Два года спустя 22 страница

В бакалейную лавку она пришла незадолго до полудня, надев свое самое красивое платье. Азаз и Байе сидели у двери и играли в карты на пыльной мостовой. Усман со своим деверем Брахимом были внутри, пересыпали рис из мешка в пластиковую бочку, до которой крысы уж точно не доберутся. За их работой лениво наблюдали несколько покупателей, которым спешить было некуда и совсем не хотелось выходить под палящие лучи полуденного солнца. Все с любопытством повернули головы в сторону вошедшей Мариаты. Она появилась неожиданно, с большим таджином в руках и с сумкой, полной лепешек, на локте. Весело улыбаясь, она поставила все это на стойку и демонстративно сняла крышку с горшка. Из него поднялось густое облако ароматного пара, щекоча ноздри присутствующих, и все немедленно догадались, что в нем содержится не что иное, как густо приправленное пряностями нежнейшее мясо барашка. У покупателей, как по команде, вытянулись шеи и зашевелились носы. Усман удивленно уставился на свою дочь.

– Мариата, похоже, ты все это время искусно скрывала свой талант, – сказал он, пристально глядя на нее. – Или нарочно изводила мачеху?

Девушка посмотрела на него широко раскрытыми, невинными глазами – ни дать ни взять воплощение послушной дочери, которая знает свой долг, – повернулась и бегом понеслась домой, зная, что теперь ее точно долго никто не хватится. Там Мариата переоделась, достала дорожное снаряжение и хорошенько закутала голову платком, чтобы ее никто не узнал. С бьющимся сердцем она вышла на улицу, быстро пролетела через базар и зашагала по переулку, который вел к караван‑ сараю. А вдруг тот торговец ушел вместе со своей верблюдицей? Или же Мариата его не поняла и он совсем не то имел в виду?

Она вошла под тростниковую крышу, где все путешественники, проходящие через город, оставляли своих верблюдов и ночевали, завернувшись в попоны, в небольших закутках, примыкавших к караван‑ сараю и огражденных тонкими стенками. Этого человека и в самом деле нигде не было. Ошеломленная Мариата обошла все, вглядываясь то в одну лежащую ничком фигуру, то в другую. Люди дремали, пережидая дневную жару. Она пыталась вспомнить, как выглядел давешний торговец. Ведь Мариата даже не спросила, как его зовут…

– Дочь Хоггара, уж не меня ли ты ищешь?

Она испытала такое облегчение, что у нее даже коленки подогнулись. Наконец‑ то, вот он, высокий и, несмотря на возраст, стройный. Его проницательные глаза ощупали ее плотную дорожную одежду, крепкую обувь и сумку с бахромой, заброшенную за спину.

– Я поймала вас на слове, вот и пришла.

Он видел, что ей как можно скорей хочется отправиться в путь, но все равно заставил ее сесть и выпить с ним чаю в тихом уголке караван‑ сарая, где их никто не мог подслушать. Не торопясь, аккуратно, педантично соблюдая все детали церемонии чаепития, принятые у туарегов, торговец вскипятил воду на маленькой жаровне, заварил чай в небольшом серебряном чайничке. Все это время Мариата сидела как на иголках.

– Я дам тебе мою Муши, по это должно быть сделано заимообразно, – сказал он, наливая себе второй стакан чая.

– Но вы говорили, что отдадите даром! – обиженно возразила Мариата.

– Муши у меня – умная девочка, она почти как человек. – Он наклонился к ней поближе и спросил: – Ты уже продумала свой маршрут? Знаешь, где находятся скрытые колодцы и приличные пастбища для моей верблюдицы, чтобы она не умерла с голоду? До родины твоих предков долгий путь. До тех мест даже ворону лететь больше тысячи миль, а ты не птица. Местность, которую ты должна пересечь, одна из самых суровых на земле. Муши уже не молоденькая, она вынесла много испытаний, и я не хотел бы, чтобы бедняжка издохла по дороге.

