала только «Мадонну в храме».

— Ты проявила редкую проницательность, поняв, что это подделка, — сказал герцог. — Винченцо говорит, что это лучшая из трех и она могла бы ввести в заблуждение большинство экспертов.

— Меня она не ввела в заблуждение, — объяснила Темпера, — потому что при виде ее у меня не возникло особого чувства… какое было и у тебя.

— Это просто удивительно, — сказал герцог. — Граф первым делом заметил поддельного Рафаэля, а потом Кристуса.

— И ты был уверен, что это дело рук лорда Юстаса?

— Никто так не нуждался в деньгах, как он — кроме тебя.

— И все же ты не заподозрил меня?

— Ни на мгновение! Никто не может выглядеть так, как мой ангел, мой собственный ангел, и не быть при этом воплощением совершенства.

Темпера покраснела.

— Мы с графом решили поймать Юстаса на месте преступления, — продолжал герцог. — Было бы бесполезно просто обвинить его в краже. Он стал бы все отрицать, а прямых доказательств у нас не было. Но мы предположили, что, если он и сбыл уже свою первую добычу, он вернется и за другими, из жадности.

— Он привез с собой только три копии, — сказала Темпера.

— Теперь мы это знаем, но тогда мы выжидали, полагая, что рано или поздно он спустится вниз. Когда он туда отправился, граф, как мы и договорились, зашел ко мне, и мы вместе последовали за ним.

— Чтобы… спасти меня, — прошептала Темпера.

— Мне и сейчас невыносимо представить, что, задержись мы на несколько секунд, я мог бы потерять тебя навсегда.

Он издал звук, похожий на стон, а затем принялся целовать ее горячо, страстно, безумно, словно все еще не веря, что она жива.

Его поцелуи становились все более пылкими и требовательными, но Темперу это не пугало.

Это была та самая любовь, какую она всегда ждала, не только возвышенно духовная, но и земная, бурная; не только серебристая безмятежность луны, но и обжигающий жар солнца.

Огонь его страсти разбудил в ней ответное пламя, она почувствовала, что все ее тело горит и пылает этим божественным огнем.

Он целовал ее, пока Темпера не ощутила, что возносится вместе с ним к звездам, во вселенную, частью которой они оба были.

Оторвавшись от нее, он сказал:

— Завтра вечером ты станешь моей, и я смогу доказать тебе свою любовь, моя единственная! Мое чувство к тебе так сильно и всеохватно, что лишь когда мы станем мужем и женой, я смогу выразить его во всей полноте.

— Я хочу… принадлежать тебе. Я хочу всегда быть с тобой!

В ее голосе звучала почти такая же страсть, как у него.

— Ты так прелестна, мой ангел, но мы оба знаем, что между нами есть кое-что важнее красоты, что не поддается определению, но совершенно реальное. — Он улыбнулся и продолжал: — Твой отец учил тебя смотреть и слушать, и мы будем делать это вместе. Но он забыл добавить еще кое-что, быть может, самое важное.

— Что же? — спросила Темпера.

— Мы будем смотреть, слушать — и любить! — отвечал герцог. — Мой бесценный ангел, отныне мы будем делать это вместе.

— Я мечтаю об этом, — хотела ответить Темпера, но он зажал ей рот поцелуем.

Она могла только смотреть на него, слушать его всем сердцем и любить его всей душой и телом.

Она принадлежала ему, а он — ей, навеки.

Примечание автора

«Мадонна в скалах» находится в Париже, в Лувре. Она была написана примерно в 1485 году и является самой ранней из законченных работ Леонардо да Винчи.

Картина изначально писалась как центральный образ алтарной композиции по заказу Миланского Братства Святого Зачатия.

«Мадонна в храме» Яна ван Эйка (1380–1441) находится в Государственном музее Берлина. «Битва Святого Георгия с драконом» кисти Рафаэля находится в Национальной галерее искусств в Вашингтоне.

«Портрет молодой девушки» Петруса Кристуса (1400–1473) находится в Берлинской картинной галерее. Кристус был современником и, возможно, учеником ван Эйка, но, в отличие от него, Кристусу был почти чужд голос духа. Только в этой возвышенной и наводящей на размышления работе можно увидеть одухотворенность, которая глубоко трогает нас на полотнах ван Эйка.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78