– Похоже, благополучие вашей верблюдицы беспокоит вас больше, чем мое.

Старый торговец сощурил глаза.

– Мы с ней вместе уже добрых пять лет, и я ее очень люблю. Я провел с ней больше времени, чем в обществе собственной жены. – Он помолчал, а потом добавил: – Тем более что Муши у меня не сварлива и не пререкается.

Мариата напомнила ему, что в прошлый раз он говорил совсем другое насчет этой верблюдицы. Он секунду молчал. Видимо, она захватила его врасплох.

– Что ж, твоя правда, я действительно так говорил. Мы недавно вернулись из трудного путешествия, и в это время она была… строптива. Еще я думаю, что ты не совсем правильно меня поняла. Теперь мне жалко терять Муши, вот я и вспоминаю ее добрые качества…

Мариата вспыхнула и выпалила:

– Все понятно. Вы меня не проведете! Сначала говорили одно, и я вам поверила, потом другое. Хотите взвинтить цену. Так все здесь делают, тут никому нельзя верить!

Нечто подобное у нее произошло с соседкой, которая обещала приготовить таджин баранины за оговоренную цену, а потом подняла ее вдвое.

Но торговец, кажется, не обиделся на ее резкую речь и спокойно продолжил:

– Вдобавок за то время, пока мы здесь, она всем сердцем привязалась к двум верблюдам в этом караван‑ сарае. Мне кажется, было бы жестоко вот так разлучить их.

Это было уже слишком. Мариата вскочила на ноги, полезла в сумку, и через мгновение плотно свернутые в трубочку банкноты валялись в пыли у его ног.

– Вот! Я заплачу за эту побитую молью вздорную уродину!

Плечи старика затряслись. Из‑ под тагельмуста донесся странный звук, хриплый, с присвистом. Он даже не пошевелился, не попытался поднять деньги.

– Подожди‑ ка меня здесь.

Минуло полчаса. Мариата ходила взад‑ вперед и ждала. Прошло сорок минут. Сквозь тростниковую крышу видно было, как солнце медленно ползет по небу. Полосы теней, пересекающих двор, незаметно удлинялись. Она вышла из‑ под навеса на улицу, посмотрела в одну сторону, потом в другую, но ни торговца, ни верблюдов нигде не было видно. Мариата снова зашла в тень, села и стала ждать, размышляя, что же делать. Наверное, он бросил ее, стыдно стало, что вот так наобещал, а потом взял и передумал, не сдержал данного слова. Скорее всего, старик и не собирался ничего для нее делать. В душе молодой женщины поселился гнетущий мрак, и это ослабляло ее решимость. Мариату терзала мысль о том, что ей придется возвращаться и еще целую ночь провести под одной крышей с этими людьми, делать вид, будто ничего не произошло. Кажется, у нее не остается выбора, надо признать поражение, вернуться, припрятать все, что собрала в дорогу, и как ни в чем не бывало встречать недоверчивые взгляды родных, не понимающих, почему она не смогла приготовить ужин настолько же вкусный, как и обед, который Мариата принесла им днем. На следующий день ей придется еще раз собраться с силами и все повторить. Снова пойти на базар, купить другого верблюда, снарядиться в дорогу и наконец‑ то пуститься в путь. Вздохнув, она поднялась на ноги, и как раз в этот момент на входе появился тот человек. Уже не заботясь о том, что это может привлечь нежелательное внимание, Мариата бросилась к нему.

– А я думала, вы ушли… – начала было она, но торговец прижал палец к тагельмусту в том месте, где должны быть губы, жестом приказал ей идти за ним и вышел на улицу, прокаленную солнцем, без единой тени.

Там Мариата увидела не одного верблюда, даже не двух, а целых трех: Муши, еще какого‑ то, довольно приличного на вид, и третьего, неряшливого и грязного, мавританской породы. Пощелкав языком, старик заставил двух первых встать на колени, взобрался на спину Муши и выжидательно посмотрел на Мариату.

– Не понимаю… – начала та, глядя на него во все глаза.

– Муши не пойдет в пустыню без меня и тех, кого она любит. Выходит, в Хоггар ты отправляешься не одна.

Это совсем не совпадало с ее планами, да и с чего это вдруг он захотел сопровождать ее? Вряд ли собирается грабить, уж очень надменно отверг предложенные деньги. А не хочет ли старик продать ее работорговцам или, еще того хуже, французам? Подобных зловещих возможностей можно представить сколько угодно. Она медлила, внимательно глядя ему в глаза, потом спросила:

– А вам‑ то зачем это надо?

– Если ты хочешь провести остаток дня, играя в вопросы и ответы, то я могу и передумать.

Но Мариата стояла на своем.

– Я хочу знать ваши мотивы, – твердо сказала она, с вызовом выставив подбородок.

Глаза торговца красноречиво указали на ее живот.

– Я не большой знаток женщин, но пересекать пустыню одной, в твоем… положении! Если я не сделаю этого, то на моей совести будет не одна смерть, а целых две.

– Глаза у вас, я вижу, острые, как у орла, – вспыхнула Мариата. Застигнутая врасплох собственной гордостью и крайней нуждой, она закусила губу и продолжила: – Мой отец женился во второй раз, на женщине, живущей в этом городе. Она все время пыталась избежать позора, избавиться от беременной падчерицы. В конце концов ей удалось продать меня мяснику.

Старый торговец с шумом втянул в себя воздух.

– А отец позволил тебе это?

– Он во всем слушается свою жену.

– Они отправятся за тобой в погоню?

Мариата даже не думала о такой возможности. А ведь действительно, отправятся или нет? Отец вряд ли, поскольку Айша будет счастлива, когда Мариата исчезнет из ее дома, но как насчет мясника? Обнаружив, что невеста сбежала, он будет выглядеть круглым дураком. Трудно представить, что этот тип легко перенесет такой позор.

– Кое‑ кто может, – сказала она.

– Женщины нашего народа горды и отважны, – немного подумав, кивнул старик, – но даже для самой Тин‑ Хинан такое путешествие было бы тяжелым и рискованным. Опасностей на дороге будет много, причем самых неожиданных. Между Марокко и Алжиром теперь вспыхнули пограничные разногласия, их называют войной в песках. Надо точно знать, где переходить с одной территории на другую, если не хочешь попасть в лапы солдат. По‑ моему, встречи с ними надо избегать, особенно женщине, которая путешествует одна. К несчастью, они рыскают не только в приграничных районах. Их машины можно встретить возле всех главных дорог, ведущих в Тиндуф. Если хочешь путешествовать более или менее безопасно, нужно хорошо знать караванные тропы и скрытые колодцы.

Мариата молча усвоила сказанное и вспомнила, что в последние дни она и вправду слышала разговоры об этом конфликте, просто не очень обращала на них внимание.

– Мне совестно просить человека, который только что вернулся из долгого путешествия через пустыню, сопровождать незнакомую ему женщину, да еще опять туда же, в пески.

– Еще раз говорю: если я отпущу тебя в Сахару одну, это будет давить мне на душу тяжким грузом до тех пор, пока Аллах не призовет меня к себе.

– Но почему вы это делаете? Ведь я вам совсем чужая, – настаивала Мариата.

– Люди покрывала – один народ, несмотря на вековые племенные разногласия, – улыбнулся старик. – Если ты скажешь, как тебя зовут, а я назову свое имя, то мы больше не будем друг другу чужими. Я Атизи, сын Байе, из племени кель‑ рела.

Значит, кель‑ рела. Некоторые зовут их козьим народом и смотрят на них свысока из‑ за низкого происхождения.

Молодая женщина прижала ладонь к сердцу и назвалась:

– А я Мариата, дочь Йеммы, дочери Тофенат, ничтожный потомок нашей матери‑ прародительницы. В одной из версий истории моих предков упоминается о том, что Тин‑ Хинан проделала странствие в Хоггар со своей служанкой Такамат, от которой пошел род кель‑ рела. Говорят также, что история может неожиданно повторяться, рука судьбы способна проделывать с нами подобные чудеса почище любого волшебника.

Глаза старого торговца на мгновение ярко вспыхнули. Он медленно склонил голову, как бы задумавшись над запутанными тайнами Вселенной.

На юге Марокко ночь наступает быстро. Кажется, минуту назад весь мир вокруг был залит алым светом, каждый камень, куст и неровность на поверхности земли купались в этом игривом пламени, и вот зловещий глаз солнца меркнет и исчезает, унося за собой все цвета радуги. Все вокруг окрашивается в один безрадостный серый тон.

Мариата тряслась и раскачивалась из стороны в сторону на спине покорного животного. Ее позвоночник с непривычки болел, копчик больно упирался в твердый тюк, на который она взгромоздилась и так крепко вцепилась в поперечину старинного деревянного седла, что побелели костяшки пальцев. Впереди ехал Атизи, сын Байе. Он сидел высоко и прямо, словно сросся со своим верблюдом, да и с остальным миром тоже составлял единое целое. Ощущая неудобство, молодая женщина всякий раз напоминала себе о том, какая судьба ждала ее в Имтегрене. Словно по волшебству, спина женщины выпрямлялась, боли исчезали хотя бы на какое‑ то время.

Так, медленно, без остановок, они ехали уже часов пять мимо низких песчаных холмов, пыльных пальмовых рощ, через заросшую кустарником и низкорослыми деревьями местность, лежащую к югу от плато Тафилальт. Наконец путники оказались в долине, через которую тысячи лет шли караваны от пустыни к морю. Это был широкий и глубокий коридор, прорубленный в известняке. В ямах, заполненных водой, отражалась луна, мерцавшая сквозь тихо покачивающиеся листья пальм. Они миновали множество небольших селений, золотистые огоньки которых еще более подчеркивали темноту, и под стеной какой‑ то разрушенной крепости увидели людей, сгрудившихся вокруг небольшой жаровни и готовящих себе вечернюю трапезу. Запах еды достиг ноздрей Мариаты, и она вдруг почувствовала, что очень проголодалась. Атизи тихим, спокойным голосом поприветствовал их. Те ответили, проводили их взглядами, с любопытством рассматривая бледный овал непокрытого лица Мариаты, и снова вернулись к своим горшкам.

– Может быть, мы хоть немного отдохнем? – Собственный голос показался Мариате чужим, прозвучавшим так же заунывно, как крик совы.

Повисла долгая пауза, еще более подчеркивающая тишину, обступившую их.

– Вести имеют обыкновение находить тех, кто в них нуждается, – наконец произнес старый торговец. – Если ты не хочешь, чтобы тебя отыскали и вернули обратно в Имтегрен, то мы должны уехать от Тафилальта как можно дальше.

Когда они все‑ таки остановились на ночевку, Мариата долго не могла уснуть, хотя смертельно устала. Подстелив грубую попону из верблюжьей шерсти, она лежала на спине и смотрела в небо. Где‑ то там находился теперь ее Амастан. Его дух странствовал по огромному черному небу и сейчас видел ее. Мариата вглядывалась в созвездия, стараясь отыскать след мужа, но те светили холодно, бесчувственно и ничем не выдавали его присутствия. Потом она, должно быть, ненадолго уснула, потому что, когда снова пришла в себя, увидела, что звезды сместились в сторону, а часть неба побледнела. Неподалеку шевелились и храпели верблюды. Когда на востоке над линией горизонта показался край солнца, один из них медленно поднялся на ноги, словно понимал, что отдых закончился и скоро надо будет снова отправляться в путь.

Атизи удивил ее тем, что развел небольшой огонь, сварил кашу и принес ей полную миску, а сам отошел в сторонку, чтобы не мешать Мариате есть. Ведь даже в пути мужчинам и женщинам не подобает вместе принимать пищу и даже смотреть друг на друга во время трапезы. Каша оказалась гораздо вкусней, чем она ожидала, горячей и аппетитной, приправленной ароматным перцем. Голод Мариаты из‑ за утренней прохлады совсем разыгрался, поэтому справилась она с ней быстро.

Рано утром по дороге на Мерзугу мимо них проехали машины. Это были грузовики торговцев, раскрашенные в красный и синий цвета, доверху наполненные всякой всячиной, увешанные гирляндами амулетов, пластмассовых цветов, талисманов и изречений из Корана, свисающих с зеркал заднего вида. Водители разглядывали их с преувеличенным любопытством.

После того как мимо них проехала третья машина, Атизи заставил верблюдов свернуть с дороги.

– Теперь мы должны сделать крюк. В Тахани есть оазис. Мы поедем к нему и остановимся там до темноты. Границу легче пересекать ночью. Затем мы направимся дальше и в темноте дадим верблюдам покормиться. Там у них будет последнее хорошее пастбище. Потом пойдут пески, где наша жизнь окажется в руках Всевышнего. – Он поднял руки к небу.

Под жгучими лучами полуденного солнца Мариата раскачивалась в седле в такт походке верблюда, уже не обращая внимания на однообразный пейзаж с высохшими руслами водных потоков и раскаленными холмами, медленно проплывающими мимо. Солнце немилосердно палило голову, в висках стучало. С затылка по спине сбегали ручейки пота. Тяжесть растущего живота напрягала позвоночник, вызывала в нем боль, но у нее уже не было сил сменить позу на неудобном седле, и она продолжала сидеть словно в оцепенении, загипнотизированная мерным движением животного. На пути им никто не встретился, не считая какого‑ то пастуха, присматривающего за тощими козами, которые выщипывали в этой унылой местности остатки скудной растительности. Козел тоже был худой и диковатый на вид. Он проводил их недобрым взглядом своих желтых прищуренных глаз, словно понимая, что его стадо обречено странствовать вот так, до самой голодной смерти.

Мариата подумала, что ее странствие закончится точно так же, и велела себе быть мужественной. Это только начало пути, всего несколько жалких часов. Впереди ее ждет не одна неделя трудного перехода. Сумеет ли она остаться в живых к концу путешествия по пустыне, которая уже становилась куда более суровой и враждебной, чем те неприветливые каменистые земли, по которым они до сих пор ехали. Не безумие ли думать, что ей удастся выдержать подобное тяжелое странствие? Не самонадеянно ли было пускаться в столь опасный путь? Они едва только отправились, а ее уже охватили сомнения. Мариата притронулась к амулету, чтобы отогнать невеселые думы. В это время они достигли вершины скалистого подъема, и вдали показались зеленые пальмы Тахани.

Стреноженные верблюды методично объедали растительность под ногами, Атизи, сын Байе, сидел на скале и дежурил, опасаясь появления разбойников или случайных воинских подразделений, а Мариата дремала в тени деревьев оазиса. Ей снилось, что она снова в Адаге. Ритмичный шелест пальмовых листьев, колеблемых ветром над ней, чудесным образом преображался в отдаленный бой барабанов и пение свадебных песен. Мариата лежала не на твердой земле, завернутая в вонючую попону из верблюжьей шерсти, но на мягкой кровати в своем шатре, предназначенном для невесты, благоухающем благовониями, курящимися в специальной плошке. Она оказалась в крепких объятиях супруга, вдыхала теплый и живой аромат его тела, тесно прижавшегося к ней под пологом, украшенным рядами геометрических символов, обозначающих верблюдов, которые так красиво смотрятся на золотистом фоне. При огоньке свечи Мариата через лоснящееся плечо Амастана глядела на то, как цветы, изящно вышитые по краям одеяла, превращались в прекрасные звезды. Так выглядела мозаика, которую она видела в мечети города Таманрассета. Мариата улыбалась. Может ли человек быть настолько счастлив? Нет, это невозможно. Теперь они муж и жена, и никто на свете не может их разлучить. Они – единая плоть, мужчина и женщина, соединенные в одно целое. Они одинаково смотрят на мир, слышат его, и сердца их бьются в одном ритме. Они всегда будут вместе, вырастят не меньше дюжины детей. От них пойдет новая династия. Они назовут ее в честь Тин‑ Хинан и со своими стадами и верблюдами станут всю оставшуюся жизнь ходить соляным путем от одного плодородного оазиса к другому, свободные, никому не подвластные, будут жить на этой земле легко и весело, в полном согласии с обитающими здесь духами. Тепло окутало ее, затуманило мысли. Совершенно счастливая, она качалась в этом коконе, уже не вполне воспринимая отдаленный барабанный бой, мерное дыхание Амастана, шевеление его поднимающейся и опадающей груди, прижавшейся к ней.

Прошло довольно много времени, как вдруг Мариата услышала голос. С ней говорил Амастан, он что‑ то шептал ей на ухо. Она с усилием попыталась сбросить с себя глубокий сон, пробиться на поверхность сознания. Муж говорил что‑ то очень‑ очень важное. Мариата отчаянно боролась со сном, пытаясь разобрать его слова.

– Госпожа!..

Чья‑ то рука легла на ее плечо. В лицо дохнуло прохладой.

Она испуганно вскочила на ноги. К ней прикоснулся не Амастан, а какой‑ то старик. Лицо его обветрено и покрыто морщинами. Прохлада, повеявшая на нее, оказалась его тенью, закрывшей солнце. Кто он такой? В течение нескольких долгих секунд Мариата никак не могла этого понять, и мыслей в голове никаких не было. Их прогнало сердце, громко стучащее от страха. Потом этот человек отодвинулся, и на нее снова упали горячие лучи. Она заморгала и сощурилась от ослепительно‑ яркого солнечного света, который пробился сквозь листья высившейся над головой пальмы и разорвал полумрак и убаюкивающий кокон ее брачного шатра. В замешательстве Мариата снова закрыла глаза, пытаясь догнать отлетающий сон, сосредоточиться на самых ярких его подробностях, которые могли бы вернуть иную, прекрасную реальность, успокоить ее. Но клочья великолепных образов уплыли прочь, как туман, съеденный лучами восходящего солнца.

«Одеяло, одеяло», – отчаянно думала она, прижимаясь к шагающим верблюдам и бутонам цветов, похожих на звезды.

Какое‑ то мгновение Мариата даже ощущала прохладу хлопчатобумажной ткани, в которую вцепились ее пальцы, рельеф вышивки. Вдруг она вспомнила, где в последний раз видела такую роскошную работу: в горах Аира, в шатре своей тетушки Дассин, в ту самую ночь, когда Росси попытался взять ее силой. Вероятно, этот полог и сейчас там. Мариата так и не взяла его с собой в Адаг. Она бросила почти все свое имущество, когда бежала с Рахмой, матерью Амастана, через Тамесну.

Амастан…

Чувство невосполнимой утраты опять поразило ее. Мариата хрипло вскрикнула и горько расплакалась, раздавленная безнадежностью своего положения.

Атизи, сын Байе, отступил назад. Несмотря на преклонные годы, опыт общения с женщинами у него был не очень богат. Их бурные чувства казались ему странными и смущали больше, чем трудности, с которыми человек имеет дело в пустыне. Поэтому он отошел от нее на благоразумное расстояние и развел огонь в маленькой жаровне, чтобы приготовить чай. Старик по опыту знал, что стакан зеленого чая способен поднять дух всякого человека. Для этого Аллах и подарил его людям.

Когда он вернулся, рыдания Мариаты стихли, хотя следы слез на щеках все еще не высохли. Ни слова не говоря, Атизи протянул ей стакан с чаем. Она взяла его, в знак благодарности слегка наклонила голову и стала пить, угрюмо глядя в землю.

Прошло довольно много времени, прежде чем она заговорила:

– Я должна кое о чем рассказать. Мои слова могут показаться вам неприятными. Обстоятельства таковы, что вы можете передумать и отказаться сопровождать меня через пустыню.

Голос ее звучал хрипло. Она замолчала, собираясь с духом.

Атизи спокойно сидел и ждал. Он научился быть терпеливым, много лет имея дело с верблюдами, которые, исключая женщин, были самыми упрямыми созданиями, сотворенными Всевышним. Старик нутром чуял, что сейчас ему поведают историю, и хорошо знал, что все они излагаются по‑ своему. Торопить рассказчика никогда не следует.

Тут‑ то Мариата и выложила все старому торговцу. Когда она сообщила, что причиной недуга Амастана были козни Кель‑ Асуфа, седые брови Атизи, сына Байе, поползли вверх и коснулись края его тагельмуста. Одной рукой он незаметно притронулся к связке небольших кожаных амулетов, которые носил на шее. Мариата все говорила, описывала ритуал, изгнавший злых духов из больного, и не позабыла подчеркнуть, что не считает это своей заслугой. Скорее всего, здесь подействовало колдовское искусство деревенского инедена.

– Инеден? Да, кузнецы обладают огромной силой. – Атизи задумчиво кивнул. – Это правда, такие люди умеют управляться со злыми духами.

– Да, только наш кузнец был не мужчина, – сказала Мариата.

– Женщина? – недоверчиво переспросил он.

Работать с железом женщинам не положено, это строгое табу. Такой труд предполагает наличие власти над духами, живущими в огне, а это может нанести женщине непоправимый вред, лишить ее способности рожать детей. Кроме того, всякий изготовленный ею предмет нес бы несчастье. Ключ не поворачивался бы в замке или застревал бы так, что не вытащить. Любое орудие труда ломалось бы. Топор мог соскочить с топорища и поранить ребенка или животное. Меч или наконечник копья сломался бы в самый критический момент. Да уж, об этом всякий знает.

Мариате стало немного не по себе.

– Ну, не совсем, – промямлила она.

– Не мужчина и не женщина? – Старик вдруг откинулся назад, и лицо его прояснилось. – Я помню одного инедена, да и жену его тоже. У них однажды родился ребенок, который оказался не мальчик и не девочка, а то и другое одновременно. Они кочевали с племенем кель‑ теделе. Интересно, возможно ли…

– Ее звали… Я всегда обращалась к ней как к женщине. Да, ее звали Таной, и человек она была замечательный. Таких я редко встречала. Она жила с племенем кель‑ теггарт.

Теперь старый торговец внимательно заглянул ей прямо в глаза и спросил:

– Ты тоже жила в племени кель‑ теггарт?

Мариата кивнула.

– Я слышал, что с людьми этого племени случилось… что‑ то ужасное.

Мариата открыла было рот, чтобы все рассказать, но не смогла. В гортани у нее будто застрял камень. Слова бились об него, пытались прорваться наружу, но тщетно. Зато из глаз молодой женщины снова побежали слезы.

Атизи отвернулся и мрачно сказал:

– Схожу посмотрю, как там верблюды.

Позже, когда в сумерках стало не видно ее лица, она разыскала его.

– Вы человек немногословный, а я женщина гордая, поэтому не спрашивайте меня больше того, чем я сама захочу рассказать. Ребенок, которого я ношу, не мой позор. Он от моего погибшего мужа из народа кель‑ теггарт, сына аменокаля Аира. Его звали Амастан, сын Муссы. Этот мужчина был для меня все, земля и небо.

Голос ее пресекся. Она впервые произнесла имя мужа с тех пор, как увидела его мертвым, но теперь, когда оно прозвучало, рассказ ее казался весомей.

– Я не желаю, чтобы мой ребенок рос в семье мясника. Именно это для меня позор. Ну вот я вам все и рассказала.

Атизи долго молчал, потом вздохнул.

– Воистину, ты, должно быть, возбуждала в людях много зависти, и кто‑ то намеренно сглазил тебя. Надеюсь, с каждым шагом в глубь пустыни расстояние между тобой и твоими несчастьями будет все больше. Иншалла.

Пока они ждали полного наступления ночи, Мариата впервые со дня свадьбы открыла амулет Амастана и вытрясла в ладонь бумажную трубочку, хранившуюся в нем. В свете восходящей луны она стала читать заклинание, которое для нее написала Тана, но бледные символы, идущие сверху вниз, различить было трудно. Мариата сумела разобрать только имена – свое и Амастана – и сдалась. Какую бы силу ни содержало заклинание, оно не спасло Амастану жизнь и потому оказалось бессмысленным. Чувствуя себя еще более одинокой, чем прежде, она чуть не выбросила бесполезную бумажку, но подумала и крепко зажала ее в кулаке. Здесь, где в это время царствует Кель‑ Асуф, можно навлечь на себя еще более серьезные несчастья. Мариата вложила пергамент обратно и задвинула шишечку над потайным отделением талисмана.

Когда в небе медленно поднялся серповидный месяц, они двинулись по каменистой местности к дороге, которая пересекала спорную территорию. Мариате она казалась безжизненной, пустой полоской, чуть более бледной, чем окружающая земля. Едва заметно было, что ее искусственно выравнивали и разглаживали на неровном лице пустыни. Насколько хватало взгляда, движения по ней заметно не было, но, когда путники подъехали к последнему нагромождению скал перед дорогой, вдалеке показался свет автомобильных фар. Они озарили лицо старика, и Мариата увидела, что его глаза вспыхнули каким‑ то непонятным огнем.

– Быстро спрячься за валунами. Один верблюд там еще может укрыться, но не три. Если эти люди остановятся, я с ними поговорю. Постарайся, чтоб Муши не шумела, и не высовывайся ни в коем случае.

Муши очень не хотелось покидать своего хозяина, и Мариата выбилась из сил, пока заставила ее спрятаться в укрытии между скалами. Как раз вовремя, потому что машины с воем взяли подъем и со страшной скоростью помчались прямо на них. Мариата осторожно выглянула из укрытия и увидела, что старый торговец сошел с верблюда и распустил свой тагельмуст. Она не знала, сделал ли он это из неуважения к солдатам или для того, чтобы они не очень его опасались.

На мгновение ей показалось, что чужаки не заметили старика с двумя верблюдами или просто не заинтересовались им. Но тут передний джип с визгом затормозил и остановился.

– Кто ты такой и что ты здесь делаешь? – крикнул какой‑ то военный, наставив на старика ствол автомата. – Покажи документы!

Атизи раскрыл рот и переспросил с гнусавым деревенским акцентом:

– Документы?

Тот же человек жестом приказал двум своим подчиненным выйти из машины и велел:

– Возьмите у него документы.

Двое солдат, смеясь, подошли к нему.

– Да это просто старикашка. Наверное, заблудился в пустыне, – проговорил один из них.

– Никто не должен проходить здесь без документов. А вдруг это марокканский шпион? Заодно обыщите его узлы. Не хватало только, чтобы повторился наш провал на прошлой неделе.

Солдаты послушно стали ощупывать и тыкать мешки.

– Оружия нет, – сказал один из них.

– Идиот, – заявил другой, хватая винтовку, висящую на боку верблюда Атизи. – А это что?

В тусклом свете месяца поблескивало старинное ружье, на серебряных деталях которого древний кузнец выгравировал заклинания. Солдаты передавали его друг другу и смеялись.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